евяносто  три  дня  превратилось  в
развод). После двенадцатилетнего брака они пришли к выводу, что движутся
по разным дорожкам и к  различным  целям.  Фактически,  к  этому  выводу
пришла Девон, а Мейнард с ней согласился.
   В течение первых нескольких лет у них была общая цель: его успех.  Он
был ретивым, талантливым и амбициозным репортером в "Вашингтон Трибьюн",
он зарабатывал 10000 долларов в год, жил в квартире на  первом  этаже  в
Джорджтауне,   и   ему   нравились    каждодневные    неожиданность    и
непредсказуемость работы в Вашингтонской газете. Любая  рутинная  статья
несла  в  себе   потенциальные   возможности.   Автобусный   билет   мог
превратиться в грандиозный политический скандал,  в  котором,  например,
выплыли бы наружу алкоголизм и донжуанство в личной  жизни  председателя
какого-либо могущественного комитета.  Заявление  какого-нибудь  мелкого
преступника из "белых воротничков" могло завести прилежного репортера  в
лабиринт коррупции более высоких "слоев" (до Уотергейта  оставались  еще
годы, но подобные прецеденты случались и раньше).
   Собственное нетерпение не позволило Мейнарду  усидеть  в  Вашингтоне.
Проанализировав свое будущее в "Трибьюн", он понял, что  если  он  будет
продолжать работать так же хорошо, то через два-три  года  его  наградят
газетной сенсацией насчет системы школьного образования в пригородах.  К
тридцати годам он  может  стать  корреспондентом  газеты  в  округе  Энн
Арундел.
   "Тудей" сманил его из "Трибьюн" зарплатой  15000  долларов  в  год  и
ответственной работой - он отвечал за один из главных разделов  журнала.
Его имя упоминалось в составе редакционной коллегии. Вокруг него и Девон
увивались всякие ответственные за связи с общественностью, их приглашали
на  вечеринки  с   коктейлем   и   частные   кинопросмотры.   Это   было
головокружительное время для человека, которому только  что  исполнилось
двадцать пять. Если ему уже и не требовалось проявлять свое репортерское
мастерство (более половины его статей писали сотрудники), то что в  этом
плохого? Теперь он был  писателем  -  писателем  для  журнала  новостей,
конечно, но он учился писать сжато,  сухо,  излагая  материал  быстро  и
ясно. Они с Девон пришли к мнению, что после того, как он  отточит  свое
искусство, он сможет попробовать написать  роман  или  пьесу.  Работа  в
журнале была восхитительной практикой, но все же это была не карьера.
   Однажды, после того как ему  стукнуло  тридцать,  ему  в  первый  раз
предложили место старшего редактора. Девон убеждала его согласиться. Это
ведь повышение в должности, и зарплата больше, и, что очень  важно,  это
означало перемену. Писать для  журнала  было  уже  не  так  захватывающе
интересно; он мог бы написать весь свой раздел за пару часов.
   Он с ней  не  согласился.  Стань  он  редактором,  все  увеличение  в
зарплате будет съедено потерей "левого" заработка. У старших  редакторов
нет времени заниматься свободной деятельностью. Это означало бы крушение
всех надежд насчет романа или пьесы. Лучше остаться тем,  что  он  есть,
честно получая зарплату  за  двухдневную  (фактически)  рабочую  неделю,
углубляя свой опыт и  контакты  путем  свободного  творчества,  поглощая
идеи, которыми потом можно будет воспользоваться.
   Девон была разочарована, но продолжала  поддерживать  и  воодушевлять
его, одобряя его "свободные" статьи (потому что этой работой он гордился
больше всего), чтобы помочь ему развить  сюжет  для  романа.  Она  часто
обвиняла его в  том,  что  он  идет  по  проторенной  колее  комфортного
выживания. Не раз она говорила ему, что его роман явится воплощением его
мечты о свободе и самовыражении, которых он никогда не достигнет.
   Их брак начал разваливаться четыре года назад, хотя ни один из них об
этом не догадывался. Юстин, их  сын,  поступил  во  второй  класс  школы
Аллен-Стивенсон, и впервые в жизни он  отсутствовал  дома  с  восьми  до
четырех. Девон устроилась на работу в рекламном агентстве  и,  к  своему
удивлению, оказалась хорошим - а со временем и более того - блестящим  -
копирайтером . Когда ее начальник и двое коллег бросили  это  агентство,
чтобы организовать новое, они взяли ее с собой. За год она стала главным
копирайтером и партнером фирмы.  Ее  годовая  зарплата  составила  50000
долларов, не считая премии в половину этой суммы.
