равнину  и,
очутившись в саванне, почувствовали себя окончательно отрезанными от родного
становища, затерявшегося где-то позади, далеко в горах.
   Местность вокруг изобиловала дичью. Достаточна было ненадолго  спрятаться
в густой траве, чтобы подстеречь  дикую  козу,  аксиса1  или  сайгу.  Но  Ун
никогда не убивал травоядных без нужды. Животное растет медленно, а  человек
должен есть каждый день.  Когда  у  племени  было  много  пищи,  Нао,  вождь
Уламров, запрещал охоту.
   Ун и Зур встречали на каждом шагу  столько  нового,  что  не  переставали
удивляться. Они с интересом рассматривали огромного  гавиала1  с  невероятно
вытянутой мордой; видели, как он покачивается, неподвижный,  на  поверхности
реки или подстерегает  добычу  где-нибудь  на  островке  либо  в  прибрежных
камышах.
   Дриопитеки2 с их черными руками и человекообразными телами выглядывали из
густых ветвей. Дикие быки -  гауры  -  бродили  стадами,  -  мощные,  словно
бизоны, потрясая массивными  рогами,  способными  разорвать  грудь  тигру  и
пригвоздить к земле льва. Черные гаялы3 подставляли солнцу свои мощные  тела
с выпуклыми загривками. Гепарды то появлялись, то исчезали на опушках лесных
чащ. Стая волков, преследуя антилопу-нильгау4, пробегала  вдали,  быстрая  и
зловещая. Дикие собаки - дхоли, - уткнувшись  носами  в  землю,  выслеживали
добычу, или, подняв вверх острые морды, прерывисто выли. Порой  перепуганный
тапир выскакивал из своего логова и скрывался в тесном лабиринте  баньяновых
ветвей.
   Ун и Зур с расширенными  ноздрями,  напрягая  зрение  и  слух,  осторожно
продвигались вперед, стараясь не наступить на кобр,  скрывающихся  в  густой
траве, и не разбудить крупных хищников,  спящих  в  своих  логовищах  или  в
бамбуковой чаще. Но кругом все  было  тихо;  лишь  леопард  показался  около
полудня в  углублении  скалы.  Зеленые  глаза  его  пристально  смотрели  на
приближавшихся людей.
   Ун, выпрямившись во весь свой исполинский рост, поднял тяжелую палицу. Но
Зур, вспомнив махайрода, удержал руку друга:
   - Сын Быка не должен еще сражаться!
   Ун понял мысль Зура. Если махайрод оказался опаснее льва,  то  леопард  в
этой неведомой стране мог быть сильнее тигра. Нао,  Фаум  и  старый  Гоун  -
самый  старший  среди  Уламров,  всегда  внушали  молодым   охотникам,   что
осторожность так же необходима воину, как и храбрость. Надо  сначала  узнать
врага. Однако сын Быка не сразу опустил свою палицу. Он крикнул:
   - Ун не боится леопарда!
   Но хищник не двинулся с места, и люди беспрепятственно продолжали путь.
   Они искали удобное место для ночлега. В этой знойной стране, где ночи, по
всей вероятности, кишат хищниками, даже огонь  костра  не  смог  бы  уберечь
путников от грозящей со всех сторон  опасности.  Уламры  хорошо  знали,  как
важно для человека удобное и безопасное жилье. Они умели устраивать у  входа
в пещеру завалы из каменных глыб, стволов и веток деревьев; могли  соорудить
убежище на открытом месте или под защитой нависающих скал.
   За весь день пути Уну и Зуру не удалось обнаружить на берегу  подходящего
для ночлега места, и к вечеру  они  отдалились  от  реки.  Уже  показывались
первые звезды,  когда  путники  решили,  наконец,  остановиться  у  подножия
крутого холма, поросшего редким кустарником и чахлой травой. Выбрав отвесный
склон, сложенный из сланцевых плит,  Ун  и  Зур  расположились  около  него,
разложив перед собой костер полукругом. Каждый должен  был  бодрствовать  по
очереди. Ун, у которого слух был острее, а обоняние тоньше, решил  стать  на
стражу первым, потому что первая часть ночи всегда таит  в  себе  наибольшую
опасность.
   Ленивый ветерок доносил до ноздрей Уламра терпкие запахи зверей и  нежный
аромат ночных растений. Все чувства юноши были напряжены; сознание неутомимо
отмечало ночные шорохи, движения и запахи.
