анется Эммануилу? Мальтийский крест? Маргарите? Монастырь!
     - Да, да, - сказала Маргарита тихо, протягивая руки к  маркизе.  -  Да,
монастырь, где бы я могла молиться за вас, матушка.
     - Тсс! Слушайте! - сказал Поль.
     - Вы его мать, но вы его не знаете! - проговорил умирающий, ослабевая.
     - Его я не знаю, но знаю вообще людей, - ответила  маркиза.  -  У  него
сейчас нет имени - он может получить древнее благородное  имя;  у  него  нет
состояния - он получит огромное богатство.  И  ты  воображаешь,  что  он  от
всего этого откажется?
     - Да, если вы этого потребуете.
     - Но по какому праву я могу этого от него требовать? По какому праву  я
буду просить его  пощадить  меня,  Эммануила,  Маргариту?  А  он  может  мне
сказать: "Я вас не знаю, маркиза, слышал только, что  вы  моя  мать,  больше
ничего".
     - Его именем, маркиза, - с трудом произнес Ашар,  которому  смерть  уже
начинала леденить язык, - его именем обещаю вам... клянусь... о, Господи!
     Маркиза приподнялась и нагнулась к больному, высматривая  на  лице  его
постепенное приближение смерти.
     - Ты обещаешь!.. Ты клянешься! - сказала она. -  А  разве  он  знает  о
твоем обещании? А! И ты хочешь, чтобы  я,  полагаясь  на  одно  твое  слово,
прозакладывала двадцать лет моей жизни против двадцати минут,  которые  тебе
остается прожить!.. Я просила,  я  умоляла  тебя.  В  последний  раз  прошу,
умоляю: отдай мне сам эти бумаги.
     - Они не мои, а его.
     - Они нужны мне! Непременно нужны, говорю я тебе! - восклицала  маркиза
все с большей страстью по мере того, как Ашар ослабевал.
     - Господи! Спаси меня от этой муки! - прохрипел старик.
     - Сейчас  прийти  сюда  некому,  -  сказала  маркиза,  обернувшись,   и
какая-то мысль мелькнула в ее холодных глазах. - Ты говорил, что  этот  ключ
всегда с тобой...
     - Неужели вы хотите вырвать его из рук умирающего?
     - Нет, - ответила маркиза, - я подожду...
     - Дайте мне умереть спокойно! -  сказал  Ашар.  -  Прошу  вас,  выйдите
отсюда!
     Маркиза бросилась на колени и низко, почти  до  самого  пола,  склонила
голову. Ашар вытянулся на постели, сложил крестом руки и прижал  распятие  к
груди.
     Маркиза, не поднимая головы, взяла нижнюю  часть  занавеса  и  закинула
обе половинки одну на другую так, чтобы лица умирающего не стало видно.
     - Какой ужас! - прошептала Маргарита.
     - Да, нелегко вам пришлось  сегодня,  но  вы  держитесь,  держитесь,  -
подбодрил ее Поль.
     Несколько  минут   продолжалось   торжественное,   страшное   молчание,
прерываемое только хрипами умирающего... Скоро все было кончено -  Ашара  не
стало на свете.
     Маркиза приподняла голову,  несколько  минут  тревожно  вслушивалась  в
тишину, потом, не открывая занавеса, просунула  под  него  руку  и  вытащила
ключ. Молча встала и, не спуская глаз с постели, пошла  к  ящику,  но  в  ту
минуту, как она хотела вложить ключ в замок, Поль, который следил за  каждым
ее движением, бросился в комнату и, схватив маркизу за руку, сказал:
     - Дайте мне ключи, мадам! Маркиз умер, и эти бумаги мои.
     - Это вы? - воскликнула маркиза, отскочив в ужасе и падая в  кресло.  -
Боже правосудный, это мой сын!
     - Что же это такое? - прошептала Маргарита, падая в другой  комнате  на
колени.
     Поль отворил ящик и взял шкатулку, в которой столько лет хранились  его
документы.


ГЛАВА XVI

     Между тем среди стольких происшествий, следовавших в эту ночь  одно  за
другим, Поль не забыл, что должен драться  с  Лектуром.  Он  послал  к  нему
лейтенанта Вальтера, и часов в шесть утра офицер был уже  в  замке  Оре.  Он
нашел Лектура у Эммануила. Увидев  Вальтера,  Лектур  пошел  в  парк,  чтобы
секунданты могли свободно обговорить все условия.  Вальтеру  приказано  было
на все  соглашаться,  и  поэтому  переговоры  оказались  непродолжительными.
