, высоко ценились индейцами, а после
полудня вынес сверток из форта и спрятал в лесу.
     Ренэ, как  и  все  остальные,  не  понимал,  каким образом Хас-се
удалось бежать;  однако он не сомневался в том,  что  молодой  индеец,
верный  своему слову,  будет ждать его у реки,  когда месяц поднимется
над вершинами пальм.
     В тот вечер месяц должен был взойти около десяти часов. Лодоньер,
чувствуя недомогание,  рано лег спать,  и Ренэ надеялся улизнуть никем
не замеченный.
     В девять часов он взял самострел,  вышел из  своей  комнаты  и  с
бьющимся  сердцем  направился  к  главным  воротам  форта.  Здесь  его
окликнул часовой.  Ренэ сказал пароль,  и солдат узнал его, но наотрез
отказался пропустить.
     - Ступай домой,  мальчуган,  - сказал он. - После побега пленника
нам  строго-настрого запрещено выпускать вечером кого бы то ни было из
форта.
     Эта первая неудача привела Ренэ в замешательство. Он не знал, что
делать. Перелезть через крепостной вал? Но караульные могли открыть по
нему  стрельбу.  По  ту сторону вала тянулся ров,  и выбраться из него
было нелегко.  Присев на лафет пушки,  мальчик задумался. И чем дальше
он  думал,  тем  меньше  оставалось у него надежды на побег.  Нет,  не
удастся ему уйти из форта и встретиться в назначенный час с Хас-се!
     Вдруг загудел  большой колокол,  висевший у ворот.  Ренэ насчитал
десять ударов:  значит,  было уже десять часов. Затем раздались мерные
шаги и бряцание оружия: шла смена караула. Мальчик сидел так близко от
ворот,  что до него донеслись голоса часовых.  Узнав  ворчливый  голос
своего старого друга,  Симона Оружейника,  он понял, что тому поручена
охрана главных ворот.
     Сменившиеся часовые  прошли  очень  близко  от  того  места,  где
находился Ренэ,  но не  заметили  его  в  густой  тени,  отбрасываемой
пушкой.  Когда замерли их шаги, мальчик вздохнул свободнее. Не вставая
с лафета,  размышлял он  о  том,  к  какой  уловке  прибегнуть,  чтобы
обмануть старого Симона и выбраться из форта.
     В тишине раздались стоны  и  заглушенные  проклятья.  Положив  на
землю   самострел,   Ренэ   быстрыми   шагами  направился  к  воротам.
Остановился он, когда Симон Оружейник сердито его окликнул.
     Ренэ сказал пароль и добавил:
     - Это я,  Ренэ Дево,  ты не узнал меня,  Симон? Я услышал, как ты
стонешь, и пришел узнать, что с тобой.
     - Плохо мне,  мальчуган,  - отозвался старый солдат. - Кажется, и
меня  не  минует  лихорадка,  которая треплет наших людей.  С утра мне
нездоровится,  все  кости  ноют.  Добрый  господин  Ле  Муан  дал  мне
лекарство,   которое  успокаивает  боль.  Принимать  его  нужно  перед
приступом лихорадки,  но я думал, что приступ еще не скоро начнется, и
оставил  пузырек  с лекарством в кузнице,  а сейчас мне становится все
хуже и хуже.  Послушай-ка,  Ренэ,  не сбегаешь ли ты в  кузницу  и  не
принесешь ли мне пузырек?
     - Рад тебе помочь,  Симон,  - ответил мальчик, который напряженно
думал  в  то  время,  как старик повествовал о своей болезни.  - Но мы
сделаем не так,  как ты говоришь. Ступай сам за лекарством; ты знаешь,
где оно лежит,  и найдешь его скорее,  чем я.  А кроме того, ты должен
одеться потеплее,  потому  что  ночь  сегодня  холодная.  Пока  ты  не
вернешься, я буду сторожить у ворот и клянусь тебе никого не пропущу.