   Ей нравилось все в ее работе -  долгие  часы  присутствия,  спешка  с
отчетами, путешествия, она  любила  развлекать  клиентов,  ей  нравилось
также и возбуждение от необходимости  убеждать  публику  тратить  деньги
именно на ее продукцию, а не на продукцию конкурента.
   Она построила себе мир, в котором была  счастлива,  в  то  время  как
Мейнард плавал в мире, созданном кем-то другим, и достаточно  преуспевал
в нем, практически ничего не делая и даже не зная в  точности,  чего  он
хочет. У него не было особого стремления к славе, а к  знаменитостям  он
относился с неодобрением: он верил в предсказание Энди Уорола о том, что
к 2000-му году каждый в Америке сможет стать знаменитостью за 20  минут.
Единственной  настоящей  его  страстью  была  история.   Вероятно,   это
происходило из-за того, - пришел он к выводу, - что он подсознательно не
был удовлетворен настоящим. В своих снах наяву он жил в  эпоху  открытий
(скажем, в конце пятнадцатого - начале  шестнадцатого  столетия),  когда
люди делали  то,  что  они  делали,  только  ради  того,  чтобы  делать,
путешествовали просто потому, что никто до них в этих местах  раньше  не
бывал, и жили (он вспомнил цитату из книги об Испанском Мейне)  "как  во
сне - свободные от каких бы то ни  было  обязательств,  они  мчались  по
жизни, предаваясь смертельным забавам..."
   Его мечта была кошмаром для Девон. Наконец они сошлись на том, что  у
них разное будущее. Она не стала требовать с него алименты и согласилась
на символическую сумму в 500 долларов в месяц на содержание ребенка.
   - Прекрасно, Нэнси, - сказал Мейнард. - Просто прекрасно.  Девон  мне
звонила?
   - Да, сэр. Она ушла на ленч. Она с ума сойдет, когда узнает,  что  вы
звонили в ее отсутствие.
   - Само собой. Чего она хотела? - Он знал, что Девон рассказала Нэнси,
в чем дело; без причины она никогда не тревожила, а для  Нэнси  вряд  ли
могло найтись что-нибудь  такое,  чего  она  не  смогла  бы  качественно
передать. Мейнард думал, что на самом деле Девон  никуда  не  уходила  и
была на своем месте, но она просто не хотела разводить с ним праздные  и
пустые разговоры. Он понимал, она считала его частью прошлого, и если он
еще и не совсем забыт, то  все  же  засунут  подальше,  в  дальний  угол
кладовки; и его доставали - вместе с  детскими  рисунками  и  дневниками
времен учебы в колледже - только тогда, когда подкрадывалась ностальгия.
   - Она подумала, не смогли бы вы взять Юстина на  несколько  дней.  Ей
нужно ехать в Даллас, и...
   - Конечно. Прекрасно, - перебил Мейнард. - Начиная с какого числа?
   - С завтрашнего дня. На неделю.
   - Хорошо. Скажите ему, чтобы  автобусом  доехал  досюда,  и...  -  Он
остановился. - Нет, забудьте это.  Раздел  "Тенденции"  на  этой  неделе
закрыт. Я заберу его после школы.
   Мейнард повесил трубку и открыл папки, которые принес из  библиотеки.
Большинство вырезок были статьями  из  раздела  "Тенденции",  начиная  с
середины 50-х годов, о различных стадиях  развития  лодочного  спорта  в
США. Там были рассказы о выставках катеров и яхт, о  новых  открытиях  в
области ферро-керамических корпусов, о плавучей инфляции, как о средстве
борьбы  с  энергетическим  кризисом.  Были   и   короткие   заметки   об
исчезновении или о  катастрофе  в  случае  отдельных  судов.  Но  ничего
такого, что перекликалось бы со статистикой "Уолл-Стрит Джорнэл".
   Затем он нашел одно упоминание в пакете данных Береговой  Охраны.  Он
мог бы его и пропустить, если бы  заметка  не  упала  на  пол.  Это  был
бюллетень  Береговой  Охраны,  призывающий  яхтсменов  соблюдать  особые
предосторожности, когда они находятся  в  районе  Мексиканского  залива,
близ  Багамских  островов  и  в  Карибском  море.  И,  что   еще   более
заинтересовало его, там была ксерокопия  служебной  телеграммы  на  4000
слов, озаглавленной "Смерть в верхних широтах - заря новой, опасной  для
человека эры".
