просил я. Действительно,  над
этим стоит подумать. Хотя нам платят деньги за то, что мы не думаем..."
     - Что это за  желтая кнопка? -  спросил Петя Самойлов. - Вы не заметили
ее там?
     - Я ее нажал, - сказал Костя.
     - Он пошутил,  - успокоил я изменившихся в лице Петю и Ки. - Кнопка под
колпаком, и до нее добраться без ключа...
     - Кнопки две, - перебил  Костя.  - Один ключ мы нашли.  Я захватил его.
Вот он. Вторую кнопку давно нажали, и ничего.
     Мы стали рассматривать ключ.
     - Это хорошо, - сказал Ки, - что он у нас.
     - Поэтому я и взял его.
     Петя  встал, и мы, так  же как в  подземелье,  не  произнеся ни  одного
слова,  вышли  из  дома  и  побежали  к  лагуне, пробираясь  сквозь  заросли
кустарника, мимо ржавых роботов, сопровождаемые криками попугаев.
     Петя Самойлов сделал круг над атоллом и остановил машину на высоте трех
тысяч  метров.  "Колымага"  нуждалась  в  очередном  ремонте,  и  Петя с  Ки
прилетели за нами на большом геликоптере  с отдельной кабиной для дельфинов.
От  Протея  и.Тави нас  отделяла  стена  из  органического  стекла. Дельфины
неподвижно стояли в прозрачной воде, с любопытством наблюдая за нами.
     Петя Самойлов сидел в  кресле пилота, мы  втроем - возле окон, смотрели
вниз, где среди белой ленты прибоя виднелось голубое пятнышко.
     Костя повернулся от окна:
     - Мне кажется, что этот остров с роботами вот-вот взлетит на воздух.
     - Если  он взлетит  сейчас, то и  нам будет нехорошо, - сказал Петя.  -
Учти, что там,  кроме заряда  взрывчатки, еще и  атомная станция. Да нет, не
взлетит, если только какой-нибудь робот не нажмет красную кнопку.
     Петя изменил угол винтов, и белая полоса внизу медленно поплыла от нас.
Скоро сверкающее  пятнышко  совсем  затерялось в пене прибоя,  что  довольно
сильно подняло наше настроение.
     Костя  взял с пола  стеклянную  банку, захваченную  с ракеты ("Мустанг"
навсегда остался в круглой лагуне), в банке копошилось с десяток пауков.
     - Вот этот, в красную полоску, приведет в восторг тетушку Лию.
     -  Да,  интересный  экземпляр,  - подтвердил Петя.  Ки,  сосредоточенно
молчавший, вздрогнул, обвел нас взглядом и покачал головой:
     - Ужасный! Что вы нашли в нем интересного?
     - Ты об этом, в полоску? - с недоумением спросил Костя.
     - Ах, вы вот о чем... Я  думаю о  другом. Такие убивали и моих предков.
Страшный и несчастный человек.

        ЦЕЛЬ ЖИЗНИ
     Сверхновая звезда все еще не показывала свой таинственный лик. Но Биата
была неправа,  когда говорила,  что Земля  благодушествует, ведет  беспечную
жизнь, не желая  противодействовать надвигающейся опасности, не понимая всей
серьезности   положения.   Скорее   появление   Сверхновой   оттеснило   все
повседневные заботы.  Ученые  всех континентов  соединенными усилиями решали
одну задачу: насколько вредны ее излучения, и занимались изысканием способов
защиты от них. Пригодился опыт, полученный человечеством в пору разобщенного
мира,   когда   взрывы   ядерных   бомб  заражали  атмосферу,  воду,   землю
радиоактивными   осадками.   В   массовых  масштабах   начали  производиться
лекарства, предохраняющие клетки организма человека и животных от мутаций  и
злокачественных перерождений. Строились убежища. Началась массовая эвакуация
детей из Северного полушария,  где радиация Сверхновой сказывалась  особенно
сильно. Ускоренными темпами строился глубоководный флот.
     Уныния не было. Человечество дружно отражало атаку космоса.
     Я с интересом смотрел и слушал хронику за последние дни. Черный Джек на
целое столетие  отбросил  нас назад, и  мы  с Костей  забыли,  в какое время
живем.  Рядом  со мной сидел  Павел Мефодьевич  и  тоже  с видимым интересом
смотрел  на  экран.  Когда  "Тема Звезды"  исчерпалась  и  стали  показывать
"Археологический журнал", он сказал:
     -  Занятые семейными делами, мы забыли, что наша матушка-Земля окружена
пустыней, населенной джиннами, до поры до времени сидящими в кувшинах. И вот
один  из  таких  джиннов  очутился на свободе,  он  дыхнул  на  нас и  скоро
покажется сам во всей своей красе.
