ие  быть застигнутыми штилем, то
надобно спешить нам к югу, где есть воздушное течение".
     Фрези Грант, хотя была доброй девушкой, - вот, скажем, как наша Дэзи...
Обратите внимание, джентльмены,  на  ее лицо при этих словах. Так я говорю о
Фрези. Ее все любили на корабле. Однако в ней сидел женский черт, и если она
чего-нибудь задумывала, удержать ее являлось задачей.
     -  Слушайте!  Слушайте! - воскричала Дэзи, подпирая подбородок рукой  и
расширял глаза. - Сейчас начинается!
     -  Совершенно  верно,  Дэзи,  - сказал  Больт,  обкусывая  свой грязный
ноготь. - Вот оно и началось, как это бывает у барышень. Иначе говоря, Фрези
стояла, закусив  губу.  В это время, как на грех, молодой лейтенант, вздумал
ей сказать комплимент. "Вы так легки, - сказал он,  - что  при желании могли
бы пробежать к острову по  воде, не замочив ног".  Что ж вы думаете?  "Пусть
будет по вашему,  сэр, - сказала  она.  - Я уже дала себе слово  быть там, я
сдержу его или умру". И вот, прежде чем успели протянуть руку,  вскочила она
на поручни,  задумалась,  побледнела  и  всем махнула  рукой.  "Прощайте!  -
сказала Фрези. - Не знаю, что делается со мной, но отступить уже не могу". С
этими словами она спрыгнула и, вскрикнув, остановилась на волне, как цветок.
Никто, даже ее  отец, не мог  сказать  слова,  так  все  были  поражены. Она
обернулась  и,  улыбнувшись, сказала:  "Это  не  так трудно,  как  я думала.
Передайте моему  жениху,  что он меня более не увидит. Прощай  и  ты,  милый
отец! Прощай, моя родина!"
     Пока это  происходило, все  стояли,  как связанные.  И вот  с  волны на
волну, прыгая и перескакивая,  Фрези  Грант побежала к  тому острову.  Тогда
опустился  туман, вода дрогнула, и, когда туман рассеялся, не было видно  ни
девушки, ни того острова, как он поднялся из моря, так и опустился  снова на
дно. Дэзи, возьми платок и вытри глаза.
     - Всегда плачу,  когда доходит  до этого места, - сказала Дэзи, сердито
сморкаясь в вытащенный ею из кармана Тоббогана платок.
     - Вот и вся история,  - закончил Больт. - Что  было  на корабле  потом,
конечно, не интересно, а с тех пор пошел слух, что Фрези Грант иногда видели
то тут, то там, ночью или на рассвете. Ее считают заботящейся о  потерпевших
крушение, между прочим; и тот, кто ее увидит, говорят, будет думать о ней до
конца жизни.
     Больт не подозревал, что  у него не было  никогда такого  внимательного
слушателя, как я. Но это заметила Дэзи и сказала:
     - Вы  слушали,  как  кошка мышь. Не  встретили  ли  вы ее, бедную Фрези
Грант? Признайтесь!
     Как  не был шутлив  вопрос,  все моряки немедленно  повернули головы  и
стали смотреть мне в рот.
     - Если это была та девушка, - сказал я, естественно, не рискуя ничем, -
девушка в  кружевном  платье  и  золотых  туфлях,  с которой  я  говорил  на
рассвете, - то, значит, это она и была.
     - Однако! - воскликнул Проктор. - Что, Дэзи, вот тебе задача.
     - Именно  так она и была одета, - сказал Больт. - Вы раньше слышали эту
сказку?
     - Нет, я не слышал ее, -  сказал я, охваченный порывом встать и уйти, -
но мне почему-то казалось, что это так.
     На этот раз разговор кончился, и все разошлись. Я долго не мог заснуть:
лежа в кубрике,  прислушиваясь к плеску воды и храпу матросов, я уснул около
четырех, когда  вахта сменилась.  В это  утро все проспали несколько дольше,
чем всегда. День прошел без  происшествий,  которые  стоило бы отметить в их
полном развитии. Мы шли при отличном ветре, так что Больт сказал мне:
     - Мы решили, что вы нам принесли счастье. Честное слово. Еще не было за
весь год такого ровного рейса.
