овой "Сицилийской вечерне".
     В эту минуту к принцессе подошел князь  де  Монкада-Патерно  в  костюме
калабрийского разбойника.
     - Разрешите мне в  качестве  знатока,  ваше  императорское  высочество,
рассмотреть поближе ваш великолепный костюм.
     - Богоподобная дочь солнца, - проговорил капитан Альтавилла,  обращаясь
к принцессе, - берегите свои золотые колокольчики, предупреждаю,  вы  имеете
дело с Паскалем Бруно.
     - Пожалуй, принцесса была  бы  в  большей  безопасности  возле  Паскаля
Бруно, - сказал чей-то голос, - чем возле некоего известного мне  сантафеде.
Паскаль Бруно убийца, но не вор, бандит, но не карманник.
     - Неплохо сказано, - заметил князь де Бутера. Капитан прикусил язык.
     - Кстати, - сказал князь де Каттолика,  -  вы  слыхали  о  его  дерзкой
выходке?
     - Кого?
     - Паскаля Бруно.
     - Нет, а что он сделал?
     - Захватил фургон с  деньгами,  который  князь  де  Карини  отправил  в
Палермо.
     - Мой выкуп! - воскликнул князь де Патерно.
     - Вы правы, ваше сиятельство. Вам не повезло.
     - Не тревожьтесь, ваша светлость, - сказал тот же  голос,  который  уже
ответил Альтавилла, - Паскаль Бруно взял всего-навсего триста унций.
     - Откуда вам  это  известно,  господин  албанец?  -  спросил  князь  де
Каттолика, стоявший рядом с говорившим красивым  молодым  мужчиной  двадцати
шести - двадцати восьми лет в костюме жителя Вины*.
     ______________
     * Албанская колония. Хотя  жители  ее  и  покинули  землю  предков  при
взятии Константинополя Магометом II, они до сих пор носят свой  национальный
костюм. (Прим. автора.)

     - Слухом земля  полнится,  -  небрежно  ответил  албанец,  играя  своим
ятаганом. - Впрочем,  если  ваша  светлость  желает  получить  более  точные
сведения, пусть обратится вот к этому человеку.
     Тот, на кого указал албанец, возбудив всеобщее любопытство, был не  кем
иным, как нашим старым знакомцем Паоло Томмази; верный своему слову,  он  по
приезде в Палермо отправился к графине де Кастель-Нуово и,  узнав,  что  она
на балу, воспользовался  своим  званием  посланца  князя  де  Карини,  чтобы
проникнуть в сады князя де Бутера; в мгновение  ока  он  очутился  в  центре
толпы гостей, которые забросали его вопросами. Но Паоло Томмази, как мы  уже
знаем, был молодец хоть куда, и его не легко было смутить. Итак,  он  прежде
всего передал графине письмо от вице-короля.
     - Князь, - обратилась Джемма к хозяину дома, пробежав это  послание,  -
вы и не подозревали, что даете прощальный вечер  в  мою  честь.  Вице-король
приказывает мне прибыть в Мессину, и, как верная подданная, я отправляюсь  в
путь не позже завтрашнего дня. Спасибо, милейший, - продолжала  она,  вручая
свой кошелек Паоло Томмази, - можете идти.
     Томмази попытался  воспользоваться  полученным  разрешением,  но  гости
окружили его таким  плотным  кольцом,  что  об  отступлении  нечего  было  и
думать. Пришлось сдаться на их просьбы, ибо условием  его  освобождения  был
подробный рассказ о встрече с Паскалем Бруно.
     И  надо  отдать  ему  справедливость,  Томмази  рассказал   о   нем   с
чистосердечием и простотой истинно мужественного человека;  он  поведал  без
всяких прикрас своим слушателям о том, как был  взят  в  плен  и  отведен  в
крепость Кастель-Нуово, как он  безуспешно  стрелял  в  бандита  и  как  тот
наконец отпустил его, подарив великолепного коня взамен  того,  которого  он
потерял.  Все  выслушали  эту  невымышленную  историю  в  полном   молчании,
говорившем о внимании и о доверии к  рассказчику,  за  исключением  капитана
Альтавилла, который поставил под сомнение  правдивость  честного  бригадира:
но, к счастью для Паоло Томмази, сам князь де Бутера пришел ему на помощь.
     - Готов побиться об заклад, - сказал он, - что в этом рассказе  нет  ни
слова  лжи,  ибо  все  приведенные  подробности   соответствуют,   по-моему,
характеру Паскаля Бруно.