     В открытые окна вливался прохладный ночной воздух вместе с вечным шумом
волн. В  дальнем  конце щелкали  бильярдные  шары и  доносился зычный  голос
Кости:  он выигрывал  и  давал  иронические советы  своему  партнеру. Као Ки
импровизировал  на  рояле.  У него было очень мягкое туше. Он аккомпанировал
голосу  океана, вплетая в его музыкальную ткань певучие напевы своей родины.
Чаури Сингх и Жак  Лагранж  играли в  шахматы.  Павел Мефодьевич,  Петя и  я
сидели  в бамбуковых  креслах  перед  окном во  всю  стену,  брызги  от волн
струйками стекали по стеклу.
     Робот принес  нарзан со льдом  для  Павла Мефодьевича и нам с  Петей по
коктейлю.
     К нам подошел запыхавшийся Костя:
     - Вот где  вы  устроились. Недурно! Славный ветерок!  О!  У вас  что-то
вроде коктейля! -  Он взял мой стакан, подмигнул и, выпив, причмокнул.  - На
самом деле коктейль.
     Плюхнувшись в кресло рядом со мной, он стал рассказывать о своей партии
в бильярд:
     - Выиграл. Три рядовых, третья сухая! А кто-то мне говорил, что Нильсен
неплохой игрок.
     Академик с улыбкой слушал Костю.
     -  Бильярд -  игра  королей,  - сказал  он.  -  Кажется,  при  Людовике
Четырнадцатом, чтобы приобрести  бильярд, надо было испрашивать разрешение у
самого короля. Игра была привилегией аристократов.
     Я видел его профиль, и опять он показался мне таким древним, что мог бы
видеть самого Людовика  XIV.  Нарзан он не стал пить, а  пододвинул Косте, и
тот с благодарностью осушил высокий, узкий стакан из алмазного стекла.
     Я невольно  подумал:  "Кожа  его  напоминает  пластик  для  консервации
биологических препаратов. Что за прибор  работает в нем? Как вздрагивает его
рука!"
     Костя шепнул:
     - Я же говорил тебе... Смотри, выключился.
     Павел  Мефодьевич  сидел с закрытыми глазами, опустив голову на  грудь.
Петя шепнул:
     - Пошли. Он последние дни почти не спит из-за своих приматов моря.
     - Вставая, мы скрипнули креслами.
     Академик открыл глаза, вскинул голову:
     -   Отставить!  Садитесь.   Я  уже   выспался   и,  представьте,  видел
необыкновенно интересный сон. И очень грустный  сон. Все они  уже ушли... Вы
видели у меня фотографию, на ней весь экипаж "Товарища"... Иеремия Варнов  -
капитан,   художник   и   поэт,   Василий   Дубов   -   астронавигатор,   он
коллекционировал голоса птиц. В самые  трудные минуты,  когда нас охватывала
космическая тоска,  он  включал свои  записи, и  тяжесть  отчаяния  спадала.
Николай  Савченко  -  второй  пилот.  Он  любил  говорить:  "Вот  вернусь  в
Полтаву..." Братья  Быстрицкие. Борис - кибернетик, Аркадий - лингвист.  Его
студенческая работа лежит в основе всей современной космической лингвистики.
Он нашел ключ к переводу языка приматов моря. И доктор.  Судовой врач Антоша
Пилявин. Вам ничего не говорят эти имена. На путях открытий мы помним только
первых и последних. С тех пор тысячи побывали в космосе...
     Он говорил отрывисто, ничего не объясняя, перескакивая с одного события
на другое, как в кругу людей, понимающих все с полуслова,  но постепенно его
рассказ стал стройнее, ничего не говорящие нам имена приобрели характеры.
