Александр Дюма
   Капитан Поль


                                   Роман


     -----------------------------------------------------------------------
     Дюма А. Тысяча и один призрак: Сборник: - Мн.: Выш.шк., 1992. - 415 с.
     Перевод с французского.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 31 октября 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------

     В сборник включены  увлекательные  новеллы  "Кучер  кабриолета",  "Воды
Экса",  "Маскарад",  "Паскаль  Бруно",  роман  "Капитан   Поль",   а   также
малоизвестное произведение великого писателя "Тысяча и один призрак".


ГЛАВА I

     В прекрасный октябрьский вечер 1777 года все любопытные  из  небольшого
городка  Пор-Луи  собрались  на  берегу  залива,  противоположном  тому,  на
котором выстроен город Лорьян. Предметом общего  любопытства  и  толков  был
прекрасный тридцатидвухпушечный фрегат, уже с  неделю  стоящий  в  небольшой
бухте  рейда.  Он  появился  тут  однажды  утром,   точно   цветок   океана,
распустившийся за ночь. Этот фрегат как будто впервые гулял по  морю:  такой
он был чистенький и хорошенький. Он вошел в залив  под  французским  флагом,
на котором при ярких солнечных лучах заблестели три лилии.
     Любопытным, смотревшим сейчас на  это  зрелище,  столь  обыкновенное  и
между тем всегда новое в портовом городке, досадно было,  что  никак  нельзя
угадать, в какой  стране  построен  корабль,  силуэт  которого  так  красиво
рисовался  на  фоне  зарева.  Формою  и  снастями  он  не  походил   ни   на
французский, ни на английский, ни на американский, ни на голландский, ни  на
испанский, а экипажа его никто и не видел. Можно было даже подумать, что  на
нем совсем никого нет, если бы по временам из-за борта не появлялась  голова
матроса или вахтенного офицера. Между тем этот  корабль,  несмотря  на  свою
загадочность, не имел, кажется, никаких  враждебных  намерений,  потому  что
его прибытие нисколько не встревожило лорьянское начальство,  да  притом  он
стал прямо под пушками крепости, которая по случаю войны  между  Францией  и
Англией недавно была заново вооружена и приведена в боевую готовность.
     В толпе любопытных выделялся  один  молодой  человек:  с  беспокойством
расспрашивал он всех и каждого об  этом  фрегате;  явно  заметно  было,  что
судно очень его интересует.  Сначала  этот  молодой  человек  привлек  общее
любопытство своим мушкетерским мундиром,  ведь  всякому  известно,  что  эти
королевские телохранители редко выезжают из столицы; потом многие  узнали  в
нем сына одного из самых знатных и  богатых  бретонских  помещиков  -  графа
Эммануила  д'Оре.  Старинный  замок  его  предков   возвышался   на   берегу
Морбиганского залива, а семейство состояло  из  маркиза  д'Оре,  несчастного
помешанного старика, которого уже лет двадцать никто  не  видывал,  маркизы,
женщины строгих нравов и  чрезвычайно  надменной,  юной  Маргариты,  девушки
бледной и нежной, как цветок, имя которого она носила,  и  наконец  молодого
графа Эммануила. Вокруг последнего толпился сейчас народ,  привлеченный  его
знатным именем и блестящим мундиром.
     Несмотря на все его  расспросы,  никто  не  мог  сказать  графу  ничего
определенного, потому что никто ничего толком не знал и все только  делились
своими или чужими  догадками.  Эммануил  собрался  уже  уходить,  как  вдруг
увидел приближающуюся к молу шестивесельную шлюпку;  командовал  ею  молодой
человек в офицерском мундире королевского флота.  На  вид  ему  казалось  не
более двадцати - двадцати двух лет, никак не больше.  Он  сидел  или,  лучше
сказать, полулежал на медвежьей шкуре, небрежно опираясь рукою  на  руль,  а
рулевой, который по прихоти своего начальника остался  без  дела,  сидел  на
носу. Само собой разумеется, как только шлюпку заметили в толпе, взоры  всех
любопытных,  бродивших  по  берегу,  устремились  на  нее  в  надежде,   что
теперь-то наконец откроется тайна удивительного фрегата.