     - А разве вы его знаете? - спросил князь де Монкада-Патерно.
     - Я провел с ним целую ночь, - ответил князь де Бутера.
     - Но где же?
     - На ваших землях.
     Тут настал черед князя де Бутера; он рассказал о том, как встретился  с
Паскалем под Каштаном ста коней, как он, князь де Бутера, предложил  Паскалю
служить в его войсках и как тот отказался, рассказал и о том,  что  дал  ему
взаймы триста унций. При этих словах Альтавилла не мог удержаться от смеха.
     - И вы полагаете, монсеньер, что он вернет вам долг? - спросил он.
     - Уверен в этом, - ответил князь.
     - Раз уж мы коснулись этой темы, -  вмешалась  в  разговор  княгиня  де
Бутера, - признайтесь, господа, нет ли среди вас еще кого-нибудь, кто  видел
Паскаля Бруно, разговаривал с ним? Обожаю истории  про  разбойников;  слушая
их, я положительно умираю от страха.
     - Его видела также графиня Джемма де Кастель-Нуово, - заметил албанец.
     Джемма вздрогнула; все гости вопросительно посмотрели на нее.
     - Неужели это правда? - спросил князь.
     - Да, - ответила Джемма дрожащим голосом, - но я позабыла об этом.
     - Зато он ничего не забыл, - прошептал молодой человек.
     Гости  окружили   графиню,   которая   напрасно   попыталась   избежать
расспросов; пришлось и ей рассказать  о  сцене,  с  которой  мы  начали  эту
повесть, описать, как Бруно проник в ее спальню, как князь стрелял в него  и
как Паскаль явился в день свадьбы Терезы  и  убил  из  мести  ее  мужа;  эта
история была страшнее  всех  остальных  и  глубоко  взволновала  слушателей.
Холодом  повеяло  на  собравшихся,  и  не   будь   всех   этих   нарядов   и
драгоценностей, трудно было бы поверить, что присутствуешь на празднестве.
     - Клянусь честью,  -  воскликнул  капитан  Альтавилла,  который  первым
нарушил  молчание,  -   бандит   совершил   только   что   величайшее   свое
преступление - испортил  праздник  нашего  хозяина.  Я  готов  простить  ему
другие злодеяния, но этого простить не могу. Клянусь  своими  погонами,  что
отомщу ему. С этой минуты я буду без устали преследовать его.
     - Вы это серьезно, капитан Альтавилла? - спросил албанец.
     - Да, клянусь честью! И заявляю перед всем обществом,  что  ничего  так
не желаю, как встретиться лицом к лицу с этим бандитом.
     - Что ж, это вполне возможно, - холодно проговорил албанец.
     - И тому, кто сведет меня с ним, - продолжал  Альтавилла,  -  я  обещаю
дать...
     - Бесполезно назначать  награду,  капитан,  я  знаю  человека,  который
согласится безвозмездно оказать вам эту услугу.
     - А где же я встречусь с этим человеком? - спросил Альтавилла,  пытаясь
насмешливо улыбнуться.
     - Соблаговолите следовать за мной, и я обязуюсь свести вас с ним.
     С этими словами албанец направился к выходу, как бы приглашая  капитана
следовать за ним.
     Капитан помедлил немного, но он зашел слишком далеко, чтобы  отступать;
взгляды всех гостей были прикованы к нему; он понял, что  малейшая  слабость
погубит его в глазах общества; к  тому  же  он  принял  это  предложение  за
шутку.
     - Что ж! - воскликнул он. - Чего не сделаешь ради прекрасных дам!
     И последовал за албанцем.
     - Знаете ли  вы,  кто  этот  молодой  синьор,  переодетый  албанцем?  -
спросила дрожащим голосом графиня у князя де Бутера.
     - Понятия не имею, - отозвался князь. - Кто-нибудь знает его?
     Гости переглянулись, но никто не ответил.
     - С  вашего  позволения,  -  сказал  Паоло  Томмази,  поднося  руку   к
козырьку, - я знаю, кто это.
     - Кто же он, отважный бригадир?
     - Паскаль Бруно, монсеньер!
     Графиня вскрикнула и  лишилась  чувств.  Этот  инцидент  положил  конец
празднеству.
     Час спустя князь де Бутера сидел в своем кабинете за письменным  столом
и приводил в порядок какие-то  бумаги,  когда  к  нему  вошел  торжествующий
мажордом.
     - В чем дело, Джакомо? - спросил князь.
     - Я же говорил вам, монсеньер...