   Один раз он прочитал ее быстро, второй раз - внимательно, подчеркивая
строчки при чтении, а затем пошел через холл в  кабинет  Хиллера.  Дверь
была закрыта.
   - Он редактирует, - сказала секретарша Хиллера.
   Мейнард кивнул ей и открыл дверь.
   Хиллер, сгорбившись за столом, вписывал изменения на  полях  и  между
строками статьи. Он поднял глаза, возмущенный тем, что его прервали, но,
увидев Мейнарда, улыбнулся и сказал:
   - Маргарет Трюдо.
   - Что?
   - Для обложки. Она динамитна! Хорошо свинчена и хорошо  сложена.  Она
естественна.
   - Ну что ж...
   - Подумай об этом. Я от тебя больше ничего не прошу.
   - Слушай, я кое-что раскопал по этому делу с кораблями.  В  вырезках.
Исчезновений было действительно шестьсот десять - а к настоящему времени
даже больше, эта  статья  годичной  давности.  Никто  не  знает  почему.
Береговая Охрана считает, что пятьдесят из них  могли  пойти  ко  дну  -
знаешь, сломались и утонули. Еще полдюжины или дюжина, они  знают,  были
похищены.
   - Как это?
   - Очень просто. Скажем, мамаша и папаша собрались в круиз. Они  могут
справиться с лодкой во внутренних водах, но, добравшись до Флориды,  они
хотят плыть  дальше,  в  Карибское  море,  и  им  нужны  помощники.  Они
где-нибудь останавливаются и нанимают команду - одного, или, может быть,
двух типов, которые объявляют, что будут  работать  бесплатно,  если  их
довезут до какого-нибудь острова. Через пару дней после  того,  как  они
выйдут из Флориды, они убивают мамашу и папашу, бросают  их  за  борт  и
забирают судно.
   - Для чего?
   - Есть две причины. Они могут отправиться на север и  продать  судно,
подделав бумаги, в которых будет написано, что они его  купили,  или  же
могут передать кому-нибудь, кто поменяет номера и документы  на  него  и
перепродаст это судно. Даже если они получат одну пятую  его  стоимости,
это будет  десять-пятнадцать  тысяч  долларов.  Или  же  они  перегоняют
корабль на юг и используют его для перевозки наркотиков из Колумбии.  Их
называют "кузнечиками". Какой-нибудь грязный старый колумбийский корабль
никогда не проникнет  без  досмотра  в  порт  Восточного  побережья,  но
чистый, зарегистрированный в США, когда он  возвращается  домой,  -  его
никто и не остановит. После этого судно  отводят  от  берега,  пробивают
дно, возвращаются в шлюпке на берег и ждут следующего дурака.
   - Наркотики меня утомляют, - сказал Хиллер.
   - Здесь дело не только в  наркотиках,  -  настаивал  Мейнард.  -  Это
касается примерно дюжины судов. Ну, пусть будет сотня!  Прибавьте  их  к
тем пятидесяти, которые, по их мнению, тонут сами по себе, и  все  равно
остается более 450 кораблей, которые просто исчезли. Пропали!
   - Бермудский треугольник, -  ответил  Хиллер.  -  Их  забрал  снежный
человек.
   - Леонард, - Мейнард поборол желание выругаться.  -  Что  бы  это  ни
было, это нарушает морскую этику. Никто уже больше не помогает попавшему
в беду судну, потому что боятся, что их захватят, или там Бог знает что.
Яхта с двумя детьми на борту утонула на виду у трех рыболовных  судов  в
прошлом июле, потому что никто не хотел им помочь.
   - Ив чем же тут дело?
   - Я не знаю. Единственное, что  я  прошу,  это  дай  мне  возможность
поинтересоваться.
   - Я же тебе говорил: пошли запрос.
   - Что с этого толку?
   Хиллер ничего не ответил. Он  уставился  на  Мейнарда,  откинулся  на
спинку стула и, сделав из пальцев пирамиду, втянул воздух между зубов.
   "Он старается быть похожим на Кларенса Дэрроу", - подумал Мейнард.
   Все еще не говоря ни слова, Хиллер  встал,  прошел  через  комнату  и
закрыл дверь. Вернувшись обратно к столу, он угрюмо бросил:
   - Думаю, сейчас случай не более скверный,  чем  любой  другой,  -  он
снова сел.
   - И что же?
   - Ты не думаешь, что тебе пора успокоиться?
   - Что ты имеешь в виду?
   - Обрести внутренний покой.
