ие, то ли отдельное судно, стоящее на якоре в укромной бухте. Она
не имела понятия, что собирался делать Блэр, когда выехал с  Юстином  из
Нью-Йорка. Они могли быть сейчас на Таити. Но ей нужно  было  с  чего-то
начать, и когда сотрудники "Тудей" предложили ей  лететь  на  заказанном
ими самолете, она сразу же согласилась.
   Она была уверена, что у  репортера  "Тудей",  сидевшего  за  ней,  на
заднем сиденье, не больше шансов достичь успеха, чем у нее, -  ему  было
поручено найти Траска. Она не очень разбиралась  в  кораблях,  но  знала
достаточно для того, чтобы сделать вывод:  искать  Брендана  Траска  так
далеко на юге не имеет смысла - он не мог за несколько дней проплыть под
парусом такое большое расстояние.  Предположим,  они  каким-то  чудом  и
смогли бы найти Траска - и что тогда? Он, конечно, считался  добродушным
человеком  и  с  уважением  относился  к  смелости  в   предприимчивости
журналистов, но большой вопрос, сколь дружелюбным будет его отношение  к
свалившимся с неба бездельникам из Майами? Эта была  афера,  недостойная
еженедельника, и она не стала бы обвинять  Траска,  если  бы  он  послал
репортера подальше.
   Летчик опустил правое крыло, готовясь сделать разворот,  когда  среди
огромного синего пространства Девон заметила какой-то блеск.
   - Там, внизу, - сказала она пилоту.
   - Что там?
   - Не  знаю.  Похоже,  что  кто-то  подает  сигналы.  Летчик  выровнял
самолет, затем наклонился на левое крыло, чтобы иметь возможность видеть
с этой стороны.
   - Похоже на прогулочную яхту. Какая-нибудь дама проверяет, хорошо  ли
она накрасилась.
   - Давайте опустимся, - сказала Девон. - Я хочу посмотреть поближе.
   - Это не Траск, не его корабль, - заметил репортер. - Поехали домой.
   - Опуститесь! - потребовала Девон. Пилот пожал плечами.
   - Как желаете, мадам.
 
*** 
 
   Самолет приближался. Он все еще был очень далеко и очень  высоко,  но
он приближался. Его сигналы заметили. Мейнард продолжал  водить  лезвием
под солнечным лучом, пуская зайчиков на приближавшийся самолет.
   Внезапно что-то ударило  Мейнарда  между  лопаток,  и  он  рухнул  на
палубу. Закрыв глаза, он ждал удара, который прервет его жизнь.
   - На ноги, писака, - сказал Джек-Летучая Мышь. - Посетители.
   Мейнарда сшибла с ног  дверь  рубки,  распахнутая  выскочившим  снизу
Джеком.  Вставая,  он  увидел,  как  Джек  оттащил  тело  задушенного  к
планширю, усадил его и водрузил  ему  на  колени  винтовку.  В  качестве
окончательного, завершающего штриха, Джек согнул его колено и положил на
него коченеющую руку мертвеца.
   Он передвинул тело мужчины, лежавшего на крыше рубки. Хотя кровь  уже
остановилась,  и  кожа  посерела,  человек  выглядел  спящим.   Подобрав
валявшуюся на палубе шляпу, Джек прикрыл ему лицо.
   - Приятных сновидений, - сказал он, кладя безжизненную руку на рану в
груди.
   - Прикрой его, - Джек указал на рулевого.
   К корме был прислонен навес, предназначенный для защиты  рулевого  от
солнца.  Мейнард  подтащил  его  и  расположил   над   телом   рулевого,
постаравшись оставить на виду сжатую в кулак руку.
   - Иди сюда. - Джек усадил еще одно тело у  планширя  левого  борта  и
завалил его швабрами и  ведрами.  Затем  он  взгромоздился  на  рубку  и
хлопнул ладонью рядом с собой. - Сядь на свою цепь, писака.
