дало в  желудок
тигра или льва.  Кроме того, подвергая хищников такой пытке и посрамлению,
мы  учили их  уважать наши земли и  держаться подальше от них.  И,  помимо
всего прочего, это была истинная забава. Это была великая игра.
     Мы с Вислоухим гнались за Саблезубым не меньше трех миль.  Измученный
издевательскими криками, он поджал наконец хвост и стал улепетывать от нас
во всю прыть,  как побитая собачонка.  Мы тоже прилагали все усилия, чтобы
не отстать от него, но когда мы достигли опушки леса, тигр был уже далеко.
     Я  не  знаю,  что именно подстрекало нас в  ту минуту,  скорей всего,
просто любопытство,  но,  поиграв немного на опушке леса,  мы с  Вислоухим
направились через поляну к каменистым холмам.  Ушли мы совсем недалеко, не
больше сотни ярдов от  леса.  Огибая высокую угловатую скалу (шли мы очень
осторожно,  так как не знали,  с чем нам придется встретиться), мы увидели
трех щенков, игравших на солнышке.
     Щенки не   замечали   нас,  и  мы  разглядывали  их  довольно  долго.
Разумеется, это были дикие щенки. В скале виднелась продольная расщелина -
вероятно,  там  и  было логово,  где мать оставила этих щенков и где они и
должны были бы сидеть,  если бы  проявили  послушание.  Но  та  ребяческая
резвость, которая подтолкнула нас покинуть лес и выйти к холмам, заставила
выбраться из логова и щенков.  Мне  было  ясно,  как  сурово  наказала  бы
расшалившихся щенков мать, если бы она поймала их на месте преступления.
     Но поймали их мы,  я и Вислоухий.  Вислоухий выразительно взглянул на
меня, и мы враз бросились к щенкам. Щенки знали лишь один путь отступления
- к  своему логову,  но  мы преградили им дорогу.  Наиболее шустрый из них
юркнул у  меня промеж ног.  Я  наклонился и  схватил его.  Он  вонзил свои
маленькие острые зубки мне в руку, я растерялся и бросил щенка на землю. В
следующее мгновение он уже был в расщелине скалы.
     Вислоухий,  не выпуская из рук своего щенка,  метнул на меня сердитый
взгляд и  залопотал на  все лады,  давая мне понять,  какой я  безнадежный
болван и  растяпа.  Мне  стало  очень  стыдно,  и  я  решил  показать свою
доблесть.  Не  теряя ни  секунды,  я  схватил третьего щенка за хвост.  Он
извернулся и  цапнул  меня  зубами,  но  я  усмирил его,  сдавив ему  шею.
Разглядывая своих щенков,  мы с Вислоухим уселись рядышком наземь и, очень
довольные, громки хохотали.
     Щенки  урчали,   скулили  и  тявкали.  Вдруг  Вислоухий  вздрогнул  и
насторожился. Ему показалось, что он что-то слышит. Мы в страхе посмотрели
друг на друга,  осознав всю опасность своего положения.  Нет более верного
средства привести животное в бешенство, чем покуситься на его детенышей. А
эти щенята, поднимавшие такой шум, были из породы диких собак. Диких собак
мы хорошо знали -  они бегали стаями,  наводя ужас на всех травоядных.  Мы
видели,  как  они  подкрадывались к  стадам быков и  бизонов и  утаскивали
маленьких телят,  а также старых и больных животных.  Не раз они гнались и
за нами.  Однажды мне довелось видеть,  как они гнали через поле женщину и
настигли ее у самой опушки леса. Не будь женщина так измучена погоней, она
нашла бы силы проворно влезть на дерево. Но она сразу сорвалась и упала, и
собаки тут же покончили с нею.
