Наконец все  было  готово  к  отплытию. Уже  и  бабы,  с  тепло  одетой
ребятней, собрались на покрытом галькой берегу.
     Никодим  с  Маркелом  покидали  скит последними. Они окинули прощальным
взором скит, горестно переглянулись: Эх, жаль предавать огню такое ухоженное
хозяйство, но  не оставлять же его христопродавцам! Запалили избы и скрылись
в лесной чаще...


     Дорога.

     Караван  плоскодонок,  подхваченный   весенним  половодьем,   несся  по
стремнине реки. Волны, разбиваясь  о  дощаные борта,  то и дело захлестывали
лодки,  орошали  беглецов ледяными  брызгами. Женщины и детвора от них зябко
ежились,  а  мужики  не  обращали внимания: они едва успевали  отталкиваться
шестами от покатых глыб, норовящих своими  мокрыми плешами  опрокинуть утлые
суденышки.
     Позади постепенно разрасталось жуткое зарево  с  клубами черного  дыма,
поднимавшегося высоко в небо. Оглядываясь, время от времени на него, суровые
скитники  смущенно сморкались, иные  не скрывали своих слез, а  бабы и вовсе
ревели   как  белуги:  великих  трудов   и  обильных  потов   стоило  общине
укорениться, обстроиться в этих диких местах.
     Поутру,  обгоняя  караван,  вдоль  берега пронеслась  белой  метелицей,
оглашая округу трубными криками,  стая  лебедей. Вслед ей  ринулся  холодный
ветер:  предвестник ненастья.  По воде побежала  кольчужная рябь.  Отражения
берегов покоробились, закачались. Вскоре зашептал частый, мелкий дождь. Река
потемнела,  нахмурилась.   Мохнатые  тучи,  слившись  в   сплошную   череду,
беспрерывно  сыпали  студеную влагу  на унылую пойму,  рассеченную  извивами
реки.  Временами  дождь,  словно  очнувшись,  начинал  хлестать  напропалую,
ниспадая колышущимися завесами.
     Все   промокли  и  замерзли.  Опасаясь  за  здоровье   ребятни,  Маркел
распорядился  причаливать  к  берегу  и  разбить  на  взгорке лагерь. Спешно
соорудили из  жердей шалаши,  покрыли  лапником и залегли в  них  в ожидании
лучшей погоды. Прошло два дня, а дождь все лил и лил.
     К вечеру третьего вода в реке стала прибывать особенно резко, на глазах
раздвигая  берега. Здешние  реки  в паводок  представляют собой  неукротимую
стихию  с бешенным,  не предсказуемым  норовом: вышедший из берегов поток  в
слепой  ярости  смывает  на своем  пути  все подряд,  громоздя  на излучинах
огромные  завалы, перекрывающие основному  стрежню прежнюю  дорогу.  Большой
воде  приходиться пробивать  новое русло прямо через  вековой лес,  оставляя
старому,  забитому   стволами  ложу  удел   тихой  и   мелководной  протоки,
зарастающей со временем.
     Лагерь  находился на мысу, окаймленном длинным извивом  реки и поросшим
сплоченными рядами лиственниц. Кроме них на мысу, вдоль берега росли береза,
рябина, шиповник. Казалось бы, здесь, на таком  лесистом возвышении ничто не
могло угрожать путникам.  Каково  же  было  их удивление, когда, проснувшись
утром,  обнаружили, что  находятся  на  острове, со  всех  сторон окруженные
водой: своенравная река  за ночь промыла перешеек излучины  и, укоротив свой
путь  к  морю  на пару  верст, отрезала  людей от  берега  новым полноводным
руслом.
     К счастью, дождь, медленно ослабевая, отшумел и удалился. Сквозь вороха
туч ударили  истомившиеся  в заточении лучистые столбы. Лес,  залитый желтым
светом, загорелся празднично, весело.
     Караван,  не мешкая,  покинул  "свежеиспеченный"  остров.  Замутившаяся
вода, грозно поблескивая золотистой  чешуей,  увлекла,  понесла дощанки мимо
вздрагивающих под напором воды  подтопленных  деревьев.  Искусство  кормчего
теперь состояло лишь в том, чтобы не сойти с основной струи.
     Беспрестанно собирая  притоки, река  раздавалась  вширь. Да и местность
изменилась.   Горы  расступились,   смягчились   их   очертания.   Появилась
возможность поднять паруса. Хлебнув попутного ветра, они повлекли  суденышки
на север, мимо  крупноствольных лесов, чередующихся разводьями унылых марей,
покрытых  пружинистыми  мхами,  куртинами  низкорослой  голубики  и  чахлыми
лиственницами.
