,-- не в  ударной  силе
или дальности полета, хотя и эти показатели важны. Имея честь  участвовать
в Итальянском и Швейцарском походах  генералиссимуса  Суворова...--  краем
глаза он видел, что великий князь выпятил самодовольно грудь  и  молодецки
расправил усы,-- я слыхал, как  он  говаривал:  "Где  пройдет  олень,  там
пройдет и солдат". Перефразируя его, можно сказать:  "Где  пройдет  олень,
там пройдет и солдат с ракетами".
     Он взглянул на Васильева. Тот покосился на великого  князя  и  громко
изрек:
     -- Столь малые размеры  и  колоссальная  мощь  вашего  чуда  достойны
удивления. Можете быть уверены: эксперты поддерживают ваш проект  создания
боевых ракет. Мы будем  рекомендовать  ваше  изобретение  для  дальнейшего
изучения и опробования.
     -- Какие еще опробования? --  спросил  Засядько,  медленно  наливаясь
злобой.-- Разве это были не опробования?
     -- Опробования,--  ответил  Васильев  успокаивающе.--  Теперь  же  мы
направим  вас  в  армию,  чтобы  свое  мнение  высказали  и   авторитетные
военачальники...
     "Господи,-- подумал Александр  тоскливо,--  могучая  Римская  империя
рухнула с возникновением чиновников. Эти отправят к черту Российскую. Меня
явно пошлют к какому-нибудь родовитому  балбесу,  у  которого  вместо  ума
длиннющая  родословная,  как  у  породистой  собаки.  Командные  должности
остались за родовитыми, боевые офицеры с  окончанием  войны  оттеснены  на
задний план..."
     К ним подбежал молоденький офицер, на плечах которого,  как  крылышки
Амура, трепыхались непомерно большие эполеты.
     -- Две тысячи... восемьсот восемьдесят восемь саженей!* -- воскликнул
он, с трудом переводя дыхание.
     Кто-то всплеснул руками. Константин загоготал. Он,  как  и  остальные
члены комиссии,  знал,  что  исполинские  ракетные  пушки  Конгрева  могли
выбросить ракету лишь на семьсот семьдесят саженей.
     -- Зафиксируйте! -- распорядился великий князь властно.--  Немедленно
зафиксируйте. Нет, лучше я сам промерю. Это потрясающе...
     Он выхватил шнур у остолбеневшего  офицера  и  пошел  через  полигон.
Эксперты почтительно и  выжидающе  смотрели  на  великого  князя,  готовые
броситься выполнять любое его желание.
     --  Запустим  остальные!  --  воскликнул  Константин.  Он   отстранил
Засядько.-- Не-е-е-ет, брат, погоди, я сам подожгу фитиль! Все ты  да  ты,
дай и мне потешиться!

     Дорога была ровной, конь скакал бодро, и  Засядько  отдался  думам  о
предстоящем испытании. Затем  мысли  его  обратились  к  Барклаю-де-Толли,
который в войне с  французами  проявил  незаурядный  талант  полководца  и
успешно  осуществил  отход  и  соединение  двух  крупных  русских   армий.
Наполеону так и не удалось навязать ему  генеральное  сражение  и  разбить
русское войско. Однако  в  придворных  русофильствующих  кругах  сразу  же
заговорили об измене шотландца...
     Федор   Глинка   в   свое    время    писал    Александру:    "Мудрый
главнокомандующий, проведший армию  от  Немана  до  Смоленщины...  не  дал
отрезать у себя ни малейшего отряда,  не  потерял  ни  одного  орудия,  ни
одного обоза, этот  благоразумный  вождь,  конечно,  увенчает  предначатия
своим желанным успехом".  Однако  коварные  интриги  придворных  генералов
сделали свое черное дело.  Барклай-де-Толли  был  отстранен  от  должности
военного министра и от командования  русской  армией.  Во  главе  ее  стал
наконец-то русский -- светлейший князь Голенищев-Кутузов.
     Засядько вспомнил Бородинскую битву, как во главе отважной  горсточки
летел с обнаженной шпагой фельдмаршал  армии  Барклай.  Это  о  нем  будет
написано стихотворение Пушкина "Полководец":

     Ты был неколебим пред общим заблужденьем;
     И на полпути был должен, наконец
     Безмолвно уступить и лавровый венец,
     И власть, и замысел, обдуманный глубоко,--
     И в полковых рядах сокрыться одиноко.
     Там, устарелый вождь, как ратник молодой,
     Свинца веселый свист заслышавший впервой,
     Бросался ты в огонь, ища желанной смерти...