   Мейнард сложил свободный конец цепи на крыше рубки и сел на него.
   Джек положил руку Мейнарду на плечи - приятельский жест,  -  если  не
считать того, что он подцепил кольцо вокруг шеи Мейнарда и сказал:
   - Дернешь головой хоть на дюйм - тебе конец.
 
*** 
 
   Альтиметр указывал сто футов, и самолет все снижался.  Черный  корпус
шхуны несся прямо на них.
   - Достаточно? - с улыбкой поинтересовался пилот.
   - Прекрасно, - ответила Девон. Репортер возопил:
   - Вы ударитесь об эту чертовщину!
   Пилот рассмеялся.
   Девон склонилась вперед и, стараясь  не  моргать,  стала  осматривать
палубу.
   Двое пьяных мужчин обнимались на крыше рубки,  другие  распределились
по палубе шхуны.
   - Неплохая работа, - заметил пилот, когда самолет летел над  палубой.
- Валяйся на своей заднице и жри ром.
   - Что они делают? - спросила Девон. - Здесь ведь ничего нет.
   - Выменивают омаров у аборигенов. Видите вокруг местные лодки?
   Репортер оглянулся.
   - Вы видели того спящего парня? У него на коленях  винтовка.  Это  не
лишнее здесь. Здесь вас могут ограбить за дырку от бублика.
   Летчик потянул штурвал на себя, и самолет,  взмыв  вверх,  полетел  к
Грейт-Инагуа.
   - Удовлетворены? - спросил он Девон.
   - Нет, но я не знаю, что еще можно сделать.
 
Глава четырнадцатая 
 
   Из команды шхуны в живых осталось пять человек  -  четверо  мужчин  и
одна женщина, все молодые, все одеты в потертые  джинсы;  помощник  Hay,
бородатый мужчина по имени Том Баско, повел их на  корму.  Баско  был  в
ярости. Он прижимал к щеке окровавленную тряпку и злобно  поглядывал  на
женщину.
   Оставшиеся в живых пребывали в замешательстве,  случившееся  напугало
их - и только. Они еще не знали, что у них был вполне реальный повод для
отчаянья. Hay стоял  на  корме,  между  мальчиками  и  Хиссонером.  Бет,
поставив Мейнарда сбоку от них, рассматривала каждый предмет,  выносимый
из трюма.
   Мужчины грузили на пинасы ящики  с  едой  и  напитками,  инструменты,
одежду, кухонную посуду, оружие и фонарики. Если они не знали назначения
определенных устройств, механизмов, лекарств, они оставляли их на палубе
для Hay, чтобы он решил, выбрасывать их или нет. То, что, как они  знали
по опыту,  было  для  них  бесполезно,  -  пищевые  смеси,  для  которых
требовалось молоко или яйца, краску, очистители и замороженные  продукты
- они бросали обратно в трюм.
   Бет наблюдала за погрузкой как надсмотрщик,  требуя,  чтобы  ее  долю
грузили в пинас Хиссонера,  проверяла,  положили  ли  ей  баллончики  от
насекомых именно "б-12",  а  не  "Каттер",  щупала  дыни,  нюхала  мясо,
размышляла над тем, взять ли  ей  персики  или  груши,  и  окончательно,
решила, со свойственным ей расточительством, взять по  ящику  и  того  и
другого, и даже примерила ювелирные безделушки.
   - Ранен, Баско? - спросил Hay.
   - Эта мегера укусила. - Баско прижимал тряпку к щеке.
   - Ты ее наказал?
   Баско улыбнулся и поднял средний палец правой руки.
   - Я принял меры, Л'Оллонуа.
   - Ты знаешь,  как  приставание  к  приличным  женщинам  расценивается
законом.
   - Если она праведница, то я - папа  Римский.  Один  из  оставшихся  в
живых спросил:
   - Куда вы нас везете?
   Взглянув на него. Hay спокойно ответил:
   -  Ты  отправишься  домой,   приятель.   Пятеро   уцелевших   заметно
успокоились. Они переглянулись, скрывая улыбки.