     С  утра уже  овладело мной нетерпение быть на берегу. Я знал,  что этот
день - последний день плавания, и потому тянулся он дольше  других дней, как
всегда бывает  в конце  пути. Кому не знаком зуд в спине? Чувство быстроты в
неподвижных ногах? Расстояние  получает враждебный  оттенок.  Существо  наше
усиливается  придать  скорость  кораблю;  мысль,  множество раз  побывав  на
воображаемом  берегу, должна  неохотно возвращаться в  медлительно  ползущее
тело. Солнце  всячески  уклоняется подняться  к  зениту,  а  достигнув  его,
начинает опускаться со скоростью человека, старательно метущего лестницу.
     После обеда, то уходя на палубу, то в кубрик, я увидел  Дэзи,  вышедшую
из кухни вылить ведро с водой за борт.
     - Вот, вы мне  нужны, - сказала она, застенчиво улыбаясь, а затем стала
серьезной.  - Зайдите  в кухню,  как я вылью это ведро, у борта нам говорить
неудобно, хотя, кроме глупостей, вы от меня ничего не услышите.
     Мы ведь не договорили вчера. Тоббоган не любит, когда я  разговариваю с
мужчинами, а он стоит у руля и делает вид, что закуривает.
     Согласившись,  я  посидел  на  трюме,  затем прошел в кухню  за  крылом
паруса.
     Дэзи сидела на табурете и сказала: "Сядьте", причем хлопнула по коленям
руками. Я сел на бочонок и приготовился слушать.
     - Хотя это  невежливо, - сказала девушка,  - но меня почему-то заботит,
что я не  все знаю. Не все вы рассказали нам о себе. Я вчера думала. Знаете,
есть что-то загадочное. Вернее, вы  сказали правду, но об  одном умолчали. А
что  это такое - {одно?} С  вами в море что-то случилось. Отчего-то мне  вас
жаль. Отчего это?
     - О том, что вы не договорили вчера?
     - Вот именно. Имею ли я право знать? Решительно - никакого. Так вы и не
отвечайте тогда.
     -  Дэзи, -  сказал я,  доверяясь  ее  наивному любопытству,  обнаружить
которое она могла, конечно, только по невозможности его укротить, а  также -
ее  проницательности,  -  вы  не ошиблись. Но я сейчас  в особом  состоянии,
совершенно особом, таком, что не мог бы сказать так, сразу.  Я только обещаю
вам не скрыть ничего, что было на море, и сделаю это в Гель-Гью.
     - Вас испугало что-нибудь? - сказала Дэзи и,  помолчав, прибавила: - Не
сердитесь  на меня. На меня иногда {находит}, что все поражаются; я  вот все
время думаю о  вашей истории, и  я  не хочу, чтобы у  вас  осталось  обо мне
память, как о любопытной девчонке.
     Я был тронут. Она подала мне обе руки, встряхнула мои и сказала:
     - Вот и все. Было ли вам хорошо здесь?
     - А вы как думаете?
     - Никак. Судно маленькое, довольно  грязное, и никакого веселья. Кормеж
тоже оставляет желать  многого. А почему вы сказали вчера о кружевном платье
и золотых туфлях?
     - Чтобы у вас стали круглые глаза, - смеясь, ответил я ей. - Дэзи, есть
у вас отец, мать?
     - Были, конечно, как  у всякого порядочного человека. Отца звали Ричард
Бенсон. Он пропал без вести в Красном море. А моя мать простудилась насмерть
лет пять назад.  Зато  у меня  хороший  дядя;  кисловат,  правда, но за меня
пойдет в огонь и  воду.  У него нет  больше  племяшей. А вы верите, что была
Фрези Грант?
     - А вы?
     - Это мне нравится! Вы, вы, вы! -  верите или нет?! Я безусловно верю и
скажу - почему.
     - Я думаю, что это могло быть, - сказал я.
     -  Нет,  вы опять  шутите. Я  верю  потому, что от этой истории хочется
что-то  сделать. Например, стукнуть  кулаком и  сказать:  "Да,  человека  не
понимают".
     - Кто не понимает?
     - Все. И он сам не понимает себя.