Дуэль была назначена  на  четыре  часа  пополудни,  на  берегу  моря,  подле
рыбачьей хижины, что между Пор-Луи и замком  Оре.  Драться  решено  было  на
пистолетах  или  шпагах;  само  собой  разумеется,  выбор  предоставлен  был
Лектуру как обиженному.
     Что касается маркизы, то, потрясенная  появлением  Поля,  она,  как  мы
видели, почти без чувств опустилась  в  кресло,  но  через  некоторое  время
твердость характера вновь взяла  свое:  маркиза  встала,  накинула  на  лицо
покрывало, прошла во вторую комнату, где огня не было, и вышла в  парк.  Она
не видела Маргариты, которая стояла за  шторой  на  коленях,  безмолвная  от
удивления и ужаса.
     Маркиза вернулась в замок и пришла  в  тот  зал,  где  приготовлен  был
брачный договор. Там, при умирающем мерцании свеч,  облокотившись  на  стол,
положив голову на обе руки и  устремив  глаза  на  бумагу,  где  Лектур  уже
подписался, а  маркиз  успел  начертать  лишь  половину  своего  имени,  она
провела оставшуюся часть ночи в размышлениях о своем будущем. Таким  образом
она дождалась рассвета, и не подумав отдохнуть: так сильно  гордая  душа  ее
поддерживала тело, в котором  была  заключена!  Итогом  этих  раздумий  было
решение как можно скорее отправить  Эммануила  и  Маргариту  из  замка  Оре,
потому что от  них  ей  больше  всего  хотелось  скрыть  свое  знакомство  и
дальнейшие отношения с Полем.
     В восемь часов, услышав шаги Вальтера, который в это  время  уходил  из
замка, она позвонила. Вскоре в дверях показался лакей; видно было, что и  он
тоже не спал.
     - Позови графиню! - приказала маркиза.
     Лакей ушел, а маркиза,  мрачная  и  безмолвная,  приняла  прежнее  свое
положение. Через несколько минут она услышала за собой шум  легких  шагов  и
оглянулась.  Возле   нее   стояла   Маргарита.   Девушка   с   еще   большей
почтительностью, чем обычно,  хотела  поцеловать  руку  матери,  но  маркиза
сидела неподвижно, словно не замечая ее. Маргарита опустила  руки  и  стояла
молча. Она тоже была во вчерашнем платье. Сон пролетел над  землей,  миновав
замок Оре.
     - Подойти ближе, - сказала маркиза.
     Маргарита сделала шаг вперед.
     - Отчего, - продолжала маркиза, - ты так бледна и расстроена?
     - Maman!.. - прошептала сухими губами Маргарита.
     - Говори!
     - Смерть отца... быстрая и неожиданная...  -  заговорила  Маргарита.  -
Ах, как много я в эту ночь выдержала!
     - Да, - сказала маркиза глухим голосом, устремив на  Маргариту  взгляд,
в котором затеплилась искра тепла, - да, молодое деревце гнется  и  облетает
под порывами ветра, один только старый дуб выдерживает всю  ярость  бури.  Я
тоже, Маргарита, много страдала! Я тоже провела ужасную  ночь,  но  посмотри
на меня: видишь, я спокойна.
     - У вас душа сильная и твердая, матушка, - сказала Маргарита, -  но  не
требуйте той же твердости и силы от других людей,  вы  только  разобьете  их
души.
     - Но я и требую от тебя только повиновения, - сказала маркиза,  опустив
руку на стол. - Маргарита, твой отец умер,  теперь  старший  в  нашей  семье
Эммануил. Ты сейчас должна ехать с ним в Ренн.
     - Я?! - удивилась девушка. - Мне ехать в Ренн? Зачем же?
     - Затем, что наша часовня слишком мала, чтобы справлять в ней вместе  и
свадьбу дочери и погребение отца!
     - Матушка, - сказала Маргарита умоляюще, - мне кажется, приличия  да  и
совесть требуют, чтобы эти церемонии  происходили  не  так  быстро  одна  за
другой.
     - Приличия и совесть повелевают исполнять  последнюю  волю  умерших,  -
холодно произнесла маркиза не допускающим возражения тоном.  -  Посмотри  на
этот договор. Видишь: отец твой подписал первые буквы своего имени.
     - Но позвольте спросить, матушка,  разве  отец  был  в  здравом  уме  и
повиновался своей  воле,  когда  он  начал  писать  эту  строку,  прерванную
смертью?
     - Не знаю, - ответила надменно маркиза, - не  знаю.  Знаю  только,  что
родители, пока они живы, властны над судьбами своих  детей.  Долг  заставлял
делать меня ужасные вещи, и я их делала. Повинуйся и ты!
