╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
ть жестокости и осуществлять тиранию. Итак, вооруженный теперь ужасным
мушкетоном, крепко убежденный в своем исключительном праве на обладание
островом, он не находит себе места в ожидании случая доказать свое
могущество любому представителю человеческого рода, которому рано или поздно
суждено будет попасть безоружным в его лапы.
Ждать пришлось недолго. Однажды он высмотрел шлюпку, вытащенную на
берег, и одинокого негра, стоявшего возле нее. В некотором отдалении от
берега виднелось судно, и Оберлус мгновенно сообразил что к чему. Судно
подошло к острову, чтобы запастись топливом, и матросы бродили где-то в
зарослях, собирая дрова. Выбрав местечко поудобнее, Оберлус установил
наблюдение. Вскоре из леса показалась беспечная компания моряков,
нагруженных поленьями. Сбросив их на песок, сорванцы снова углубились в
чащу, а негр принялся загружать шлюпку.
Со всей поспешностью Оберлус выскакивает на негра, который, увидев в
этой дикой пустыне живое существо да такой страшной наружности, немедленно
приходит в ужас и поддается панике, никак не уменьшаемой медвежьей
обходительностью Оберлуса, предлагающего свою помощь. Негр остается стоять
столбом, держа на плечах поленья, а Оберлус, тая на груди обрывок веревки, с
приторной услужливостью принимается укладывать остальные дрова в лодку.
Проделывая все это, он старается зайти негру в тыл, а тот, догадываясь в
свою очередь о его намерениях, делает отчаянные попытки не терять его из
виду. Оберлус настойчиво маневрирует, но наконец отказывается от бесполезной
попытки осуществить свои коварные замыслы. Опасаясь оказаться застигнутым
врасплох командой шлюпки, он бросается в заросли кустарника, приволакивает
мушкетон и приказывает негру прекратить работу и следовать за ним. Тот
отказывается наотрез. Тогда, изготовив орудие, Оберлус спускает курок. К
счастью, происходит осечка, но этого оказывается достаточно для того, чтобы
негр, перепуганный до смерти, получив вторичное и неумолимое приглашение
бросил дрова, сдался на милость победителя и последовал за ним. Узкой
тропой, известной только ему одному, Оберлус поспешно удаляется подальше от
берега моря.
По дороге в горы он с ликованием объявляет пленнику, что отныне тот
становится рабом и будет на него работать. Обращение же будет зависеть
полностью от поведения последнего в будущем. Однако Оберлус, обманутый
первой, инстинктивной трусостью черномазого, в злосчастный момент все же
ослабляет бдительность. Когда оба проходят там, где тропа сильно суживается,
негр - мощный малый, заметив, что хозяин зазевался, неожиданно обхватывает
его руками, бросает на землю, вырывает мушкетон, связывает чудовищу руки его
же веревкой, взваливает на плечи и возвращается обратно. Когда появляются
остальные моряки, Оберлуса отвозят на судно, как оказалось принадлежащее
английским контрабандистам, то есть посудину, порядки которой не отличаются
излишним милосердием. Оберлуса жестоко высекли, затем, со связанными руками,
снова отвезли на берег, вынудили показать дорогу к своему обиталищу и
предъявить собственность. Все тыквы, картофель, черепахи и кучка долларов,
накопленных в результате торговых операций, были захвачены на месте. Однако,
пока мстительные контрабандисты были увлечены уничтожением хижины и огорода,
Оберлус умудряется удрать в горы и спрятаться там в укромном уголке до
отплытия судна. Затем он отваживается высунуть наружу нос и при помощи
старой пилы, закрепленной в расщелине дерева, освобождает руки от
стягивающих их пут.
Предаваясь раздумьям над руинами своего жилища, посреди пустынных скал
и потухших вулканов этого богом забытого острова он намечает планы
достойного наказания человечества, но до поры скрывает свои намерения. Суда
продолжают изредка заходить в бухточку, и Оберлус умудряется кое-как
снабжать их овощами.