     Разговор  был  прерван  появлением  матроса,  пришедшего  за огнем  для
трубки. "Скоро ваш отдых", - сказал он мне и стал копаться в углях. Я вышел,
заметив, как  пристально смотрела на меня девушка, когда я  уходил.  Что это
было? Отчего так занимала ее история,  одна половина которой  лежала  в тени
дня, а другая - в свете ночи?
     Перед  прибытием в Гель-Гью  я сидел с  матросами  и узнал  от них, что
никто из  моих спасителей ранее в этом городе не  был. В  судьбе малых судов
типа  "Нырка"  случаются  одиссеи в  тысячу и даже в две и три тысячи миль -
выход  в  большой  свет. Прежний  капитан  "Нырка"  был  арестован за меткую
стрельбу в казино "Фортуна". Проктор был владельцем "Нырка" и половины шкуны
"Химена".  После ареста капитана  он  сел править  "Нырком" и взял  фрахт  в
Гель-Гью, не смущаясь расстоянием,  так  как хотел  поправить  свои денежные
обстоятельства.




Глава XXI

     В десять часов вечера показался маячный огонь; мы подходили к Гель-Гью.
     Я стоял у  штирборта с Проктором и  Больтом, наблюдая странное явление.
По  мере того как усиливалась  яркость  огня  маяка, верхняя  черта длинного
мыса, отделяющего гавань от океана, становилась явственно видной, так как за
ней  плавал  золотистый  туман  -  обширный   световой  слой.  Явление   это
свойственное   лишь   большим   городам,   показалось   мне  чрезмерным  для
сравнительно  небольшого Гель-Гью, о котором  я  слышал, что в нем пятьдесят
тысяч  жителей. За мысом было нечто вроде желтой зари. Проктор принес трубу,
но не рассмотрел  ничего,  кроме построек на мысе, и высказал предположение,
не есть ли это отсвет большого пожара.
     -  Однако нет  дыма, -  сказала подошедшая  Дэзи. - Вы видите, что свет
чист; он почти прозрачен.
     В тишине вечера я начал различать звук, неопределенный, как бормотание;
звук с припевом,  с гулом труб, и я вдруг понял,  что  это - музыка. Лишь  я
открыл рот  сказать о догадке, как послышались далекие выстрелы, на  что все
тотчас обратили внимание.
     - Стреляют и играют! - сказал Больт. - Стреляют довольно бойко.
     В это время мы начали проходить маяк.
     -  Скоро узнаем, что оно значит, - сказал  Проктор, отправляясь к рулю,
чтобы ввести судно на рейд.  Он сменил Тоббогана, который немедленно подошел
к нам, тоже выражая удивление относительно яркого света и стрельбы.
     Судно сделало поворот, причем  паруса заслонили открывшуюся гавань. Все
мы поспешили  на  бак,  ничего  не понимая,  так были удивлены  и  восхищены
развернувшимся зрелищем, острым и прекрасным во тьме, полной звезд.
     Половина  горизонта предстала  нашим  глазам  в  блеске иллюминации.  В
воздухе висела яркая золотая сеть; сверкающие гирлянды, созвездия,  огненные
розы и шары  электрических фонарей были, как  крупный  жемчуг среди  золотых
украшений.  Казалось,  стеклись сюда огни всего  мира. Корабли рейда  сияли,
осыпанные  белыми лучистыми точками. На барке,  черной внизу, с  освещенной,
как  при  пожаре,  палубой  вертелось, рассыпая  искры,  огненное,  алмазное
колесо, и несколько ракет выбежали из-за крыш на  черное небо, где, медленно
завернув вниз, потухли, выронив  зеленые и голубые падучие звезды.  В это же
время  стала  явственно  слышна  музыка; дневной гул  толпы, доносившийся  с
набережной,  иногда  заглушал  ее,  оставляя  лишь  стук  барабана,  а потом
отпускал  снова, и она отчетливо раздавалась по воде, -  то, что называется:
"играет в  ушах". Играл  не  один оркестр, а два, три... может быть, больше,
так  как  иногда  наступало толкущееся на  месте смешение звуков, где только
барабан знал, что  ему делать. Рейд  и  гавань были усеяны шлюпками, полными
пассажиров  и  фонарей. Снова  началась  яростная  пальба. С  шлюпок звенели
гитары; были слышны смех и крики.
     - Вот  так Гель-Гью,  - сказал  Тоббоган. - Какая  нам,  можно сказать,
встреча!
