зместили  военных.  Изгнанные монахи  разбрелись  по  окрестным  деревням.
Григорий с одним из  иноков поплыли на лодке на север, в глухомань, подальше
от мест, пораженных революционной заразой.
     Путешествие по реке не было утомительным, и  даже нравилось профессору,
но  однажды, наскочив на валун, их  посудина  опрокинулась. Быстрое  в  этом
месте   течение  подхватило  Григория  и  вынесло   на  поросшее   тальником
мелководье.  Выбравшись из воды, он долго искал в прибрежных зарослях своего
спутника,  но  безуспешно.  Тот  видимо,  не  умея  плавать,  скорее  всего,
захлебнулся сразу и вода уволокла его далеко вниз.
     Проблуждав  по  горам дня  три,  изголодавшийся профессор  наткнулся на
стоянку  эвенков. Инородцы покормили  его, оставили  ночевать. Совершенно не
приспособленный для жизни в тайге ученый, чтобы не сгинуть, так и прибился к
ним.
     Быстро  освоив несложный язык лесных бродяг, он  узнал,  что  дальше на
севере имеется немало потаенных скитов старообрядцев, и по весне двинулся на
их поиски.  Но, когда  наконец  добрался  сюда,  то  увидел  ту же  страшную
картину, что и Корней.
     А остался он здесь, чтобы  исполнить  христианский долг - предать земле
умерших единоверцев. Переходя из скита в скит, Григорий хоронил  их останки.
Однажды  вечером дверь в  избу,  где он ночевал, тихонько приотворилась  и в
образовавшуюся щель просунулась патлатая голова. Григорий молча смотрел, что
будет дальше.  А голова с ходу предложила: "Давайте вместе жить. Со  мной не
пропадете". - И положил на стол двух рябчиков.
     "Господи, откуда  ж такой  объявился,"  -  подумал профессор,  а  вслух
сказал:
     -  Ну что ж,  я  согласен.  Давай знакомиться.  Меня зовут Григорием. Я
здесь живу, а ты где?
     - Нет, дядя,  это  я здесь живу. А вы пришлый. Я за вами  давно смотрю.
Поначалу боялась,  думала, тоже грабить  будете. Но когда  вы стали хоронить
наших, поняла - вы не такой, вы хороший.
     - Так ты девчонка, что ли?
     - Конечно. Ефимия я или, если хотите, Ефимка.
     По  Божьей милости, вместе так и живут: профессор и чудом выжившая юная
дева.

     - Скверно нынче  в России, - сетовал  профессор, - смута после заговора
антихристов великая, бесчинье небывалое. Поначалу я тешил себя надеждой, что
революция прояснит умы, но, вместо этого,  заводимые новшества и вовсе разум
помутили. Дошли до братоубийства. Дети супротив отца с матерью пошли. Полное
светопреставление! Наваждение какое-то!
     Узнав, что Корней из по  сей день здравствующего  Варлаамовского скита,
Григорий просиял:
     - Слыхал про ваш благочестивый скит от эвенков, и про тебя от них знаю.
Крепко схоронились вы - никто не ведает дороги в ваше прибежище.

     Продолжать поиски жилых  скитов более  не имело  смысла: если двигаться
дальше на юг, то там уже начинаются Советы.
     Григорий предложил попытаться  поискать  на востоке, но Корней уже знал
от эвенков,  что скитов  там  нет  вообще. Решили возвращаться  во  Впадину.
Утешением  было  то,  что  возвращаются  они  втроем.  Но  прежде  следовало
захоронить оставшиеся в двух скитах тела единоверцев.
     Когда зашли в дом, где на столе лежал  странный камень, Корней вспомнил
про  видение и, в  надежде, что  профессор увидит  то  же, что и он, положил
камень ему на ладонь.
     - О, агат! Да какой красивый! - с восхищением произнес Григорий.
     Корней внимательно наблюдал за выражением лица спутника:
     - Вы ничего в нем не видите?
     Профессор еще  раз внимательно оглядел агат  и,  ничего  не  обнаружив,
вопросительно посмотрел на парня.
     - Дядя  Григорий, не знаю, как объяснить. Может, это и чудо явилось, но
когда  я  смотрел  в камень  в первый раз,  то увидел внутри него движущиеся
картинки, - и скитник словами обрисовал видение.
     - Корней, да ты провидец или святой!  - воскликнул Григорий потрясенно.
- То-то ни в одной избе, ни в одном амбаре, ни в одном погребе нет припасов.
А люди, которых ты  видел в папахах - это и есть представители новой власти.
Взрослых с  собой увели  либо в расход пустили,  а  старые и малые  с голода
поумирали - задумчиво заключил он.
     -  Выходит,  они весь  провиант изъяли? Оставили скитников в  зиму  без
крошки? Новая-то власть, похоже, не лучше старой, - расстроился Корней и без
того подавленный тем, что скитов единоверцев много, да людей в них нет.
     Когда за спиной осталось последнее  поселение, путникам почудилось, что
кто-то идет за ними. Обернувшись,  они никого  не увидели. Перекрестились  и
двинулись дальше.  Через некоторое время до них явственно донеслось жалобное
поскуливание. Люди  остановились,  прислушиваясь.  Вскоре  из травы  выбежал
худой  запыхавшийся медвежонок. Корней,  жалеючи,  погладил его, вытащил  из
котомки  запеченного хариуса и, покормив с руки, легонько подтолкнул  малыша
обратно в сторону скитов. Но повеселевший доходяга уходить не собирался.
     - Дядечка Корней, это мой друг Потапушка. Он тоже сирота. Медведица еще
когда черемуха цвела околела. Давайте возьмем его с собой.
     -  Малая  дело  говорит.  Грешно  бросать  несмышленыша,  пропадет,   -
поддержал профессор.
     Корнею по душе пришлись слова сотоварищей, и он предложил:
     - Понесем пока на руках, пусть передохнет.

