х церемоний.
     -- А оперы?
     -- Лучшие  оперы  он  написал  здесь,--  ответил  Засядько,  невольно
демонстрируя свою музыкальную эрудицию,-- "Элиза", "Медея"...
     Аркадий хлопнул ладонью коня по шее и расхохотался.
     -- Но как  встречают  дирижера,  а?  Нет,  этот  народ  действительно
помешан на музыке! Божественный народ.
     -- Не понимаю, что тебя восхищает,-- ответил Засядько сухо.--  На  их
земле сражаются друг с другом иностранные армии, а они поют! Здесь с огнем
и мечом проходили вестготы, вандалы,  войска  Фридриха  Барбароссы,  здесь
сражались друг с другом армии Испании и  Франции,  Австрии  и  Франции,  а
теперь вот русско-австрийские войска дерутся с французскими.  А  итальянцы
-- поют! Прости, но меня этот  поющий  принц  в  живописных  лохмотьях  не
трогает. Представь  себе,  что  другие  страны  воюют  друг  с  другом  на
территории России, словно бы ее и не существует!
     -- Ах,-- сказал Аркадий  с  неудовольствием,--  я  совсем  не  смотрю
так... Просто любуюсь.
     -- Я тоже люблю петь,-- заметил  Александр  жестко,--  но  только  не
тогда, когда в моей комнате хозяйничают чужие люди, ломают мебель  и  рвут
книги. Тебе же советую поспешить к памятникам и музеям,  а  то  при  таких
хозяевах скоро и от них ничего не останется! Как  не  осталось  от  гордых
римлян, что перестали заботиться о защите своего Отечества, а поручили это
обременительное занятие варварам.
     -- Ты так думаешь? -- спросил Аркадий встревоженно.
     Засядько подтолкнул товарища в спину:
     -- Не теряй времени!
     Аркадий  послушно  пришпорил  коня.  Простучали  подковы  по   камням
мостовой, взметнулась пыль. Зеваки шарахнулись в стороны,  кто-то  сердито
закричал.
     Экипажи бодро катили нескончаемыми рядами, колеса стучали  весело,  и
Засядько,  вместо  того,  чтобы  засматриваться  на  живых  и  хорошеньких
итальянок, ехал, глядя перед собой, дивился ровным плитам. На Руси даже  в
больших городах не всегда вымощена булыжником  даже  центральная  площадь,
чаще -- бревна да  доски,  а  то  и  вовсе  утоптанная  земля,  где  после
мало-мальского дождя образуются непролазные лужи, а здесь огромные широкие
плиты вырезаны то ли из лавы, то ли привезены из дальних  каменоломен,  но
хотя их еще древние римляне положили, а служат и доныне...
     То и дело проплывали носилки, шторы  обычно  были  плотно  задвинуты,
разносчики  зелени  наперебой  предлагали  свой  товар,   нещадно   дымили
переносные жаровни, на которых жарилось мясо, рыба, кукурузные  и  хлебные
лепешки, макароны, каштаны. Пронзительно кричали продавцы  холодной  воды,
на прямых коромыслах колыхались широкие ведра с закрытыми крышками.
     Много нищих, отметил Засядько. Но даже нищие  здесь  держатся  гордо,
каждый даст  фору  российскому  дворянину,  а  то  и  польскому  шляхтичу.
Дворянин привык гнуться перед вельможами  выше  себя,  а  этим  нищим  сам
король не страшен: что с них взять?
     Ага, вот оно! Он остановился. Аркадия услал еще и потому, что как раз
проезжал мимо Кастелло Сфорцеско,  где  в  Зала  делла  Ассе  фрески  были
сделаны по эскизам самого гениального из людей -- Леонардо да Винчи. Перед
творением великого мастера  хотелось  предстать  одному,  чтобы  никто  не
мешал. Потом, если будет время, он  покажет  Аркадию  и  "Тайную  вечерю",
которая  находится  в  трапезной  Санта-Мария  делла  Грацие,   и   многие
памятники, которыми так богат древний Милан, но это потом...
     Удивленный библиотекарь вежливо подал русскому офицеру  затребованные
им материалы. Засядько отыскал укромный уголок и углубился в  чтение.  Это
были изданные на итальянском языке записные книжки  и  рукописи  Леонардо.
Ученый не оставил систематического  изложения  своих  мыслей,  среди  семи
тысяч  листов  хозяйственные  счета  попадались  так  же  часто,   как   и
удивительные по проницательности догадки.