   Первыми  появились  шакалы.  Они  подкрадывались   неуверенными   шагами;
движения их гибких тел были полны изящества. Огонь  костра  и  притягивал  и
пугал их.  Они  замирали  на  месте,  затем,  легко  царапая  землю  острыми
коготками, приближались к невиданному чуду.  Длинные  тени  вытягивались  за
ними; в  блестящих  глазах  отражалось  багровое  пламя,  острые  уши  чутко
прислушивались  к  ночным  звукам.  Малейшее  движение  Уна  заставляло   их
отступать в темноту, слабо повизгивая.
   Ун не боялся шакалов. Но их  резкий  запах  мешал  ему,  заглушая  запахи
других хищников.
   Чтобы не тратить зря дротики, Ун набрал пригоршню камней и стал кидать их
через костер. Первый же брошенный им камень заставил шакалов разбежаться.
   Затем показались дхоли. Голод придавал им смелость и делал этих небольших
зверей опасными. Они бродили стайками, иногда внезапно  останавливались  или
кидались в сторону с глухим ворчанием,  которое  передавалось  от  одного  к
другому,  как  будто  звери  переговаривались  между  собой.  Пламя   костра
остановило их. Любопытные, подобно  шакалам,  дхоли  жадно  принюхивались  к
запаху жареного мяса и человеческих тел.
   Когда Ун кидал камни, передние ряды дхолей отступали и сбивались в  кучу;
угрожающий  вой  раздавался  во  мраке.  Звери  упорствовали:  отступив   на
недосягаемое для камней расстояние, они выслали вперед разведчиков,  которые
упрямо искали подступов  к  добыче.  Промежуток,  остававшийся  между  краем
костра и сланцевой стеной, был для них слишком узким. Однако дхоли все время
возвращались к нему с терпением, которое способно было довести до  отчаяния.
Иногда они делали вид, что бросаются в атаку, в то  время  как  часть  стаи,
отправившаяся в обход холма, угрожающе выла за спиной людей, надеясь вызвать
среди них панику.
   Постепенно возвращались шакалы, более осторожные, держась на почтительном
расстоянии от дхолей. Но и те и другие отступили перед двенадцатью  волками,
появившимися с восточной стороны, а затем разбежались, давая дорогу  гиенам.
Гиены трусили неторопливой рысцой; их покатые спины судорожно подергивались.
Изредка   раздавался   отвратительный   крик,   напоминающий   пронзительный
старушечий хохот.
   Две карликовые летучие мыши бесшумно кружились над головой  Уна.  Большой
крылан,  по  размаху  крыльев  не  уступающий  орлу,  парил  под   звездами.
Привлеченные пламенем костра, мириады ночных бабочек летели прямо  в  огонь;
ночные насекомые, шелестя крыльями,  носились  тучами  в  багровом  дыму  и,
обезумев,  сыпались  дождем  на  горящие  угли.  Из  густых  ветвей  баньяна
выглядывали головы двух бородатых обезьян. Болотная сова стонала на соседнем
холме. Птица-носорог высовывала свой огромный клюв  из-за  перистых  листьев
пальмы.
   Тревожные мысли осаждали сына Быка. Со всех сторон  он  видел  разверстые
пасти, оскаленные клыки и горящие словно угли глаза хищников...
   Смерть  грозила  молодым  воинам  отовсюду.  Хищников   здесь   собралось
достаточно, чтобы уничтожить по крайней мере пятьдесят человек. Сила  дхолей
заключалась в их численности; челюсти гиен по мощности не уступали тигриным.
У волков были сильные лапы и  мускулистые  загривки.  И  даже  шакалы  с  их
острыми собачьими мордами могли бы растерзать Уна  и  Зура  за  то  короткое
время, пока на костре успеет сгореть тоненькая веточка. Но страх перед огнем
останавливал изголодавшихся зверей.  Они  терпеливо  ждали  случая,  который
помог бы им. Время от времени между хищниками вспыхивала вражда. Если  волки
принимались  рычать,  шакалы  тотчас  же  скрывались  в  темноте;  но  дхоли
оставались на месте и лишь угрожающе разевали  свои  красные  пасти.  И  все
вместе они уступали дорогу гиенам.
   Гиены  обычно  не  нападали  на  людей.  Они  не   любили   рисковать   и
довольствовались неподвижной или обессилевшей  добычей.  И  все  же  они  не
уходили далеко от костра, удерживаемые необычным скоплением других  хищников
и странным, таинственным светом, который, казалось, исходил прямо из земли.
   Наконец в кругу зверей появился  леопард,  и  Ун  разбудил  Зура.  Хищник
присел  на  задние  лапы  впереди  дхолей.  Его  желтые  глаза   внимательно
разглядывали языки пламени, а за ними - высокие, прямые фигуры людей.