     Сколь жалко выглядели эти  сутулые  деревца,  вступившие  в  схватку  с
безжизненной  заболоченной почвой: вершины засохшие, стволики хилые. Растут,
бедные,  заваливаясь  в  разные стороны, с трудом держась корнями  за мягкую
моховую  подушку.  Некоторые,  словно собираясь  купаться, вошли  в  воду  и
остановились.   Иные  уже   упали,   и  только  растопыренные  веером  корни
высовываются из воды, как руки тонущих.
     Встречались  и  обрывистые берега с льдистыми выходами вечной мерзлоты.
Кое-где огромные куски дерна лохмотьями свисали прямо в воду .
     Берега безлюдны.  Только однажды раскольники  увидели три коптящих небо
остроконечных берестяных чума  коренных  обитателей Прибайкалья  -  эвенков.
Чуткие глазастые собаки кочевников первыми  высыпали на  берег разношерстной
стаей и дружным  лаем подняли переполох  в стойбище. Из  чумов  вышли пестро
одетые  круглолицые эвенкийки и детвора. Увидев белоснежный  караван, они от
изумления застыли, будто припаянные морозом.
     Чтобы не заполучить лишних свидетелей, осторожные старообрядцы не стали
останавливаться.   На  ночевку  пристали  далеко  за  полночь   верст  через
семнадцать.
     Шел  двадцать  третий  день  сплава,  когда  в  речном  просвете  вновь
замаячили  острозубые гребни хребтов.  Люди  сразу  оживились:  из  дорожных
наставлений  схимника следовало,  что  скоро  сворачивать  вправо в  приток,
вливающийся  в  основное  русло  сквозь  узкое,  словно  прорубленное мечом,
ущелье.
     Все  сошлось. К  полудню следующего дня  подплыли к островерхому камню,
одиноко  торчащему посреди  реки. Сразу за  ним завернули вправо  и зашли  в
каменную теснину, начинающуюся "воротами" из громадных скал, похожих на лица
каменных  богатырей, грозно  и угрюмо взирающих на незваных гостей.  Саженей
через  семьсот  стены  теснины  расступились,  по  берегам появились косы  и
отмели, но вскоре межгорная долина, сжимаемая горами, вновь сузилась.
     Отсюда вверх по течению только на шестах можно было подниматься. Вот уж
где  попотеть   пришлось!  Мужиков   выручала   отработанная  слаженность  в
движениях:  все,  кто стоял  с  шестом, одновременно  и  как  можно  сильней
отталкивались  от  галечного  дна. Лодка рывком, под надсадный  крик  людей,
уходила  вперед  и  за  этот миг  мужикам  следовало  без  промедления вновь
перебросить шесты вперед, почти  под себя,  и опять  дружно, что  есть мочи,
отталкиваться.
     Утром  четвертого дня, с  начала  подъема, обогнули отвесный  отрог, за
которым речка  разделялась  на  два рукава. Неукоснительно  следуя  дорожным
наставлениям,  "флотилия"  дощанок  вошла  в  более  полноводный  рукав,   с
прозрачной, изумрудистого отлива, водой.
     По  берегу, вдоль  самой  кромки воды,  давя  пеструю  цветную  гальку,
навстречу  им  брел  медведь. Заметив караван,  подслеповатый зверь встал на
задние лапы и, приложив переднюю козырьком к глазам, пытался разобрать,  кто
же вторгся в его владения. Сослепу приняв лодки,  по- видимому,  за плывущие
коряги,  он  успокоился и продолжил  прерванное  занятие  - ворочать валуны,
слизывая с их  влажных боков  любимое лакомство -  личинки ручейника. Следом
показался  второй  косолапый.  Тоже  уставился  на  караван и  для острастки
заревел, объявляя: я, мол, тут хозяин.
     Дальше на отмели стояла,  нахохлившись и нацелив вниз  клюв, цапля. Она
подозрительно покосила желтым  глазом и  на  всякий случай  отлетела в глубь
заводи, обрамленной деревьями с городищем гнезд, по три-четыре на каждом.
     Лодки  меж  тем  упрямо  продвигались  к  громадам  пепельных  хребтов,
изрезанных лабиринтами ущелий. В  глубоких разломах и  нишах виднелись белые
отметины снега. Горная, неприступная страна! Все здесь было необычно.  Дико,
очень дико и голо кругом. На скалах выживали одни желто-серые лишайники.