Настороженный неудачей, которую он потерпел при похищении иностранца,
Оберлус теперь действует по-другому. Когда моряки высаживаются на берег, он
прикидывается закадычным другом, приглашает к себе и со всем радушием,
которое только способна изобразить его свирепая рыжая физиономия, угощает их
спиртным из своих запасов и предлагает располагаться как у себя дома. Да
гости и не дожидаются особого приглашения; но вскоре, после того как
напьются до бесчувствия, связанные по рукам и ногам, оказываются
запрятанными среди камней, где и томятся до самого отплытия судна, а затем,
обнаружив, что находятся в полнейшей зависимости от Оберлуса, ошеломленные
происшедшей с ним переменой, дикими угрозами и напуганные внушительным
мушкетоном, они поспешно соглашаются признать его власть и становятся
жалкими рабами, а Оберлус - свирепейшим из тиранов. В процессе такого
приобщения к новой жизни двое или трое несчастных погибают. Четырех
оставшихся Оберлус приставляет к работе по взламыванию спекшейся почвы. Они
перетаскивают на своих спинах землю, которую удается наскрести в сырых
горных расщелинах. Он содержит их на самом скудном пропитании, угрожает
оружием при малейшем непослушании - одним словом, обращает их в рептилий,
пресмыкающихся у его ног, - в плебейских ужей перед ее величеством
Анакондой.
В дальнейшем Оберлус ухитряется пополнить свой арсенал четырьмя ржавыми
абордажными саблями и увеличить запас пороха и пуль для своего громобоя.
Значительно облегчив трудовую повинность рабов, он тем самым проявляет себя
как человек или, скорее всего, дьявол большого дарования, способный льстиво
увещевать и принуждать других покорно соглашаться со своими намерениями,
какое бы отвращение они поначалу ни вызывали у его пленников. К тому же не
слишком согласовавшееся с законом прошлое пленников подготовило несчастных к
различным превратностям судьбы - бродячая жизнь этих ковбоев моря растворила
в них остатки человеческой совести до такой степени, что теперь их души
готовы были закоснеть по подобию любого навязанного шаблона подлости. Их
мужество сгнило на корню в результате жалкого существования на острове.
Привыкшие раболепствовать перед господином - самым низким из рабов, они
деградировали до его уровня. Он обходился с ними как с тварями,
принадлежащими к низшей расе; короче говоря, он дрессирует этих четырех
животных и делает из них убийц, умело обращая трусов в наемных бандитов.
Теперь неважно, что, меч или кинжал, вложенные в человеческие руки,
начинает играть роль искусственных когтей либо клыков, подобных фальшивым
шпорам на ногах бойцового петуха. Итак, я повторяю, Оберлус - царь острова -
натаскивает на добычу своих подданных: вкладывает им в руки ржавые тесаки в
целях достижения славы. Подобно любому самодержцу, теперь он становится во
главе благородной армии.
Можно подумать, что далее неизбежно последует восстание рабов. Оружие в
руках угнетенных? Какая неосмотрительность со стороны императора Оберлуса!
Ничего страшного - у них были только тесаки, не более опасные, чем ржавые
косы, он же владел огнестрельным оружием, извергающим булыжники, куски лавы
и прочие осколки, способные истребить четырех мятежников одним махом, словно
голубей. Кроме того, Оберлус даже не ночевал в своем привычном жилище. При
свете багряных лучей заходящего солнца его можно было видеть направляющим
стопы в самое сердце ущелий, чтобы укрыться там до рассвета в каком-нибудь
провале, пахнущем серой и недосягаемом для остальной шайки. Вскоре, сочтя
это слишком утомительным, он каждый вечер припрятывает сабли, спутывает руки
и ноги рабам, вталкивает их в барак, закрывает дверь и, улегшись тут же, у
порога, под грубым специально пристроенным навесом, коротает ночь, сжимая в
руке верный мушкетон.