     Симон знал,  что  солдат,  покидающий  пост,   совершает   тяжкое
преступление.   Он  долго  колебался,  но  боли  усиливались,  а  ночь
действительно была холодная.  Наконец,  он  решил  последовать  совету
Ренэ.
     - Хорошо, мальчуган, - проворчал он, - так мы и сделаем. Я и часа
здесь не простою,  если не приму этого лекарства. Но ты смотри в оба и
прислушивайся к малейшему шороху.  Я никогда еще не уходил  со  своего
поста, и если что-нибудь случится в мое отсутствие, я тебя проучу.
     С этими словами старый солдат передал Ренэ свою пику  и  быстрыми
шагами направился к кузнице.
     Как только  он  скрылся  в  темноте,  Ренэ  вернулся   за   своим
самострелом,  затем  осторожно  отодвинул  засовы  и приоткрыл ворота.
Покончив с этим делом, он взял тяжелую пику Симона и стал шагать вдоль
частокола,   терпеливо   ожидая,   когда   вернется  старик.  Наконец,
послышались шаги.
     - Это ты, Симон? - тихонько окликнул мальчик.
     - Да, мальчуган, - донеслось из темноты.
     Положив на землю пику и взяв свой самострел,  Ренэ проскользнул в
ворота, и прикрыл их за собой, пробежал по мосту, переброшенному через
ров, и скрылся в лесу.
     Хотя луна уже взошла и мост был ярко  освещен,  но  Ренэ  удалось
пройти незамеченным.  А Симон Оружейник не обратил внимания на то, что
засовы отодвинуты.  Сначала думал он,  что  мальчик  захотел  над  ним
подшутить и спрятался где-нибудь поблизости.
     Долго он его искал, грозя отодрать за уши, потом взял свою пику и
размеренными шагами стал прохаживаться у ворот.
     На опушке леса Ренэ остановился,  вытащил из-за  пазухи  записку,
заранее им написанную,  всунул ее в расщепленный конец ветки,  а ветку
воткнул в землю неподалеку от моста.
     Записка была адресована шевалье Ренэ Лодоньеру,  коменданту форта
Каролина.
     "Дорогой шевалье Лодоньер,  - писал Ренэ,  - я знаю, что совершаю
серьезный проступок,  нарушая  ваше  приказание  и  покидая  форт.  Но
гарнизон  нуждается  в провианте,  и только я один могу его добыть.  В
успехе я не сомневаюсь.  Я иду с мальчиком индейцем  Хас-се  в  страну
Алачуа  и вернусь с провиантом не позже чем через месяц.  Если же меня
постигнет неудача и мы никогда больше не увидимся,  простите  мне  мой
проступок.  Я  никому  не говорил о своем плане,  никто не помогал мне
бежать, и ни один солдат гарнизона не знает о том, что я покинул форт.
                                                            Ренэ Дево"
     Туже затянув пояс,  Ренэ надел через плечо самострел  и  вошел  в
темный  лес.  Дорогу  он знал прекрасно и быстро зашагал к тому месту,
где должен  был  встретиться  с  Хас-се.  Час  был  поздний,  но  Ренэ
надеялся,  что индеец еще не ушел.  Он отыскал сверток с безделушками,
спрятанный в лесу, и взял его с собой.
     Подходя к речонке,  на берегу которой они условились встретиться,
Ренэ закричал,  как хуп-пе (большая сова);  этому сигналу  научил  его
индеец.  К  великой его радости,  тотчас же раздался ответный крик,  и
через минуту Ренэ здоровался со своим другом.  Тот молча повел  его  к
каноэ,  спрятанному  у  самого  берега под нависшими ветвями деревьев.
Несколько ударов весел - и они покинули  речонку  и  поплыли  вниз  по
течению большой реки, залитой лунным светом.

