оли
поборол эту бессмысленную жажду деятельности и, обессилев, уснул.
     Вначале мне не хотелось спать,  и я не был в угнетенном  состоянии,  не
испытывал я  также  стремления оставить  летательную машину,  наоборот  -  я
чувствовал  себя  как  после ионного душа  и  с  сожалением  посматривал  на
ослабевших друзей. Только когда Ки попытался открыть двери, я поймал себя на
том, что  испытываю острое разочарование от того, что дверь не  открывалась.
Наверное,  похожее   состояние  было  и  у  Пети,  потому   что  он  сказал,
поморщившись:
     - Надо сменить замок.
     Мы  кружились  в  стае  птиц  над  Великим  Кальмаром  и  со  злорадным
удовольствием наблюдали, как чайки, а потом и альбатросы стали падать в воду
и комками  перьев лежали  вокруг  Кальмара. Некоторые  падали на  него, и он
небрежным жестом отшвыривал их метров на сто одной из своих "рук".
     Петя Самойлов сказал:
     - Все  идет так,  как я и предполагал.  Только  почему-то  мы  долго не
становимся птицами. Надо сменить замок, и тогда...
     "Действительно, если бы у нас был другой замок, то мы  открыли бы двери
и полетели по кругу",  - подумал  я, и мною овладела тягостная апатия.  Петя
сидел, а я стоял в неудобной позе, и оба мы с туманным безразличием смотрели
на экран видеофона, где по очереди появлялись Нильсен, учитель, Чаури Сингх,
Лагранж, Коррингтон. Они  что-то говорили, и голоса их были явственно слышны
в   тишине,  нарушаемой   лишь  шелестом  крыльев  да  монотонным  жужжанием
двигателя,  и все-таки мы не могли  понять,  что они говорят, о чем  умоляет
Коррингтон, что советует  учитель. Их  слова заглушал шелест крыльев.  И он,
этот шелест, казался нам самым важным,  самым необходимым.  Мы  слушали  его
всем своим существом и смотрели вниз, изнывая в томительной тоске.
     Никому  из нас  не пришло в голову подняться выше над морем, в  крайнем
случае улететь, избавиться от наваждения.
     Тоска отхлынула так же внезапно, как и охватила нас.
     Великий Кальмар зашевелился, его туловище  стало  опускаться вглубь,  а
голова с  пучком щупалец  поднялась над  водой. Он  будто привстал  и,  чуть
наклонись, озирался вокруг... Щупальца  его взметнулись вверх и  раздались в
стороны, приняв форму отвратительного цветка.
     - Какая прекрасная лилия! - сказал Костя. Его я слышал и понимал, а что
говорили и стремились жестами показать люди на экране,  я по-прежнему не мог
воспринять.
     Костя болезненно поморщился:
     - Какой запах! Ты чувствуешь, как пахнет цветок?
     - Он пахнет рыбой, твой кальмар. Это "Звездная пыль", так пахнет Биата.
Моя Биата!
     В ответ Костя засмеялся, и я нисколько не  удивился, что Петя поменялся
с ним местами. Он спал рядом с Биатой, и она положила ему голову на плечо, а
Костя стоял рядом со мной и смеялся.
     - Как  ты заблуждаешься!  -  сказал  Костя. - Биата  любит меня. Только
меня, и больше никого.
     - А Вера? - спросил я.
     - Вера тоже любит только меня.
     - А ты?
     - Я люблю и Биату,  и Веру. Я всех люблю, и меня любят все. И любили бы
еще больше, если бы не ты. Ты  мешаешь нашему счастью. Знаешь что? - спросил
он, обрадовавшись чему-то и глядя вниз.
     - Нет, я люблю Биату!
     - Молчи! Видишь внизу остров? В середине его цветок,  а вокруг деревья,
кокосовые  пальмы. Сейчас я высажу тебя на  этот остров, и  ты встретишь там
девушку красивее Биаты и Веры.