     Двинутая вперед последним усилием дюжих  гребцов,  шлюпка  врезалась  в
песок в восьми или девяти футах от берега, так как мелководье  не  позволило
ей подойти ближе. Два матроса тотчас встали, положили  весла  и  прыгнули  в
воду, доходившую здесь до колена. Молодой офицер медленно поднялся,  подошел
к носу, матросы подхватили его на руки и бережно понесли к берегу, чтобы  ни
одна капля соленой воды не запятнала красивого мундира моряка-щеголя.  Сойдя
на берег, он приказал шлюпке обогнуть мыс, выдававшийся здесь еще на  триста
или четыреста шагов, и ждать себя по ту сторону батареи.  Затем  остановился
на минуту, поправил прическу, немного растрепавшуюся,  после  чего,  напевая
французскую песенку, пошел прямо к  воротам  крепости  и  скрылся  за  ними,
слегка кивнув часовому, который отдал ему честь.
     Кажется, в портовом городе отнюдь  не  диковинка,  что  морской  офицер
сошел с корабля на берег и пошел  в  крепость;  между  тем  во  всей  толпе,
собравшейся на молу, не было, кажется, ни одного  человека,  который  бы  не
подумал, что это происшествие имеет какую-то связь с таинственным  фрегатом.
Поэтому, когда лейтенант сошел на берег, у ворот собрался такой тесный  круг
зрителей, что молодой человек, очевидно, подумал: уж  не  очистить  ли  себе
путь хлыстиком, однако,  махнув  им  раза  два  или  три  так,  что  хлыстик
взвизгнул, он  внезапно  остановился.  Заметив  графа  Эммануила,  блестящий
мундир и благородные  манеры  которого  выделялись  на  фоне  бедной  одежды
простых бретонцев, он пошел к нему навстречу в  ту  самую  минуту,  как  тот
сделал  несколько  шагов,   чтобы   приблизиться   к   лейтенанту.   Офицеры
переглянулись и, мгновенно оценив  друг  друга,  поклонились  с  благородной
вежливостью и светской фамильярностью.
     - Послушайте, дорогой земляк, - обратился лейтенант к  мушкетеру,  -  я
предполагаю, что вы, так же как и я, француз, хотя и встречаю вас  в  стране
гиперборейской и  если  не  совсем  дикой,  то  по  крайней  мере  порядочно
варварской! Скажите мне, ради бога, что во мне такого  чудного,  из-за  чего
мое появление привело в волнение весь город? Или морской офицер считается  в
Лорьяне  такой  невидалью,  что  способен  возбудить   внимание   всех   без
исключения нижнебретонских туземцев? Вы меня  этим  очень  одолжите,  и  мне
весьма приятно будет воспользоваться первым случаем оказать вам ту же  самую
услугу.
     - Это несложно, лейтенант, - ответил граф  Эммануил.  -  В  любопытстве
здешнего народа нет ничего оскорбительного ни для  вашего  мундира,  ни  для
вас самих. К тому же, лейтенант, по вашим эполетам  я  догадываюсь,  что  мы
почти одного чина, и  я  разделяю  любопытство  этих  добрых  бретонцев,  но
только у меня гораздо больше причин заняться  решением  задачи,  которая  их
занимает.
     - Если я могу  вам  помочь  чем-нибудь,  -  ответил  моряк,  -  то  мои
познания в математике к вашим услугам; только здесь  нам  не  совсем  удобно
будет беседовать. Не угодно ли отойти  немного  от  этих  добрых  бретонцев,
чтобы никто не помешал?
     - Очень охотно, - поклонился мушкетер. - К тому же, если  мы  пойдем  в
эту сторону, вы будете ближе к вашей шлюпке.
     - О, в этом  нет  никакой  необходимости!  Если  вам  не  по  пути,  то
пойдемте куда вам угодно. Мне торопиться некуда, а  людям  моим  и  подавно.
Вот здесь можно свернуть, если вам угодно.
     - Нет-нет, пойдемте вперед и будем держаться  берега.  Я  хочу  просить
вас еще об одном одолжении... Пойдемте по этому мысу, пока будет  земля  под
ногами.
     Моряк молча последовал за  графом  д'Оре  с  таким  видом,  словно  ему
совершенно  все  равно,  куда  идти.  Дойдя  до   оконечности   мыса,   граф
остановился и, указав рукой на таинственный фрегат, спросил:
     - Знаете ли вы, что это за корабль?
     Моряк  бросил  на  своего  нового  друга  быстрый,  испытующий  взгляд.
Равнодушно поглядев на море, ответил:
     - Это,  как  видите,  красивый  тридцатидвухпушечный  фрегат,  стоит  с
зарифленными парусами, на буксирном якоре, чтобы можно было выйти в море  по
первому сигналу.