     Всю  обратную  дорогу  странников  мучила установившаяся  после недавно
прошедших  здесь  дождей духота.  Долгое  в  эту  пору  солнце  и  безветрие
превратили насыщенный влагой лес  в  парную. Когда светило  достигало высшей
точки, прогретая  в полную  силу тайга, разомлев, наполнялась такими густыми
испарениями, что  людям  становилось  невмоготу. Еще неделю  назад  сухой  и
ломкий ягель стал  упругим, мясистым. Он рельефно выделялся на зеленом ковре
мхов узорчато-белой пеной.
     Шли мокрые от пота и влаги,  пропитавшей воздух. Дышали часто и тяжело,
то  и дело  откашливая мошку,  залетавшую в рот. Ветер, и  так  едва  живой,
застревая в  верхнем ярусе веток,  вниз  вообще не проникал. Путники большей
частью  молчали:  слова,  произнесенные вслух,  отнимали  много  сил. Только
сопение  Потапушки, стоически переносившего духоту, нарушало вязкую,  липкую
тишину.
     Питались чем придется. Заходя  освежиться  в  озеро  или  заводь,  они,
наученные Ефимкой,  надергивали там связки длинных тонких стеблей с висящими
на них  фигурными водяными орехами,  или, как  их здесь называли,  чилимами.
Обрывали черные плоды с  острыми  рогами и, расколов  кожуру,  ели вкусную и
сытную белую мякоть.  Для разнообразия вечером запекали водяной орех в золе.
Испеченный, он был еще вкусней.
     Как-то вышли на старую  гарь, сплошь заросшую малинником. Ягод было так
много, что ветви сгибались под их тяжестью  до самой земли. Налито-выпуклые,
с шаровидными пупырышками, алые, сладкие, они сами просились в рот. Путники,
сняв  котомки,  ели, с  интересом наблюдая, как ловко управлялся с малиной с
виду неуклюжий Потапушка.

     Наконец  вышли к  брошенному  монастырю. Занедуживший Лешак валялся  на
печи в своей каморке.
     - Ах  ты,  Господи!  Каких  гостей  мне  Бог  даровал!  Много  лет  вам
здравствовать! Простите Христа ради,  что вот так лежа встречаю.  Угораздило
старого  дуралея  спину на ловле рыбы застудить.  Холера ей в дышло. А ты, я
вижу, не зря сходил. Нашел-таки, кого искал, - обратился он к Корнею.
     - Да не совсем, дядя Лешак. Скитов-то и вправду много нашел, да людей в
них нет. Только эти двое. Познакомьтесь: Григорий и Ефимья.
     - А мне поблазнилось, что старшой по лицу вроде как из бар.
     За Григория ответил Корней:
     -  Смотри-ка,  угадали.  Ученый  он.  Профессор по иноземному.  Латынью
называется. Нашей  к тому  же  веры  человек,  а вот девчонка - из  местных,
скитских. Чудом уцелела. Остальных Бог прибрал.
     - Ну что ж, слава Богу, хоть этих сыскал.  Все вам прибавка. Я  тут еще
кое-что тебе приготовил. Прошлый  раз забыл совсем. В кладовой запасы пороха
и свинца имеются. Это-то, поди, вам можно?
     - Благодарствую. От этого не откажемся.
     - Да  вы  давайте к  столу.  Покушайте  тайменя, -  предложил  Лешак. -
Вчерась  только поймал. Вон  мало солоный  лежит.  До  чего жирный зараза  -
янтарь янтарем. Только извиняйте: как-нибудь сами о еде похлопочите.