     Мы  смотрели друг на  друга не  больше мгновения.  Крепко придерживая
щенят,  мы вскочили и бросились бежать к лесу.  Потом,  уже взобравшись на
надежное,   высокое  дерево  и  не  выпуская  из  рук  добычи,  мы  весело
расхохотались.  Как видите,  нам непременно надо было посмеяться, что бы с
нами ни случилось.
     А затем началось одно из самых трудных дел,  на  какие  я  когда-либо
решался.  Мы  понесли своих щенят к пещерам.  Щенята все время вырывались,
руки у нас оказались занятыми,  и мы уже не могли  свободно  цепляться  за
ветви.  Мы  попробовали  идти  по  земле,  но презренная гиена загнала нас
обратно на деревья и шла внизу вслед за нами.  Как выяснилось  потом,  она
поступала мудро.
     Вислоухого осенила мысль.  Он  вспомнил,  как мы  связывали в  охапку
листья и  ветви и  таскали их  в  пещеру на  подстилку для  ложа.  Оторвав
крепкий,  упругий побег ползучего растения,  он опутал им щенку лапы,  а с
помощью другого обрывка,  повязав его себе на шею, закинул щенка за плечо.
Руки  и  ноги  Вислоухого были  теперь  свободны.  Он  торжествовал и,  не
дожидаясь,  пока  я  свяжу ноги  своему щенку,  двинулся в  путь.  Но  тут
Вислоухий сразу же столкнулся с непредвиденным затруднением.  Щенок за его
спиной  никак  не  хотел  успокоиться.  Он  всячески  извивался  и  бился,
оказавшись в конце концов не на спине Вислоухого,  а где-то спереди. Морда
у  щенка была не перевязана,  и  он запустил свои зубы в мягкий,  ничем не
защищенный живот Вислоухого.  Вислоухий вскрикнул и, пошатнувшись, чуть не
упал с  дерева,  но  спасся тем,  что  судорожно уцепился обеими руками за
ветку.  Импровизированный шнур вокруг его шеи развязался, и щенок, все еще
со связанными лапами,  полетел на землю.  Его тут же схватила себе на обед
гиена.
     Вислоухий был вне себя от  злости и  возмущения.  Он  проклял гиену и
двинулся по деревьям вперед,  не дожидаясь меня. Я не отдавал себе отчета,
зачем мне надо было тащить щенка домой,  но мне так  х о т е л о с ь,  и я
упорно добивался своего.  Воспользовавшись выдумкой Вислоухого,  я  внес в
нее усовершенствования и тем значительно облегчил себе задачу. Я не только
связал у  щенка лапы,  но вставил ему между челюстей палку и  потом крепко
опутал морду.
     Наконец щенок был доставлен в Племя.  Насколько я понимаю,  я проявил
на   этот  раз   гораздо  больше  упорства,   чем   обычно  проявляли  мои
соплеменники,  иначе мне не добиться бы успеха. Соплеменники смеялись надо
мной,  когда я тащил щенка в пещеру,  но я не обращал на это внимания. Мои
старания  увенчались  успехом,  щенок  был  принесен.  Он  оказался  такой
игрушкой,  какой не  было  ни  у  кого в  Племени.  Учение он  воспринимал
поразительно быстро. Если я играл с ним и он цапал меня зубами, я драл его
за уши, и после этого он долгое время уже не пытался меня укусить.
     Я даже полюбил его.  Он был для меня чем-то новым, а мы вообще любили
все новое.  Когда я увидел, что он отказывается от плодов и овощей, я стал
ловить для  него птиц,  белок и  зайчат.  (Сами мы  ели  как  мясо,  так и
растительную пищу  и  великолепно ловили  мелкую дичь.)  Щенок  поедал мои
приношения и чувствовал себя превосходно.  По моим расчетам, он жил у меня
с неделю.  А затем,  возвратившись однажды в пещеру и принеся целое гнездо
только что  вылупившихся фазаньих птенцов,  я  увидел,  что Вислоухий убил
щенка и уже принялся его есть. Я кинулся на Вислоухого, и у нас завязалась
жестокая драка.