Предполагают, что, не удовлетворившись каждодневными парадами своей
блестящей армии на шлаковой пустыне, Оберлус с той поры обмозговывает самые
злокозненные планы, скорее всего намереваясь захватить врасплох команду
какого-нибудь судна, посетившего его владения, перебить всех до единого и
отбыть в неведомые края. Пока эти планы переваривались у него в голове, два
судна подошли к острову одновременно со стороны, противоположной его дому;
как раз в этот момент его замысел внезапно изменился.
Судам понадобилась зелень, которую Оберлус обещает в изобилии при
условии, что к Пристани будут посланы шлюпки, дабы матросы могли нарвать
овощей на огороде. В то же время Оберлус сообщает обоим капитанам, что его
негодяи - рабы и солдаты - настолько разленились и стали такими
бездельниками, что у него нет сил заставить их что-либо делать обычными
средствами, а для принятия строгих мер у него слишком доброе сердце.
Ударили по рукам, шлюпки были посланы и соответственно вытащены на
берег. Люди направились к хижине, но, к величайшему удивлению, никого там не
застали. Подождав до тех пор, пока не лопнуло терпение, они возвратились
обратно. Боже мой, казалось, там прошествовал некто отнюдь не из числа
милосердных самаритян. Три шлюпки были изрублены в куски, а четвертая
исчезла. Испытывая невероятные трудности, несколько моряков сумели проделать
путь сквозь горы и скалы и достичь противоположного берега, где стояли на
якоре суда. Новые шлюпки были направлены на помощь оставшейся части этой
незадачливой экспедиции.
Изумленные коварством Оберлуса, опасаясь новых и еще более таинственных
злодеяний, почти убежденные, что тут не обошлось без участия колдовства,
связываемого с этими островами, оба капитана не нашли иного способа
обеспечить безопасность своим судам, как спастись бегством, оставив Оберлуса
и его армию в преступном обладании украденной шлюпкой.
Накануне отплытия они положили в бочонок письмо, в котором оповестили
Тихий океан о происшедшем, а сам бочонок поставили на якорь посреди бухты.
Через некоторое время его распечатал другой капитан, но уже после того, как
успел отправить к Пристани Оберлуса шлюпку. Легко догадаться, сколько
волнения испытал он, прежде чем дождался ее возвращения. С ней ему было
доставлено другое письмо, в котором оказалась версия тех же событий, данная
самим Оберлусом. Этот бесценный документ, покрытый плесенью, был найден
пришпиленным к лавовой стене заброшенной и пахнущей серой хижины. Послание
бесспорно доказывало, что Оберлус был не только грубым дикарем, но, кроме
того, и довольно умелым писателем, способным на самое меланхолическое
красноречие.
"Сэр, я - самый несчастный джентельмен на свете. Жизнь скверно обошлась
со мной. Я - патриот, оторванный от Родины жестокой рукой тирании.
Сосланный на Очарованные острова, я снова и снова умолял капитанов
продать мне шлюпку, но всякий раз получал отказ, хотя взамен предлагал
кругленькую сумму в мексиканских долларах. Наконец, мне представилась
возможность вступить в обладание таковой, и я не упустил ее.
Долгие годы страдая в полном одиночестве, я старался тяжким трудом
скопить кое-что для облегчения добродетельной, хотя и печальной старости.
Однако в разное время подвергался грабежу и побоям со стороны людей,
исповедующих христианство.
Сегодня я отплываю с Энкантадас на доброй лодке, названной мной
"Милосердие", к островам Фиджи.
Сирота Оберлус
"P. S. За камнями у печки Вы найдете пожилую птицу. Не убивайте ее,
будьте милосердны - я посадил ее высиживать яйца. Если выведутся цыплята, я
предоставляю их Вам, кем бы Вы ни были. Все же цыплят по осени считают".
