Камиль Зиганшин
   Скитник

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Камиль Ф. Зиганшин, 1992-2004
     Email: kamil@ziganshin.ru
     WWW: www.ziganshin.ru
     Date: 13 Jan 2004
---------------------------------------------------------------

Камиль Зиганшин. Скитник



    Автор: Зиганшин Камиль,
    450092 г. Уфа, а\я 232
    тел.(3472) 51-05-05, 74-33-11.
    E-mail kamil@ziganshin.ru



СКИТНИК


     РАСКОЛ  и  РАСКОЛЬНИКИ, -- всякое слово  о  них  вызывает  неподдельный
интерес,  поскольку  для  нас россиян  это потрясающий пример  многовековой,
необоримой преданности исповедуемым идеалам.


ИСТОРИЯ ВАРЛААМА

     Потомок старинного княжеского рода  Василий  Шмурьев с малых лет жил  в
захолустном поместье близ Твери. Родители, измученные бесконечными болезнями
своего последыша, отправили  его  туда к престарелой  одинокой  тетке, когда
сыну не было еще и двух лет...
     Тихая размеренная жизнь в деревенском  имении способствовала не  только
укреплению здоровья,  но и развитию в  ребенке самых  добродетельных свойств
характера  и   устремлений  души.  Да  и  сама  тетушка,  глубоко  верующая,
просвещенная женщина, всячески поддерживала в племяннике первородную чистоту
и ласку ко всему живому.
     Огражденный от  пороков  своего  сословия, Васятка вырос одним  из  тех
редких и  немного  странных людей, у  которых напрочь  отсутствуют не только
самолюбие, но  и  проявления обиды  и  ненависти: его  смиренная душа  нежно
любила всех и каждому желала добра.
     Вернувшись  в  1816  году по настоянию  отца  в столицу, повзрослевший,
обладатель  густой русой шевелюры  и бархатного  пушка над пунцовыми  губами
поступил на службу, которая оказалась совсем не по нутру его вольной, чистой
душе. Отец, пытаясь привить сыну великосветские манеры, постоянно брал его с
собой на  рауты и балы.  Роскошь и блеск, царившие там, поначалу ошеломили и
восхитили юношу.  Но мало-помалу у Василия  открывались  глаза.  За  внешним
лоском и  довольством  аристократического  общества,  все  еще  смаковавшего
триумфальную   победу   над  Наполеоном,  он   стал  примечать  хитрословие,
чванливость, притворство, блуд и мотовство.
     Это поколебало, а вскоре и  вовсе разрушило  его наивную веру  в особое
предназначение  своего  сословия. Будучи  неприхотливым и  в высшей  степени
набожным человеком, он легко отказался от дарованных знатным  происхождением
благ, принял постриг и с новым именем - Варлаам  - удалился в монастырь. Сей
решительный шаг определил всю его дальнейшую судьбу.
     Изучая православие  по  старинным  текстам,  коих  в  хранилище  святой
обители было великое множество, он  был умиротворен спокойной  и благочинной
жизнью в монастыре.  Ладил с игуменом* и братией, но оказалось, что и здесь,
средь божьих служителей, обитали  все те  же, только более  умело утаиваемые
пороки  и завуалированная  борьба  за власть. У Варлаама подспудно вызревало
решение удалиться от этой суеты,  пожить в уединении. И спустя год, испросив
благословения настоятеля, он покинул пределы монастыря, отправившись в места
дикие, малолюдные.
     В первые дни страннической жизни юношу особенно поражало то, что в лесу
даже ломоть черствого хлеба  стал несравненно  вкуснее  и аппетитнее: запахи
цветов,  щебет  птиц, горьковатый  дым  костра - эти бесхитростные  приправы
необычайно  скрашивали скудные  трапезы.  Под вольным  небом, среди лесистых
холмов и чистых речушек, Варлаам стал ощущать себя частицей окружавшего  его
мира. Это  с каждым днем  крепнущее чувство слитности  с ним доставляло душе
странника особую усладу.
     Отдыхая как-то под могучей, пронизанной солнечным дождем медноствольной
сосной, Варлаам рассеянно поднял шишку, лежавшую на рыжей попоне из старой и
плотной хвои. Из нее на ладонь выпало небольшое семя. Разглядывая его, юноша
невольно подумал: "Экая крохотулька, а какой исполин из нее вырастает! Сколь
же велика творящая  сила Господня, таящаяся  в  семени, ежели она дает жизнь
такому богатырю?! "
     В дальнейшем, размышляя о гармонии  и  благодати, царящих в  окружающем
его  мире,  Варлаам  пришел  к  убеждению, что  именно  в  главном  творении
Создателя  - Природе-матушке и есть вечный источник жизни для всего сущего и
именно через нее, через Природу, Создатель одухотворяет человека, пробуждает
и развивает в его душе любовь и доброту.