   - Вы откуда, ребята? - спросил один из них. Он посмотрел на  Hay,  на
Хиссонера, на Мейнарда. Не получив ответа, он продолжил:
   - Ну и перепугали же вы нас. Это точно.
   Они не понимают, подумал  Мейнард.  От  этого  места  разит  смертью;
вокруг валяются мертвецы, а они все еще не  понимают.  Hay  обратился  к
пятерке:
   - Кто из вас главный?
   - Я, - вышел вперед молодой человек.
   - Какой у вас груз?
   Молодой человек обвел рукой коробки, сложенные на корме.
   - Вы его видите, приятель.
   - Это провизия, а не груз.
   - Провизия? - Осмелев от уверенности, что в конце концов их отпустят,
он позволил себе некоторую развязность. Он улыбнулся своим.  -  Вы  что,
перегрелись?
   - Ваш груз.
   - Вы смотрите на него, шеф. Hay  слегка  кивнул  Баско,  тот  схватил
молодого человека за руку, хлопнул ею о планширь  и,  взмахнув  тесаком,
снес ему мизинец.
   Молодой человек отдернул руку и взглянул на нее.
   - Эй, приятель... - Рука была такой же, как раньше, если  не  считать
того, что вместо пяти пальцев теперь было четыре,  а  на  месте  пятого,
торчал теперь огрызок кости. - Ах, черт...
   Мейнард видел, как побледнело его лицо, видел, как он покачнулся, как
будто бы последняя рюмка, наконец, на него подействовала.
   - Я же истеку кровью до смерти!
   - Ты окажешься дома еще до того, как это произойдет. Не испытывай мое
терпение, или же дорога твоя  будет  вымощена  горестями,  -  Hay  снова
кивнул Баско.
   На этот раз Баско потянулся к девушке, но она отшатнулась от  него  и
крикнула: "Нет!"
   - Ваш груз, леди.
   - Он там! - Она указала на трюм. - Под кучей всякой дряни.
   - И он представляет собой...
   - Кокаин, гашиш... Hay не понял ее. Он взглянул  на  Хиссонера  и  на
Баско, но они тоже не знали, о чем идет речь.
   - Наркотики, - вмешался Мейнард, качая головой.
   - Медикаменты, писака?
   - Нет, наркотики. Знаете... э-э, наркотики.  -  Порывшись  в  памяти,
Мейнард вспомнил слово, использованное в Законе. - Фармацевтика.
   - Мы посмотрим. - Hay послал вниз двоих. Хиссонер сказал:
   - Кошелек этого "доктора"...
   - Ах да, - Hay обратился к женщине:
   - Скажи мне, леди, где кошелек вашего судна?
   - Что?
   - Наличность, - сказал Мейнард.
   - Я не знаю. - Она толкнула раненого, который все еще не мог  отвести
глаз от своей кровоточащей руки. - Динго, где наша наличность?
   - А? - Он, казалось, был недоволен, что его  оторвали  от  созерцания
обрубка. - Тебе нужно пару долларов?
   - Он требует деньги, черт побери, приятель! -  Она  потрясла  его  за
плечо. - Где они?
   - У меня есть несколько долларов, - равнодушно ответил он. - У меня в
койке.
   - Мы еще не скидывали товар, - извинилась женщина перед Мейнардом.
   Мейнард  чувствовал  себя  неловко.  Женщина  использовала  его   как
переводчика. Ему хотелось сказать,  что  он  тоже  пленник  -  чтобы  ее
подбодрить. Но информация эта  была  бы  бесполезной,  предупреждение  -
бессмысленным.
   - Груз они должны были продать, - сказал он Hay. - А пока у них  мало
денег.
   Это Hay понял. Он кивнул Хиссонеру. Хиссонер  сделал  вдох,  готовясь
ораторствовать, но женщина его перебила.