     И в самом деле, внизу зеленел остров. Прибой разбивался о низкий берег.
     - Высаживай, только скорее, -  согласился я и больше  уже не слышал его
голоса...
     Очень  давно,  еще  в  детстве,  мне  приснился   страшный  сон.  Чтобы
избавиться  от  кошмара, я  напрягал  всю  свою  волю,  старался проснуться.
Наконец раскрыв  глаза, я увидел незнакомую комнату,  странную мебель, ветер
раздувал на окне кроваво-красные  шторы. За окном был незнакомый город. Дома
с острыми крышами, высокие, качающиеся под ветром  башни. Я встал с кровати,
пошел к окну и проснулся во второй раз на полу своей комнаты.
     Надо мной стояла мама и спрашивала: "Что с тобой? Почему ты на полу?.."
     В  авиетке,  парящей над  Великим Кальмаром, я пережил  нечто  похожее,
только более яркое. Еще плохо соображая, где нахожусь, я искал глазами Биату
и Костю, полный  тревоги за  их судьбу. Биата еще спала в кресле, сжавшись в
комочек.  Костя  шепотом  что-то говорил, Ки  вел авиетку,  Петя внимательно
слушал Костю.  Внизу стелилось море в  белых барашках, невдалеке  летели еще
одна авиетка  и "Колымага". Нет, все это  уже не могло быть сном. Полузакрыв
глаза, я  наслаждался охватившим меня  блаженным  чувством полного  покоя  и
радости, и в то же время мне было  жаль, что  мы так скоро  оставили планету
моего сна - Линли.
     Костя повысил  голос, я слушал его несколько минут  и вновь подумал: "А
проснулся ли я?" Рассказ его показался  мне невероятным. Ведь он рассказывал
мой сон!  Все, как мне  снилось,  с  малейшими подробностями. Только кое-где
допускал творческие вольности. Я завозился  в  кресле.  Костя повернулся  ко
мне:
     -  Ага!  Проснулся.   Вот   послушай-ка,  что   мне  приснилось.  Целый
фантастический рассказ.
     - Не о том ли, как мы попали на планету Линли?
     -  Ого!  -  Костя подмигнул. - Да он  притворялся,  что  спит! Тогда не
перебивай. Сели  мы  благополучно  на  космодром, отшлифованный, вот как эта
панель,  даже лучше. Стоим,  разминаем  затекшие  ноги, любуемся.  Хотя,  по
правде  говоря,  любоваться  нечем. Пейзаж  за  космодромом -  прямо  жуткий
пейзаж.  Горы,  похожие  на зубы белой акулы,  воздух мутный. И вдруг мы, то
есть Биата первая услышала шипение  и звон. На нас двигался  строй  чудовищ,
похожих на кальмаров. Надо бежать к ракете, спасаться, а ноги не идут назад,
только вперед,  и мы  пошли - прямо на эту братию. Представляете -  идем, но
страха нет. По крайней мере, я  не боялся... Ты, Петр, не улыбайся. Все ведь
происходило как наяву.
     Я  подтвердил.  Костя  расценил  это как  плоскую  шутку, а  Петя  и Ки
переглянулись. Костя усмехнулся:
     - Посмотрим, что вы скажете дальше. Так вот, все эти кальмары оказались
роботами.  Прошли мимо, даже не  посмотрев на нас. Они  шлифовали космодром.
Быстро  вращали  диски  щупальцами.  Я  сразу  понял, что  они  работают  на
солнечных  батареях:  их  покрывали  пластинки,  отливающие перламутром.  На
многих роботах  пластинки  отскочили или болтались  на  электродах,  поэтому
стоял звон. Довольно приятный.
     - Очень интересная галлюцинация, - сказал Ки. -  Я сегодня видел только
два солнца  -  одно  зеленое,  другое  красное  - и больше  ничего.  Мне так
хотелось укрыться от них, но ни дерева, ни кустика... Продолжай, пожалуйста.