   Возмущенный наглостью зверя, Ун крикнул:
   - Сын Быка убил трех леопардов!
   Хищник вытянул вперед когтистые лапы,  потянулся  своим  гибким  телом  и
угрожающе зарычал. Он был высок ростом, значительно  крупнее  тех  пятнистых
леопардов, с которыми молодому Уламру приходилось встречаться по ту  сторону
гор. Под шелковистой густой шерстью угадывались могучие мускулы.  Зверь  мог
бы без труда перемахнуть через костер и очутиться у сланцевой стены, рядом с
людьми. Встревоженный и недоумевающий, он пытался понять,  что  за  странные
двуногие существа скрываются под защитой огня. Запах и  внешний  облик  этих
существ напоминали гиббона, но гиббон меньше ростом и  у  него  совсем  иная
манера держаться. В багровых отблесках пламени неведомые  существа  казались
более высокими, чем дикий бык - гаур. Их движения, необычный вид и  странные
предметы, которые непонятным образом удлиняли их передние конечности, -  все
это заставляло леопарда сохранять осторожность. К тому же он был один, а ему
противостояли двое.
   Ун  крикнул  еще  громче;  его  голос  прозвучал,  как   голос   могучего
противника... Леопард отполз  влево,  остановился  в  нерешительности  перед
узким проходом, который отделял край костра от сланцевой стены, затем обошел
холм кругом. Камень, брошенный Уном, ударил его по голове. Яростно  мяукнув,
леопард припал к земле, как бы готовясь к прыжку, судорожно  царапнул  землю
когтями - и повернул к реке. Часть шакалов последовала за ним.
   Между тем и волки  и  дхоли  уже  проявляли  признаки  усталости.  Гиены,
постепенно расширяя круг своих поисков, лишь изредка появлялись  в  дрожащих
отсветах пламени...
   Внезапно все хищники насторожились. Ноздри их тревожно втягивали  воздух,
морды повернулись к западу, острые уши встали торчком. Короткий рев разорвал
тишину и заставил вздрогнуть людей в их ненадежном  убежище.  Чье-то  гибкое
тело взвилось из темноты  и  упало  на  землю  перед  самым  костром.  Дхоли
испуганно попятились; волки застыли в тревожном напряжении.  Гиены  поспешно
вернулись в круг; две виверры1 жалобно кричали во мраке.
   Ун и Зур узнали  красноватую  масть  зверя  и  его  страшные  саблевидные
клыки...
   Хищник присел перед огнем. Ростом он не намного  превосходил  леопарда  и
казался даже ниже  самой  большой  гиены.  Но  какая-то  таинственная  сила,
безмолвно признаваемая всеми остальными зверями, казалось, исходила из  всех
его движений...
   Ун и Зур держали оружие наготове. Сын Быка  взял  в  правую  руку  копье;
палица лежала у его ног. Менее сильный Зур предпочел  вооружиться  дротиком.
Оба отчетливо понимали, что махайрод гораздо сильнее тигра  и,  быть  может,
так же опасен, как тот лев-великан, от которого едва спаслись когда-то  Нао,
Нам и Гав во время своих странствований в стране Людоедов.  Они  знали,  что
махайрод может одним прыжком покрыть расстояние в  двадцать  шагов,  которое
отделяло его сейчас от их убежища. Но огонь удерживал хищника. Гибкий  хвост
извивался по земле; яростный рев  потрясал  воздух...  Мускулы  обоих  людей
напряглись и стали твердыми, словно гранит...
   Ун взмахнул копьем и нацелился... Махайрод отпрянул в сторону -  и  копье
осталось в руке Уна. Зур пробормотал:
   - Если копье заденет зверя, он бросится на нас, забыв про огонь!
   Ун был так же ловок и силен, как сам Нао. Но и  он  не  смог  бы,  метнув
копье  с  расстояния  в  двадцать  шагов,  нанести  столь  крупному  хищнику
смертельную рану. Он послушался Зура и стал ждать.
   Махайрод снова приблизился к пылающему костру. Он подошел так близко, что
от людей его отделяло не более пятнадцати  шагов.  Теперь  Ун  и  Зур  могли
хорошо рассмотреть хищника. Шерсть на груди его была светлее, чем на спине и
боках, страшные  зубы  сверкали,  словно  обнаженные  клинки,  глаза  горели
фосфорическим блеском.
   Два острых выступа скалы мешали махайроду прыгнуть на людей. Но и люди не
могли поэтому метнуть копье или дротик с достаточной точностью.