     Этой дракой и  кончилась одна из первых попыток приручить собаку.  Мы
пучками вырывали друг у друга волосы,  царапались,  кусались,  душили друг
друга.  Потом гнев у  нас схлынул,  и мы помирились.  После этого мы съели
щенка.  Сырым?  Да,  сырым.  Огонь  у  нас  еще  не  был  открыт.  Секреты
кулинарного мастерства были  еще  начертаны лишь  в  туго скатанном свитке
грядущего.


                                 ГЛАВА IX

     Красный Глаз был живым воплощением атавизма.  В  жизнь нашего Племени
он вносил лишь раздор и  неурядицы.  Он был примитивнее любого из нас.  По
существу,  он не был нашим,  но сами мы были еще настолько примитивны, что
не  могли объединиться и  убить его или изгнать из Племени.  Как ни грубы,
как ни  первобытны были наши порядки,  но Красный Глаз был чересчур груб и
первобытен,  чтобы  ужиться  с  нами.  Он  вечно  старался  навредить нам,
всячески выказывая свою строптивость и  неуживчивость.  Он,  без сомнения,
находился на  более низкой ступени развития,  чем  мы,  и  его  место было
скорей  среди   Лесной  Орды,   чем   среди   нас,   стоявших  на   пороге
очеловечивания.
     Он  был  чудовищно жесток,  даже принимая во  внимание всю жестокость
наших нравов.  Он  бил своих жен -  хотя у  него всегда было лишь по одной
жене,  но  женился он много раз.  Жить с  ним было невыносимо тяжело любой
женщине, но они все-таки жили с ним, ибо он принуждал их к этому силой. Он
не  признавал ни малейших возражений.  Не было ни одного мужчины,  который
чувствовал бы себя способным укротить его.
     Внутренним взором я  часто  вижу  тихий  летний вечер.  Возвращаясь с
водопоя,  с полян,  где растет морковь, с черничного болота, собирается на
открытом поле у  пещер наше Племя.  Мы не задерживаемся здесь,  потому что
скоро наступит темнота,  и тогда весь мир будет во власти хищных зверей, и
прародители человека, трепеща от страха, скроются в своих норах.
     Несколько минут мы еще можем посидеть на свежем воздухе, не залезая в
пещеры.  За  день мы  устали от своих игр,  наши голоса звучат спокойнее и
тише,  чем  обычно.  Даже  малыши,  столь  охочие  до  каверз и  шалостей,
присмирели и почти не играют.  Ветер,  дувший с моря, утих, тени при свете
последних лучей солнца становятся необыкновенно длинными. И вдруг в пещере
Красного Глаза раздаются дикие крики и  звук тяжелых ударов.  Красный Глаз
бьет свою жену.
     Сначала мы все,  словно в испуге, храним тягостное молчание. Но звуки
ударов  и  ужасные  крики  не  прекращаются,  и  мы  начинаем  лопотать  и
тараторить,  как  сумасшедшие,  -  нас  душит  бессильная ярость.  Мужчины
возмущены Красным Глазом,  они ненавидят его, но страшатся поднять на него
руку.  Наконец звуки ударов стихли,  рыдания замерли,  а  мы  все  еще  не
расходимся и лопочем, хотя уже на землю спускаются сумерки.
     Нас забавляло и  смешило обычно все на  свете,  но когда Красный Глаз
истязал своих жен,  мы не смеялись.  Мы понимали, какая трагическая судьба
им уготована. Не один раз мы находили его жен, сброшенных с утеса. Красный
Глаз,  когда у  него умирала жена,  выбрасывал ее из пещеры,  и никогда не
хоронил.  Он предоставлял это нам.  Мы уносили трупы его жен, чтобы они не
заражали местность. Обычно мы бросали их в реку ниже наших водопоев.