     Там,  где русло  прорезало нагорье,  берега  вздымались  ввысь  на  сто
пятьдесят-двести  сажен и  были так  близки друг к другу,  что солнце в  эти
каменные теснины заглядывало лишь в полдень. В эти часы на  речных  бурунах,
высоко  подпрыгивая,  метались  слепящие блики.  Береговые стены  изрисованы
ломаными  слоями пород:  то  светлых,  то темно-желтых,  то  красных.  Перед
путниками как бы раскрывалась своеобразная летопись, запечатлевшая несчетное
число  лет  жизни на земле, но люди не  задумывались об этом и видели просто
теснину, через которую надо побыстрее пройти.
     Попав  в  столь  мрачное,  неприютное  царство,  они  даже  оробели  от
обступившего их холодного, неприступного величия.
     На каждой стоянке  шебутной Лешак бегал по ключам мыть в поисках знаков
золота  песок.  Но  ничего  путного в  пробах  не  находил: в  лучшем случае
выпадали один-два знака.
     Сжимаемая хребтами, река становилась все напористей и  бурунистее. Кипя
и пенясь, без устали мчала  она свои воды по каменистому ложу. Сила  течения
местами была  столь велика,  что сквозь шум  потока доносились  глухие удары
перекатываемых водой валунов.
     С утра шлось  полегче. К полудню же оживал дремавший  в верховьях речки
ветер, который,  разгоняясь  по  узкой  трубе  ущелья, в  союзе  с течением,
старался  повернуть лодки вспять. Вероятно, другие впали бы от  навалившихся
преград в отчаяние, но непреклонные старообрядцы, невзирая ни на что, упорно
продвигались вперед. Было в этих людях  нечто превосходящее  силу мускулов -
это сила  ДУХА,  позволяющая совершать  невозможное. Разом,  наваливаясь  на
шесты, они рывками, толкали  лодки вперед. Соленый пот заливал глаза, рубахи
липли к спинам, а груженные дощанки вершок за вершком ползли к цели.
     В  местах,  где течение было особенно стремительным, за шесты брались и
бабы. Ловко орудовала им даже супружница Кирилла - толстушка Марфа. Несмотря
на солидный вес и неповоротливость, она не  уступала иным мужикам. Когда все
изнемогали от усталости, делали остановки для отдыха.
     На одном  из  порогов  лодку с Никодимом  развернуло  поперек русла  и,
подхваченную мощным течением, разбило о  скалистый прижим. Слава Богу, никто
не утоп. Однако водой унесло немало полезной утвари. Больше всего расстроила
утрата двух топоров и пилы.
     Чем  выше  поднимались, тем  строптивее, норовистее  становилась речка.
Вскоре  она  превратилась  в череду  водопадов.  Упругие, лоснящиеся потоки,
низвергаясь со  ступенчатых уступов,  ударялись о  скальное дно и  иступлено
бушевали  в  выбитых за  многие века каменных котлах, сотрясая  своим  ревом
округу.
     Над  всем  этим  многоголосием  висело  белесое  облако  водяной  пыли,
орошавшее скалистые склоны  гор.  Путникам повезло. Выпал как раз тот редкий
час,  когда  солнце  заглянуло в  теснину  и  над каждым водопадом  зажглась
лучезарная радуга - ворота в сказочный, но недоступный мир, из которого то и
дело  выпрыгивали  хариусы,  с  цветистыми,  словно  отражения  этих  радуг,
спинными плавниками. А вокруг со всех сторон отвесные стены, контуры которых
теряются во влажной дымке. Сверху беззвучно ниспадают бело искристым бисером
водопадики.
     - Неужели все, дальше не пройти?!
     Братия пригорюнилась. Дергаясь, подползла последняя, восьмая,  лодка, с
Маркелом. Осмотревшись, он, стараясь пересилить шум воды, прокричал:
     - Будем искать волок. Я и Колода  пойдем вон к той расщелине, а Никодим
с Тихоном переплывайте речку и осмотрите противоположный берег. Потом решим,
где сподручней обходить. Остальным пока отдыхать.
     Разведчики  вернулись  только  к  вечеру.  По правому  берегу,  который
обследовали Никодим с Тихоном, обход оказался  неудобным - расщелины слишком
крутые.  Решили  пробиваться  волоком  по левому. Из  стволов, застрявших во
время паводков  на береговых уступах, изготовили катки.  К  днищам лодок для
большей сохранности  подвязали полозья  -  обтесанные плахи. Подъем начали с
утра.