     - И  нашего "Товарища" сейчас  никто не помнит, кроме  историков. С тех
пор уже несколько космических кораблей носили имя "Товарищ". Мы  участвовали
в  одной из первых  массовых экспедиций, посланных  в космос. Пять  кораблей
отправилось исследовать наш уголок Вселенной в пределах орбиты Марса. Только
мы должны были  пересечь этот рубеж и  подойти  к поясу астероидов. Теперь -
пустячная  задача,  но  тогда!..  Готовились  два  года экипажи  кораблей  и
строились  сами  корабли.  Это  было время небывалого  подъема. Человечество
освободилось от  опасности  войн. Вся  без исключения  промышленность  стала
выпускать нужные людям вещи. Пятьсот тысяч ученых,  инженеров готовили нас в
полет. Все тайные изобретения, лежащие  в сейфах, были обнародованы. Задачи,
неимоверно трудные и  даже непосильные для одной страны,  обрели  ясность  и
простоту. Тогда для решения любой проблемы в масштабах планеты  уже не нужен
был большой резерв времени. Простите, я говорю вам школьные истины, и как-то
странно волнуюсь. - Он сунул руку за левый борт куртки, поморщился. - Все мы
были романтиками. Жили только космосом. Что-то подобное, видимо, происходило
с людьми в века великих географических открытий в пору юности человечества и
первых прозрений, когда мир неимоверно расширился и Земля из  плоской  стала
круглой звездою. Вы совершили экскурсию в космос. Пережили  чувство гордости
за причастность к человеческому роду. Все вы видели Землю с высоты - голубой
шар,  проникались  к  нему  снисходительной  нежностью,  как  к  престарелым
родителям.  Другое дело,  когда вы стоите  в пустоте месяцы.  Именно стоите,
потому что на обзорных экранах и в иллюминаторах ничего не меняется. Пустота
и  вечные  звезды.  Все-таки  мы  хорошо переносили  полет.  Строгий  режим,
дисциплина, труд и, главное, дружба скрашивали бесконечный  космический день
с черным  небом и звездами и, если  хотите, вечную ночь. Там другие понятия.
Особенно за орбитой Марса. Солнце светит  скупее,  чуть ярче  Луны, а  Земля
превращается в голубую звезду.
     Вы  найдете  тысячи  отчетов о  полетах  такого типа. В некоторых  есть
захватывающие страницы: описание ликвидации  аварий, прохождение через поток
метеоритов, между прочим страшных только  в  отчетах, встречи с  кометами  и
астероидами  и прочее. Часто крупица истины  отгранена  рукой художника,  но
здесь нет лжи, как и в рассказах  фантастов: природа изобретательнее, и все,
что написано,  случалось или  случится  на одной  из  бесчисленных галактик.
Конечно, кроме мистического бреда.
     Катушки  вахтенных   записей   "Товарища"  хранятся   в  архиве   Музея
космонавтики. Вы  ничего  интересного не услышите  из  них.  Только  голоса.
Совсем  живые  голоса  моих  друзей.  Они  назовут  координаты  относительно
неподвижных   звезд,   количество  горючего,  продуктов,   воды,  кислорода,
интенсивность   излучений  и   еще  с  десяток   такого  же   рода  ответов,
предусмотренных инструкцией.
     Только в одной записи, самой последней и самой короткой есть отклонение
от стандарта, и в ней - сюжет для новеллы.
     Я помню каждое слово:
     "Весь  экипаж   болен.  Заболели  внезапно.  Стрептококковая  инфекция.
Причины неизвестны. Принимаем меры".
     Затем перерыв в сорок восемь часов - и последние слова капитана:
     "Врач  Антон Пилявин  сделал  операцию  на  сердце  Павлу  Поликарпову.
Операция прошла успешно, но Антон внезапно умер".
     Больше  ни  слова в  этом  официальном  документе.  Есть личные записи,
дневники, но все это носит интимный характер. Да послано несколько сообщений
об  изменении  курса  и  магнитном  поле  чудовищной силы.  Мы  погибали  от
стрептококка!
     Костя вскочил:
     -  Не  может быть!  В те  времена уже  были  отличные  антибиотики.  И,
насколько мне известно, почти все болезни были побеждены.
     - Все это так. Мы уже не знали болезней, уничтожавших когда-то миллионы
людей. Как и сейчас, тогда в нашей крови жили "одомашненные", если можно так
выразиться,  бактерии, в  симбиозе с тельцами крови. До  поры до времени они
ведут себя примерно. Так было и с нами, пока "Товарищ" не попал в  магнитное
поле чудовищной  силы. Оно  подавило защитные свойства  организма,  и  враг,
принятый,  как говорили в  старину, "на хлеба",  дождался своего часа. У нас
были  и  антибиотики,  и  множество  других   лекарств.  Все  они  оказались
ненужными. Правда, стрептококк  несколько отступил,  но  успел поразить наши
сердца. И вот тогда Антон сделал мне операцию. Почему мне первому? Так решил
капитан.  Я был самым  младшим.  Мне исполнилось  двадцать  шесть.  Капитану
тридцать.  Все остальные были  тоже старше меня.  Предполагалось оперировать
всех. Антон успел только мне вставить искусственное сердце.
     - Остальные, - спросил Костя, - применили анабиоз? Все остались живы?