     - Матушка!  -  Маргарита  стояла,  не  трогаясь  с  места,  и  говорила
необычным для нее решительным голосом. - Матушка, вот уже  три  дня,  как  я
вся в слезах, совершенно отчаявшись, ползаю на коленях от  ног  Эммануила  к
ногам отца. Никто меня не выслушал, потому  что  мои  слова  заглушал  голос
честолюбия или помешательства. Наконец я дошла до вас,  матушка.  Теперь  мы
остались с вами лицом к лицу. Теперь только вас могу я умолять, и вы  должны
меня выслушать. Послушайте же, что  я  вам  скажу!  Если  б  я  должна  была
принести в жертву вашей воле только свое  счастье,  я  бы  им  пожертвовала,
только мою любовь, я бы и ею пожертвовала, но я должна  пожертвовать  вам...
сыном! Вы мать. Я тоже.
     - Мать!.. Мать!.. - раздраженно  проговорила  маркиза.  -  Но  рождение
твоего ребенка - преступление!
     - Пусть так, но я все же мать, а материнские чувства  всегда  священны.
Скажите же мне - вы должны знать это лучше, чем я...  -  скажите  мне:  если
те, которым мы обязаны жизнью, получили безграничную  власть  над  нами,  то
разве те, которые от вас получили жизнь, не имеют такой же  власти?  И  если
эти  два  голоса  один  другому  противоречат,   какому   из   них   следует
повиноваться?
     - Ты никогда не услышишь голоса своего ребенка, -  сказала  маркиза,  -
ты никогда его не увидишь.
     - Я никогда не увижу моего сына? - воскликнула Маргарита. - Но  кто  же
может поручиться за это, матушка?
     - Он сам никогда не узнает о своем происхождении.
     - А если все-таки  когда-нибудь  узнает?  -  Маргарита  вся  вспыхнула.
Суровость маркизы заглушила в ней  дочернюю  почтительность.  -  И  если  он
придет и спросит меня, почему я выбрала  ему  такую  суровую  судьбу?..  Это
ведь может случиться, матушка. - Она взяла в руку перо. - Что  ж,  и  теперь
прикажете мне подписать?
     - Подписывай! - приказала маркиза.
     - Но,  -  продолжала  Маргарита,  положив  на  договор  свою  дрожащую,
судорожно сжатую руку, - но  если  мой  муж  узнает  о  существовании  этого
ребенка? Если он потребует от его отца удовлетворения за  пятно,  наложенное
на имя, на его честь? Если в поединке страшном, без свидетелей... в  бою  на
смерть  он  убьет  моего  любовника  и,   измученный   угрызениями   совести
преследуемый голосом из могилы, мой муж лишится рассудка?
     - Молчи! - воскликнула маркиза в ужасе, еще не зная, случайно  ли  дочь
говорит все это или потому, что знает ее историю. - Молчи! - повторила она.
     - Так вы хотите, - не умолкала Маргарита, которая сказала уже  столько,
что не могла остановиться, - чтобы я, оберегая свое имя и  имя  других  моих
детей, заперлась на  всю  жизнь  с  безумным,  не  имея  возможности  никому
доверить свою  тайну?  Покрыла  сердце  железной  броней,  чтобы  ничего  не
чувствовать? Высушила глаза, чтобы не плакать? Так вы хотите,  чтобы  я  при
жизни мужа оделась в  траур,  как  вдова?..  Вы  хотите,  чтобы  волосы  мои
поседели двадцатью годами раньше положенного срока?
     - Молчи, молчи! - В  голосе  маркизы  угроза  начинала  уступать  место
страху. - Ни слова больше, Маргарита!
     - Так  вы  хотите,  -  продолжала  горяча  Маргарита,  не  замечая   ее
состояния, - чтобы я ходила от одного умирающего к другому закрывать  им  не
глаза, а рот, для того чтобы тайна моя умерла вместе с ними!..
     - Молчи! - вскричала маркиза, в отчаянии ломая себе руки. - Ради  всего
святого молчи, Маргарита!
     - Ну что ж, матушка, прикажите  мне  подписать,  и  все  это  сбудется:
наказание за грехи  родителей  падет  на  детей  до  третьего  и  четвертого
колена!
     - О, праведный судья! - воскликнула маркиза, рыдая.  -  Неужели  я  еще
мало была унижена, мало наказана?
     Первые слезы матери охладили жар  Маргариты.  Она  упала  на  колени  и
жалобно проговорила, став опять прежней кроткой и доброй дочерью:
     - Матушка, простите меня, простите меня!