VI. В СТРАНУ АЛАЧУА

     Весла сверкали в лучах луны,  и маленькое каноэ быстро и бесшумно
скользило по широкой реке.  Ренэ рассказывал своему другу о  том,  как
бежал из форта и почему явился позже,  чем было установлено.  Когда он
умолк, заговорил Хас-се, который до сих пор не проронил ни слова.
     - Ты хорошо сделал,  Та-ла-ло-ко,  что послушался меня.  С самого
начала нам повезло, и я не сомневаюсь в успехе.
     Ренэ был в этом далеко не так уверен, но не стал спорить.
     - А теперь объясни мне, Хас-се, - попросил он, - как удалось тебе
бежать.  Весь гарнизон недоумевал! Твой побег доказывает, что из форта
Каролина ничего не стоит уйти, хотя он и обнесен частоколом и рвом.
     Хас-се долго молчал.
     - Мне не хочется ничего от тебя скрывать брат мой,  - сказал  он,
наконец,  -  но  не  спрашивай  меня о том,  как я бежал.  Быть может,
когда-нибудь ты все узнаешь, но сейчас я должен молчать.
     Ренэ обиделся, думая, что друг ему не доверяет, но, зная характер
Хас-се, он решил не приставать к нему с вопросами и заговорил о чем-то
другом.
     Долго плыли они по течению реки.  Наконец,  Хас-се ввел  лодку  в
илистый  канал,  извивавшийся  среди  солончаковых  болот.  Канал этот
разветвлялся на множество рукавов,  и Ренэ боялся,  что им не  удастся
выбраться из этого лабиринта.
     Но Хас-се уверенно вел каноэ,  сворачивая то в один рукав,  то  в
другой.  Они  спугивали  водяных  птиц,  которые тучей поднимались над
болотом и пронзительными криками нарушали  тишину.  Из  дальнего  леса
доносился  протяжный вой волков и других ночных хищников,  и у бедного
Ренэ мороз пробегал по коже.
     Наконец, они  пристали к берегу у подножия холма,  возвышавшегося
над болотами.  Хас-се объявил, что здесь они будут отдыхать до восхода
солнца.  Вытащив  каноэ  на  сушу,  он  повел Ренэ к маленькой хижине,
крытой пальмовыми листьями и приютившейся на склоне  холма.  В  хижине
было  много  серого мха;  из него они сделали мягкую постель,  и через
минуту оба спали крепким сном.
     Ренэ казалось,  что  он только что заснул,  когда кто-то разбудил
его,  тронув за плечо.  Вскочив, он увидел улыбающегося Хас-се. Солнце
уже взошло.  Ренэ спустился с холма,  умылся холодной соленой водой, а
вместо полотенца взял пригоршню мха. Потом он побежал завтракать.
     Хас-се не только умел находить, но и отлично приготовлял кушанья.
Здесь были яйца,  рыба,  устрицы и овощи, а Ренэ прекрасно знал, что с
собой  в  дорогу  они  взяли  только мешок сушеного маиса да несколько
тыквенных бутылок с пресной водой.
     Рыба называлась голавлем.  Накануне Хас-се убил ее копьем,  когда
они плыли по реке.  Утром он встал за час до восхода солнца,  вычистил
рыбу,  завернул  ее  в свежие пальмовые листья,  разгреб золу костра и
зарыл рыбу в горячий песок,  положив сверху тлеющие угли.  Не  вынимая
устриц  из  раковин,  он  поджарил  их на угольях,  и от огня раковины
раскрылись.  Яйца он  добыл  из  гнезд  болотных  птиц,  водившихся  в
камышах, и испек в горячем песке.
     Больше всего удивился Ренэ при  виде  овощей;  когда  он  спросил
своего друга, что это такое, тот засмеялся.
     - Неужели ты не узнал своей тезки, Та-ла-ло-ко? Это почки молодой
пальмы.  Нам,  индейцам,  они  заменяют хлеб,  когда у нас нет ни а-чи
(маиса), ни кунтикатки.