     - За год обратного пути микроб разрушил их сердца, отравил кровь.
     - Ну, а вы? Как же вы? Были одни среди них?
     - Антон усыпил меня первым. Я проснулся на Земле...
     - Кто же вел корабль? Мертвый капитан? Запрограммировал?
     -  Да. Они с Борисом рассчитали  наикратчайшую  кривую  перед последней
попыткой сохранить себе жизнь. Сегодня я увидел их всех веселыми, здоровыми.
Мы сидели в лесу и слушали пение птиц...
     Костя подошел к нему и сказал:
     - Я должен извиниться перед вами, Павел Мефодьевич...
     - Ну-ну, мой мальчик, я все понимаю, не надо.
     - Нет,  вы простите меня. Я  считал  вас роботом.  Даже  сейчас, совсем
недавно, когда рассказывали.
     -  Я  догадывался,  но  не мог понять причину. У старых  людей путаются
логические связи. Что же во мне от робота? И будто собой хорош, и  лицом бел
и румян... - В глазах у него замелькали лукавые искорки.
     - Этот стук, еще тогда, в "Альбатросе".
     - Ах, вот в чем дело! А я привык, как к ходу пружинного хронометра, что
висит  у  меня  в каюте. Мне  и невдомек.  Но  что  поделаешь,  мой мальчик.
Предлагали заменить сердце на модное, современное,  бесшумное, да я  привык.
Меняю клапаны  только раз в десять лет. В остальном оно держится молодцом...
Сердце  моих друзей... Пожалуй, я  уйду  с  ним...  Да, да, хватит  грустных
воспоминаний, ребята этого не любили. Да к чему все это я вам рассказал? Сон
надоумил? Да, отчасти. Хотя  я несколько  раз порывался  вам рассказать,  да
что-то  мешало. В  последний  раз  вечер  воспоминаний  расстроила Прелесть.
Теперь  вам  все  известно.  Снят  покров  таинственности с моей  загадочной
персоны. Мне хотелось избавить вас от сомнений.  И  еще я думал, что вам это
будет интересно и  полезно. Не все только приягное  необходимо людям. Сейчас
приятного избыток. Только вот звездочка эта чуть подпортила общее лучезарное
настроение.  Ах  да,  и  еще  причина!  -  Он  встал.  -  Есть  сообщение  о
заболеваниях гриппом. Тяжелая форма. Излучения этого паршивого светила могут
наделать беды. Надо  немедленно сообщить в Центр здоровья. То-то все эти дни
меня что-то угнетало. Не мог вспомнить, и вот, спасибо, привиделся сон,  как
евангельскому пророку. - Он, не глядя на нас, быстро вышел из салона.
     Костя сверкнул глазами:
     -  Видали?  Сколько  же  ему лет? Постойте!  Первая экспедиция? Да  это
девяносто шесть лет назад! - Внезапно Костя накинулся на меня: - А ты хорош,
нечего  сказать! Ведь знал, как  всегда, догадывался,  что  я несу  дичь,  и
молчал! В какое поставил меня положение перед этим удивительным человеком! Я
не прощу этого ни себе, ни тебе!
     Мы вышли  на балкон.  Высоко  над  головой с звенящим шелестом  мчалась
тугая струя пассата - салон находился с подветренной стороны. Небо заволокли
невидимые  облака, в  прогалинах  поблескивали одинокие звезды.  Внизу,  под
нами, бесшумно проплыли шесть фосфоресцирующих дельфинов. Ночной патруль.
     Петя сказал:
     - Мне нравится его мысль  о том,  что мы  ничего не сможем придумать на
Земле, что бы ни случилось уже где-то на одной из бесчисленных планет там. -
Он развел руки  над головой. - И еще, что нельзя забывать, чего стоит каждый
шаг  в  неведомое  и  подаренное  ему  сердце...  -  Он задумался,  глядя  в
искрящуюся  воду,  потом  озабоченно  спросил:  -  Тебе не  показалось,  что
Матильда сегодня очень плохо выглядела? Была грустна, и ее физиономия как-то
нехорошо сосредоточена.
     Я сказал, что еще не научился по выражению "лица"  определять  душевное
состояние китов.
     -  Нет ничего проще,  и  не улыбайся так саркастически.  Загляни  лучше
как-нибудь в ее глаза.  У  нее сегодня была какая-то грусть в глазах.  Я это
сразу заметил и Ки тоже.
     - Возможно, беспокоится за своего малыша?