     - Извините, - Эммануил улыбнулся, - я  не  о  том  вас  спрашиваю.  Мне
совершенно безразлично, сколько на нем пушек и на каком якоре  он  дрейфует:
так, кажется, по-вашему?
     Здесь, в свою очередь, улыбнулся моряк.
     - Но  мне  хотелось  бы  знать,  -  продолжал  граф,  -   какой   нации
принадлежит этот фрегат, куда он идет и как зовут капитана.
     - Какой он  нации  -  немудрено  угадать:  если  он  не  француз,  так,
вероятно, большой плут. Вы видите, у него  белый  вымпел,  правда,  немножко
изорванный, но зато огромный. Куда он идет, это вы  тоже  знаете:  комендант
ведь говорил вам, что этот фрегат идет в Мексику.
     Эммануил с удивлением посмотрел на лейтенанта.
     - Что же касается до его капитана, то нелегко сказать,  кто  он  такой.
Одни уверяют, что он моих лет или ваших, потому  что,  кажется,  мы  с  вами
почти ровесники, хотя судьбы у нас разные и кому-то, верно, придется лечь  в
могилу пораньше. Иные готовы поклясться, что он ровесник дяде  моему,  графу
д'Эстену, который, как вы, вероятно, знаете, недавно произведен  в  адмиралы
и  теперь  помогает  английским  мятежникам,  как  у  нас  называют   сейчас
американцев. Имени его я тоже не могу сказать вам, потому что он сам его  не
знает, а впредь до нового распоряжения называется Полем.
     - Полем?
     - Да, капитаном Полем.
     - Поль... а как же его фамилия?
     - Поль Провиденский, Ренджирский, Алианский -  смотря  по  тому,  каким
кораблем  он  командует.  Сами  знаете,  во  Франции  немало  людей,   смело
прибавляющих к своему коротенькому имени название какого-нибудь  поместья  и
прикрывающих все это рыцарским шлемом или баронской шапкой, так что их  герб
кажется таким древним,  что  любо-дорого  посмотреть.  Теперь  он,  кажется,
называется Полем Индейским и, очевидно, гордится  этим  именем;  по  крайней
мере, я бы на его месте не променял этот фрегат на лучшее поместье  во  всей
Бретани.
     Граф д'Оре молчал некоторое время, обдумывая странные  ответы  молодого
моряка, в которых сквозило то простодушие, то  откровенная  ирония.  Наконец
он спросил:
     - Лейтенант, но хоть  что-нибудь  вы  можете  рассказать  мне  об  этом
человеке?
     - Именно о капитане? Но, любезный... барон... граф... мар... князь...
     - Граф, - слегка поклонился Эммануил.
     - Ну так, любезный граф, позвольте вам сказать, что вы ведете  меня  от
одной задачи к другой: я уже говорил, что рад и  готов  служить  вам  своими
познаниями в математике, но не для того, чтобы искать неизвестного.  Что  он
за человек? Э, граф, кто до конца может понять человека? Да и сам он  всегда
ли до конца понимает себя? Вот я уже лет десять  как  рыщу  по  морю  то  на
бриге, то на фрегате. Можно сказать, что океан у меня перед  глазами  с  тех
пор, как помню себя, изучаю я прихоти моря  с  того  времени,  как  научился
говорить, а рассудок - соединять слова в мысли, и все-таки  я  еще  не  знаю
характера океана, хотя его волнуют только четыре главных  ветра  и  тридцать
два румба - вот и все. Как же  можно  понять  человека,  которого  обуревают
тысячи страстей?
     - Да я этого и не требую от вас, дорогой... герцог-маркиз... граф...
     - Лейтенант, - подсказал моряк, поклонившись.
     - Я не требую от вас, дорогой лейтенант, рассказа о  страстях  капитана
Поля. Мне только  хотелось  узнать  от  вас  две  вещи.  Во-первых,  как  вы
считаете: он человек благородный?
     - Прежде всего, дорогой граф, давайте обговорим значение  этого  слова.
Скажите мне, что вы подразумеваете под словом благородство?
     - Позвольте  выразить  вам  свое  удивление  -  это   вопрос   довольно
странный. Благородство - понятие, кажется, довольно определенное.
     - Вот то-то и оно: все понятно, а определить, что  оно  такое,  трудно.
Не  так  уж  редко,  поверьте,  ухитряются  прикрыть   этим   словом   очень
неблагородные поступки. Если вы хотите, чтобы я ответил на  ваш  вопрос,  то
выражайтесь определеннее.