     Просматривая  записи,  Засядько  ощутил  благоговейный  трепет.  Даже
сейчас, спустя триста лет, многое поражало  дерзновеннейшим  предвидением.
Проекты  металлургических  печей  и  прокатных  станов,  ткацкие   станки,
печатные,  деревообделочные,  землеройные  и  прочие   машины,   подводные
лодки... Многое и сейчас кажется немыслимым, правда, не ему, а тем смелым,
но недалеким людям, что с криками "ура" бросаются друг на друга и убивают,
убивают, убивают... И сейчас  еще  они  убеждены,  что  Земля  плоская,  а
небесная твердь -- хрустальная. А те, что правят, не лучше их и не  умнее.
Триста лет прошло,  а  почти  ничего  из  великих  начинаний  Леонардо  не
осуществлено! Принимается  лишь  то,  что  понятно  и  невежде:  например,
картины  и  фрески,  да  еще  красочные  придворные  феерии  и   некоторые
военно-инженерные сооружения. А конструирование летательных аппаратов  все
еще считают и долго еще будут считать ошибкой  или  заблуждением  великого
гения.
     Засядько на мгновение прикрыл глаза, стараясь справиться  с  внезапно
нахлынувшим приступом тоски. Черная, тяжелая, холодная, она сдавила грудь,
заледенила сердце. Если изобретения Леонардо лежат  в  бездействии  триста
лет, то сколько же придется ждать  ракетам  его  отца?  Сто  лет?  Триста?
Тысячу? Ведь о ракетах даже такой титан,  как  Леонардо,  не  упомянул  ни
разу!
     На мгновение Засядько ощутил  страх.  А  может,  Леонардо  не  считал
ракеты перспективным делом? Может, только  потому  и  не  брался  за  них?
Не-е-ет... Не может такого быть. Видимо, ракеты  опередили  время  еще  на
большее количество лет. Сначала войдут в жизнь такие изобретения Леонардо,
как металлургические печи, подводные лодки, прокатные станы, землеройные и
прочие хитроумные машины, и лишь потом наступит эпоха ракет...
     Он вернул книги библиотекарю  и  пошел  к  выходу,  стараясь  ступать
твердо. В глазах потемнело от горя. Значит,  он  никогда  не  увидит  свою
мечту осуществленной? Никогда не увидит, как огромные  ракеты  взмывают  в
небо и берут курс на Луну и другие планеты?
     Он постоял на  ступеньках,  чтобы  немного  успокоиться.  Вспомнилась
притча о старике, который сажал яблоньку. Да, скорее всего, он  так  и  не
увидит плодов своего труда. Но что делать? Оставить мечту? Тогда  ракетным
делом могут не заинтересоваться еще  столетия.  А  так,  может  быть,  его
работы и заронят новые мысли в чьи-нибудь светлые головы...
     Засядько вздохнул, сбежал вниз по ступенькам.  Лошадь  встретила  его
призывным ржанием. Александр отвязал ее, вскочил в седло и вихрем помчался
посреди центральной улицы.

     Глава 10

     На помощь потерпевшей поражение  армии  Моро  из  центральной  Италии
спешил генерал Макдональд. С ним  было  тридцать  шесть  тысяч  закаленных
солдат.    В    первом    же    бою     Макдональд     наголову     разбил
восьмидесятишеститысячное австрийское войско и  погнал  к  Адде.  Там  уже
стоял оправившийся корпус генерала Моро.
     Суворов по тревоге поднял войска  и,  оставив  у  Александрии  заслон
против Моро, бросился навстречу Макдональду.  Он  понимал,  что  если  обе
французские армии соединятся, то сражаться с ними будет очень трудно. Хотя
численность  французских  войск  значительно  уступала  союзным  под   его
командованием,  однако  во  главе  французских  армий  стояли  талантливые
генералы, выдвинутые на командные посты революцией.  В  самой  французской
армии  были  приняты  новые  порядки,  проведена  коренная  реорганизация,
благодаря которой она била отборные австрийские и прусские войска.
     Засядько вел свою роту на предельной скорости. Солдаты изнемогали  от
жары и с завистью посматривали  на  казаков:  их  крепкие  кони  не  знали
усталости.
     -- Держитесь, ребята,-- подбадривал Засядько солдат, из которых почти
половина была вдвое старше  его.--  Впереди  --  Требия!  Там  искупаемся,
отдохнем и будем ждать французов.