     Чтобы выбраться на пологий волок,  пришлось часов семь затягивать лодки
в верховья ключа,  а потом уже покатили их по каменному  плато  до обширного
снежника,  образовавшегося в котловине между скальными грядами. Одна скала в
этой гряде напоминала циклопическую голову  плосколицего идола. Он уставился
на людей, кривя рот в злорадной ухмылке.
     На макушке скалы стояли грациозные бараны-крутороги. Залюбовавшись ими,
путники  невольно остановились. Табунок насторожился и бросился вниз.  Самый
лихой  баран, забежав на наледь,  покрывавшую одну из "щек" идола, вдруг сел
на  круп и  лихо  покатился в  низ. Люди  были  уверены,  что  он непременно
разобьется о  камни у подножья наледи, но  в самый последний момент животное
ловко вскочило на  ноги  и, оказавшись уже впереди всех,  как  ни в  чем  не
бывало скрылось за грядой.
     От  оледеневшего  снега,  годами  копившегося и прессовавшегося  здесь,
веяло  холодом  и  сыростью.  Люди  из лета  как  бы  попали  в  зиму.  Зато
плоскодонки скользили  по природному  "катку",  длинным языком сползавшему к
берегу в двух верстах от водопадного места, как по маслу.
     Речка приняла  их  приветливо, кипучая толчея  волн  здесь угомонилась.
Лешак,  не мешкая, промыл в  лотке песок. В шлихе собралось около семидесяти
крупных  зерен пластинчатой  формы. Сгрудившись в  головку,  они,  как  угли
угасающего костра, испускали тускло-желтый свет. Глаза старателя лихорадочно
заблестели. А когда он нашел  среди гальки  угловатый  самородок  размером с
картофелину,  то  он  и  вовсе  в  раж  вошел:  принялся плясать,  подняв  в
невообразимом восторге руки, запрокинув голову и вопя на все ущелье. Наконец
Лешак угомонился и, шмыгая мясистым носом, объявил:
     -  Благодарствую братушки, что уговор соблюли. Я здесь  останусь. Место
баское. Не на один сезон хватит. Вам же желаю обрести то, чего ищете!
     - Ну что ж, вольному  - воля, а спасенному -  рай. -  Дивясь, и в то же
время тайно радуясь, ответствовал  Маркел. - Может, еще и  свидимся когда...
Отдели ему, Марфа, снеди без обиды.
     На  следующий  день  на шестах  отмахали сразу  четырнадцать  верст. Но
радость была  недолгой:  речка вошла  в очередной горный узел.  Горы! Кругом
горы!  И справа и  слева горы, горы, горы, вершины которых теряются в клубах
тумана.   По  мрачным  склонам  угрожающе  торчат  зубья  скал.  С  неровных
каменистых  уступов  низвергаются  жемчужными ступенями  ручьи. А  в  тесном
ущелье мчит, беснуется обезумевший поток,  супротив которого медленно ползут
лодки.
     Вскоре  речку   перегородили  пороги:  гряды   базальтовых  "сундуков",
выставивших  из воды мокрые,  отполированные крышки. Чистая,  студеная  вода
неслась между них так быстро, словно торопилась согреться.
     Мужики, одолевшие уже столько препятствий, зароптали:
     - Может, тот схимник со злым умыслом нас сюда спровадил?
     - Да и Лешак, похоже, неспроста отстал!
     Уловив перемену в настрое общины, Маркел воскликнул:
     - Терпите, братцы, Господь  нас испытует.  Не гневайте нашего Владыку и
Благодетеля.  Будем  веровать в  Его милость.  Прежде  здесь люди проходили?
Проходили. Так неужто мы не сдюжим, отступимся? Мы ведь почти у цели!
     Уверенность наставника благотворно подействовала на путников. Все сразу
приободрились, усталые лица посветлели, в глазах вновь загорелась надежда.
     На  шестах  по  порогам  подниматься немыслимо. Поэтому  потянули лодки
по-бурлацки, на веревках, привязанных к носу и корме. Бородачей выручало то,
что речка за лето обмелела, и вдоль одного из берегов всегда можно было идти
вброд. Но  продвигались медленно, так  как  приходилось то и дело  проводить
лодки меж камней, одолевая мощные сливы.



     Скит "Кедровая падь".


     Наконец  на третий день бичевания* речка неожиданно круто повернула,  и
истерзанные   путники   увидели   перед  собой  обширную  лесистую  впадину,
защищенную с  севера  и  юга  мощными  острозубыми  хребтами. Более высокий,
северный,  венчался цепью  снежных шапок,  вокруг  которых разбрелись  отары
кучерявых облаков. Над самой же падью небо было чистое, нежно-синее.