     - Да, простите меня! - сказала маркиза, подходя к Маргарите.  -  Теперь
ты просишь прощения, бесчеловечная дочь. Как ты могла взять из  рук  вечного
правосудия бич мщения и ударить им мать по лицу?!
     - Матушка, простите меня! - воскликнула Маргарита. - Я сама  не  знала,
что говорила. Вы довели меня до отчаяния! Я была вне себя!
     - Господи!  -  проговорила  маркиза,  подняв  обе  руки   над   головой
Маргариты. - Ты слышал, что говорила мне моя дочь! Не  смею  надеяться,  что
ты, по своему великому милосердию, забыл слова ее, Боже  мой,  но  в  минуту
кары вспомни, что я ее не проклинаю!
     Она  пошла  к  дверям.  Маргарита  хотела  удержать  мать,  но  маркиза
обернулась к ней с таким страшным  выражением  в  лице,  что  Маргарита  без
приказания отпустила полу ее платья, за которую было ухватилась, и  осталась
на коленях, без слов, в ужасном волнении.


ГЛАВА XVII

     Возможно,  читателю  покажется  странным,  что  после   оскорбительного
вызова, сделанного накануне Полем Лектуру, дуэль назначена была не на  утро,
но лейтенанту Вальтеру, который приходил  договориться  с  графом  д'Оре  об
условиях поединка, было приказано соглашаться на все условия, кроме  одного:
капитан хотел драться не иначе как вечером. Поль понимал, что  до  тех  пор,
пока он не развяжет узла этой семейной драмы, в которую он вмешался  вначале
как посторонний, жизнь его принадлежит уже  не  ему  и  он  не  имеет  права
располагать ею. Впрочем,  отсрочка,  которую  он  сам  себе  назначил,  была
непродолжительна,  и  Лектур  охотно  на  нее  согласился.   Капитан   решил
использовать  каждую  минуту  с  пользой  для  дела,  поэтому,  как   только
наступило время, когда можно было явиться к маркизе,  не  нарушая  приличий,
он отправился в замок.
     События последних дней вызвали такой беспорядок во всем доме, что  Поль
не нашел ни одного слуги, который мог бы доложить о его  визите  маркизе,  и
пошел тем путем, который был уже ему хорошо известен. Войдя в  гостиную,  он
увидел лежащую без чувств Маргариту.
     Заметив, что брачный договор измят, Поль догадался, что  между  матерью
и дочерью происходила какая-то ужасная сцена. Он подбежал к сестре, взял  ее
на  руки  и  отворил  окно,  чтобы  оживить  свежим  воздухом.   Мало-помалу
Маргарита пришла в себя, открыла  глаза  и  узнала  брата,  которого  судьба
посылала ей всякий раз, как только силы покидали ее.
     Она стала рассказывать Полю, как мать  хотела  заставить  ее  подписать
брачный договор для того, чтобы потом она уехала навсегда из замка вместе  с
Эммануилом, и как она, выведенная из себя отчаянием, высказала маркизе  все,
что знала. Поль догадался, что должно было теперь происходить в гордой  душе
маркизы,  ведь,  несмотря  на   все   страдания,   двадцатилетнюю   муку   и
одиночество, тайна ее стала известна той, от кого она  больше  всего  хотела
скрыть ее. Сжалившись над маркизой,  Поль  решил  избавить  ее  от  мучения,
сообщив, что он собирается делать дальше. Маргарите  также  необходимо  было
увидеть мать, чтобы выпросить себе прощение, поэтому она вызвалась  сообщить
маркизе, что капитан Поль желает с ней поговорить.
     Поль остался один  и,  прислонившись  к  высокому  камину,  украшенному
гербом, задумался о странном  повороте  судьбы,  который  вдруг  сделал  его
хозяином этого дома.  Через  несколько  минут  боковая  дверь  отворилась  и
появился Эммануил с ящиком для пистолетов в руках. Поль оглянулся и,  увидев
брата, поклонился ему. Эммануил тоже поклонился, но лишь потому,  что  этого
требовала вежливость, и лицо его тотчас исказилось  неприязнью  к  человеку,
которого он считал своим личным непримиримым врагом.
     - Я  хотел  уже  искать  вас,  -  сказал  Эммануил,   остановившись   в
нескольких шагах от Поля и поставив ящик с пистолетами на стол. - Правда,  -
прибавил он, - не знал, где вас найти, потому что вы, как злой дух  в  наших
народных преданиях, имеете дар быть везде и нигде. К счастью,  мне  сказали,
что вы здесь, и я очень вам  благодарен,  что  вы  избавили  меня  от  труда
искать вас.