     Красный Глаз не  только убивал жен,  но  шел на убийство и  для того,
чтобы добыть их.  Если он  хотел привести себе новую жену и  ему нравилась
жена другого мужчины,  он  убивал его  без  долгих проволочек.  Два  таких
случая я  видел своими глазами.  Об  этих  убийствах знало все  Племя,  но
воспрепятствовать им не могло.  Мы еще понятия не имели, что такое власть.
У  нас были лишь обычаи,  и мы обрушивали наш гнев на тех,  кто эти обычаи
нарушал.  Так,  например,  каждого,  кто осквернит водопой, мог отколотить
любой очевидец, а если находился шутник, поднявший ложную тревогу, то его,
не  жалея сил,  били все  сообща.  Но  Красный Глаз грубо попирал все наши
обычаи,  а мы так боялись его, что были не способны на совместные действия
и не могли дать ему отпор.
     Живя  с  Вислоухим в  нашей  пещере  уже  шестую зиму,  мы  убедились
однажды,  что мы сильно выросли. Мы теперь еле пролезали в пещеру - вход в
нее  стал нам узок.  Но  это имело и  свои преимущества:  отбивало охоту у
взрослых мужчин  выгнать нас  и  занять нашу  пещеру.  А  она  была  очень
привлекательна -  на самом верху утеса,  в полной безопасности,  и зимой в
ней было теплее, чем в других пещерах.
     Чтобы показать  уровень умственного развития Племени,  я отмечу,  что
выгнать нас из пещеры  и  расширить  вход  в  нее  было  бы  делом  весьма
несложным.  Но до этого никто не додумался.  Не додумались до этого и мы с
Вислоухим,  пока нас не заставила настоятельная нужда.  Летом от  обильной
еды мы так растолстели,  что уже не пролезали в пещеру. Однажды, пыхтя, мы
старались протиснуться в проход,  и тогда-то у нас появилась эта  чудесная
мысль.
     Сначала мы  отковыривали мелкие камни  пальцами,  но  скоро  от  этой
работы у  нас  заболели ногти.  Потом  мне  пришло в  голову взять в  руки
древесный обломок, и дело пошло гораздо лучше. Но этот же наш успех привел
и к беде.  Как-то рано утром мы наломали целую кучу мелкого щебня. Я разом
столкнул  его  вниз.  В  следующее  мгновение оттуда  послышались яростные
крики.  Смотреть,  кто кричит,  не  было необходимости.  Мы слишком хорошо
знали этот голос. Щебень свалился на голову Красному Глазу.
     Мы затаились в пещере, оцепенев от страха. Минуту спустя он уже был у
входа,  уставясь на нас воспаленными глазами и рыча,  как дьявол. Но войти
внутрь  он  не  мог:  проход  был  слишком  узок.  Мы  оказались для  него
недосягаемы.  Вдруг он  повернулся и  исчез.  Это  внушило нам подозрения.
Насколько мы знали натуру наших соплеменников, он должен был бы остаться и
побушевать вволю.  Я тихонько выбрался наружу и посмотрел вниз.  Я увидел,
что Красный Глаз вновь взбирается на  утес.  В  руках у  него была длинная
палка.  Я еще не успел разгадать его намерения, как он опять был у входа и
совал палку в пещеру, стараясь ею достать нас.
     Он орудовал своей палкой с  чудовищной силой.  С  одного полновесного
удара он мог бы выпустить нам кишки.  Мы прижались к  задней стене и  были
почти недосягаемы. Однако, пустив в ход всю свою ловкость, он нет-нет да и
доставал до нас кончиком палки -  ее неумолимые,  варварские прикосновения
сдирали с нас клочья волос и кожи.  Когда мы визжали от боли, Красный Глаз
удовлетворенно рычал и действовал своей палкой с еще большим ожесточением.