   - А может, заключим  сделку?  Товар  стоит  столько,  что  обосратъся
можно. Hay сообщил Мейнарду:
   - Эта женщина пользуется неприличным языком.
   - Она хочет с вами договориться. - Мейнард не видел вреда в том,  что
говорит от ее имени. Он чувствовал, что она, единственная из  уцелевших,
начала понимать, что смерть неотвратима, и рад  был  хоть  так  выказать
свое сочувствие, тем более, что это ему ничего не стоило. - Их свобода в
обмен на их груз.
   - Да уж! - Hay рассмеялся. -  Выгодный  обмен.  У  меня  в  руках  их
корабль, их груз и их персоны. Что они могут предложить мне такого, чего
у меня нет?
   Никто ему не ответил. Молчание нарушил Юстин:
   - Кончайте с этим! Hay улыбнулся.
   - Да, Тюэ-Барб. Разговоры только сотрясают воздух. - Он  сделал  знак
Хиссонеру.
   Хиссонер заговорил, почтительно  вознося  взор  в  небеса,  взмахивая
руками и адресуясь, очевидно, к оставшимся в живых. Это было нечто вроде
оправдательного молебствия - устаревшее обращение,  которое,  Мейнард  в
этом не сомневался, Хиссонер только слегка менял от случая к случаю.
   - Преступления, вами совершенные, известны как нам, так и Всевышнему,
но это все же преступления, так что они влекут  за  собой  возмездие,  и
тем, кто совершает их - участь в озере, горящем огнем  и  серою,  это  -
смерть вторая. Откровения, 21:8, также Глава 22:15, - все  это  Хиссонер
произнес на одном дыхании, а когда перевел дух, то взглянул  на  пятерых
уцелевших, ожидая увидеть признаки раскаяния, или хотя бы страха. Но они
были просто ошарашены, и больше ничего.
   Когда он продолжил, первые пластиковые мешки с кокаином появились  на
палубе.
   - Ужасные слова, особенно, принимая во внимание ваше положение и вашу
вину, - они должны, несомненно, приводить вас в дрожь; ибо кто  способен
пребывать в озере огненном? Глава 20:14. Так как  свидетельство  совести
вашей должно убедить вас в грехах великих и многих,  кои  вы  совершили,
коими вы обидели Всевышнего превеликим  образом,  и  весьма  справедливо
вызвали отвращение Его и возмущение вами, я думаю, мне нет необходимости
сообщать вам, что единственный  путь  получить  от  Него  всепрощение  и
отпущение грехов ваших - это путь искреннего покаяния и веры во  Христа,
и что на спасение надеяться вы можете только через Его достойную  смерть
и страдания.
   Пока Хиссонер распространялся, Hay, указывая  на  мешки  с  кокаином,
спросил Мейнарда:
   - Для чего это?
   - Оно меняет настроение. Как, например, ром... типа того.
   - Оно придает храбрости?
   - Нет.
   - Для какой же тогда оно цели?
   - От этого возникает хорошее настроение. Так говорят.
   - Это пьют?
   - Нет. Нюхают.
   - Нюхают это? Нюхают? - Вспоров один из мешков, он  подцепил  лезвием
ножа немного белого порошка. Глубоко вдохнув его носом, он  стал  ждать,
пока что-нибудь произойдет, затем, покачав головой, насмешливо плюнул на
палубу. - В бездну это, - сказал он, и его люди стали швырять  мешки  за
борт.
   - Эй, приятель, - запротестовал один из уцелевших. - Это же все равно
что бросать за борт деньги.
   - Молчать!
   Хиссонер прервал свою проповедь на полуслове.
   - Продолжай, Хиссонер, - сказал Hay. - Но давай повеселее. Иначе  эти
несчастные умрут от скуки.
   - От скуки! - Хиссонер обиделся. - Я описываю  им  путь  к  спасению.
Разве это может быть скучно?
   - В твоем изложении это может длиться вечно. Продолжай.