     Их  норовистая речка, берущая начало с  ледника  на дальнем,  невидимом
отсюда  стыке  хребтов,  сбегая  по  уступам  предгорий,  здесь  во  впадине
успокаивалась  и  дальше пошли по ней  на шестах  играючи. Не  заметили, как
отмахали  несколько  верст.  Перед  двугорбым холмом спохватились  и зашли в
длинную заводь, окаймленную на всем протяжении полосой белого песка.  С него
нехотя взлетел жирный, лоснящийся глухарь, клевавший мелкие камушки.
     На  светлом,  как  русская горница,  склоне  холма,  покрытом  могучими
кедрами, подступавшими прямо к широкой  речной  косе, было покойно  и уютно.
Вокруг разлита такая вселенская тишина, что  у  изнуренных путников невольно
возникло  ощущение, будто  мир сотворен  здесь  только что,  перед  самым их
появлением.
     -  Братушки,  лепота-то какая! Прямо земля обетованная,  -  восторженно
выдохнул Глеб. - Сдается мне, что это та  самая  впадина, о которой сказывал
схимник!
     - По всему выходит, что так оно и есть. Передохнем, а там обсудим,  как
далее быть, - распорядился Маркел, вынимая топор, заткнутый за пояс.
     Надорванная небывало тяжелым переходом, братия с нескрываемой  радостью
повалилась на теплый, крупнозернистый песок. Женщины принялись кто разжигать
огонь, кто готовить стряпню  из остатков ржаной  муки  и проса.  А  детвора,
истомившаяся  в тесных лодках, натаскав  кучу хвороста для костра, пустилась
играть в догонялки.
     Самые нетерпеливые мужики, не мешкая, отправились обследовать окрестные
леса. Места им  открылись богатые. Изумляло обилие следов  и  помета  дикого
зверя. Как выразился охотник Игнат:
     - Дичи тута - что мошкары!
     - Всех пород звери есть - не оголодаем! - согласился Кирилл.
     С деревьев  то и  дело слетали стаи непуганной дичи: спесивые тетерева,
грузные глухари, бестолковые рябчики. Тараня кусты, шумно разбегались олени.
Спасаясь от их копыт, из травы стремительно выпархивали куропатки. По ветвям
кедров сновали жизнерадостные белки. Время от времени порывы верхового ветра
срывали   увесистые,   смолистые  шишки.  Они   глухо  шлепались   о  землю,
расцвеченную солнечными  пятнами. Ноги мягко пружинили  на толстом ковре  из
хвои. За холмом, в низинке, на  прогалинах, окруженных елями, взор  радовали
заросли   голубики,   усыпанной  матово-синими  ягодами,   красные   россыпи
поспевающей клюквы, брусники.
     Понимая,  что искомый  скит  где-то  поблизости,  очарованный не  менее
других, Маркел обратился к Никодиму:
     - Каково благолепие!  Здесь бы и обосноваться, да своих братьев сначала
найти надобно.
     Несколько растерявшийся Никодим напрягся, помрачнел. Собираясь с духом,
он тяжело вздыхал, мял пальцами пучок кедровой хвои.
     -  Не  гневайся  Маркел. Взял  я  на  себя грех, утаил, по  уговору  со
схимником,  что  община  та  поголовно  вымерла... С  ярмарки  к ним  холеру
занесли, а тут, как на грех - пурга. Люди, в пещерах безвылазно сидемши, так
и перемерли один за другим. Только монаха того Бог и уберег: он в ту пору на
месячное  моление  удалялся, а когда вернулся,  узрел ужасную картину. Ладно
сообразил  - сразу утек... Обители их вон на той горе были, - Никодим указал
рукой на  каменистую плешину, видневшуюся на склоне северного хребта верстах
в шести-семи.  На ней легко можно было различить ряд  черных  точек, - Это и
есть  их  пещерный скит. Впадина велика и зело скрыта, а пещеры, сам видишь,
далеко, не  опасны.  Только ходить нам туда не след  - потому как  зараза та
шибко живуча.
     В этот момент с небес полились торжественные, трубные, берущие за самое
сердце звуки. Они заполнили собой  все пространство. Собеседники запрокинули
головы и увидели журавлиный клин.
     - Всевидящий Господь благословляет! - взволнованно произнес Маркел.

     Собравшись у  костра, братия, с надеждой глядя на  наставника,  взахлеб
восхваляла прелести и достоинства Кедрового урочища.
     - Краше и ск