   - В каком отношении?
   - В отношении того, что ты здесь делаешь.
   - Я зарабатываю себе на жизнь.
   - А в обмен на это?
   - Делаю свою работу.
   - Я согласен, - сказал Хиллер, - но не больше того.
   - Что же ты хочешь?
   -  Я  хочу,  чтобы  ты  выказал  что-нибудь   особое   -   энтузиазм,
устремленность.
   - Ты хочешь, чтобы я  с  энтузиазмом  отнесся  к  осенним  модам?  Ты
хочешь, чтобы я посвятил себя теннису по телевизору, игровым автоматам?
   - Блэр, послушай... - Хиллер помолчал. - Господи,  это,  может  быть,
звучит как назидание, но все же  послушай.  Каждый  со  временем  должен
прийти к соглашению с самим собой, когда он себе скажет: "Вот это я умею
делать хорошо, так что я стану Президентом Соединенных Штатов или получу
Пулицеровскую премию.  Или  -  буду  самым  лучшим  журналистом  журнала
новостей". Или что угодно другое.
   - М-да. Я все еще ищу это "другое".
   - Ты нашел это, и ты это знаешь, но не хочешь себе в этом признаться.
Ты знал это и раньше, - когда  отказывался  от  этого  места.  -  Хиллер
хлопнул ладонью по столу. - Ты журналист журнала новостей. Это ты умеешь
делать хорошо, и это все, что ты  вообще  умеешь  делать  хорошо.  Может
быть, через десять лет ты победишь на конкурсе  и  станешь  кинозвездой,
но...
   - Мейнард перебил его:
   - Ты  имеешь  в  виду,  что  я  посредственность,  и  должен  с  этим
смириться.
   - Нет! Я имею в виду,  что  ты  нашел  дело,  которое  можешь  делать
хорошо, и ты должен быть  доволен,  что  бы  это  ни  было.  Не  пытайся
прыгнуть выше головы. Ты все перевернешь с ног на голову.
   - Да. Я даже могу  растерять  зубы.  -  Мейнард  встал.  -  Я  еду  в
Вашингтон.
   - А что там, в Вашингтоне?
   - Парень из Береговой Охраны,  который  интересовался  этим  делом  о
пропаже судов. Его сняли с работы и поставили заведовать кучкой  маяков.
Его прозвали "Торговец страхом". Я хочу с ним потолковать.
   Хиллер сказал:
   - Именно ты мне говорил, что эти типы из бюро считают себя  Вудвордом
и Бернстайном. А ты на кого стремишься быть похожим?
   - Сейчас конец недели. Я могу делать, что хочу.
   - Хорошо. Но подумай о том, что я тебе говорил, ладно?
   - Ты имеешь в виду, смириться с тем фактом, что я неудачник?
   - Блэр, Бога ради... Мейнард двинулся к двери.
   - Я, может быть, и неудачник, Леонард, - сказал он, -  но  если  я  и
сяду задницей в лужу, я хоть смогу устроить большой всплеск.
 
Глава третья 
 
   Они плыли вместе, как ради безопасности, так и за компанию. Они  были
компаньонами в учетной  фирме  в  Монтклэре,  штат  Нью-Джерси,  один  -
специалист по налогам, другой - по ревизиям отчетности.  В  Уортоне  они
жили в одной комнате, бухгалтерскому делу  учились  в  одной  и  той  же
фирме, и работали вместе в течение 25 лет. Их яхты были построены  одним
и тем же человеком по одному и тому  же  проекту:  одна  мачта,  которая
могла нести грот и стаксель; две комфортабельных койки посредине  и  две
поменьше  -  ближе  к  носу;  сухой   кокпит;   простой,   но   надежный
вспомогательный двигатель;  великолепные  средства  связи.  Единственное
различие между яхтами "Пенцанс" Барта Ласло и "Пайнафор" Уолтера Бургиса
состояло в высоте потолков. Жена Барта, Белла, была шести футов  ростом,
в то время как и Эллен, и Уолтер Бургис были не выше пяти футов и десяти
дюймов.
   И Бургисы и Ласло плавали вместе каждый отпуск, начиная с 1965  года.
Они неделями обсуждали маршрут,  изучали  портовое  обслуживание  -  где
можно найти лед, воду и топливо, где есть открытые для публики души, где
расположены приличные рестораны, - планировали  отклонения  от  маршрута
ради  посещения  исторических  мест.  Они   по   возможности   старались
предусмотреть все.