     Береговой отсвет был так силен, что я видел лицо  Дэзи. Оно, сияющее  и
пораженное, слегка вздрагивало. Она старалась поспеть увидеть всюду; едва ли
замечала, с кем говорит, была так возбуждена, что болтала не переставая.
     - Я никогда не видела таких вещей, - говорила она. - Как бы это узнать?
Впрочем-  О!  О!  О! Смотрите,  еще  ракета! И там; а вот  - сразу две. Три!
Четвертая!  Ура! - вдруг  закричала она, засмеялась,  утерла влажные глаза и
села с окаменелым лицом.
     Фок упал.  Мы подошли  с  приспущенным гротом, и "Нырок"  бросил  якорь
вблизи железного буя, в кольцо которого был  поспешно продет кормовой канат.
Я бродил среди  суматохи, встречая иногда Дэзи, которая  появлялась  у  всех
бортов, жадно оглядывая сверкающий рейд.
     Все мы были в несколько приподнятом, припадочном состоянии.
     - Сейчас решили, - сказала  Дэзи,  сталкиваясь  со  мной.  - Все  едем;
останется один матрос. Конечно, и вы стремитесь попасть скорее на берег?
     - Само собой.
     - Ничего  другого не остается, - сказал Проктор.  - Конечно, все поедем
немедленно. Если приходишь на темный  рейд и  слышишь, что бьет три склянки,
ясно - торопиться некуда, но в таком деле и я играю ногами.
     - Я умираю  от любопытства! Я  иду одеваться! А! О!  - Дэзи  поспешила,
споткнулась и бросилась к борту. - Кричите им! Давайте кричать! Эй! Эй! Эй!
     Это относилось к  большому катеру на корме и носу  которого развевались
флаги, а борты и тент были увешаны цветными фонариками.
     -  Эй, на  катере! -  крикнул  Больт  так  громко, что  гребцы и  дамы,
сидевшие  там веселой  компанией, перестали грести. - Приблизьтесь,  если не
трудно, и объясните, отчего вы не можете спать!
     Катер подошел к "Нырку", на нем кричали и хохотали.  Как он подошел, на
палубе нашей стало совсем светло, мы ясно видели их, они - нас.
     - Да это карнавал! - сказал я, отвечая возгласам Дэзи. - Они  в масках;
вы видите, что женщины в масках!
     Действительно, часть  мужчин представляла театральное сборище индейцев,
маркизов,  шутов;  на женщинах  были шелковые  и  атласные костюмы различных
национальностей.  Их  полумаски,  лукавые маленькие подбородки  и обнаженные
руки несли веселую маскарадную жуть.
     На  шлюпке  встал  человек,  одетый  в  красный  камзол  с  серебряными
пуговицами и высокую шляпу, украшенную зеленым пером.
     -  Джентльмены! -  сказал он, неистово скрежеща зубами и, показав  нож,
потряс  им. - Как смеете  вы явиться  сюда,  подобно  грязным трубочистам  к
ослепительным  булочникам?  Скорее  зажигайте  все, что горит.  Зажгите ваше
судно! Что вы хотите от нас?
     - Скажите, - крикнула, смеясь и смущаясь, Дэзи, - почему у вас так ярко
и весело? Что произошло?
     -  Дети, откуда вы? - печально сказал пьяный толстяк в белом балахоне с
голубыми помпонами.
     - Мы из  Риоля, -  ответил  Проктор. -  Соблаговолите сказать  что-либо
дельное.
     - Они действительно ничего не знают! - закричала женщина в полумаске. -
У  нас  карнавал, понимаете?! Настоящий  карнавал и все удовольствия,  какие
хотите!
     - Карнавал! - тихо и торжественно произнесла Дэзи.  - Господи, прости и
помилуй!
     -  Это карнавал,  джентльмены,  -  повторил красный  камзол.  Он  был в
экстазе. - Нигде  нет;  только  у нас по случаю столетия  основания  города.
Поняли? Девушка недурна. Давайте ее сюда,  она споет  и станцует.  Бедняжка,
как пылают ее  глазенки! А что,  вы не  украли ее? Я вижу, что  она намерена
прокатиться.
     - Нет, нет! - закричала Дэзи.
     - Жаль, что нас разъединяет  вода, - сказал  Тоббоган, я бы показал вам
новую красивую маску.