     -- Но-но, буланый! -- прикрикнул Александр на коня, стараясь отогнать
невеселые думы.
     Он дал шпоры  и  помчался  навстречу  ветру.  Свежий  воздух  приятно
холодил разгоряченное лицо. К полудню он догнал высланную вперед телегу  с
ракетным оборудованием. Василь неодобрительно  косился  на  гарцующего  на
коне полковника. Дескать, с какой стати  трястись  в  седле,  когда  можно
преспокойно дремать на сене до самого Могилева?
     В Могилев  прибыли  только  под  утро.  Наскоро  помывшись,  Засядько
отправился в штаб-квартиру  фельдмаршала.  Пришлось  пройти  сквозь  строй
щеголеватых адъютантов,  которые  придирчиво  спрашивали  его  "по  какому
делу", однако многозначительный ответ "по личному" открывал перед ним  все
двери. Лишь в последней приемной пришлось задержаться. Очень молоденький и
прилизанный поручик юркнул за дверь  и  через  пару  минут  выскользнул  с
виноватой улыбкой. Вслед за ним вышел Барклай.
     Засядько поразился, увидев фельдмаршала. Это  был  все  еще  железный
человек, однако как можно постареть за пять лет, минувших со времен  войны
с Бонапартом! Тогда он мог скакать на горячем коне и рубиться с молодыми и
сильными противниками, а теперь  это  был  старик...  Лысый,  надломленный
старик с печальными мудрыми глазами...
     -- Здравствуйте, Михаил Богданович. Я не помешал? -- сказал Засядько,
видя, что Барклай держит в руке распечатанное письмо.
     -- Нет-нет, скорее напротив...  Здравствуйте,  Александр  Дмитриевич.
Только что получил грустное сообщение из Франции. Вы знали Бертье?
     -- Луи Александра?
     -- Да. Герой, красавец, умница, не  так  ли?  Поехал  в  американские
колонии, там, в течение восьми лет помогал американцам  добывать  свободу.
Затем вернулся во Францию, занимал должности начальников штабов...
     --  ...Маршал  Франции  в  четвертом  году,--   продолжил   Засядько,
улыбаясь,--  князь  Невшательский  в  следующем,  через  год   --   герцог
Валанженский, еще через несколько месяцев -- князь Ваграмский...
     -- У вас отличная память,-- заметил Барклай.
     -- Мы с ним встречались, когда он после отречения  Наполеона  перешел
на службу к королю Людовику.
     -- Д-да,-- сказал Барклай, сразу помрачнев.--  Служба  у  Людовика...
Как вы  уже  слышали,  Бонапарт  еще  раз  явил  миру  свою  гениальность.
Знаменитые сто дней!
     -- А что с Бертье? На чьей стороне он оказался?
     -- Ни на чьей. Он не знал, как поступить правильно. И покончил  жизнь
самоубийством.
     Засядько  помолчал,  не  зная,  как  отреагировать   на   неожиданное
сообщение.  Чувствительность  и  совестливость  никогда  не  были  сильной
стороной военных. И, зная Бертье, он не ожидал от него  такого  шага.  Или
люди с возрастом меняются?
     -- Ну да ладно,-- вздохнул Барклай.-- Все  там  будем.  Одни  раньше,
другие позже... Рад вас видеть, Александр Дмитриевич. С чем пожаловали?
     Он  спрятал  письмо,  пригласил  Засядько  сесть.  Тот,   почтительно
наклонив голову, промолвил:
     -- Мир праху усопших... Но мертвым -- покой, а  живым  нужно  жить  и
работать.-- И сразу же перешел к делу: -- Я привез для армии новое оружие.
Чиновники из военной  коллегии  едва  не  заморозили  изобретение,  да,  к
счастью, все обошлось. Благодаря великому князю Константину.
     Барклай вскинул брови:
     -- Как же?
     -- Он велел направить меня к вам,-- засмеялся Засядько.-- Знает,  что
вы печетесь лишь о русском воинстве, ваши приказы не могут  отменить  даже
августейшие особы.
     -- Ну-ну, это уж слишком,-- отмахнулся Барклай.-- Не  могут  отменить
мои приказы, так могут отменить меня. Что уже и делали...
     Засядько поклонился:
     -- А потом, убедившись, что без вас ни шагу, что  вы  были  правы  во
всех начинаниях, снова вручали вам вожжи.  Это  знают  в  армии.  Знают  и
растопчины всех мастей, отчего по ночам их давят кошмары.