     Постепенно я приходил в ярость. У меня уже выработался к тому времени
свой характер и  была известная смелость,  хотя она и  напоминала смелость
затравленной крысы.  Я схватился за палку Красного Глаза руками,  но он, с
его страшной силищей,  тут же  вытащил меня в  проход.  Он протянул ко мне
свои длинные руки и  ногтями вырвал у  меня кусок мяса,  я  резко отскочил
назад и приник к боковой стене, где было сравнительно безопасно.
     Красный Глаз  снова  начал  тыкать и  размахивать палкой и  нанес мне
сильный удар по плечу.  Вислоухий лишь дрожал от страха, взвизгивал, когда
его доставала палка,  и  не оказывал ни малейшего сопротивления.  Я  искал
глазами тоже какую-нибудь палку, чтобы дать отпор Красному Глазу, но нашел
только обломок ветки не больше фута длиной и  в  дюйм толщиной.  Я швырнул
этот обломок в своего врага.  Это не причинило ему вреда,  но видя,  что я
осмелел, он взревел громче прежнего и начал бешено вращать палкой. Тогда я
нащупал на полу небольшой камень, кинул его и попал Крсному Глазу в грудь.
     Этот успех воодушевил меня,  а  кроме того,  я  был теперь в таком же
бешенстве,  как и  Красный Глаз,  и уже ничего не страшился.  Я отломил от
стены порядочный кусок камня.  В нем было фунта два или три весу. Напрягая
все свои силы,  я  метнул его прямо в  лицо Красному Глазу.  Я едва его не
прикончил.  Он  покачнулся назад,  выпустил из  рук  палку  и  еле-еле  не
свалился с утеса.
     Вид его был ужасен. По лицу текла кровь, он рычал, скрежетал и щелкал
зубами, как дикий вепрь. Вытерев кровь с глаз, он опять взглянул на меня и
заорал во всю глотку.  Палки у него уже не было,  и он принялся отламывать
куски камня и  кидать в  меня.  Это  пополняло мои  боевые запасы.  Каждый
камень,  прилетевший от него,  летел в  него обратно,  причем я кидал даже
более метко:  в такую большую мишень,  как он,  попасть было нетрудно, а я
все время прижимался к стене, и Красный Глаз видел меня плохо.
     И вдруг он исчез снова.  Выглянув наружу, я увидел, что он спускается
с  утеса.  Внизу  толпой  стояло все  Племя  и  молча  наблюдало за  нашим
побоищем.  Как  только Красный Глаз  начал  спускаться с  утеса,  наиболее
робкие  из  Племени  скрылись в  своих  пещерах.  Среди  них  я  заметил и
Мозговитого:  он трясся и ковылял,  выказывая крайнюю поспешность. Красный
Глаз спрыгнул со стены,  покрыв этим прыжком те двенадцать футов,  которые
отделяли его от  подножия утеса.  Случайно он  оказался рядом с  женщиной,
только что начавшей подниматься вверх к пещерам. Она завопила от страха, а
цеплявшийся за нее двухлетний ребенок разжал ручонки,  упал и покатился по
каменьям.  Оба -  и мать и Красный Глаз - одновременно кинулись к ребенку,
но  схватил  его  Красный  Глаз.  Маленькое тельце  мелькнуло в  воздухе и
ударилось о каменную стену. Мать подбежала к ребенку, взяла его на руки и,
рыдая во весь голос, села наземь.
     Красный Глаз пошел дальше,  он искал потерянную палку.  По дороге ему
попался Мозговитый.  Красный Глаз протянул свою огромную ручищу и  схватил
старика сзади за шею.  Я видел,  как мотнулась и упала голова Мозговитого.