     - Что именно?
     - Вы только поощряете его своей добротой.
     - Кого это?
     - Капитана Альтавилла.
     - А что он сделал?
     - Что  сделал,  монсеньер?  Ваша  светлость,  конечно,  помнит  о  моем
предупреждении. Я не раз говорил, что он кладет  себе  в  карман  серебряный
прибор.
     - Ну а дальше что?
     - Прошу прощения! Но вы ответили, монсеньер, что до тех  пор,  пока  он
берет лишь свой прибор, возражать против этого не приходится.
     - Помню.
     - Так вот сегодня, монсеньер, он взял  не  только  свой  прибор,  но  и
приборы своих соседей. Мне недостает целых восьми приборов!
     - Тогда дело другое, - сказал князь.
     Он взял листок бумаги и написал следующие строки:
     "Князь Геркулес де Бутера имеет  честь  довести  до  сведения  капитана
Альтавилла, что, не обедая больше  у  себя  дома,  он  лишен  в  силу  этого
непредвиденного обстоятельства удовольствия видеть его за  своим  столом,  а
посему просит господина Альтавилла принять скромный подарок,  долженствующий
хоть  немного  возместить  тот  урон,  который  это  решение   наносит   его
привычкам".
     - Вот  возьмите,   -   продолжал   князь,   вручая   пятьдесят   унций*
мажордому, - вы отнесете завтра и письмо, и деньги капитану Альтавилла.
     ______________
     * 630 франков. (Прим. автора.)

     Джакомо, знавший по опыту, что возражать князю  бесполезно,  поклонился
и вышел; князь спокойно продолжал разбирать  бумаги;  по  прошествии  десяти
минут он услышал какой-то шорох у двери кабинета,  поднял  голову  и  увидел
человека, похожего на калабрийского крестьянина, который  стоял  на  пороге,
держа в одной руке шляпу, а в другой какой-то сверток.
     - Кто здесь? - спросил князь.
     - Я, монсеньер, - ответил пришедший.
     - Кто это "я"?
     - Паскаль Бруно.
     - Зачем пожаловал?
     - Прежде всего, монсеньер, - сказал Паскаль Бруно, подходя  к  князю  и
высыпая на его  письменный  стол  содержимое  своей  шляпы,  полной  золотых
монет, - прежде всего я хочу  вернуть  вам  триста  унций,  которые  вы  так
любезно дали мне взаймы. Деньги эти пошли  на  то  дело,  о  котором  я  вам
говорил: сожженный постоялый двор заново отстроен.
     - Вижу, ты человек слова. Ей-богу, меня это радует.
     Паскаль поклонился.
     - Затем, - продолжал он после небольшой паузы, -  я  хочу  вручить  вам
восемь серебряных приборов с вашими  инициалами  и  гербом.  Я  нашел  их  в
карманах у некоего капитана. Он, верно, украл их у вас.
     - И ты возвращаешь мне покражу?! - воскликнул князь. -  Забавно!  Ну  а
что в этом свертке?
     - В  нем  голова  презренного  человека,  который  злоупотреблял  вашим
гостеприимством, - сказал Бруно. - Я принес ее  вам  в  доказательство  моей
вечной преданности.
     С этими словами  Паскаль  Бруно  развязал  платок  и,  взяв  за  волосы
окровавленную голову капитана Альтавилла,  положил  ее  на  письменный  стол
князя.
     - На кой черт мне такой подарок? Что мне с  ним  делать?  -  воскликнул
князь.
     - Все, что пожелаете, монсеньер, - ответил Паскаль Бруно.
     После чего он поклонился и вышел.
     Оставшись один, князь де Бутера несколько  секунд  не  спускал  глаз  с
мертвой головы; он сидел, покачиваясь в кресле и  насвистывая  свой  любимый
мотив; затем он позвонил, явился мажордом.
     - Джакомо, - сказал князь,  -  вам  ни  к  чему  идти  завтра  утром  к
капитану Альтавилла. Разорвите мое письмо, возьмите себе пятьдесят  унций  и
отнесите эту падаль на помойку.