     Сердобольная душа Корнея не могла оставить больного Лешака без помощи.
     - Придется немного задержаться - поднять старика надо, - объявил парень
спутникам.
     Непривычные  к тяжелым переходам, Григорий с  Ефимьей даже обрадовались
возможности передохнуть.  Несколько  дней, пока Корней  лечил больного, были
проведены  ими   с   большой  пользой.   Профессор  безвылазно  просидел   в
монастырской библиотеке где обнаружил несколько  очень  редких  богословских
книг. А Ефимка  излазила все закутки  и чуть ли не  каждый  час  прибегала к
друзьям демонстрировать найденные ею "сокровища": сломанный  нож,  маленькую
железную коробочку, кованый гвоздь и тому подобное.
     Наконец, изрядно нагрузившись,  приладив два мешочка с  шестью фунтами*
свинца  даже Потапушке, мужики, сердечно  поблагодарив  Лешака  за щедрость,
продолжили путь.
     Когда  они поднимались  на  Южный  хребет по  валунам,  устилавшим  дно
небольшого  ручья, многодневная духота стала спадать и отступила вовсе,  как
только они оказались на продуваемой всеми ветрами широкой седловине  отрога.
Здесь лес  чередовался с горными луговинами, а скальные участки покрывали не
лишайники  и  мхи,  как  на  Северном  хребте,  а ползучий  можжевельник. На
светло-желтых ягельных полях паслись олени...

ВСТРЕЧА

     После  изматывающей дороги,  с  ночевками в  тучах гнуса, вид  Впадины,
обрамленной зубчатой стеной Северного  хребта, и  смехотворно  маленького  с
перевальной высоты скита  растрогали молодого скитника до такой степени, что
он был готов бежать, не щадя ног,  к  чуть  различимому отсюда родительскому
дому. Его волнение, по всей видимости, передалось не только товарищам, но  и
медвежонку.  Тот,  не  ожидая  команды, почти покатился вниз. Люди бросились
следом.

     Когда переходили  русло речки,  их заметил паривший в поднебесье Рыжик.
Он,  видимо,  признал  Корнея,  так как крутыми виражами  пошел на снижение.
Черным  вихрем  пронесся перед путниками  и, сложив огромные крылья,  сел на
галечный  берег. Счастливый  Корней  подбежал к  беркуту и  гладя  по  спине
похвалил:
     - Ну и глазастый ты, Рыжик. Молодчина!