     -  Один из роботов упал, - продолжал Костя,  почему-то  бросив на  меня
победоносный взгляд. Я дополнил:
     - И покатился  на  нас,  ударяя  щупальцами  по зеркальной  поверхности
космодрома. Ты с Биатой отскочил в сторону.
     Костя нервно пожевал губами и сказал умоляющим голосом:
     -  Ив, я  знаю, ты  иногда способен  читать мои мысли, но сейчас  прошу
тебя, не надо. Оставь свои фокусы.
     - Совсем не фокусы. Хочешь, я продолжу твой рассказ?
     - Пожалуйста.
     - Упал еще один робот и не поднялся.
     - Правильно. Но продолжай.
     - Появился гравиталет.
     - И на нем еще робот. Ну?
     -  Мы полетели над  космодромом. Потом  над унылой каменистой равниной.
Внизу валялось множество мертвых роботов.
     - Дохлых. Целые кучи. Но постой, постой. Все это не так трудно угадать.
Скажи, что рассказывал кальмар-водитель?
     - Историю завоевания планеты.
     - Ты делаешь успехи. Продолжай.
     -  Невероятно! - сказала  Биата. -  Но и я все это  видела.  Вот только
сейчас  меня  заставляли  ремонтировать  солнечные  батареи.  Хорошо,  что я
кое-что  смыслю в  солнечных батареях, а  одну  из  моих  дублей  повели  на
переплавку.  Так сказал  тот главный  с гравиталета.  Она  не  разбиралась в
солнечных батареях.
     -  Ну  что?  - Костя  потер  руки. - А вы  смеялись.  Тройной сон! Вещь
небывалая в истории  сновидений! Рассказывай,  Биата, о  гибели  пришельцев.
Все,  что мы  услышали  от  водителя гравиталета.  Кажется,  он  вообще  был
главным.
     - Нет,  -  сказала  Биата,  -  главным,  диктатором  был кто-то другой,
гравиталетчик   только  выполнял   чьи-то  распоряжения.  Может,   там  есть
электронный мозг.
     -  Похоже,  - согласился Костя.  -  Перед гибелью  люди-кальмары  могли
оставить программу  действий для армии роботов. Дело в том, что на эту Линли
летит  новая  партия эмигрантов и  роботы  должны  создать  если не море, то
приличные водоемы.
     - Водяная цивилизация? - Петя вопросительно посмотрел на Биату.
     - Да, они жили в воде, - продолжала Биата. - Первые эмигранты уже почти
освоили планету.  Мы  видели  бассейны в зданиях без окон, но очень светлых.
Посмотрели  бы  вы фрески на стенах! Совершенно непередаваемая  гамма цветов
подводного мира.  И  эти люди-моллюски с  продолговатыми глазами... Все  они
умерли очень давно.
     - От какого-нибудь вируса, - заключил Костя.
     - Возможно, - согласилась Биата. - Гравиталетчик сказал, что им удалось
создать много водоемов, но роботы стали погибать от коррозии поверхностей, а
люди -  от  коррозии внутренностей. -  Биата  перевела  дух. - Теперь  самое
интересное. Каким-то  образом  они сняли с нас "матрицы"  и начали создавать
дубли.
     Биата  стала рассказывать,  как  мы  стояли на  раскаленной  от  солнца
площади, а из черной двери выходили по трое  наши дубли - точные копии  - и,
не взглянув на нас, уходили по желтой дороге.
     - Массовый гипноз, - сказал Петя Самойлов. Ки покачал головой.
     -   Но   тогда   надо    предположить,   что    мы   имеем    дело    с
высокоинтеллектуальным  гипнотизером.  Чтобы  внушить  такие  картины,  надо
обладать способностью  воспринимать любую информацию и трансформировать ее в
сознание других существ вполне сознательно.