     Один из солдат обернулся. Из-под чужеземной треуголки  и  напудренных
буклей на Александра глянуло открытое русское  лицо,  и  ему  вдруг  стало
неловко, словно предложил сделать что-то нехорошее.
     -- Тут и реки не такие,-- сказал солдат тихо,-- и земля не такая... А
у нас сейчас весна...
     -- Ваше благородие,-- обратился второй  солдат,  постарше,--  вот  мы
воюем с французами, но не на нашей земле, на ихней... Они напали  на  нас,
аль как?
     -- Здесь была великая Римская империя,--  ответил  Засядько,  радуясь
возможности отвлечь солдат от мыслей об изматывающем  переходе.--  Некогда
она правила миром. Теперь ее нет, а на земле, которую она занимала, другая
страна -- Италия...
     -- Италия? -- удивился солдат.-- Разве не французы тут живут?
     Засядько, как мог, объяснил ситуацию. Умолчал  лишь  о  том,  за  что
сражаются  здесь  русские,  украинские,   белорусские   крестьяне,   волею
императора Павла превращенные  в  солдат.  Во  вновь  отвоеванных  районах
восстанавливались  монархические   порядки,   республика   и   конституция
отменялись, бразды правления захватывали австрийские чиновники. И грабили,
грабили, грабили... Потому что страна чужая, потому что когда-то  придется
уйти, а до этого времени нужно вывезти отсюда как можно больше.
     На дальних  подступах  к  Требии  услышали  гром  пушечной  канонады.
Навстречу стали попадаться отступающие, а затем  и  бегущие  сломя  голову
разрозненные отряды австрийской армии
     --  Не   придется   искупаться,--   усмехнулся   невесело   один   из
гренадеров.-- Ох, не придется!
     На его потном,  покрытом  разводами  грязи  и  сожженном  итальянским
солнцем лице ярко выделялись  измученные  голубые,  как  васильки,  глаза.
Товарищи его молчали, мрачно глядя перед собой.
     Вскоре они увидели, как по  пятам  за  остатками  австрийских  частей
двигается французская армия. Впереди рассыпным строем шли стрелки, за ними
с музыкой и барабанным боем маршировали ударные колонны  войск.  Они  были
готовы к новой атаке! Несмотря на кровопролитный бой, несмотря  на  адскую
жару, вид у французской армии был свежий.
     Они двигались в бой с песней. Александр вздрогнул, прислушался. Песня
была знакомой,  как  слова.  "Еще  Польска  не  сгинела..."  Это  были  не
французы, а польский легион Домбровского. Про них рассказывали, что  после
захвата  Польши  русскими  войсками   и   раздела   ее   между   соседними
государствами, часть польской армии, не желая покориться захватчикам, ушла
в революционную Францию. Там они воевали  с  лозунгом:  "За  вашу  и  нашу
свободу!"
     На взмыленном коне промчался курьер. Тотчас же  русские  полки  стали
выстраиваться в развернутую  линию.  Батальоны  замерли  в  трехшеренговом
строю с полковыми орудиями против интервалов между батальонами.
     Эти орудия, как отметил Засядько, успели дать  лишь  один  залп.  Две
армии сошлись в штыковом бою. Засядько врубился в ряды  противника,  затем
оглянулся на своих солдат. Натиск польских легионеров был страшен.  Первая
линия русских была уничтожена  полностью,  вторая  и  третья  --  смяты  и
отброшены.  Массированный  удар  основной   колонны   пришелся   по   двум
мушкетерским ротам. Там выдержали только стоявшие на флангах  гренадерские
роты. На помощь был  брошен  2-й  особый  гренадерский  полк,  и  сражение
продолжалось с неослабевающим упорством.
     Отражая удары, Засядько начал осторожно пятиться к  своим.  Мелькнула
мысль, что немногие из его солдат уцелеют. О себе как-то  не  думалось,  в
сознании  прочно  зависела  уверенность  в   неуязвимости.   Правда,   эта
неуязвимость зависела от его ловкости и умения. Стоило чуть сплоховать...
     К вечеру он вывел остатки роты на отдых. Ее место занял  гренадерский
батальон, который к утру потерял больше половины состава.
     Жестокий, кровопролитный бой длился сутки,  потом  еще  и  еще  одни.