VIII

     Во времена описываемых нами  событий,  то  есть  в  начале  1804  года,
Сицилия пребывала в полудиком состоянии, из которого ее вывели, да и  то  не
окончательно, король Фердинанд и оккупация англичан;  шоссе,  что  соединяет
теперь Палермо с Мессиной, проходя через Таормину и  Катанию,  еще  не  было
проложено, и единственная, мы не  сказали  бы  хорошая,  но  сносная  дорога
между этими двумя крупными городами шла  по  берегу  моря  через  Термини  и
Чефалу;  заброшенная  ради  своей  молодой  соперницы,  эта  старая   дорога
привлекает ныне лишь художников, которые едут по ней в  поисках  изобилующих
там прекрасных видов. Как  теперь,  так  и  прежде  путешествовать  по  этой
дороге, где нет и в помине почтовых станций,  можно  лишь  тремя  способами:
верхом на муле,  в  паланкине  с  парой  лошадей  и  в  собственной  карете,
предварительно выслав вперед  перекладных,  которые  ожидают  путника  через
каждые пятнадцать миль. Таким образом, перед отъездом  в  Мессину,  куда  ее
вызвал князь де Карини, графине Джемме де Кастель-Нуово  предстояло  выбрать
один из этих способов. Ехать  верхом  на  муле  было  чересчур  утомительно;
ехать  в  паланкине,  помимо  всевозможных  неудобств,  главное  из  которых
медлительность, грозило другой неприятностью,  а  именно:  вызывало  морскую
болезнь. Итак, графиня выбрала,  не  колеблясь,  карету  и  заранее  выслала
перекладных в те четыре пункта, где она намеревалась остановиться,  то  есть
в Термини, в Чефалу, Сант-Агату и Мелаццо.
     Помимо  этой  предосторожности,  относящейся  исключительно  к  способу
передвижения, специальному курьеру было поручено принять и  другие  меры,  а
именно запасти в указанных городах как можно больше съестных  припасов.  Эту
важную меру мы горячо рекомендуем всем, кто путешествует по Сицилии, где  на
постоялых  дворах  буквально  нечего  есть,  и  обычно  не  хозяева   кормят
постояльцев, а, наоборот, постояльцы кормят  хозяев.  Вот  почему  первый  и
последний совет, который вам дают по прибытии в  Мессину  и  при  выезде  из
этого  города  -  исходной  точки  большинства  поездок  по  стране,  -  это
запастись провизией, купить кухонные принадлежности  и  нанять  повара;  все
это обычно увеличивает вашу свиту на двух  мулов  и  одного  человека  -  по
простоте сердечной с вас берут за них одну и ту же цену -  и  повышает  ваши
расходы на три  дуката  в  день.  Иные  опытные  англичане  покупают  еще  и
третьего  мула,  которого  нагружают  палаткой,  и  мы  вынуждены  признать,
несмотря  на  нашу  любовь   к   этой   великолепной   стране,   что   такая
предосторожность хотя и не столь  необходима,  как  все  остальные,  все  же
весьма разумна, если  принять  во  внимание  плачевное  состояние  постоялых
дворов, где наблюдается отсутствие животных, необходимых для  удовлетворения
насущных нужд постояльца, и в баснословных количествах имеются  те  из  них,
которые причиняют  ему  мучения.  Этих  последних  такое  множество,  что  я
встречал путешественников, заболевших от недостатка сна, а первых так  мало,
что  я  видел   англичан,   которые,   исчерпав   свои   запасы   съестного,
глубокомысленно обсуждали вопрос, не съесть ли им  своего  повара,  ставшего
совершенно бесполезным. Вот до чего была доведена в 1804 году  от  рождества
Христова плодородная и золотистая  Сицилия,  кормившая  во  времена  Августа
Римскую империю благодаря тем излишкам,  что  оставались  от  ее  двенадцати
миллионов жителей.
     Не знаю, был  ли  знатоком  истории  Сицилии  тот  путешественник,  для
которого готовился ужин на постоялом дворе делла Кроче, недавно  отстроенном
благодаря тремстам унциям князя де Бутера и расположенном между  Фикаррой  и
Патти, на дороге, что ведет из Палермо в Мессину, можно сказать  лишь  одно:
он отличался редкой наблюдательностью и  превосходно  знал  современную  ему
Сицилию. Деятельность  трактирщика  и  его  жены,  которые  под  наблюдением
приезжего повара жарили рыбу, дичь и домашнюю птицу,  показывала,  что  тот,
для кого были пущены в ход сковородки,  вертела  и  духовка,  не  только  не
желал лишать себя необходимого, но  и  не  был  противником  излишества.  Он
прибыл из Мессины, путешествовал в собственной карете и остановился  в  этой
гостинице, потому что местоположение ему понравилось, и сразу  же  вынул  из
своего сундука все, что необходимо подлинному сибариту и  заядлому  туристу,
от простынь до столового серебра, от хлеба до вина. Он  велел  отвести  себе
лучшую комнату, зажег благовония в серебряной курильнице и в ожидании  ужина
лежал на розовом турецком ковре и курил лучший синайский табак  в  трубке  с
янтарным чубуком.