     Барклай засмеялся:
     -- Ладно... Чем я могу быть вам полезен?
     Засядько сказал тем же бодрым голосом:
     -- Благоволите,  Михаил  Богданович,  назначить  день,  чтобы  я  мог
показать вам ракеты.
     -- Зачем же какой-то особый день,-- сказал Барклай заинтересованно.--
Если их нетрудно доставить, то велю сейчас послать за ними. Я знал, что вы
талантливый инженер-артиллерист, а выходит, что еще и изобретатель?
     -- Не столь уж я разносторонен,-- ответил Засядько дипломатично.--  Я
воин, и все мои помыслы направлены на прославление нашего оружия.  Будь  у
нас ракеты раньше, кто знает, посмел бы Бонапарт ступить на нашу землю?  А
если б и начал свое варварское нашествие, то, возможно, был бы  остановлен
раньше. И тогда  сидели  бы  с  нами  многие  храбрецы,  павшие  на  полях
сражений...
     -- Да,--  вздохнул  Барклай.  Он  потер  переносицу,  потом  взглянул
вопросительно на гостя.-- Зная  вас  как  деятельного  человека,  не  могу
помыслить, чтобы вы отложили сие предприятие до завтра.
     --   Вы   угадали,--   ответил    Засядько,    несколько    смущенный
проницательностью старого полководца.-- В прихожей  я  оставил  треногу  с
ракетами. Сейчас внесу.
     -- Неужели сами несли станок? -- удивился Барклай.
     -- Вы убедитесь, что для этого вовсе не обязательно быть геркулесом!
     Через минуту Засядько вернулся со  своим  детищем.  За  ним  вошли  и
почтительно остановились у порога два адъютанта фельдмаршала  в  новеньких
мундирах из тонкого английского сукна. Оба в чине  полковников.  Александр
понимал, что вины Барклая в появлении этих франтов не было. Во всей  армии
они вытесняют из штабов  боевых  офицеров,  которые  не  смущались  носить
мундиры из простого солдатского сукна.
     --  Эта  тренога  и  есть  пусковой  верстак?  --   спросил   Барклай
недоверчиво.
     Засядько, в  который  раз  услышав  традиционный  вопрос,  засмеялся.
Фельдмаршал покосился на сверкнувшие в  полумраке  кабинета  ровные  белые
зубы полковника.
     -- Вопрос глупый,-- признал Барклай.-- Представляю, сколько  раз  вам
его задают. Но это первое, что приходит в голову при  виде  такой  ажурной
вещи.  Удивительно,  что  вы  еще  сохраняете  чувство  юмора.  Я  бы  уже
взъярился. Кстати, Александр Дмитриевич, может быть, опустим теорию?  Ваши
ракеты можно будет опробовать сегодня же?
     -- Конечно,-- ответил Засядько с облегчением.

     Около трех часов они проводили стрельбы.  Место  выбрали  удачное  --
пустынный берег реки. Несколько конных  кирасиров  маячили  на  горизонте,
останавливая любопытствующих.
     Барклай с живейшим интересом следил за стрельбами. Засядько  понимал,
что многоопытный фельдмаршал -- он же и  военный  министр  --  скрупулезно
взвешивает плюсы и минусы нового оружия. Плюс -- высокая эффективность, но
совсем непросто вооружить армию новым оружием, обучить  людей,  выработать
тактику и стратегию...
     -- Добро,-- сказал Барклай, когда Засядько расстрелял по мишеням  три
ящика ракет.-- Отберите людей по своему усмотрению и постарайтесь  научить
их обращаться с ракетами. Мне нужно знать, за какой срок можно подготовить
хотя бы отделение ракетчиков.
     Засядько  начал  с  гренадерских  полков,  которые  во  все   времена
считались  отборными.  Однако  быстрее  всех  овладели  искусством  точной
наводки с последующей стрельбой по цели казаки,  будто  им  это  искусство
передалось по наследству.
     Труднее оказалось с составлением пороховых смесей.
     Пришлось затратить почти вдвое больше времени,  чем  полагал,  но,  в
конце  концов,  уладилось  и  с  этим.  Правда,  можно  было  привозить  в
действующую армию ракеты, собранные в Петербурге,  но  у  Засядько  созрел
иной план.