     - Мне хотелось знать, можно ли положиться на его слово?
     - О, я уверен, что он никогда  не  изменит  своему  слову!  Даже  враги
его, - а прожив такую жизнь, не иметь недругов невозможно, - даже враги  его
признают, что он способен пожертвовать жизнью, чтобы клятву свою  исполнить.
Я говорю вам правду, он благородный человек.  Но  вы,  кажется,  еще  что-то
хотели узнать о нем?
     - Да, мне хотелось знать: согласится ли он исполнить повеление короля?
     - Какого короля?
     - Право, дорогой лейтенант, вы задаете мне вопросы, достойные  софиста,
а не моряка!
     - Однако не стоит сердиться, граф, на то, что я хочу сначала понять,  о
чем меня спрашивают, а потом уж отвечать. Мало ли у нас  в  Европе  королей!
Король английский, король испанский, король французский, которому  я  предан
всей душой...
     - О нем-то я и говорю, -  прервал  его  Эммануил.  -  Как  вы  думаете:
согласится ли капитан Поль исполнить повеление  короля,  которое  я  объявлю
ему?
     - Я думаю, капитан Поль, - ответил  уверенно  моряк,  -  как  и  всякий
другой капитан, подчиняется власти, если только он не пират, не корсар и  не
морской разбойник, а этого, судя по виду  его  корабля,  вообразить  нельзя.
Полагаю, что где-нибудь в каюте у него есть корабельные бумаги  и  если  они
скреплены подписью  Людовика  и  печатью  с  тремя  лилиями,  капитан  Поль,
наверное, с величайшей готовностью  исполнит  всякое  повеление  за  той  же
подписью и с приложением той же печати.
     - Ну, теперь я знаю  все,  что  мне  хотелось  знать!  -  сказал  граф,
досадуя, однако, в душе на не совсем  откровенные  и,  как  ему  показалось,
странные ответы своего собеседника. - Однако же  позвольте  мне  задать  вам
еще один вопрос.
     - Прошу вас, граф, готов отвечать на него так же  искренно,  как  и  на
первые.
     - Не знаете ли вы, как мне переехать на фрегат капитана Поля?
     - Да вот же шлюпка, у берега.
     - Но это ваша шлюпка.
     - Ну так что же? Я вас перевезу.
     - Значит, вы знаете капитана Поля?
     - Я? Нисколько. Но я племянник адмирала, и  меня  знают  все  командиры
судов - от боцмана, который управляет  шлюпкой,  до  вице-адмирала,  который
командует эскадрой. Притом наша братия, моряки, все связаны  одной  цепочкой
и узнаем друг друга с первого взгляда, в каком бы месте  суши  или  моря  ни
сошлись. Не церемоньтесь, принимайте мое предложение. Шлюпка,  матросы  и  я
сам - к вашим услугам.
     - Хорошо, окажите мне эту последнюю услугу, и...
     - И вы забудете скуку, которую я навел на вас своей болтовней,  не  так
ли? - сказал моряк, улыбаясь. -  Что  делать,  любезный  граф,  -  продолжал
он, - проводя всю жизнь в море, поневоле привыкаешь  к  монологам:  в  штиль
призываешь ветер, в бурю - тихую погоду.
     Эммануил с недоверчивым видом поглядел на своего  собеседника,  но  тот
выдержал  этот  взгляд  с  тем  простодушным  выражением  на  лице,  которое
появлялось у него сразу, как только он замечал, что за ним  наблюдают.  Граф
невольно удивился этому презрению  ко  всему  человеческому  и  поэтическому
взгляду на мир, но так как он видел в этом странном моряке только  человека,
готового оказать ему необходимую услугу, то охотно  принял  его  предложение
без всяких оговорок. Минут через пять  они  уже  сидели  рядом  в  шлюпке  и
быстро неслись к фрегату благодаря усилиям  шести  дюжих  матросов,  которые
гребли так ровно, с такой точностью, как будто веслами двигала машина, а  не
человеческие руки.


ГЛАВА II

     По мере того  как  они  продвигались  вперед,  красивые  формы  фрегата
вырисовывались  перед  ними  во  всех  подробностях   и   видно   стало   их
удивительное совершенство. Сказать по  правде,  граф  д'Оре  был  не  знаток
красоты, облеченной в такую форму, но и он не  мог  не  любоваться  изящными
линиями корабля, прочностью мачт, тонкостью канатов и  веревок,  которые  на
фоне неба, озаренного последними лучами заходящего солнца, казались  гибкими
и шелковистыми нитями, словно сотканными каким-то гигантским пауком.