Его тело сразу обмякло, старик сдался на волю судьбы. Красный Глаз секунду
стоял в  нерешительности,  а  Мозговитый,  дрожа,  согнулся и прикрыл лицо
скрещенными руками.  Красный Глаз крепко шлепнул его по  затылку и  сбил с
ног. Мозговитый ткнулся лицом в землю, не оказывая сопротивления. Он лежал
и  вопил,   ожидая  смерти.   Неподалеку,  на  открытом  месте,  я  увидел
Безволосого:  весь ощетинившись, тот колотил себя в грудь, но приблизиться
к  Красному Глазу  не  решался.  Затем Красный Глаз,  подчиняясь какому-то
капризу своей сумасбродной натуры,  отошел от старика и  опять стал искать
свою палку, которая наконец нашлась.
     Он  снова  вернулся к  утесу  и  начал  взбираться вверх.  Вислоухий,
выглядывавший наружу из-за моего плеча, дрожа, нырнул в пещеру. Было ясно,
что Красный Глаз решился на убийство.  Во мне кипела злость, я не трусил и
сохранял самообладание.  Обежав соседние выступы,  я собрал много камней и
сложил их грудой у  входа в  пещеру.  Красный Глаз был теперь на несколько
ярдов ниже меня и на миг скрылся за выступом.  Потом его голова показалась
вновь,  и я метнул в нее камень.  Я промахнулся, камень ударился в стену и
разлетелся на  мелкие крошки;  эти  крошки и  взметнувшаяся пыль  засорили
моему противнику глаза, и он скрылся из виду.
     Племя, как  бы  игравшее  роль  аудитории,  залопотало  и захихикало.
Наконец-то нашелся смельчак,  который бросил вызов Красному  Глазу!  Слыша
этот шум и одобрительные восклицания.  Красный Глаз, ворча, поглядел вниз,
и все сразу стихли.  Гордый таким доказательством  своей  силы,  он  опять
высунул  голову  и,  рыча  и скрежеща зубами,  пытался устрашить меня.  Он
строил ужасающие  мины;  кожа  на  его  надбровье  шевелилась  и  набухала
бугристыми  складками,  а  каждый  волос на голове до самой макушки грозно
встал и устремился вперед.
     У меня похолодело сердце, но я превозмог страх и погрозил ему камнем.
Красный Глаз продолжал,  однако,  лезть вверх.  Я метнул в него камень, но
даже не задел его. Следующий камень я швырнул удачнее. Он попал ему в шею.
Красный Глаз скользнул вниз и  скрылся.  Минуту спустя я  увидел,  как  он
одной рукой цепляется за стену,  а  другую держит у  себя на горле.  Палка
его, дребезжа, скатилась вниз.
     Затем Красный Глаз скрылся из  виду,  я  лишь слышал,  как он  сопел,
отдувался и кашлял.  Среди Племени воцарилась мертвая тишина.  Я подполз к
краю площадки у входа и ждал,  что будет дальше. Наконец пыхтенье и кашель
прекратились, но вскоре я опять услышал, как Красный Глаз харкал, прочищая
глотку.  Через  минуту  он  начал  спускаться  вниз.  Спускался  он  очень
медленно, то и дело останавливаясь и прикладывая руку к шее.
     Увидя, что  он  спускается,  все  Племя  с  дикими  криками  и визгом
бросилось  бежать  к  лесу.  Позади  всех,  прихрамывая,  ковылял   старик
Мозговитый.  Красный  Глаз  на  это  всеобщее  бегство не обратил никакого
внимания.  Спустившись на землю,  он обогнул подножие утеса и  забрался  в
свою пещеру. Он ни разу не оглянулся, ни разу не поглядел по сторонам.
     Я смотрел на Вислоухого,  Вислоухий смотрел на меня. Мы понимали друг
друга.  Не теряя ни минуты, мы осторожно и спокойно стали взбираться вверх
по утесу.  Достигнув вершины,  мы посмотрели вниз.  И поле и пещеры -  все
было пусто.  Племя исчезло,  углубившись в лес,  дома остался один Красный
Глаз.
     Мы живо спустились вниз и  побежали.  Мы неслись по полю со всех ног,
прыгали по отко