     Производство ракет можно и нужно наладить в самой армии! Конечно,  не
из сырья -- с таким  делом  здесь  невозможно  управиться,  но  сборку  из
готовых частей лучше всего производить в относительной близости от  театра
военных действий. Ракета -- слишком сложный механизм, чтобы ее можно  было
изготовить на каком-либо одном  предприятии,  заказы  на  отдельные  части
придется разбросать по различным пороховым, оружейным и литейным  заводам.
А  собирать  нужно  в  специализированном  заведении,  которому   надлежит
находиться вблизи от армии или даже в ней самой...
     Засядько, собрав более-менее понимающий свое дело штат, смог показать
одновременный  запуск  двух  десятков  ракет.  На  этом  испытании,  кроме
Барклая, присутствовал весь  генералитет.  Александр  постарался  блеснуть
мастерством, и это ему удалось.
     После окончания испытания он подошел к Барклаю:
     -- Расстрелял весь запас, Михаил Богданович. Что теперь?
     Барклай обнял бывшего соратника по сражениям.
     -- Можете  сразу  отправляться  в  Петербург.  Я  заготовил  для  вас
сопроводительную бумагу в военное ведомство.  А  можете  отдохнуть  здесь.
Чудесная природа, лес, река...
     -- Спасибо, Михаил Богданович. Мне нужно ехать.  Время  идет,  а  так
мало сделано!
     -- Да,-- вздохнул полководец,--  время  идет...  Дай-ка,  дружище,  я
обниму тебя напоследок.
     Обратно Засядько предпочел ехать в телеге. Нужно было проделать массу
расчетов, а при верховой езде приходилось считать лишь  в  уме.  Время  от
времени  он  доставал  и  перечитывал  письмо  Барклая.   "В   продолжение
нахождения  Вашего  при  главной  моей  квартире  для  показания   опытов,
составления и употребления  в  армии...  ракет  я  с  удовольствием  видел
особенные труды и усердие Ваше в открытии сего нового  и  столь  полезного
оружия, кои поставляют меня в приятный долг изъявить Вам  за  то  истинную
мою признательность".
     -- Удалось? -- спросил Василь, заметив, что полковник читает какую-то
бумагу.
     -- Полный успех. Боевые ракеты существуют!
     Не знал  Засядько,  что  вдогонку  летело  второе  донесение  Барклая
Александру I, в котором говорилось: "...Произведение  в  генерал-майорский
чин не только было бы вознаграждением отличнейших  познаний  и  достоинств
полковника Засядько, но было бы и для самой службы полезно".
     Солнце стояло над самой головой.  Василь,  серый  от  дорожной  пыли,
тоскливо   посматривал   по   сторонам.   Дорога   тянулась    нескончаемо
однообразная, без признаков жизни. Словно  ею  перестали  пользоваться  со
времени половцев или татарского нашествия. Иногда над головой  проносилась
хищная тень кобчика, и совсем редко удавалось услышать пение жаворонка.
     Наконец  по  дороге  попался  трактир.  Чувствуя  в  желудке  тянущую
пустоту, Засядько велел остановиться. Довольный Василь подвязал лошадям  к
мордам мешки с овсом и поспешил за хозяином.
     В просторной избе было пусто, лишь у стены сидело трое мужиков. Перед
ними на столе дымился чугунок с горячей картошкой. Все трое выхватывали по
картофелине, катали в ладонях, пока остынет, затем начинали есть, время от
времени макая в горку крупной серой соли, насыпанной прямо на стол.
     --  Земляные  яблоки,--  определил  Василь.--  Ишь  ты!   А   недавно
бунтовали, отказывались поганить огороды.
     К Засядько подскочил хозяин, угодливо склонил голову с лоснящимися от
жира волосами. Его цепкие глаза мигом ощупали сукно мундира, пробежали  по
выцветшим брюкам, опустились на истоптанные сапоги.
     -- Слушаю вас, милостивый государь!
     -- Поесть,-- сказал Засядько хрипло.-- И что-нибудь выпить.
     -- Вина, водки?
     -- Квасу.
     Сзади взмолился Василь:
     -- А мне бы с дороги чего-нибудь покрепче, Александр Дмитриевич!
     -- Ладно, и водки. Один стакан, не больше.
     Хозяин хлопнул  в  ладоши,  прибежал  половой,  вытер  стол  тряпкой.
Скатерти не было и в помине, да она была бы ни  к  чему  в  этом  грязном,
закопченном помещении.
     Тот же парень принес горячие щи  и  половину  жареного  гуся.  Василь
дождался водки, лишь тогда приступил  к  трапезе.  Над  головой  колыхался
целый рой мух, под ногами бегали тараканы.  Засядько  ел,  ни  на  что  не
обращая внимания: в походах и не то видал.