     - Думаешь, это слухи о Кальмаре? Ерунда! Он совсем не страшен. И не так
глуп, чтобы  связываться  с  китами. Просто они  пасутся над его  дорогой  в
шестую  акваторию,  где есть нажива  помельче, иногда  он  заглядывает  и  к
китовым  акулам. - Он протянул руку:  - До завтра!.. Чуть не забыл: завтра у
нас  горячий  денек  - после  утренней дойки  будем  проводить вакцинизацию.
Ампулы с вакциной я получил сегодня вечером с почтовой ракетой... Да, и еще,
у меня мелькнула мысль: что бы подготовить старику приятное?
     Сосредоточенно молчавший  Костя сказал,  что пойдет  в  лабораторию,  и
ушел. Петя Самойлов тоже отправился к себе.
     Я  стал бродить по светящимся дорожкам шумящих листвою аллей и мысленно
разговаривал с Биатой о трагическом полете своего учителя. Мы оба удивлялись
низкой культуре тех времен. Гибель от стрептококка - что может быть нелепей!
Разве можно  было  организовывать  полет, не учтя  всех  случайностей? В  те
времена вычислительная техника уже позволяла хотя бы приблизиться  к пределу
безопасности.  Как неразумно расходовались жизни  таких  удивительных людей!
Была  ли  оправдана   цель?  И   существует   ли  вообще  какая-то   цель  у
человечества... Тут я запнулся, представив, как на меня смотрит Биата. Когда
заходил разговор  о  цели жизни,  то  она  страстно отстаивала существование
такой цели.  Между  прочим,  она не  верила в бесконечность миров с разумной
жизнью, а считала жизнь исключительным,  редчайшим явлением.  И, может быть,
говорила она, Земля - единственный ее очаг в нашей Галактике... "Нет, нет, -
сказала  бы  она,  -  они  погибли  не  напрасно.  Они разведчики,  авангард
человечества, ищущего пути во Вселенную".
     Неожиданно  я вышел  к  перилам  набережной  и  увидел  высокую,  почти
слившуюся с темнотой фигуру Павла  Мефодьевича. Он  стоял,  глядя  куда-то в
темноту.
     - Ты? - спросил он. - Не спится?
     - Да, хорошая ночь...
     -  Ночь как ночь. Просто  нагнал я на  вас мерехлюндию своим рассказом,
вот  вы и разбрелись, да и мне  взгрустнулось. В такие минуты я обращаюсь за
поддержкой к  древним. Сейчас  мне припомнились  слова поэта  Мюссе:  "Когда
сердце поймет, что  оно состарилось,  ему открываются  причины  всех вещей".
Ничего не  скажешь, красивое утешение.  Одна  беда - неверное. Наоборот, чем
дольше  живешь,  тем  больше  убеждаешься,  как  глубоко  скрываются все эти
причины.  И еще труднее понять, что ты стар  и что тебе пора  уступать место
другим. Но я,  кажется,  начинаю  понимать.  Пора? Хе-хе!  Наверное, поэтому
хочется  вернуться  к прошлому.  Лет  пятьдесят  никому  не  рассказывал.  А
человеку свойственно делиться  своими мыслями о прошлом. И  сам весь  там...
Нелегко жить  в чужом времени.  Эпохам  присущи, как  и музыке, тональность,
ритм.  Все  это от  рождения  в  человеке.  И  я  думаю,  как  нашим ребятам
астролетчикам придется туго в иных цивилизациях. Что, не так?
     Я сказал мысль Биаты об исключительности жизни.
     - Не  ново. Все религиозные учения придерживались  этой  точки  зрения.
Были такие  же  мнения у серьезных ученых. И  все от косности.  Оттого,  что
трудно поверить, что вот так же где-то стоят два  индивида и  философствуют.
Когда приходят такие мысли, то обращай взор к  звездному небу. Сам же как-то
согласился  с  умной мыслью  о  бесконечности  проявлений  разума  на  нашей
планете,  а  сейчас отрицаешь  его там!  Нет!  Вглядись  в  эту белую тропу,
выстланную миллиардами солнц! Сколько  вокруг  них  крутится планет?  А там,
дальше!  Нет,  Ваня, скоро мы  в "шепоте звезд",  как сказал какой-то  поэт,
различим  "голос ищущего  брата".  Все  это  будет,  и теперь  скоро.  -  Он
усмехнулся:  -  Сейчас  разговаривал с  Главным медиком.  Кажется, поднял  с
постели.  Доложил ему в кратких чертах наш  случай. И представь, он огорошил
меня! Благодарю, говорит, но ваш случай  детально описан во всех медицинских
учебниках.  Конфуз!..  Ну,  как  твои  лилии?   Пошли-ка  взглянем  на  них.
Любопытные загадки задал