     Действительно, это были нежные листики и почки молодой пальмы,  а
на вкус они напоминали жареные каштаны.
     Ренэ не хватало только соли для рыбы и яиц. Он сбегал к речонке и
нашел крошки соли в раковине,  из которой испарилась вода.  Затем  оба
мальчика,  смеясь и болтая,  принялись за еду,  и Ренэ уверял,  что он
никогда еще не ел такого вкусного завтрака.
     Так как  не  нужно было мыть посуду,  то сейчас же после завтрака
они  продолжили  путь.  До  полудня  плыли  они   среди   однообразных
солончаков,  потом  пересекли  широкую  лагуну  и вошли в устье темной
реки,  струившейся с запада.  Два дня поднимались они  по  этой  реке,
которая  становилась  все  темнее  и  суживалась по мере приближения к
истокам.  Каноэ скользило  с  такой  быстротой,  что  Хас-се  надеялся
догнать свое племя раньше,  чем оно вступит в страну Алачуа. Несколько
раз он причаливал к берегу в тех местах, где зоркие его глаза замечали
следы стоянок. Здесь он находил золу и обугленные палки и, внимательно
их осмотрев,  возвращался к Ренэ.  Тот заметил,  что у его друга  лицо
хмурое и озабоченное.
     - Что с тобой,  Хас-се?  - спросил он,  наконец. - Я вижу, что ты
встревожен. Не могу ли я помочь тебе?
     Хас-се налег на весла и  долго  молчал.  Наконец,  он  заговорил,
словно размышляя вслух:
     - Кроме нас,  еще какие-то люди следуют за  моим  племенем,  и  я
боюсь, что это враги.
     - Почему ты так думаешь?
     - Я  убедился,  что  кто-то внимательно осматривал те места,  где
останавливалось на отдых племя Микко. А на противоположном берегу реки
я  нашел  золу  маленьких  костров  и  на  песке - отпечатки ног.  Два
человека следят за Микко.  Один из них носит мокассины,  каких  нет  у
людей моего племени. Боюсь, что эти двое - враги.
     - Но почему ты считаешь их врагами? - спросил Ренэ. - Быть может,
они,  как и ты,  отстали от племени и теперь его догоняют? Или же один
из них твой соплеменник,  а другой принадлежит  к  дружественному  вам
племени. Вспомни, сколько гостей было на празднике Зрелого Маиса.
     - Нет,  ты неправ - возразил молодой индеец.  - Будь это  друзья,
почему-либо  замешкавшиеся  в пути,  они давным-давно могли бы догнать
племя.  Они делали привал одновременно с племенем Микко и  осматривали
места  его  стоянок  раньше,  чем успевала остыть зола костра.  А свои
маленькие костры они раскладывали в укромных уголках, чтобы не увидели
их случайно те, что идут впереди.
     - Но зачем им красться  по  следам  Микко?  Двоим  все  равно  не
справиться с целым племенем.
     - Не знаю,  Та-ла-ло-ко,  но боюсь, что это семинолы. Они следуют
за  моим племенем,  чтобы ограбить его под покровом ночи или завладеть
чьим-нибудь скальпом.  Они трусы и нападают только на беззащитных. Но,
быть может, один из них тот, кто возненавидел мое племя и поклялся ему
отомстить.  Он нашел себе достойного спутника  и  теперь  крадется  по
следам Микко.
     Хас-се нахмурился и умолк. Ренэ снова нарушил молчание.
     - Кто эти семинолы, о которых ты говоришь с таким презрением?
     - На моем родном языке слово "семинол"  значит  беглец.  Семинолы
это  шайка  воров и убийц,  которых изгнало из своей среды мое племя и
другие племена, живущие севернее. Сначала семинолов было мало - жалкая
горсточка,  а теперь их столько, что они стали называть себя племенем.