     Окончив трапезу, полез за кошельком и... похолодел.  Пальцы  нащупали
пустое портмоне. Совсем забыл, что позавчера истратил  на  хлеб  последнюю
монету! Все эти дни обедал у Барклая, и как-то неудобно было одалживать  у
него деньги. В его чине деревнями меняются или проигрывают их в  карты,  а
тут нечем заплатить за самый дешевый обед на постоялом дворе.
     -- Черт возьми...-- пробормотал он.
     Хозяин понял, что произошло что-то неладное. Его  круглая  физиономия
вытянулась, на ней было написано: "А мне  какое  дело?  Плати".  Крестьяне
тоже насторожились, повернули головы к заезжему барину. Все трое  смотрели
с жадным любопытством, как гуси, вытянув худые жилистые шеи.
     -- Никак кошелек потеряли, ваше благородие? -- спросил Василь.
     -- Гм... Можно считать и так.
     В неловком молчании  он  вытащил  из  жилетного  кармана  швейцарский
брегет. На внутренней крышке была дарственная надпись от  Кутузова.  Жаль,
но другого выхода не было.
     -- Возьми вместо платы,-- сказал Засядько хозяину.-- Да  принеси  еще
гуся вон тем,-- он кивнул на любопытствующих крестьян,-- а то  они  только
выращивают их, а сами не едят.
     -- Слушаюсь, ваше сиятельство! -- рявкнул хозяин, поспешно пряча часы
в карман.
     Засядько допил квас, поднялся. Раскрасневшийся Василь  последовал  за
ним, украдкой погрозив пальцем хозяину. Тот в  этот  момент  ставил  перед
изумленными мужиками блюдо с жареным гусем и чуть не уронил с испугу.  Бог
их поймет, этих господ. Гуляют!
     --  Как  же  теперь,  Александр  Дмитриевич?  --  спросил  на   дворе
обеспокоенный помощник.-- Нам еще ехать и ехать.  А  есть  надобно  каждый
день.
     -- Доберемся,-- ответил Засядько беспечно и, отыскав в  кармане  лист
бумаги, погрузился в дебри дифференциальных уравнений.

     Несмотря  на  глухое  противодействие   Васильева,   труды   Засядько
привлекли  общее  внимание  в  военной  коллегии.   Его   руководство   по
составлению и употреблению ракет  ходило  в  списках,  как  в  свое  время
суворовская "Наука побеждать". Александр I, которому имя Засядько говорило
много,  во  время  очередного   смотра   войск   произвел   полковника   в
генерал-майорский чин.
     Через год он был назначен дежурным генералом 2-й армии, что  пришлось
очень кстати, ибо можно было изучить на месте способы применения  ракет  в
боевой обстановке и, главное, подготовить командный состав и нижние чины к
предстоящему оснащению армии новым оружием.

     Будучи по делам в Одессе, он как-то в глубокой задумчивости шел вдоль
Приморского бульвара. День  был  утомительный,  пришлось  проделать  массу
работы, но все равно не мог позволить себе даже минуту отдыха.
     Погода была по-настоящему весенней: небо полностью очистилось от туч,
солнце было такое сияющее и радостное, что весь  мир,  казалось,  улыбался
ему в ответ.
     На  бульваре  было  много  гуляющих.  Чаще  всего  попадались  бонны,
сопровождающие пухлых румяных барчуков,  встречались  молоденькие  девицы,
которые обычно держались парами, гимназистки и выпускницы пансионов. К ним
присматривались уланы  из  расквартированной  неподалеку  части,  пытались
заговаривать, залихватски подкручивая нафабренные усы  и  браво  выпячивая
грудь. Вышли на бульвар и почтенные отцы семейств,  грелись  под  весенним
солнцем в своей ленивой важности.
     Засядько шел неторопливо. В редкие минуты отдыха он умел наслаждаться
красотой природы в противовес бездельникам, которые большую  часть  своего
времени проводят в праздности, никого и ничего не замечая.
     С моря дул легкий свежий ветерок, громко кричали чайки,  словно  тоже
были переполнены искрящейся радостью. Вдруг  Александр  почувствовал,  как
сердце его дрогнуло. Навстречу в сопровождении немолодых  женщин  шли  две
девушки. На них с удовольствием  заглядывались  даже  старики,  а  молодые
офицеры залихватски крутили усы, выпячивали  груди  и  старались  смотреть
соколами. Он еще не понял, что сл