     На  фрегате  царствовало  прежнее  безмолвие,  и  никто  на   нем,   по
беспечности  или  из  надменности,  по-видимому,  не  обращал  внимания   на
приближающуюся шлюпку. Один раз графу показалось было, что  из  бота,  подле
заткнутого  жерла  пушки,  высунулась  подзорная  труба,  обращенная  в   их
сторону, но в это время корабль, повинуясь дыханию океана, повернулся к  ним
носом и внимание графа  привлекла  фигура,  украшающая  обыкновенно  носовую
часть корабля и  в  честь  которой  его  называют:  то  была  дочь  Америки,
открытой Христофором Колумбом и завоеванной Фердинандом Кортесом,  индианка,
с  разноцветными  перьями  на  голове,  с  обнаженной  грудью  и  коралловым
ожерельем  на  шее.  Остальная  часть  этой  полусирены-полузмеи  извивалась
прихотливыми арабесками по всему носу фрегата.
     По мере приближения к судну графу показалось, что  индианка  устремляет
на него глаза:  несомненно,  что  вырезана  она  была  из  дубового  пня  не
ремесленником,  а  большим  художником.   Моряк,   со   своей   стороны,   с
удовольствием  наблюдал,  как  внимание  сухопутного   офицера   все   более
сосредоточивается  на  корабле.  Наконец,  заметив,  что   граф   совершенно
поглощен  созерцанием  фигуры,  о  которой  мы  сейчас  говорили,  он  решил
прервать молчание.
     - Ну,  что,  дорогой  граф,  -  сказал  он,  скрывая   под   притворной
веселостью нетерпение, с которым ожидал ответа, - не правда  ли,  мастерское
произведение?
     - Да, по сравнению с подобными украшениями, которые мне хоть  и  редко,
но случалось видеть, это точно мастерское произведение.
     - Говорят, - продолжал лейтенант,  -  что  это  последнее  произведение
Гильома Кусту, который умер, не доделав его.  Оно  закончено  учеником  его,
Дюпре, очень талантливым скульптором,  который  умирает  с  голоду  и  из-за
отсутствия мрамора режет из дерева и обтесывает корабельные  снасти,  вместо
того чтобы делать статуи. Посмотрите, - сказал  моряк,  повернув  руль  так,
что  шлюпка,  вместо  того  чтобы  подойти  прямо  к  кораблю,  прошла   под
бушпритом, - у нее на шее ожерелье из настоящих кораллов, а  в  ушах  серьги
из настоящего жемчуга. Вместо глаз у нее алмазы,  из  которых  каждый  стоит
гиней сто, так что  капитан,  который  возьмет  этот  фрегат,  кроме  чести,
приобретет еще прекрасный подарок для своей невесты.
     - Лейтенант, а не глупо ли украшать свой  корабль,  словно  женщину,  -
спросил Эммануил,  -  и  тратить  большие  деньги  на  вещи,  которые  могут
погибнуть в первом сражении или при первой буре?
     - Что делать! - ответил грустно моряк. -  У  нас,  бродяг,  нет  другой
семьи, кроме судовой команды, другой родины кроме океана,  другого  зрелища,
кроме бури, другого развлечения, кроме сражения, а  хочется  ведь  и  нам  к
чему-нибудь привязаться. Любимой женщины у нас  не  может  быть:  кто  будет
любить моряка, который сегодня  здесь,  завтра  Бог  знает  где!  Вот  мы  и
принуждены  довольствоваться  привязанностью  к   тому,   что   встретим   в
странствиях: один вспоминает какой-нибудь свеженький  тенистый  островок,  и
всякий раз, когда этот островок возникает  из  моря,  как  корзинка  цветов,
сердце его радуется; у другого есть  между  звездами  любимая  звезда,  и  в
прекрасные длинные  ночи  на  Атлантике,  всякий  раз,  когда  он  идет  под
экватором, ему кажется, будто эта звездочка к нему приближается  и  радостно
и приветливо ему одному светит. А чаще всего  моряки  любят  свой  фрегат...
Так обычные люди любят сына или дочь: переживают, когда ветер  изломает  ему
снасть или бушприт, а когда корабль поражен в  сердце  и  должен  погибнуть,
моряк подает вам, жителям суши, пример верности: вместе с ним  идет  на  дно
моря. Капитан Поль принадлежит к