     Он следил с величайшим вниманием за клубами  душистого  дыма,  который,
поднимаясь, сгущался под потолком, когда дверь в комнату  отворилась,  и  на
ее пороге остановился трактирщик в сопровождении  ливрейного  лакея  графини
де Кастель-Нуово.
     - Ваше  превосходительство,  -  проговорил  этот   достойный   человек,
кланяясь до самой земли.
     - В чем дело?  -  спросил,  не  оборачиваясь,  путешественник  с  явным
мальтийским акцентом.
     - Ваше превосходительство, прибыла графиня Джемма де Кастель-Нуово.
     - И что же?
     - Госпоже графине пришлось заехать на мой  скромный  постоялый  двор...
Дело в том, что одна из лошадей ее сиятельства захромала и  продолжать  путь
нельзя.
     - Дальше что?
     - Госпожа графиня не могла предвидеть этой случайности  сегодня  утром,
когда выехала из Сант-Агаты: она собиралась остановиться в Мелаццо,  где  ее
ждут свежие лошади, так что у нее нет с собой ничего съестного.
     - Передайте графине, что мой повар и мои припасы к ее услугам.
     - Приношу вам глубочайшую благодарность от  имени  моей  госпожи,  ваше
превосходительство, - сказал слуга. -  Ее  сиятельству,  вероятно,  придется
провести ночь на этом постоялом дворе, так как за свежими  лошадьми  надобно
посылать в Мелаццо, а у госпожи графини нет с собой  ни  посуды,  ни  белья.
Поэтому она велела спросить,  не  будете  ли  вы,  ваше  превосходительство,
столь любезны...
     - Попросите от меня графиню, - прервал  его  путешественник,  -  занять
эту спальню со  всем,  что  в  ней  находится.  Что  до  меня,  я  привык  к
неудобствам, к лишениям и удовольствуюсь первой попавшейся  комнатой.  Итак,
передайте графине, что это помещение к ее услугам. А  наш  достойный  хозяин
постарается отвести мне какую-нибудь комнату получше.
     С этими словами путешественник встал и последовал  за  трактирщиком,  а
слуга спустился во двор, чтобы выполнить данное ему поручение.
     Джемма  отнеслась  к   предложению   путешественника,   как   королева,
принимающая дань уважения своего  подданного,  а  не  как  женщина,  которой
оказывает услугу незнакомый человек; она так привыкла,  что  все  подвластно
ее воле, все покоряется звуку ее голоса, все повинуется взмаху ее руки,  что
нашла вполне естественной  чрезвычайную  любезность  путешественника.  И  по
правде   сказать,   она   была   так   прелестна,   когда   направлялась   в
предоставленную ей комнату, опираясь на руку своей камеристки, что весь  мир
мог бы пасть к ее ногам. На графине был дорожный, весьма элегантный  костюм,
наподобие короткой, облегающей грудь и плечи, амазонки,  отделанный  спереди
шелковыми брандебурами; вокруг шеи было обернуто  для  защиты  от  холодного
горного воздуха кунье боа  -  украшение,  еще  неизвестное  в  те  годы,  но
которое с тех пор вошло у нас в моду; боа было куплено князем  де  Карини  у
мальтийского торговца, привезшего его из Константинополя; на голове  графини
красовалась черная бархатная шапочка,  похожая  на  чепчик,  из-под  которой
выбивались великолепные волосы, завитые на английский манер. Как ни  ожидала
графиня увидеть спальню, надлежащим образом  приготовленную,  чтобы  принять
ее,  она   была   поражена   роскошью,   с   помощью   которой   неизвестный
путешественник  постарался  скрасить  бедность  помещения;   все   туалетные
принадлежности были серебряные,  на  столе  лежала  скатерть  из  тончайшего
полотна,  а  восточные  благовония,  горевшие  на  камине,  казалось,   были
предназначены для сераля.
     - Право же,  Джидза,  я  родилась  в  сорочке,  -  сказала  графиня.  -
Подумайте только: неловкий слуга плохо подковал моих  лошадей,  я  вынуждена
остановиться посреди дороги, а добрый  гений,  пожалев  меня,  воздвиг  этот
сказочный дворец.
     - И госпожа графиня не догадывается, кто этот добры