   Чтобы сделать прыжок, махайроду надо было  продвинуться  еще  по  крайней
мере на три шага. Он шагнул вперед, в последний раз внимательно всматриваясь
в своих неведомых противников. Грудь зверя вздымалась  от  все  возрастающей
ярости; он как бы угадывал  стойкость  и  мужество  этих  странных  двуногих
существ.
   Внезапно ряды дхолей пришли в смятение. Волки бросились врассыпную, гиены
отступили под защиту  баньяновых  зарослей.  В  бледном  свете  звезд  среди
деревьев обозначились очертания огромного животного,  которое  приближалось,
неуклюже покачиваясь. Скоро в красноватом свете  костра  появилась  широкая,
тупая морда, на конце которой возвышался рог, более длинный и крепкий, чем у
буйвола. Шкура зверя напоминала кору старого дуба; толстые, как бревна, ноги
поддерживали тяжелое туловище Близорукий, надменный и безрассудный  в  своей
слепой ярости зверь продвигался неторопливой рысцой. Все живое уступало  ему
дорогу. Волк, в панике метнувшийся под ноги носорогу, был раздавлен,  словно
козявка. Ун знал, что та же участь постигла бы  пещерного  медведя  и  льва,
очутившихся на пути чудовища. Казалось, даже огонь  не  в  силах  преградить
дорогу зверю. И, однако, он остановил колосса. Могучее  туловище  закачалось
перед пылающими головнями; маленькие глазки расширились;  страшный  рог  был
нацелен в пространство.
   Махайрод очутился перед носорогом.
   Вытянув туловище, словно гигантское пресмыкающееся, прижавшись  грудью  к
земле, хищник зарычал протяжно и угрожающе. Смутное  предчувствие  опасности
быстро сменилось у носорога приступом слепой ярости. Ни одно живое  существо
не осмеливалось преграждать ему дорогу ни в степи,  ни  в  джунглях,  ни  на
песчаных равнинах. Тот, кто не успевал спастись  бегством,  был  обречен  на
гибель.
   Страшный рог нацелился на красного зверя. Чудовищные ноги снова пришли  в
движение. Это был смерч, сметающий все на  своем  пути...  Только  гранитная
стена или колоссальная сила мамонта могли остановить его. Еще два шага  -  и
махайрод был бы растоптан. Но хищник молниеносно отпрянул в сторону. Носорог
пронесся мимо. И в ту же минуту махайрод очутился у него  на  спине.  Хрипло
рыча, красный зверь вцепился всеми четырьмя лапами в твердую кожу и принялся
за свою страшную работу...
   Много тысячелетии назад далекие предки махайрода уже  хорошо  знали,  где
находится у носорога та артерия, которую надо перегрызть.  Она  была  здесь,
под складками грубой кожи, более толстой, чем кора старых  кедров,  и  более
твердой, чем панцирь  черепахи,  непроницаемой  для  зубов  тигра  и  самого
сильного из тогдашних хищников - пещерного льва. Только эти длинные, острые,
как сабли, клыки могли прорвать кожу  чудовища,  проникнуть  глубоко  в  его
тело...
   Кровь брызнула фонтаном вышиной в локоть.
   Огромное  животное  тщетно  пыталось  сбросить  со   своей   шеи   крепко
вцепившегося хищника. Не достигнув цели, носорог  внезапно  упал  на  бок  и
покатился по земле.
   Но махайрод был начеку. Яростно зарычав, он отскочил в  сторону,  как  бы
бросая вызов этой страшной силе, которая в  двадцать  раз  превосходила  его
собственную. Безошибочное чутье подсказывало  хищнику,  что  жизнь  покидает
носорога вместе с потоком горячей  крови,  струившейся  из  зияющей  на  шее
раны... Надо было только выждать.
   Носорог с усилием поднялся на ноги и пошатнулся. И  тогда  дхоли,  гиены,
шакалы, волки и виверры с жадным урчанием придвинулись к месту битвы.
   Побежденный колосс уже был для всех этих мелких хищников лишь  гигантской
грудой  свежего  мяса,  достаточной  для  того,  чтобы  каждый  из  них  мог
насытиться.  Махайрода,  как  и  всех  других  крупных  плотоядных,   всегда
сопровождали целые орды мелких хищников, питавшихся остатками его добычи.
   Еще одно, последнее  усилие...  Чудовищный  рог  устремляется  в  сторону
противника. Хриплый рев оглашает окрестность. Мощное туловище содрогается  в
предсмертной  агонии.  Затем  наступает  конец:  поток   крови   слабеет   и
останавливается. Жизнь покидает огромное тело - и носорог,  словно  каменная
глыба, рушится на землю.