     Не смея нарушить устав  общины, Корней  первым делом повел профессора к
дому наставника. Маркел  сидел под  высохшим  кедром,  оставленным  посереди
скита еще в пору его строительства.
     Выбеленный  солнцем,  ветрами,  мощный  скелет  таежного   патриарха  с
перекрученными кряжистыми  сучьями возвышался  над  зелеными  собратьями  на
пять-шесть саженей. Сколько помнил себя Корней, столько  и стоял кедр здесь,
без коры, седоствольный летом и зимой.  Все  вокруг менялось,  а  он  стоял,
растопырив  узловато-корявые сучья,  как  символ стойкого и  мудрого старца,
неподвластного времени.
     Сняв  и  сложив  возле крыльца  котомки,  путники прошли к  наставнику.
Отвесили  земные  поклоны.  Узнав, что  Григорий  преподавал  в  государевом
заведении, Маркел сразу насторожился. Однако вскоре у  обоих глаза потеплели
от симпатии друг к другу. Наставник был зачарован образованностью и глубиной
познаний профессора в части старозаветного православия.
     Душеполезная беседа  грозила затянуться,  но заглянул  Елисей  и позвал
путников очистить жаром да паром плоть свою. Спускаясь к курной бане, Корней
издалека  приметил идущую с речки статную Даренку, несшую корзину стиранного
белья.
     -  До чего же  пригожа.  А  очи, как уголья,  так и искрятся, - как  бы
невзначай обронил отец.  - Женихов у нас полно, скоро, поди, сватать начнут,
- с надеждой глянув на сына, добавил он.
     Корней сразу покраснел до кончиков ушей.  Подошедшая Даренка, стрельнув
огненным взглядом,  смутила  еще сильней. Поклонившись всем,  она  горделиво
проплыла мимо.
     Баня,  вытопленная березовыми дровами, успела  прокалиться, выстояться,
пропитаться  духом свежезапаренных трав и дегтярного дыма. Пол в предбаннике
с широкой лавкой устлан пахучим  лапником. Пышущая жаром печь завалена горой
раскаленных булыжников. В  лохани томились  благоухающие травы: мята, чабер,
донник. В  углу, в самом  низу,  стояла большая лиственная  бочка с холодной
зольной  водой. Рядом  с  каменкой -  другая  с  горячей,  нагретой калеными
валунами.
     Запарили березовый,  вместе  с багульником, веник. Отец Корнея черпанул
ковшом  и  плеснул  горячий духмяный  настой  на  каменку. Пар  словно огнем
охватил тела.  Вскорости  мужиков проняло потом так,  что  ручьи  потекли на
обжигающий полок.
     Не  спеша поддавая парку,  разогрели баньку до  того,  что  засмолились
черные  стены и потолок: здесь  любимым на Руси осиновым баням  предпочитали
сосновые. Словно глаза увлажнились  навернувшимися слезинками тягучей  смолы
сучки прокопченных потолочных плах.
     Хлестались изо всей силы жгучими, как огонь, душистыми вениками.
     - О-ох! Хорошо-то как!  Поддай, поддай еще!  - в восторге просил тятьку
Корней.
     Разогревшись до нутра, парень соскочил с полка и, стремглав вылетев  из
бани,  прыгнул в ямину с  ключевой проточной водой.  Поостыв, вбежал назад и
принялся хлестаться пуще прежнего.
     Распарившись, помылись, стирая мочалом скопившуюся грязь.
     Выйдя из парилки, все выпили брусничной настойки. Долго сидели на лавке
в  предбаннике,  без конца  вытирая  обильно  проступавший пот.  Еще  выпили
бодрящий  настой. И  еще потели. И все легче  дышалось телу. Оделись  во все
чистое.
     -  Нет пуще услады на белом свете, чем баня! Чувствуешь себя  после нее
словно ангел! - заключил профессор, выходя во двор.

     После вечери  в чисто  выдраенную  поташем горницу  Маркела  потянулась
братия.
     Корней рассказал собравшимся о том, что повидал. Всех опечалила весть о
безлюдстве и  запустении  южных скитов.  Григорий,  дополняя,  поведал,  что
династия Романовых иссякла,  о  новых  порядках,  насаждаемых  в  России,  о
небывалом притеснении Советами церкви, вселенском разброде и крушении всякой
морали.
     - У вас тут благодать! Народ опрятен, чист, и не только в одеждах, но и
душой, - заметил профессор.
     - Эх, это все отголоски раскола. Если б не  он, то и смуты  нынешней не
было б! Ведь до  него  все мы были  вместе, как  един кулак. Никоновы новины
разброд в народе и  посеяли. Вот  и разладилось  все,  -  с болью высказался
наставник.
     Горестные вести конечно огорчили братию, но несколько утешило то, что у
них  появились  новые  сотоварищи. К  тому же все были несказанно рады новым
книгам и огневым припасам.
     Стариков приятно удивило, что Лешак жив и с благодарностью вспоминает о
них.
     - Батюшки, а мы уж думали, что он давно сгинул.
     -Эта бестия еще нас переживет!
     Григорий,  с  дозволения Маркела,  прочитал замечательную проповедь  об
огнепальном  богатыре духа - протопопе Аввакуме.  Чем еще паче  расположил к
себе старцев. От свежезаваренного земляничного чая ученый вежливо, но твердо
отказался:
     - Вареная вода только в бане хороша!
     При  виде  столь строгого  соблюдения  уже  забытых правил  собравшиеся
окончательно  признали  ученого  мужа  своим. Кто-то из  стариков  деликатно
осведомился у него о происхождении.
     Выяснилось,  что род Григория  возник  во  времена давние, в  летописях
теряющиеся.  Но  самым  поразительным  было  то,  что  его мать  приходилась
двоюродной сестрой  князю Константину. По вспоминали по  этому случаю  давно
покинутый   Ветлужский   монастырь,   своих  единоверцев,  оставшихся   там.
Здравствует ли кто из них еще, или тлен уж косточки выбелил?

     Ночью  Корнея  разбудила  неясная  тревога.  Поначалу  смутная,  словно
невнятный шепот, но чем ближе к утру, тем все более явная и отчетливая.
     - Неужто с дедом что случилось?!..