     -   Надо  посоветоваться   с  нашими  биониками,   -   решил   Петя.  -
Действительно, все  необыкновенно сложно и пока необъяснимо.  Для меня  ясно
одно: что  если бы двери  открывались  во  время полета, то нам  с тобой  не
пришлось бы  слушать  фантастическую  новеллу,  увиденную  во сне,  а  им  -
рассказывать ее.
     Биата задумалась, потом сказала:
     - Наверное, ему удалось настроить нас синхронно и  чье-то более сильное
воображение, Ива  или  Костино, только не мое, их более сильная воля создали
этот необыкновенный сон... Вот и наш остров! Киты!  Дельфины!.. Нет, никогда
бы я не согласилась надолго покинуть нашу Землю.

        ВЕЧНЫЙ ВЕТЕР
     Пальмы торчали вкривь  и вкось,  песок отражал нестерпимый свет солнца,
океан ревел при каждой неудачной попытке  перебраться через  барьерный  риф.
Меж деревьев зеленели  кусты с  жесткими  глянцевитыми листьями  и  красными
цветами. На  искрящемся коралловом песке лежали половинки кокосовых орехов и
сухие пальмовые  листья.  Песок,  тонкий  и тяжелый, из перемолотых  водой и
ветром кораллов и раковин, набирался в сандалии и при  каждом шаге высыпался
и улетал, подхватываемый ветром.
     Идти было тяжело и радостно.  Тяжело потому, что ноги  вязли в песке, а
радость  принесла  с  собой  Биата.  Она  шла с Костей далеко  впереди. Вера
насвистывала какую-то  импровизацию  на мотив,  подслушанный у пассата.  Она
улыбалась,  все  время  щуря глаза  под  огромными  стеклами  очков.  Ее  не
тревожило,  что Костя с  Биатой о чем-то разговаривают  и хохочут вдалеке от
нас. Ей было хорошо, как и  мне, как всем нам  в те удивительные дни. Все мы
находились в состоянии восторженной влюбленности и безотчетной веры, что все
идет так, как надо. Вначале я хотел было прибавить шагу, но Вера  остановила
меня взглядом.  "Зачем? Пусть.  Им  хочется  побыть вдвоем",  -  сказали  ее
большие серые глаза.
     - Пусть! - сказал и я с веселым отчаянием и взял Веру за руку.
     Сразу стало легче идти, хотя мне пришлось тащить ее навстречу ветру.
     На этом  атолле мы впервые. Их  всего восемь, крохотных, затерявшихся в
океане клочков  суши, оставленных для птиц  и людей, ищущих уединения. Здесь
все как  тысячи  лет назад.  Возможно,  песок  стал  мельче  и  больше стало
растительности.  За   последние  годы  появилось  много  пальм,   насаженных
молодоженами, на таких пальмах привязаны дощечки с  датами, когда счастливцы
закопали в песок кокосовый орех.
     - Чудаки,  - сказала Вера, - они хотят запечатлеть на века свои  имена.
Заманчивая  и грустная  перспектива, обреченная на  неудачу.  Даже  пирамиды
пришлось покрыть пластиком,  чтобы ветер и песок в конце концов не стерли их
с лица земли.
     С  наветренной стороны под  каждым  кустом сидели  взрослые  птицы  или
птенцы носом к  ветру, чтобы песок не  набивался под перья. Птицы  провожали
нас настороженными взглядами.
     Вера спросила:
     -  Как они на нас смотрят, ты  заметил? Как хозяева на пришельцев... Не
тяни так сильно, руку оторвешь. Остановись, дай отдышаться.
     Мы   стояли  спиной   к   ветру.  Пальмы  чуть   вздрагивали,  привычно
сопротивляясь воздушной реке. В  лагуне, подернутой рябью, покачивалась наша
белая ракета.
     Вера сказала:
     -  Здесь  все так же, как в  первые дни  сотворения мира. Только  ветер
треплет волосы. Тогда было тихо, - сказала она уверенно, - очень тихо.