     Варлаамовская обитель

     В  поисках  пристанища  по  сердцу скиталец  добрался до кондовых лесов
Ветлужского края,  в  которых  издавна селились раскольники, люди цельные  и
непокорные. Первые из них пришли сюда,  спасаясь от антихристовых "Никоновых
новин" , еще в семнадцатом веке, вскоре после раскола.
     Варлааму сразу приглянулись суровые  старообрядцы усердием  к  труду  и
почитанием  древнерусского  православия.  Каждый  день,  кроме  двунадесятых
праздников*, в  их  поселении с  утра до ночи кипела работа.  Пряли  шерсть,
ткали   холсты  и   даже  сукно;  тонко  шили  золотом,  переписывали  книги
старозаветного содержания; искусно писали иконы. Все поступало  в общину, на
себя работать никто и  не  мыслил. Перед началом любого дела и по завершении
его усердно молились, благодарили Создателя за щедрую милость.
     От веры  не  отступали ни  на шаг.  Не признавали здесь ни  государевых
ревизий, ни податей  и никаких иных повинностей. Про себя  они говорили: "Мы
хранители истинного православия, мы не в воле царя-антихриста".
     Глядя на строгое соблюдение  общинно-жительного  устава, писанного  еще
Сергием Радонежским, лад в семьях,  почитание старших, Варлаам уверовал, что
там,  где  следуют первородному  православию,  где царит дух добросердечия и
братской взаимовыручки, цветет и дышит земля русская.
     Решив  обосноваться  поблизости,   юноша  нашел  тесное,  но   надежное
пристанище  в  чреве   дупла   почтенной  сосны,   росшей   в   версте**  от
староверческого  скита.  Землю  возле  нее густо перевили  мускулистые плети
корней, а сам ствол был столь мощным и объемным, что дупло, образовавшееся у
комля, казалось пещерой.
     Обустроив временный приют, Варлаам принялся потихоньку  валить  лес для
своей первой  хижины. Добела шкурил  стволы, рубил венцы. Умения и  сноровки
ему, конечно, недоставало, но он возмещал их упорством и старанием. Кровяные
мозоли на руках постепенно сошли, кожа  загрубела. К Рождеству Богородицы***
он перебрался  в светлостенное  жилище, напитанное густым  смоляным духом  и
солнцем.
     Пышнобородые поселенцы  поначалу не допускали  в  свою общину незваного
пришельца ибо ко всякой  новизне и перемене были недоверчивы. Иначе и нельзя
-  попробуй-ка   более  четырех   столетий  хранить  устои   веры  попранной
нехристями.   Но   со  временем  молодой   пустынник  своим  благочестием  и
прилежанием к труду смягчил их настороженность и даже некоторых расположил к
себе.
     Удаление  от  мира  и его греховной суеты,  физический  труд,  молитвы,
земные  поклоны  до изнурения,  строгий  пост, чтение  книг старого  письма,
беседы  с  праведниками  общины мало-помалу  открывали перед  Варлаамом  всю
глубину и гуманность почитаемой этими людьми веры.
     Изучая  рукописную  книгу   "Травознаи  древней   Руси",  он   познавал
божественные  силы, скрытые в былинках,  овладевал искусством  варить из них
зелья  от  разных  хворей.  Любовь  ко всему  живому,  пытливый ум и  зрячая
наблюдательность Варлаама, исподволь развивали в нем дар целительства.
     Читал Варлаам вечерами  при свете лучины, после любимого чая из листьев
и  ягод сушеной земляники.  Поскольку лучины  сильно  коптили,  и от их дыма
горчило в горле, да к  тому же  они  быстро сгорали, и их  часто приходилось
менять,  он   придумал   масляный  светильник:  вставил  в  плошку  губчатую
сердцевину камыша.  Она, впитав масло, горела долго чистым, ровным, без чада
пламенем.
     Участливые, не по  летам  разумные, благочестивые проповеди, внимание и
обходительность к  убогим, влекли к нему  страждущих. Плату  за  труды  свои
Варлаам  не  брал, а  ежели  кто  настаивал  на вознаграждении,  тех  корил:
"Христос завещал: "Даром получили, даром давайте".
     Первые годы  хижина  Варлаама  стояла  одиноко, но  по  мере  того  как
множилось число исцеленных и через них ширилась в округе молва о даровитости
новопоселенца,   рядом  появились  сначала   землянки,  а  затем   и   более
основательные жилища.
     Однако, со временем целителя стало тяготить шумное  окружение. Стремясь