Они живут во вражде со всеми остальными племенами,  а мой народ всегда
ведет с ними войну.
     - А кто этот человек, который поклялся отомстить твоему племени?
     - О,  Та-ла-ло-ко,  его ты должен знать! Я говорил о Читте, Змее.
Надеюсь, мы его не встретим.
     - А  если  встретим  и  он  попытается  на  нас  напасть,  то ему
несдобровать! - с жаром воскликнул Ренэ.
     - Не знаю,  Та-ла-ло-ко,  - задумчиво отозвался Хас-се.  - Боюсь,
что встреча с Читтой кончится плохо для нас, а не для него.
     Между тем  каноэ  скользило  по  узкому каналу,  соединявшему ряд
стоячих прудов.  Справа и слева тянулись болота, поросшие лесом. Когда
мальчики  плыли  по  одному  из  прудов,  от  противоположного  берега
отделилось второе каноэ,  стрелой пронеслось по  поверхности  пруда  и
скрылось за темными стволами кипарисов.

VII. ЧИТТА И КАТ-ША

     Появление второго каноэ, которое увидели мельком и Ренэ и Хас-се,
покажется  необъяснимым,  если  мы  не  вернемся  к   событиям   ночи,
последовавшей за празднеством Зрелого Маиса.
     Когда Хас-се,  оглушенный ударом кулака,  упал  на  землю,  Читта
бросился в лес и,  тенью скользя между деревьев,  пробрался к реке. На
берегу лежало несколько десятков каноэ,  и Читта быстро,  но тщательно
их осмотрел.  Выбрав самое легкое и быстроходное суденышко, он спустил
его на воду.  Сжимая в руке весло,  он повел украденную лодку вниз  по
течению и вскоре скрылся в тумане, нависшем над рекой.
     Тяжелые мысли преследовали  Читту.  Он  не  знал,  куда  и  зачем
плывет,  и не думал об этом. Ему хотелось только подальше уйти от тех,
кто рано или поздно должен  был  пуститься  за  ним  в  погоню.  Читта
чувствовал  ненависть  ко  всем людям и прежде всего к Хас-се и белому
мальчику. Почему-то он был уверен в том, что именно Ренэ научил Хас-се
новому приему борьбы и, следовательно, был виновником поражения Читты.
     Сжигая амбар с маисом,  Читта торжествовал: он знал, что обрекает
на голод не только краснокожих,  но и белых,  а следовательно, и друга
Хас-се.  Совершив преступление,  он  надеялся,  что  никто  не  узнает
виновника пожара, но надежда эта развеялась, когда неожиданно появился
Хас-се,  уличивший его. Теперь он должен был бежать, бежать от родного
племени.  Он  знал,  что  ему не миновать сурового наказания,  если он
попадет когда-нибудь в руки своих соплеменников.
     Читта причалил  к  берегу  у подножия холма,  на вершине которого
адмирал Рибо воздвиг каменную колонну.  Привязав каноэ и спрятав его в
зарослях,  он  стал  подниматься  по  узкой тропинке на вершину.  Днем
отсюда  видна  была  река,  и  можно  было  заметить  за  много   миль
приближение врага.
     Но сейчас,  ночью,  тьма  окутала  окрестности,  и  только   луна
серебрила  воду.  Молодой индеец набрал охапку листьев и мха,  а затем
улегся, натянув на голову одеяло.
     Он очень устал и заснул мгновенно. Прошло около часу. Вдруг из-за
кустов показалась высокая фигура индейца;  целый  час  пролежал  он  в
засаде и следил за спящим, потом осторожно приблизился к нему. В руках
он держал тонкий ремень, на одном конце которого была петля.
     Бесшумно опустился  он  на колени подле Читты и ловко надел петлю
на его ноги,  обутые в мокасины.  Слегка  затянув  ее,  так  чтобы  не
потревожить  спящего,  он привязал другой конец ремня к дереву,  затем
уселся подле Читты и терпеливо стал ждать его пробуждения.