   Махайрод, раздирая когтями тушу, пожирает теплое мясо. Шакалы жадно лижут
кровь, разбрызганную по земле, а дхоли,  гиены,  волки  и  виверры  смиренно
ждут, когда красный зверь насытится.

   Глава четвертая. ЛЮДИ И КРАСНЫЙ ЗВЕРЬ

   После гибели носорога Ун и Зур подбросили сучьев в  костер  и  Ун  улегся
спать, охраняемый своим другом. Смерть уже не грозила  им;  страшное  кольцо
оскаленных морд  и  острых  клыков  сомкнулось  теперь  вокруг  поверженного
гиганта. Зур мог наблюдать, как звезды, которые в  начале  ночи  горели  над
верхушками эбеновых деревьев, теперь спускались к реке. Менее отважный,  чем
Ун, сын Земли  чувствовал,  как  его  со  всех  сторон  обступают  неведомые
опасности этой древней страны, где хищник ростом чуть выше леопарда способен
одержать победу над таким чудовищем, как носорог...
   Победитель насыщался долго. Ущербная  луна  в  последней  своей  четверти
поднялась  из-за  противоположного  берега  реки,  когда  махайрод   отошел,
наконец, от растерзанной туши. И в  ту  же  минуту  обезумевшие  от  долгого
ожидания волки, гиены, шакалы и дхоли  с  дикими  воплями,  отталкивая  друг
друга,  кинулись  к  брошенной  хищником  добыче.   Казалось,   они   сейчас
перегрызутся. Затем наступила тишина; звери словно заключили перемирие.
   На мгновение махайрод повернул голову и взглянул  на  них  полузакрытыми,
сонными глазами, утомленный и сытый, с отяжелевшими челюстями.  Внезапно  он
очнулся, сделал несколько шагов по  направлению  к  огню,  к  этим  странным
двуногим существам, которые безотчетно раздражали его; но затем раздумал  и,
исполненный сознания своей непобедимой силы, растянулся прямо посреди поляны
и заснул.
   Зур недоверчиво рассматривал  спящего  хищника.  Он  спрашивал  себя:  не
следует ли им с Уном воспользоваться тем, что  зверь  спит,  и  бежать.  Но,
поразмыслив, решил, что махайрод будет, вероятно, спать  долго,  и  не  стал
будить Уна.
   Постепенно уменьшаясь в размере, луна поднялась высоко в небе;  в  сиянии
ее потускнели  яркие  звезды.  Туша  носорога  стала  заметно  меньше;  зубы
хищников  работали  все  с  тем  же  усердием.  При  первых  признаках  утра
Человек-без-плеч дотронулся до груди Уламра.
   - У нас нет больше дров, - сказал он. - Огонь  гаснет,  а  красный  зверь
спит. Уну и Зуру надо уходить.
   Огромный  Уламр  встал  на  ноги  и  осмотрелся.  Он  увидел   махайрода,
неподвижно лежащего в двухстах шагах от их убежища, и ярость закипела в нем.
Он вспомнил, как рычал  хищник,  присев  перед  пылающим  костром,  как  его
страшные зубы вонзились в шею толстокожего гиганта.
   - Не следует ли Уну убить зверя,  пока  он  спит?  -  вполголоса  спросил
Уламр.
   - Он проснется прежде, чем будет нанесен удар, -  ответил  Зур.  -  Лучше
обойти холм и уйти.
   Ун колебался. Бегство представлялось ему чем-то унизительным. Ни Фаум, ни
Нао не потерпели бы, чтобы такой небольшой с виду хищник подстерегал их, как
добычу, целую ночь.
   - Нао убил тигрицу и серого медведя, - сказал он мрачно.
   - И тигрица и серый медведь обратились бы в бегство перед носорогом.
   Ответ Зура охладил воинственный пыл молодого Уламра. Он приладил на плече
копье, метательный снаряд и дротики, взял в руки  массивную  палицу.  Бросив
последний взгляд на спящего хищника,  молодые  воины  поднялись  на  вершину
холма и спустились с противоположной стороны. Хмурые, плохо выспавшиеся, они
шли молча, с тоской вспоминая о далеком родном становище, затерявшемся по ту
сторону гор.
   День занимался. Небо на востоке побледнело; голоса хищников  замолкли  на
берегах реки; травы и кустарники казались совершенно неподвижными...
   Внезапно рычание разорвало