Птица оказалась заморенным до смерти петухом, низведенным до сидячего
положения обыкновенным худосочием.
Оберлус объявляет, что направляется на Фиджи только для того, чтобы
пустить преследователей по ложному следу, а сам, по прошествии времени,
прибывает в открытой лодке и совершенно один в Гуаякиль. Поскольку никто и
никогда не видел больше на острове Худе остальных злодеев, полагают, что они
погибли от жажды во время перехода в Гуаякиль либо, что настолько же
вероятно, оказались выброшенными за борт самим Оберлусом, когда тот заметил
угрожающую нехватку питьевой воды.
Из Гуаякиля Оберлус отправился в Пайяту и там с помощью колдовского
очарования, не имеющего себе названия и часто присущего самым безобразным
созданиям, снискал обожание некой дамочки с дубленым лицом, убеждая ее
последовать за ним на Очарованные острова, которые, вне всякого сомнения,
расписал как цветущий рай, а не каменную преисподнюю.
Однако, к несчастью для дела колонизации острова Худс необычная и
дьявольская наружность Оберлуса показалась жителям Пайяты слишком
подозрительной. Однажды ночью его нашли со спичками в кармане под корпусом
небольшого судна, готового к спуску, схватили и бросили в тюрьму.
Большинство городских тюрем в Южной Америке - места, малопригодные для
поправки здоровья. Выстроенные из огромных, обожженных на солнце кирпичей,
они состоят только из одной камеры, лишены окон и двора, имеют дверь,
заделанную решеткой из толстых деревянных брусьев, и представляют самое
мрачное зрелище как изнутри, так и снаружи.
Являясь публичными зданиями, они обязательно занимают приметное место в
городе, располагаясь обычно посреди раскаленной и пыльной центральной
площади, и сквозь решетку показывают всем желающим своих отвратительных и
безнадежных обитателей, копошащихся внутри во всевозможных состояниях
трагического убожества. И вот там-то долгое время видели Оберлуса - главную
фигуру этого сборища ублюдков и убийц, существо, презрение к которому -
чувство вполне религиозное, так как ненависть к мизантропу - филантропия.
Примечание: тем, кто, вполне возможно, будет предрасположен сомневаться
в вероятности существования личности, описанной выше, можно рекомендовать
для прочтения второй том "Путешествия в Тихий океан" Портера. Там они найдут
много фраз, которые ради удобства и быстроты изложения были целиком
перенесены в это повествование. Основное различие между обоими отчетами - за
исключением нескольких попутных размышлений - состоит в том, что настоящий
автор дополнил факты, освещенные Портером, некоторыми сведениями, собранными
в Тихом океане из достоверных источников. Там, где они противоречат друг
другу, автор, естественно, отдавал предпочтение собственному мнению. Так,
например, своей властью он поселяет Оберлуса на остров Худе, Портер-на
Чарльза. Письмо, найденное в хижине, тоже несколько противоречиво. На
Энкантадас автор узнал, что оно содержало не только определенные
свидетельства о знании Оберлусом эпистолярного стиля, но и было насыщено
примерами беспардонной сатиры самого странного свойства, что не совсем видно
из версии, представленной Портером. Соответственно, я несколько изменил
текст письма, чтобы как-то приспособить содержание к характеру его автора.
НАБРОСОК ДЕСЯТЫЙ
Вокруг корявые колоды и пеньки,
Не знавшие ни листьев, ни плодов.
Здесь в крепкие объятия пеньки
Попало множество отчаянных голов.
Беглецы, заблудшие, отшельники, могильные камни и т. п.
Развалины хижины Оберлуса и по сей день украшают вход в лавовую долину.
Путешественники, которые ныне бродят по другим островам архипелага, иногда
натыкаются на подобные же заброшенные обиталища, предоставленные теперь
ящерицам и черепахам. Едва ли какому-нибудь иному уголку земного шара
доводилось давать приют такому количеству отщепенцев. Причины этого понятны.