к строжайшему монашеству и пустынножитию, он перебрался в глубь тайги версты
за четыре  от выросшего вокруг его первой обители селения, уже получившего в
народе к тому времени имя Варлаамовка.
     Новое пристанище располагалось  в пихтаче, в подковообразном  ложке под
защитой   громады  серо-бурой   скалы.   Из  под  нее,   вскипая   песчаными
султанчиками, бил жизнерадостный ключ. Убегая по  ложку, он  крепчал, шумел,
сердился крохотными водопадиками и замирал на малюсеньких плесах. Вода в нем
была студеной и очень вкусной.
     Прямо  возле  своей  пустыни  Варлаам соорудил часовенку во  имя  особо
почитаемой им Семистрельной Божьей Матери.
     Шли  годы. С  неослабной  теплотой и душевным рвением отшельник помогал
всем  страждущим, кто приходил к нему за  помощью, словом и делом. Никто  не
знал отказа, для каждого, по мере сил он старался  сотворить добро. Тихими и
кроткими  словами врачевал  самые загрубелые и ожесточенные сердца; примирял
враждующих.
     Послушать  его  просветляющие   проповеди  или   излечиться  от  недуга
по-прежнему приходило множество страждущих и немощных, но теперь из почтения
к пустыннику,  ревнителю  древнего  благочестия, рядом никто не  осмеливался
селиться.
     Осенью 1863  года,  когда  Варлааму  перевалило  за  шестьдесят, воздал
Творец преданному  человеку  - даровал сироту: привел прямо к порогу обители
мальчонку лет  десяти-одинадцати,  покрытого сермяжными* лохмотьями, и  даже
креста нательного не имевшего. Стоял он сизый от  холода,  переступая босыми
ногами на прихваченной  инеем листве, и смотрел на Варлаама взглядом зрелого
человека, познавшего всю горькую изнанку жизни. Но тяжесть пережитых невзгод
не придавила его, не сделала  униженно-заискивающим или недоверчиво-злобным.
Напротив, малец выделялся самостоятельностью:  кормился  не  подаяниями, как
большинство бродяжек, а промыслом. Копал  съедобные коренья, собирал орехи и
ягоды, умело ставил силки, плетенкой ловил рыбу.
     Варлаам,  понимая, что житие  его на  земле  клонится к закату,  в этом
стойком, немытом создании узрел того, кто способен будет перенять  и понести
накопленные им знания, опыт далее и принял отрока как родимое чадо. Да они и
схожи были. Оба сухопарые, высокие, с серыми  глазами на узких,  благородных
лицах, окаймленных волнистыми прядями волос.
     Любознательному подростку, нареченному Никодимом,  учиться понравилось.
Он  с  легкостью осваивал  не  только  грамоту, но  и Божественное  писание.
Успешно  постигал  основы  строго  соблюдаемого в этих краях  первоисточного
православия. Всего за три года  изучил Часослов, Катехизис, Октоих. Наизусть
читал псалмы из Псалтыря, до никоновой поры писанного. Книги старославянские
возлюбил. Особенно "Житие" и "Книгу бесед" протопопа Аввакума. Наряду с этим
усердно  вникал в азы врачевания.  Запоминал, как готовятся и  употребляются
настои, отвары; что из них применять внутрь, что наружно.
     - Молодец, сынок! -  часто хвалил, поглаживая воспитанника по голове за
понятливость и прилежание, Варлаам. В такие минуты счастливая улыбка озаряла
строгое лицо старца.
     "-Как  непостижимо  велик мир  отмеченного Богом человека! Он  и  время
употребляет  по-иному.  Там, где простой смертный его бездарно теряет, такой
без пользы для души и  ума  не проведет ни минуты, - думал  он, наблюдая  за
переменами в Никодиме. - Сколько в этом малом добра, разума, трудолюбия, как
он созвучен природе и вере нашей".
     Как-то, гуляя  по лесу, парнишка услышал треск повалившейся от старости
ели. Падая, та надломила ствол росшей рядом осины.
     - Больно, больно! - донеслось до Никодимки.
     Он кинулся на помощь, но ни под деревом, ни возле, никого не обнаружил.
Перепуганный  мальчонка  рассказал  о  странном  крике  Варлааму.   Выслушав
воспитанника, тот несказанно обрадовался:
     -  Запомни: мертвого  на земле ничего нет.  Все вокруг  живое. Коли  ты
услышал боль дерева, стало быть, дан тебе дар чувствовать чужое страдание...
Думаю, из тебя хороший целитель выйдет.