   - Если бы в законе Господа была воля ваша, - продолжил Хиссонер, -  и
если бы  о  законе  размышляли  вы  денно  и  нощно,  Псалтирь  1:2,  вы
обнаружили бы тогда, что слово Божие стало светильником  ногам  вашим  и
светом стезе вашей.  Псалтирь  118:105,  и  все  почли  бы  тщетою  ради
превосходства познания Иисуса Христа, К Филиппийцам 3:8, ибо  для  самих
же призванных Божия сила и Божия премудрость, Первое к Коринфянам  1:24,
и даже премудрость тайная, сокровенная, которую предназначил Бог  прежде
веков к славе нашей, там же Глава 2:7. Вы ценили бы  тогда  Писания  как
великий закон небесный, ибо в них, и только в них,  может  быть  найдена
великая тайна спасения  падшего,  и  из  них  узнали  бы  вы,  что  грех
принижает  натуру  человеческую,  ибо  отвлекает  ее  от  той   чистоты,
праведности  и  святости,  в  которых  Господь  сотворил  нас;   и   что
добродетель и религия,  и  соблюдение  законов  Божиих  предпочтительнее
следования законам  греха  и  Сатаны;  ибо  пути  благочестия  это  пути
приятные, и все стези его - мирные, Книга Притчей Соломоновых 3:17.
   Последний из мешков с кокаином плюхнулся в воду  и  поплыл  вслед  за
остальными, которые цепочкой, один за другим, неслись  к  югу,  влекомые
быстрым течением. Цепочка белых пузырей  растянулась  ярдов  на  сто  за
судном.
   Заметив это, Хиссонер сказал:
   - Я завершаю.
   - Ты не очень-то спешишь.
   - Если вы теперь искренне  обратитесь  к  Иисусу  Христу,  -  сообщил
Хиссонер уцелевшим, - хотя бы и поздно, около одиннадцатого часа, Матфей
20:6-9, Он вас примет. Но мне, естественно, нет  необходимости  говорить
вам, что условиями Его милосердия являются вера и покаяние. И не путайте
природу покаяния с простым сожалением о грехах  своих,  происходящим  из
осознания того  факта,  что  вы  оскорбили  Милостивого  и  Милосердного
Господа. Я  не  претендую  на  то,  чтобы  предоставить  вам  какие-либо
определенные указания, касающиеся природы вашего раскаяния, - я полагаю,
что говорю с людьми,  чьи  грехи  происходят  не  столько  от  незнания,
сколько от воззрения и от пренебрежения своими обязанностями.  Но  я  от
всего сердца надеюсь, что то, что я сейчас сказал из сострадания к душам
вашим, по случаю этого грустного и торжественного события, побуждая  вас
в общем и целом к вере и покаянию, возымеет на вас должное  воздействие,
так что вы, таким образом, воистину покаетесь.
   - Священник Иуда! - взорвался Hay. - Кончай с этим!
   - Недостойно тебя, - упрекнул его Хиссонер,  -  призывать  на  помощь
архипредателя. Ибо именно он, стоя  пред  лицом  подобного  же  решения,
когда спасение и проклятие сражались за душу его, выбрал...
   - Я знаю, что он сделал! Давай дальше!
   - Да... э-э... - заторопился Хиссонер.  -  И  теперь,  исполнив  свой
христианский долг по отношению к вам, состоявший в том, что  я  дал  вам
наилучший, насколько это было в моих силах,  совет  касательно  спасения
ваших душ, должен я исполнить свой судейский долг. И приговор суда,  так
как суд находится там, где восседает судья, даже если судья стоит, а  не
сидит, и даже если он стоит, находясь в море, - состоит в том, что вы...
- Он остановился. - Как вас зовут?
   - Кого интересует, как их зовут? - прорычал Hay. - Называй их  Билли,
Вилли и Милли!
   - Что вы. Билли, Вилли и Милли... и еще раз Билли и  Вилли,  так  как
вас пятеро... будете немедленно преданы смерти, смерти, СМЕРТИ!