     На восходе солнца Читта пошевельнулся, зевнул и сел. Когда взгляд
его упал на неподвижную фигуру,  сидевшую в двух  шагах  от  него,  он
испуганно  вскрикнул  и вскочил,  но петля тотчас же затянулась,  и он
тяжело рухнул на землю.  Высокий индеец также вскочил и наклонился над
своей жертвой.  Читта не был трусом.  Убедившись, что попал в западню,
он спокойно спросил:
     - Кто ты такой? И что я тебе сделал? Почему ты напал на меня?
     - Сначала я скажу тебе,  кто ты,  - отозвался высокий  индеец.  -
Тебя  зовут  Читта.  Вчера,  на празднике Зрелого Маиса,  тебя поборол
юноша,  который носит в волосах то-фа чат-те (красное перо).  Ты  тот,
кто поджег маис. А теперь ты, как и я, изгнанник и не можешь вернуться
к родному племени.  Знай,  что я тот  самый  семинол,  которого  зовут
Кат-ша.
     Услышав это имя, Читта невольно вздрогнул. Впервые видел он этого
высокого   индейца,   но  имя  Кат-ша  было  знакомо  ему  с  детства.
Матери-индианки пугали им непослушных  детей,  потому  что  так  звали
самого смелого и самого жестокого из всех семинолов.
     Когда Кат-ша был  юношей,  случилось  ему  как-то  в  пылу  гнева
нанести страшный удар одному из своих товарищей. Бедняга умер, а племя
изгнало Кат-шу. С тех пор скитался он по стране, грабил и убивал всех,
кто не мог ему противостоять. Вокруг него объединились беглецы - такие
же преступники, и вскоре Кат-ша стал вождем шайки семинолов, о которой
Хас-се рассказал своему Другу. Все племена ненавидели семинолов и вели
с ними войну.  Неудивительно,  что Читта вздрогнул от испуга, узнав, в
чьи руки он попал.
     Довольный тем,  что  одно  его  имя  произвело   впечатление   на
пленника, Кат-ша продолжал:
     - Долго следил я за бледнолицыми,  пришедшими из-за морей. На них
я  хочу  напасть.  Но  сначала я должен был узнать,  много ли их.  Вот
почему явился я сюда.  Видел я также и твоих соплеменников, пировавших
у костра,  и прошлой ночью решил поджечь амбар.  Но ты избавил меня от
этой работы.  Я благодарен тебе и пощажу твою жизнь при условии,  если
ты отречешься навеки от своего племени и войдешь в мой отряд.
     - Как! Ты хочешь, чтобы я стал семинолом? - воскликнул Читта, и в
голосе звучало презрение.
     Как ни был он зол и мстителен,  но никогда  не  приходила  ему  в
голову мысль вступить в шайку убийц, которых все ненавидели.
     - Ун-ка (да), - злобно ответил Кат-ша. - Ведь ты теперь изгнанник
и  беглец.  Разве  можешь  ты  вернуться к своему племени?  Нет!  Тебе
остается только присоединиться к  храбрым  и  воинственным  семинолам.
Выбирай:  или ты будешь семинолом, или я убью тебя, и никто не узнает,
какая судьба тебя постигла.
     Читта содрогнулся и после недолгого раздумья сказал решительно:
     - Будь по-твоему, Кат-ша. Зови меня Семинолом.
     - Читта Семинол,  я рад,  что встретил тебя! Настанет день, когда
мы, семинолы, будем могущественным племенем и подчиним себе все другие
племена. А теперь в путь!
     Кат-ша, радуясь,  что привлек в свои ряды молодого воина, угостил
Читту  сушеной  олениной,  которую  достал из своей сумки.  Поев,  оба
семинола притаились в тени  кактуса  и  стали  смотреть  на  реку,  не
покажутся ли каноэ, отправленные в погоню за Читтой.