     - Почему тихо? Наоборот!
     - Ты  ничего не понимаешь в  сотворении  миров. - Она  помолчала и,  не
поворачивая ко мне лица, сказала: - Вот послушай, что-то вроде стихов:
     Вода и небо.
     Песок и пальмы.
     Хмурые птицы.
     И ветер,
     Вечный ветер,
     Уносящий печали былых времен.
     Нет,  лучше "приносящий  печали". Все равно плохо.  Где-то я уже читала
или  слышала.  Хочется сказать  новое,  никогда еще  не сказанное.  Как  это
невообразимо трудно!
     Мне  понравились  меланхолические  строчки   и   особенно  голос  Веры,
проникновенный, певучий. Я похвалил ее.
     Вера покачала головой:
     - Я же знаю, что не получилось. Простые перечисления.
     - Ты необыкновенно взыскательна к  себе, - сказал  я. -  Очень верно  у
тебя  насчет  ветра.  И про  остров  ты сказала очень точно,  у  него совсем
первобытный вид.
     -  Ну,  не совсем, здесь уже побывали любители  уединения. Но все следы
сметены. Вот это и навевает грусть.  Прошлое всегда должно быть с нами.  Оно
обогащает. Не то мы станем  как эти птицы...  Или нет,  птицы все в прошлом,
они  консервативны,  как  сама  природа.  Без  прошлого люди как необитаемые
острова.
     Она  постояла,  глядя  невидящими глазами  на  пляшущие  вдалеке  валы,
тряхнула головой.
     - Ну, а вот эти строчки:
     Вечный ветер приносит нам прошлое.
     Оно везде, это прошлое.
     И в этом небе.
     И в океане.
     И в этом песке.
     И в шелесте пальм.
     И в нас.
     В каждом атоме - прошлое...
     Вера посмотрела на меня:
     -  Молчи.  Идем.  Стихов еще  нет.  Они  где-то  близко бродят,  но  не
показываются. Только дают о себе знать. В этих строчках - тема.
     Мы пошли, взявшись за  руки, увязая  в песке. Она говорила,  подставляя
лицо ветру:
     -  Большая,  огромная  тема  в  этом "Вечном ветре". Я  хочу рассказать
балладу  о  бесстрашных, идущих  навстречу ветру и гонимых ветром. И знаешь,
кто мне подсказал тему ветра? Дельфиний отец. Человек с железным  сердцем! Я
люблю  говорить  с ним среди его бесконечных "закатов" в обществе  Прелести,
внимательно  слушающей, все запоминающей  и  изрекающей  кстати  и  некстати
афоризмы. Помнишь, еще в "Альбатросе" он спросил нас:
     "Что,  подхватил ветерок? Теперь вам не  остановиться. Сколько ни  вяжи
рифов,  он будет мчать. И пусть мчит. Только учитесь управлять  парусами. До
цели далеко. Ох как далеко!" Помнишь?
     Я  ответил,  что  помню  эту сентенцию,  которая тогда  показалась  мне
напыщенной.
     -  А  мне  нет. Мне  сразу понравился учитель.  Костя относился к  нему
несправедливо, даже жестоко, а тот сразу что-то в нем открыл за его бравадой
и  неуравновешенностью.  В Косте происходит  большая внутренняя перестройка,
как он сам мне признался. Костя говорит, что за этот месяц он возмужал, стал
познавать самого себя и близких ему  людей. - Она посмотрела на меня: - И он
считает, что прежде относился к ним не всегда справедливо.
     - Да у нас никогда  с ним не было никаких серьезных разногласий. Просто
иногда я досаждал ему своим психоанализом. А так все было в порядке.
     - Я, наверное, не должна была тебе этого говорить.
     - Нет, почему же...
     -  Ну хорошо. Надо все знать о  друге... Ой, какой ветер! Держи меня, а
то унесет на рифы.