   Мейнард смотрел на уцелевших. Раненый казалось, не слышал, а  если  и
слышал, то его это не волновало; он  был  загипнотизирован  видом  своей
руки. Двое других мужчин недоверчиво переступали ногами, переглядывались
и  бормотали  что-то  вроде:  "Эй,  приятель...",  "Послушай,   шеф...",
"Давайте бросим заниматься ерундой..."
   Но женщина поняла и поверила. Она истерически закричала.
   - Баско... - сказал Hay.
   Сделав шаг вперед, Баско схватил женщину за  волосы  и  перерезал  ей
глотку.
   Не дожидаясь команды, Юстин достал из кобуры "вальтер" и выстрелил  в
грудь раненому. Когда тот упал на палубу, Юстин снова в него прицелился,
но Hay остановил его руку.
   - Не добавляй оскорбления к травме. С ним покончено. Кроме того, пули
для нас драгоценны.
   Тремя взмахами своего тесака Баско быстро расправился с остальными.
   Мейнард; стоя на корме, трясся от ярости и ужаса.
   - Вы сделали из него чудовище, - сказал он Hay.
   - Чудовище? Совсем нет. Машину. Работа, которую надо  делать,  должна
быть сделана. Ты плачешься об этих пятерых? Об этих?! - Носком ноги  Hay
ткнул одно из все  еще  дергавшихся  тел.  -  Ты  считаешь  это  большой
потерей?
   - О них? Нет, хотя должен бы. Я плачусь о своем сыне.
   - Да, вот это потеря.  Но  ты  можешь  не  слишком  огорчаться  -  ты
потерял, зато мы нашли. - Hay обратился к Мануэлю:
   - Утопи судно.
   - Поджечь? Hay оглядел небо в поисках самолета.
   - Нет. Утопи тихо. Покажи Тюэ-Барбу, как это делается.
   Мальчики побежали к носу и исчезли в одном из открытых люков.
   Пинасы были загружены почти до  бортов;  они  выступали  из  воды  не
более, чем на один-два дюйма. Если бы море не было таким  спокойным,  их
бы залило.
   Три пинаса отвалили от шхуны. Четвертый - пинас Hay  -  все  еще  был
привязан к корме шхуны, ожидая мальчиков.
   Шхуна стояла на воде совершенно спокойно. Когда  Мейнард  смотрел  на
нее с расстояния в пятьдесят ярдов, нос начал медленно - едва заметно  -
опускаться. Мальчики появились на палубе, побежали к  корме,  спустились
по рулю и перешли на пинас Hay.
   Шхуна качалась, как качели, - сначала  опустился  нос,  затем  корма,
затем снова нос - пока  не  нарушилось  равновесие  в  трюме.  Очевидно,
что-то тяжелое переместилось внутри, или же в каком-то отделении  воздух
оказался запертым - корма поднялась из воды,  в  то  время  как  нос  со
змеиным шипением погрузился в воду.
   Шхуна исчезла, слышались только отдельные звуки  -  или,  скорее,  не
звуки, а ощущения,  передававшиеся  сквозь  воду  и  деревянные  корпуса
пинасов, - треск, шорох и скрежет.
   На том месте, где была  шхуна,  всплывали  и  лопались  пузыри.  Море
поглотило и переварило ее, и поверхность снова стала спокойной, будто бы
шхуны никогда и не было.
   - Ставьте  паруса,  ребята!  -  прокричал  Hay.  -  И  пожелаем  себе
приличного западного ветра. Мы будем пить ром и общаться со шлюхами!
 
*** 
 
   В сумерках пинасы подошли к устью бухты, и к этому  времени  половина
мужчин уже начали подготовку к завтрашнему похмелью. Джек-Летучая  Мышь,
прикончив сосуд со смесью рома  и  пороха,  был  занят  бутылкой  водки,
которую он позаимствовал ("с отдачей", к