     Ветлужский монастырь

     Однажды,  тихим июньским вечером, у хижины  отшельника остановились две
ладно  сработанные  повозки.  В  сумерках  было  слышно,   как  пофыркивают,
отмахиваются от  назойливых  комаров лошади.  К вышедшему на  порог  хозяину
обители  приблизился,  на ходу  снимая  шапку, крепыш  лет  восемнадцати,  с
умными,  проницательными глазами. Назвался Маркелом. Сопровождавшие его двое
мужиков тоже сняли ермолки и учтиво поклонились старцу.
     Выяснилось, что путники  прибыли  к Варлааму с  милостивой  просьбой от
преподобного* Константина - всеми почитаемого в округе настоятеля потаенного
староверческого  монастыря,  расположенного  неподалеку  от  устья  Ветлуги,
отправиться к  нему по срочному делу, непременно захватив лекарские снадобья
и принадлежности.
     Выехали  чуть  рассвело,  под  шепот начавшегося мелкого  и  въедливого
дождика.  Погрустневшие деревья  понуро  склонили  тяжелые  от  влаги ветви.
Колеса  вязли  во  мхах, покрытых упругими  плетями  брусники,  но  сильные,
откормленные лошади тянули ровно, без надсады. А когда съезжали с увалов, то
и вовсе бежали резво.
     Варлаам с одобрением отметил, что возницы  ни  разу не хлестали  коней,
хотя у каждого на руке висела сыромятная плетка.  Понятливые  животные и без
принуждения старались вовсю.
     На  пологой   хребтине  дорогу  путникам  как-то  пересекли  лоси.  Они
остановились, повернув головы в сторону обоза. Слабые зрением, сохатые долго
водили  головами, всматривались  в нечеткие  силуэты и, разглядев  наконец в
пелене  дождя  людей,  пустились  наутек.  Надо  заметить,  что  лоси  бегут
иноходью, и так быстро, что догнать их в лесу никому не под силу.
     Довольно часто поднимали  с ягодников дичь: то тетеревов,  то глухарей.
Шумно ударяя крыльями, они отлетали поглубже в чащу и, рассевшись на ветвях,
покачивались, сторожко озираясь.
     На четвертый день, когда  на смену мрачноватым елям появились бронзовые
сосны,  наметилась  перемена и  в  погоде.  Тучи,  обнажая  прозрачную синь,
отползли  к горизонту.  Путники  подъезжали к монастырю. В версте от него их
облаяла** косуля.
     - Чего это она бранится? - удивился Никодим.
     -  Знамо  дело,  шумим  сильно,  вот  и намекает: потише, мол,  надо  в
лесу-то, - пояснил старец.
     Располагался  монастырь в  глухолесье,  в удалении от  рек  и дорог. За
стенами  из дикого камня блестели свежо  умытые купола церкви, возвышающейся
над всеми остальными постройками.
     Постучали в, сколоченные из толстых лиственных плах,  ворота.  В  ответ
предупреждающе  залаяли собаки,  послышалось  ржание коней.  Через некоторое
время глухой голос спросил:
     - Кого Господь дарует?
     - Молви настоятелю: старец Варлаам прибыл.
     Ворота  отворились.  Просторный  двор  покрывала  мягкая  трава-мурава.
Обнюхав чужаков, собаки, чуть покрутившись,  зевнули  и  забрались в конуру.
Из-за неплотно прикрытой двери церкви неслось красивое пение.
     Остановились у крыльца под березами  возле  отдельно стоящего строения,
соединенного  с  другими  крытыми  переходами.  Крестясь,  отвесили  входные
поклоны.  Поджидавший  их  монах  провел  Варлаама  в келью.  Войдя,  старец
остановился,  вновь  перекрестился три  раза  в  передний  угол,  где стояла
деревянная божница с образами, затем прошел дальше.
     На  кровати  полулежал, полусидел прикрытый огромным медвежьим тулупом,
остроносый,  изможденный  человек   с  бледным  лицом,  в  серой  рубахе   с
расстегнутым, под далеко выпирающим  кадыком,  воротом. Из-под густых бровей
смотрели ввалившиеся  глаза.  Оправив  черную,  с легкой проседью бороду, он
оглядел вошедшего цепким, все понимающим взглядом и тихо произнес:
     - Прости,  отец,  что  не  могу  приветствовать  тебя должным  образом.
Спасибо,  уважил мою просьбу...  Молва  докатилась, что  ты  обладаешь даром
чудотворения. Покорно прошу, помоги, Христа ради, и мне от хвори избавиться.
С весны занедужил. В ногах ломота замучила, да бессонье одолело, а  теперь и
вовсе сил лишился.
     Варлаам, омывши руки и лицо, не торопясь, осмотрел настоятеля.
     - Это вовсе и не хворь у вас  - недруги порчу наслали. Вот снимем ее, и
силы вернутся,  -  заключил Варлаам и попросил монахов оставить их на едине.
Несколько  часов он провел  в  келье  настоятеля и  вышел  оттуда  настолько
обессиленный, что чуть стоял на ногах.
     И - диво  дивное! - на радость всем игумен  со следующего  дня пошел на
поправку.
     Надо  заметить,  что  преподобный  Константин,   выходец  из  именитого
княжеского рода Смоленской  губернии,  был весьма почитаем  в  раскольничьей
среде, и  уже  много лет являлся настоятелем монастыря, славившегося  особым
усердием к древнему православию. Знать  не хотели здесь  ни новой церкви, ни
ее архиереев.
     В  стародавние  времена, когда после очередного  царского  указа "скиты
порешить, старообрядцев в новую  веру  крестить", государевы слуги принялись
силой  брать  непокорных  священнослужителей, не желавших признавать  власть
государя-антихриста над церковью и, заковав в кандалы, держать их в земляных
ямах до покаяния, предки князя, не жалея  средств,  скупали древние святыни,
драгоценные рукописи и церковную утварь старой Руси,  спасая эти реликвии от
поругания. Бог к ним был милостив. Сумели они  с  верными людьми переправить
собранные  сокровища  в  сей  глухой  монастырь и  укрыть  их  в недрах  его
хранилищ.
     Выздоравливающего настоятеля Варлаам после простой снеди, принимаемой в
общей  трапезной,  стал  выводить гулять.  Беззаветная  преданность  идеалам
старозаветного православия и глубокие познания в нем быстро  расположили  их
друг к другу.
     Погуляв по монастырскому  двору, они, как  правило, уединялись  в тихом
закутке,  в тенистой  прохладе берез и подолгу  обсуждали,  толковали  книги
священного  писания,  сочинения  отцов  православия,  патерики*  и  предания
старорусские. Особенно дотошно  разбирали  "Златоструи", "Пролог". Услаждали
души нескончаемыми беседами о наболевшем.
     Во  время  одной  из таких  прогулок разразилась  гроза. К  ним  тут же
подбежал  Никодим:  принес  рогожу,  чтобы  укрыть от  дождя. Под ее защитой
собеседники перебрались в келью настоятеля.
     -  Почтительный у тебя ученик! -  благосклонно заметил игумен.  -  А то
знамо, каковы теперь молодые! Истинную веру покинули. Бороды побрили, заветы
отцовы да дедовы забыли.
     - Да что бороды ... Не в том ересь. Зелье проклятое курить чуть не  все
принялись. И что ужасно - за достоинство сей грех выставляют! Срамота!
     - Сам-то табак  такая  же божья травка, как и  всякая другая, а вот то,
для чего ее  используют  антихристы, - это точно, от  диавола. И пыхают ведь
дымом из уст яко диавол.
     -  Вестимо уж, своеволие и непослушание на Руси от Никона пошло! С  той
поры народ наш больно  слабостям подвержен стал. О будущем не мыслит, страха
не  ведает. Что есть -  враз пропьет, али в кости проиграет. Иной даже детям
своим крошки не  оставит. Трудиться своей  волей разлюбил. Все из-под палки.
Завистливые  и  вороватые  народились.  Ушли  от  истинного  православия,  и
раскололось,  растлило  наше  племя!  Встарь  на Руси-то  не  ведали  такого
воровства да пьянства, - с болью продолжил настоятель.
     - А коснись нас, беспоповцев, - живем мы в мире со всеми, зла никому не
делаем. Оне сам