     Мы переждали порыв ветра.
     - Видишь,  сколько  всего  я  наговорила  тебе  о ветре.  Последний раз
дельфиний  отец  рассказал мне  о  своем  трагическом  путешествии,  о своем
сердце.  Затем   вышел  проводить   меня,  пригрозив  Прелести  "капитальным
ремонтом". Он оставил ее дома. Вот  тогда он упомянул о значении прошлого. И
это его  слова:  "Без прошлого люди как необитаемые острова". Он подарил мне
это  изречение.  Я  возьму  его  эпиграфом  к  балладе.  Дельфиний  отец был
разговорчив  и  очень  щедр  в  тот  вечер. Пассат дул  ровно,  ласково.  Он
прислушался и сказал: "Какое счастье, что над планетой дует  вечный ветер! Я
не  люблю тишины, штиля. Да его и  нет в природе.  -  Она подняла  голову  к
Млечному  Пути. - И  там дует вечный ветер  и  наполняет  паруса Вселенной".
Хорошо?
     - Очень!
     Биата с Костей ждали нас на берегу океана. Ветер нес мельчайшую водяную
пыль. Лицо, руки, волосы  покрылись тонким налетом соли. В  отдалении, среди
волн,  вылетели  дельфины, наверное Тави или  Протей,  они издали следили за
нами  и  сейчас давали  знать о себе. Мы приветственно подняли руки, и  они,
салютуя, выпрыгнули одновременно и скрылись за голубоватым гребнем.
     -  Я  отвыкла от земного  ветра, - прокричала  Биата, - там  неощутимый
ветер. Солнечный... Из центра Галактики и еще из миллиарда галактик.
     У Веры загорелись глаза:
     - Вы слышали, как она сказала? Прямо как Мефодьич!
     - Мне надоел  ваш  ветер!  - крикнул  Костя. - Я бы  охотно  посидел  в
затишье. Идемте. Здесь есть хижины. - Не дожидаясь нашего согласия, он пошел
к рощице пальм. Пальмы росли очень густо: так много здесь побывало любителей
уединения. За  стеной  пальм  можно  было  говорить, не  напрягая  голосовых
связок.
     - Мы не будем сажать новые  деревья, -  сказала Биата, - их здесь и так
слишком много. Смотрите, какие они тонкие, сколько сломанных и сухих.
     - У меня есть другое предложение, - сказал Костя, - мы можем оставить о
себе память, добиться популярности и даже славы немного иным путем.
     - Здесь? - спросила Вера.
     - Не сходя с острова!
     -  Заманчивая  перспектива,  - улыбнулась Биата,  -  но  сильно  пахнет
авантюрой. Ты хочешь срубить рощу?
     - Да сохранит  меня Великий Кальмар  от такого  преступного шага!  Дело
проще: надо снять все дощечки со стволов, сложить в кучу и написать, что всю
эту работу проделали мы.
     - Ты нездоров, Костя, - сказала Вера. -  Откуда, какими ветрами заносит
в твою голову такие идеи?
     - Сам не знаю и пытаюсь объяснить. Наверное, во мне сильна генетическая
память предков.  Сколько  они совершали  деяний, как  говорит  наш  учитель,
которые не поддаются объяснениям!
     Вера покачала головой, глядя на Костю, и уже другим тоном сказала:
     -  В этом наивном  обычае есть глубокий смысл. Где-то  я прочла древний
афоризм: "Кто не убил врага, не родил сына и не  посадил  дерево, тот прожил
свою жизнь зря". Посадить дерево, оставить  после себя хотя бы такой  след -
уже в этом есть  оправдание жизни. А  дерево  - воспоминание о счастье. Ведь
это так хорошо!
     -  Прекрасный  обычай, - согласилась Вера.  -  Как жаль, что  здесь нет
места! А сажать дерево,  чтобы оно  погибло или  выросло вот  таким  чахлым,
нельзя.