   В этом году они решили воплотить в жизнь свою давнюю мечту - проплыть
от Майами до Гаити, через Багамские острова. В качестве особого средства
предосторожности на каждом судне было ружье 12-го калибра с пятьюдесятью
патронами, начиненными крупной дробью; ружья были разобраны и спрятаны в
запирающихся шкафчиках с едой, когда они проходили таможню на Багамах.
   Дважды - один раз на Эльютере, другой раз на Крукед-Айленд  -  к  ним
обращались  бродяги  с  пристани,  молодые,   чрезмерно   очаровательные
американцы, которые умоляли, чтобы они отвезли их на  юг  (куда  угодно,
только южнее), а за это они были готовы выполнять  любую  работу.  Но  и
Ласло, и Бургисы читали предупреждения. Береговой Охраны, и отказали.
   Весь день ветер дул с востока, с постоянной скоростью в десять узлов,
и не было никаких оснований полагать - судя по радиопрогнозу, по небу  и
по самому ветру, - что он в ближайшее время изменится. Поэтому "Пенцанс"
и "Пайнафор" медленно плыли  на  юго-восток  вдоль  западного  побережья
низкого острова в поисках удобного места для стоянки.
   Этого острова не было на картах Гидрографического центра Министерства
Обороны, но подобные упущения их давно уже не удивляли.  В  этих  местах
карта - весьма ненадежный спутник: мели появлялись там, где их не должно
было быть; глубоководные каналы  разделяли  острова,  которые,  судя  по
карте, были одним островом; маяки,  указанные  на  картах,  представляли
собой кучки развалин; "подводные рифы" оказывались целыми  островами,  а
острова, имевшие названия, оказывались линией бурунов.  Работа  штурмана
велась по принципу "Имеешь то, что видишь".  Вследствие  этого  Ласло  и
Бургис никогда не плавали в ночное время.
   Сидя за штурвалом своей яхты, идущей в ста футах впереди "Пайнафора",
Ласло осматривал скалистый берег. Остров был примерно в полмили  длиной,
десятифутовые  утесы  поросли  кустарником,  колючками   и   сизалем   -
тропической  агавой.  Ласло  лениво  отметил,  что  листья  сизаля  были
оборваны и теперь нарастали  по-новому.  Здесь,  должно  быть,  когда-то
заготавливали сизаль - из него делались веревки. Но, хотя Ласло и не мог
окинуть взглядом внутренность острова (если таковая имелась), можно было
не сомневаться в том, что теперь остров заброшен. Там никто не жил.  Там
никто и не мог жить, кроме птиц. И насекомых...
   - Ты бы лучше достала репеллент, дорогая, - сказал  Ласло,  -  боюсь,
что вечером будет много насекомых.
   - Но ты же не будешь сходить на берег, - возразила Белла, указывая на
безлюдную местность, - только не туда.
   - Нет, но здесь слишком глубоко, чтобы можно было бросить якорь.  Нам
придется подойти к берегу. А ты же знаешь, какие радары у этих  крылатых
дьяволов.
   Ласло заметил разрыв в линии утесов. Он снял с переборки микрофон.
   - Уолтер, там есть залив. Я направляюсь туда.
   - Хорошо, - послышался голос Бургиса. -  Здесь,  конечно,  невозможно
бросить якорь. Я его ни за что не вытащу.
   Приблизившись, Ласло увидел перед собой небольшую гавань ярдов сто  в
ширину, углублявшуюся в сушу ярдов на двести. В дальнем конце он заметил
ржавые колеи, поднимавшиеся по берегу к зарослям агав.
   - Это чтобы возить тележки с сизалем, - сказал он, предупредив вопрос
Беллы. - Здесь, вероятно, его грузили на корабль.
   Пока Бургис ждал у входа в гавань, Ласло ставил "Пенцанс"  на  якорь.
Он завел мотор, чтобы отвести  судно  в  безопасное  место:  сейчас  был
прилив, и судно развернулось кормой к берегу. Но через  несколько  часов
прилив ослабнет и начнется отлив; яхтам потребуется много  места,  чтобы
поворачиваться вместе с течением. К утру их развернет кормой к морю.
   Как только судно оказалось под ветром,  на  них  напали  насекомые  -
москиты-камикадзе, крошечные черные комары, укусы которых не чесались  и
не зудели, но зато оставляли потом болезненные рубцы. Ласло снял  темные
очки и часы (яд этих насекомых разъедал пластмассовые линзы, они сначала
мутнели, а  затем,  через  несколько  недель,  покрывались  трещинами  и