     - Мне очень приятно, - сказал Поль, -  что  в  этот  раз  мое  желание,
хотя, вероятно, по совершенно иным причинам, совпадает с вашим. Что  вам  от
меня угодно?
     - Неужели не можете угадать? - Эммануил разгорячился. - В таком  случае
позвольте  мне  сказать,  что,  к  моему  удивлению,  вы  совсем  не  знаете
обязанностей дворянина и офицера, и это - новое оскорбление мне!
     - Верьте мне, Эммануил, - сказал спокойно Поль.
     - Вчера меня звали графом, сегодня зовут маркизом д'Оре,  -  проговорил
надменно Эммануил, с презрением глянув на собеседника. - Прошу  не  забывать
этого.
     Едва заметная улыбка мелькнула на губах Поля.
     - Вы очень плохо знаете обязанности дворянина, - продолжал Эммануил,  -
если воображаете, что я могу  позволить  другому  отомстить  вам  за  обиду,
которую вы нанесли мне. Не забудьте, что не я вас  искал,  а  вы  пришли  ко
мне.
     - Вы забываете, маркиз, - поклонился Поль, - что были у меня  в  гостях
на "Индианке".
     - Оставим этот пустой спор, - сказал Эммануил с досадой. -  Нам  теперь
не до того. Вчера я сделал вам предложение, которое, не говорю  уже  офицер,
но каждый дворянин, каждый порядочный  человек,  если  только  он  не  трус,
сразу бы принял, а вы, увернувшись от него, вздумали  обратиться  к  другому
противнику,  которого  наша  ссора  отчасти  касается,  но  которого  бы  из
обыкновенного приличия - он мой гость - не следовало в нее вмешивать.
     - Поверьте, в этом случае я действовал по необходимости,  -  с  обычным
хладнокровием ответил Поль. - С вами я драться не могу,  с  любым  другим  -
всегда готов  скрестить  шпаги.  Я  привык  к  битвам,  которые  несравненно
страшнее поединка, поэтому  дуэль  я  не  считаю  опасностью  для  себя.  Не
забудьте только, что я не искал этой дуэли, вы сами  мне  ее  навязали,  но,
повторяю вам, я не могу драться с вами и  потому  должен  был  обратиться  к
барону Лектуру, как обратился бы к де Нозе или Лажарри  только  потому,  что
кто-нибудь из них попался бы мне под руку. Впрочем, если, как  вы  считаете,
мне необходимо кого-нибудь убить, то лучше,  разумеется,  отправить  на  тот
свет наглого и ни к чему не  годного  вертопраха,  чем  доброго  и  честного
помещика, который покраснел бы от стыда даже  во  сне,  увидев  тот  гнусный
торг, который барон Лектур предлагает совершить вам.
     - Прекрасно! - Эммануил засмеялся. - Можете сколько угодно играть  роль
заступника невинных, защитника притесненных принцесс и укрываться под  щитом
ваших непонятных ответов. Пока это глупое  донкихотство  не  стоит  на  пути
моих желаний, моих выгод, моих обязательств, - мне до него дела  нет:  пусть
оно гуляет себе по морю и по суше, от полюса и  до  полюса.  Я  буду  только
смеяться, когда случится встретиться с ним. Но  как  только  это  дурачество
коснется меня... одним словом,  если  я  встречу  в  моем  доме  незнакомого
человека,  который  вздумает  командовать  там,  где  только  я  один   могу
повелевать,  я  пойду  прямо  к  нему,  как  теперь  к  вам,  и   если   мне
посчастливится встретить его одного, как теперь вас, я скажу ему:  "Вы  меня
оскорбили, вмешавшись в мои дела, которые вас совершенно не касаются,  и  вы
должны драться не с кем-нибудь другим, а со мной!" И вы будете драться.
     - Вы ошибаетесь, Эммануил, - ответил Поль. - С  вами  я  все  равно  не
буду драться. Это невозможно.
     - Э, оставьте! Загадки сейчас  не  в  моде!  -  воскликнул  Эммануил  с
досадой.  -  В  жизни  постоянно  натыкаешься  на  прозу,  поэтому   оставим
романтические бредни и таинственность сочинителям романов и  трагедий.  Ваше
появление в нашем доме наделало мне слишком  много  неприятностей,  и  этого
вполне довольно, чтобы нам с вами  подраться.  По  вашей  милости  Лузиньян,
осужденный на вечную ссылку, снова во  Франции,  сестра  моя  первый  раз  в
жизни не покорилась воле родителей, отца вы убили одним своим появлением,  -
вот сюрпризы, кото