Острова расположены в отдаленных водах. А корабли, изредка их посещающие, в
основном занимаются китобойным промыслом либо совершают длительные плавания;
и то и другое слишком далеко и надолго выводит их из сферы действия
проницательного и злопамятного закона. Натуры некоторых командиров и их
подчиненных таковы, что иногда в несчастливых обстоятельствах между ними
обязательно происходят разногласия и возникает неудовлетворенность друг
другом. Угрюмая ненависть к судну-тирану временами так овладевает матросом,
что он с радостью готов променять его на остров, где жизнь, хотя и
отравленная каким-нибудь неутомимым сирокко или пронизывающим бризом, все же
сулит надежное убежище в лабиринтах утробы островов, недосягаемой для
преследователей. Улизнуть с судна в портах Перу или Чили, даже самых
маленьких и задрипанных, означает подвергнуть себя риску оказаться
арестованным, не говоря уже о ягуарах сельвы. Обещанная награда в
каких-нибудь пять песо немедленно поднимет на ноги с полсотни подлых
испанцев, которые, вооружившись своими длинными ножами, станут с неутомимым
рвением денно и нощно рыскать по окрестным лесам, каждый надеясь овладеть
желанной добычей. В общем-то не менее трудно уйти от погони и на островах
Полинезии. Там, где оставила следы цивилизация, беглецы встречают те же
трудности, что и в перуанских портах, потому что туземцы оказываются такими
же кровожадными и падкими до ножей и погони, как и испанцы. В то же время
благодаря дурной репутации, которой пользуются европейцы у аборигенов,
дезертирство и попытка остаться среди полинезийцев оставляют очень слабую
надежду на успех такого предприятия. Потомуто Энкантадас и превратились в
место добровольного изгнания всякого рода беглецов, и многие из них вскоре
пришли к печальному выводу, что сам факт освобождения от тирании еще не
обеспечивает полной безопасности и тем более безоблачной жизни.
Кроме того, нередко случалось так, что человек оставался на островах
благодаря всевозможным неожиданностям, связанным с охотой на черепах. Тру
дно доступность внутренних районов, покрытых непроходимыми чащами, едва
поддается описанию... Зной и духота вызывают невыносимую жажду, но, чтобы
утолить ее, вы не найдете в окрестностях ни единого журчащего ручейка. Горе
тому, кто заблудится на Энкантадас, - несколько часов, проведенных под
палящими лучами экваториального солнца, доводят человека до состояния
полнейшего изнеможения. Протяженность почти всех островов такова, что на
розыски пропавшего могут уйти недели. День, от силы два ожидает нетерпеливый
капитан. Затем, поскольку человек не объявляется, на берегу устанавливают
шест с письмом, выражающим сожаление. К шесту привязывают пару бочонков -
один с сухарями, другой с водой, и судно продолжает свой путь.
Известно немало случаев, когда посещение островов давало возможность
некоторым бесчеловечным капитанам безнаказанно отомстить матросам,
умудрившимся во время плавания нанести чувствительные удары их капризному
самолюбию. Выброшенные на берег, на раскаленный мергель, такие моряки
неминуемо гибли, если только не проявляли исключительной настойчивости в
поисках нескольких драгоценных капель влаги, просочившихся сквозь камни или
застоявшихся в скальных выбоинах.
Я знавал человека, который заблудился на острове Нарборо и был доведен
жаждой до такого состояния, что в конце концов спас свою жизнь, взяв взамен
жизнь другого существа. На берег выполз большой сивуч. Мой знакомый бросился
на него, ударил его в шею ножом, а затем, припав к трепещущему телу, жадными
глотками напился из свежей раны. Сердце умирающего животного, сокращаясь,
последними толчками влило жизнь в страждущего.
Другой моряк, выброшенный в шлюпке на совершенно стерильный
╤ЄЁрэшЎ√:
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
╧Ёшъы■ўхэш 