     К одинокой обители Корней бежал что есть мочи. Следом трусил Потапушка.
Ветер, будто сочувствуя и желая помочь им, дул все время в спину.
     Простак  поднялся  навстречу тяжело  и  неуклюже.  Приличия  ради, вяло
махнул хвостом и тихонько проскулил.
     Старец  лежал  на топчане  со  сложенными  на  груди  руками.  Костяшки
суставов  резко  выступали  на худых  кистях.  Глаза,  казалось,  утонули  в
кустистых бровях. Белые  волосы и длинная  борода ярко светились  под лучами
солнца, падавшими на них сквозь раскрытый дверной  проем. Корней пощупал лоб
- холодный.
     - Опоздал!!! Что ж ты деда, не дождался меня?!.. А я ведь привел в скит
двоюродного племянника столь любимого и почитаемого тобой князя Константина.
     В  лачугу осторожно протиснулся пес.  Потерся боком с  тусклым мехом  о
ноги Корнея и, переводя грустный взгляд то на лежащего хозяина, то на гостя,
вновь заскулил.  "Плохо  мне, ой как плохо", -  говорили выразительные глаза
собаки.
     В это время в  лачугу буквально вкатился лохматый медвежонок. Подскочив
к лежащему старцу, он лизнул  ему лицо. Никодим  открыл  глаза и узрел перед
собой... клыкастую пасть:
     - Господи, неужто я в аду?
     Старец  осторожно  приподнял голову  и, увидев  стоявшего рядом Корнея,
чуть слышно прошелестел:
     - Здравствуй, радость моя!
     Ошарашенный  Корней бросился  к деду,  обнял  его  и,  захлебываясь  от
нахлынувшего теплой волной счастья, восхвалял Создателя за свершенное  чудо.
Потом  они еще  долго сидели, прижавшись друг к дружке, на  топчане. Никодим
нежно погладил внука:
     - Ну  что,  чадо  любезное,  рассказывай... Хотя погоди, потом. Дай мне
высказать, а  то  боюсь не успею. Господь  призывает  настоятельно...  Прошу
тебя, Корнюша, сохрани  мои  записки:  летопись  общины,  полный  травник  и
особливо   лекарские   наставления.   Богомольные    писания    неправленые,
первоисточные  к  Маркелу снеси.  Простака не бросай.  Стар  он, да и служил
верно...  Жизнь впереди  у тебя большая.  Всяко  может повернуть. Но куда бы
тебя не  бросало, будь великодушен и милосерден...  Не укоряй людей даже при
сильной  обиде...  Мой главный наказ  тебе таков: в вере будь  несломимым. В
вере спасение...
     Видно было, что  дед утомился.  Он прикрыл глаза и долго сидел так,  не
шевелясь. Корнею даже показалось, что старец задремал.
     - Деда, - тихонько позвал он.
     Никодим приоткрыл глаза, вопрошающе поглядел на внука.
     - А знаешь,  кого я повстречал за Южным хребтом? Ни за что не угадаешь!
Твоего давнего знакомца Лешака! Кланяться велел.
     - Боже  мой!  Не может быть! Пре любопытнейший человече! А  я уж думал,
сгинула его головушка.
     - Чудной он какой-то.
     - Поживешь столько лет один - поневоле чудить станешь.
     -  Так  это  не  все  новости.  Я  ведь привел  в скит, не  поверишь  -
двоюродного  племянника князя  Константина!  Вот тебе истинный  крест.  Дюже
благочестивый и даровитый человек. Веру нашу знает и почитает необыкновенно.
     - Вот обрадовал. Сие добрый знак! ... Эх,  Корнейка, так хочется встать
и выйти на простор, под яркое солнце, свежий ветер. Пожить бы еще годка два.
Да не суждено... Итак, слава Богу, летами не обижен...
     На щеку старца выкатилась крупная слеза...
     Сказа л, лег и незаметно отошел в мир иной. И странное дело, даже ветер
стих, словно уловил, что произошло горе великое,  и смирением  своим выражал
сострадание.

     Скорбел Корней безмерно, ибо любил  деда  всем сердцем.  Любил нежно  и
глубоко.  Он потерял близкого  не только по крови,  но  и по  духу человека,
мудрого учителя и друга.
     Оглушенный горем,  Корней никого не  хотел видеть,  ни с  кем не  желал
разговаривать.
     Пытаясь отвлечь сына, Елисей увещевал:
     - Что поделаешь, сынок.  Плоть  бренна, лишь дух вечен. Настанет время,
коли будешь  жить по  совести и чести, с дедом на небесах,  даст Бог,  опять
свидишься..  А сейчас  сходил бы ты к своим  водопадам.  Ты же знаешь - вода
живость дае