Маленькая речка Требия покраснела от потоков крови. К концу  третьего  дня
натиск польского легиона Домбровского стал особенно яростным. Дрались  они
особенно яростно, для них  было  делом  чести  нанести  поражение  русским
войскам. Тем более, Суворову, который одержал ряд блистательных побед  над
поляками в недавней русско-польской войне. Наконец  и  эти  русские  части
дрогнули и начали отступать. Поляки усилили нажим,  и  вскоре  отступление
русской армии превратилось в беспорядочное бегство.

     Засядько как раз выводил из-под удара  эскадрона  кирасиров  немногих
уцелевших солдат своей переукомплектованной роты. Увидев бегущих,  он,  не
раздумывая, повернул роту и поспешил на помощь.
     Однако  его  опередили.  Откуда-то  на  взмыленной  казачьей  лошадке
появился Суворов. Солдаты приободрились. Оценив одним взглядом обстановку,
Суворов, по-видимому, принял решение и пристроился во главе бегущих.
     До Александра донесся его старческий тенорок:
     -- Заманивай их, заманивай!
     "Вот оно что,-- подумал Засядько с невольным восхищением.--  Молодец,
старик...  Но  удастся  ли?.."  На  всякий  случай  велел  своим  солдатам
приготовиться к  залпу,  поняв,  что  позорное  бегство  Суворов  пытается
превратить в тактический маневр, который вот-вот  завершится  контратакой.
Лица бегущих солдат светлели, паническое бегство уже не казалось бегством.
Постепенно солдаты перестраивались, выравнивали линию.
     Вдруг Суворов осадил коня.
     -- Стой! Теперь на врага!
     Гренадеры повернулись, французов встретило грозное каре.  Наступающие
разбились о него, как морская волна о гранитный утес. Завязалась  схватка,
бой пошел на равных, и Засядько закричал своим:
     -- Огонь! И -- в штыки!
     Последовал залп. Он был произведен почти в упор. Солдаты  ринулись  с
холма для штыкового удара. Польские легионеры дрогнули и отступили,  унося
раненых. Пехотное каре, наспех созданное Суворовым,  решительно  двинулось
вслед.
     Фельдмаршал благодарно кивнул поручику и крикнул:
     -- Браво, батенька! Преследуйте, не давайте опомниться. Пусть думают,
что это свежие части!
     "Какое там,-- подумал Засядько,-- ноги как чугунные  тумбы,  а  сабля
выщербилась подобно серпу..."
     Однако преследовать  противника  легче,  чем  отступать.  Позабыв  об
усталости, он со своими солдатами гнался за неприятелем, пока не  оттеснил
за реку. И лишь тогда почувствовал, что больше не в состоянии пошевелить и
пальцем.
     Он так и заснул прямо у воды, не  выпуская  из  рук  окровавленную  и
выщербленную саблю.

     3 августа русские войска  подошли  к  Мантуе.  Засядько  с  волнением
смотрел на старинный город. Это родина Вергилия, здесь же в  XV-XVI  веках
возникло  итальянское  Возрождение,  здесь  велась   в   1628-1631   годах
знаменитая война за мантуанское наследство между Габсбургами -- испанскими
и австрийскими -- и Францией... Здесь всего год назад Бонапарт в сражениях
при Кастильоне, Роверето,  Басано,  Арколе  и  Риволо  наголову  разгромил
превосходящие силы австрийцев и захватил этот прекрасный город-крепость...
     Засядько полдня потратил на оборудование  батареи,  затем  взял  двух
казаков и поехал в разведку. Собственно,  батареей  почти  не  приходилось
заниматься. Суворов следовал своему изречению:  "Пуля  --  дура,  штык  --
молодец" и мало уделял  внимания  артиллерии.  В  поход  он  взял  столько
орудий, сколько ему было велено взять, однако что это  были  за  чудовища!
Всего несколько  единорогов  и  "секретных"  гаубиц  системы  Шувалова,  а
остальное смело  можно  помещать  в  кунсткамеру.  Здесь  были  кулеврины,
серпантины и даже гафуницы. Обслуживали их люди,  которые  предпочитали  в
сражения не ввязываться.  Впрочем,  так  часто  и  случалось.  Престарелый
фельдмаршал всем инженерным ухищрениям предпочитал рукопашную. Более того,
в своих приказах и памятках солдатам он расхваливал штыковой бой как нечто
исконно русское, свойственное именно солдатам  русской  армии.  А  войска,
вооруженные  отменным  стрелковым  оружием,  снабженные   дальнобойной   и
маневренной артиллерией, считал едва ли не трусами.
     Засядько сердито пришпоривал коня. Его раздражало, что фельдмаршал не
понимает растущей роли огнестрельного оружия. Что  можно  сделать  штыком?
Все приемы уже отрепетированы до совершенства. После  того  как  Александр
Великий  придумал  строй  македонской  фаланги,  почти  ничего  нового  не
создано. Ну, разве что появились римские легионы.  А  сила  огнестрельного
оружия  постоянно  растет,  и   молодой   император   Франции,   выпускник
артиллерийского училища, прекрасно это понимает  и  с  блеском  использует
орудия в каждом сражении.
     -- Ваше благородие,-- обратился к нему один из казаков,-- с  северной
стороны ворота открыты!
     В крепости уже знали о приближении русских войск. Видно было  как  на
стенах устанавливали пушки, котлы, складывали горками камни, ядра,  багры,
чтобы  отталкивать  штурмовые  лестницы.  Мелькали   солдатские   мундиры,
французы спешно готовились к обороне. Однако, как Засядько и  предполагал,
в ворота с северной стороны еще тянулись последние телеги. С этой  стороны
никто  не  ждал  нападения,  ибо  колонны  русских   войск   только-только
показались с южной стороны.
     -- Вперед! -- приказал Засядько.
     -- Ваше благородие! Нас же как зайцев...
     -- Не отставайте!
     Он пришпорил коня. Все решали секунды. Возле  ворот  поздно  заметили
появление офицера в русской форме. Засядько выстрелил  в  лицо  гренадеру,
направившему на него ружье. Молоденький и тоненький, как кузнечик,  офицер
схватился за шпагу, но Засядько на полном скаку  подхватил  его  с  земли,
ударил по голове и круто повернул лошадь. Еще одного солдата  смял  конем,
сзади вовремя загрохотали копыта лошадей его казаков.
     Засядько пустил коня во весь опор  от  крепости.  Пленный  неподвижно
лежал поперек его лошади, не делая попыток к освобождению. Кивер слетел от
удара, теперь ветер растрепывал длинные темные волосы,  хорошо  ухоженные,
завитые по последней моде.
     Сзади загремели  выстрелы.  Засядько  тревожно  оглянулся.  Из  ворот
крепости выскочили три всадника, за ними еще два, а  затем  вылетел  целый
отряд. Казаки,  рубившиеся  с  обозниками,  повернули  коней  и  бросились
наутек.
     "Плохо дело,-- подумал Засядько,-- не успеваю".
     Он прижался к шее коня:
     -- Вывози, родной! Не дай на чужой земле погибнуть!
     Скакун словно понял. Дорога еще быстрее  помчалась  под  ноги,  ветер
яростно бил в лицо. Засядько оглянулся на  скаку,  сжал  зубы.  Расстояние
между ними и погоней медленно, но все же сокращается.  Слишком  уж  тяжела
ноша у коня.
     Сзади грянуло два выстрела. Поминутно  оглядываясь,  Засядько  видел,
что оба казака умело орудуют саблями, задерживая погоню.  Раненый  француз
со знаками различия майора сполз по  шее  горячего  арабского  скакуна  на
землю, рядом вылетел  из  седла  здоровенный  кирасир.  Однако  расстояние
сократилось еще больше...
     Казак крикнул:
     -- Ваше благородие, берите левее!
     -- А что там?
     -- Там хлопцы нашего отряда!
     Оба казака повернули лошадей и  самоотверженно  перегородили  дорогу.
Похоже, решили принять бой с целым отрядом. Они знали его репутацию  и  не
желали уступать в отваге.
     Засядько стиснул зубы и пришпорил коня. Однако топот сзади утих  лишь
на мгновение.  Несколько  кирасиров  не  стали  ввязываться  в  схватку  с
казаками, и ринулись за русским офицером.
     Засядько едва успел выхватить саблю. В это время  пленник  очнулся  и
стал отчаянно отбиваться. Засядько сбросил его вниз  головой  на  каменную
дорогу и отразил первый сабельный удар. Один  из  кирасиров  прицелился  в
него из пистолета. Засядько молниеносно выхватил свой и всадил пулю  прямо
в переносицу медлительному стрелку.
     Кто-то выстрелил сзади, пуля царапнула висок.  Александр  рубился  во
все стороны, вертясь на коне как бес. Но нападающих  было  слишком  много,
положение становилось отчаянным.
     И  вдруг  в  самый  критический  момент  среди  французов   наступило
замешательство. Засядько всадил шпоры коню в бока и вырвался