     -  Вы,  что  же,  не  понимаете  карнавальных шуток? -  спросил  пьяный
толстяк. - Ведь это шутка!
     - Я...  я... понимаю  карнавальные  шутки, - ответил Тоббоган нетвердо,
после  некоторого  молчания,  -  но  понимаю еще,  что слышал такие вещи без
всякого карнавала, или как там оно называется.
     - От  души вас жалеем! - закричали женщины. - Так вы присматривайте  за
своей душечкой!
     -  На память! - вскричал красный камзол.  Он размахнулся и серпантинная
лента длинной спиралью  опустилась на  руку Дэзи, схватившей ее с восторгом.
Она повернулась, сжав в кулаке ленту, и залилась смехом.
     Меж тем компания на шлюпке удалилась, осыпая нас причудливыми шуточными
проклятиями и советуя поспешить на берег.
     - Вот какое  дело! -  сказал  Проктор, скребя лоб. Дэзи  уже не  было с
нами.
     - Конечно. Пошла одеваться, - заметил Больт. - А вы, Тоббоган?
     - Я тоже поеду,  - медленно сказал Тоббоган, размышляя о чем-то. - Надо
ехать. Должно быть, весело; а уж ей будет совсем хорошо.
     - Отправляйтесь,  - решил Проктор, - а я с ребятами тоже посижу в баре.
Надеюсь, вы с  нами? Помните о ночлеге. Вы можете ночевать  на "Нырке", если
хотите.
     - Если будет необходимость, - ответил я, не зная еще, что может быть, -
я воспользуюсь вашей добротой. Вещи я оставлю пока у вас.
     - Располагайтесь, как дома, - сказал Проктор. - Места хватит.
     После того все весело  и с  нетерпением разошлись одеваться. Я понимал,
что неожиданно  создавшееся,  после многих дней затерянного  пути в  океане,
торжественное  настроение ночного праздника требовало  выхода,  а потому  не
удивился единогласию этой  поездки.  Я видел  карнавал  в Риме  и Ницце,  но
карнавал  поблизости  тропиков,  перед  лицом океана,  интересовал  и  меня.
Главное же, я знал и был совершенно убежден в том, что встречу Биче Сениэль,
девушку, память  о  которой  лежала во мне  все  эти дни  светлым и  неясным
движением мыслей.
     Мне пришлось собираться среди матросов, а потому мы взаимно мешали друг
другу.   В  тесном  кубрике,  среди   раскрытых  сундуков,   едва  было  где
повернуться. Больт взял взаймы у Перлина. Чеккер у Смита. Они считали деньги
и  брились наспех,  пеня  лицо  куском мыла. Кто  зашнуровывал ботинки,  кто
считал деньги. Больт  поздравил  меня с прибытием, и я, отозвав его, дал ему
пять золотых  на всех. Он сжал мою руку, подмигнул, обещал удивить товарищей
громким заказом в гостинице и лишь после того открыть, в чем секрет.
     Напутствуемый пожеланиями веселой ночи, я вышел  на  палубу, где стояла
Дэзи в новом кисейном  платье и кружевном золотисто-сером платке, под руку с
Тоббоганом, на котором мешковато  сидел  синий костюм с малиновым галстуком;
между   тем  его  правильному,  загорелому  лицу  так  шел  раскрытый  ворот
просмоленной  парусиновой  блузы.   Фуражка  с   ремнем  и   золотым  якорем
окончательно противоречила галстуку, но он так счастливо  улыбался, что  мне
не следовало  ничего замечать. Гремя каблуками, выполз  из каюты  и Проктор;
старик остался  верен своей поношенной  чесучовой  куртке и  голубому платку
вокруг  шеи;  только  его  белая  фуражка  с черным  прямым козырьком дышала
свежестью материнской заботы Дэзи.
     Дэзи волновалась, что  я  заметил  по  ее стесненному  вздоху, с  каким
оправила  она рукав,  и нетвердой  улыбке.  Глаза  ее блестели.  Она была не
совсем уверена, что все хорошо на ней. Я сказал:
     - Ваше  платье  очень  красиво. Она  засмеялась  и кокетливо перекинула
платок ближе к тонким бровям.
     - Действительно вы так думаете? - спросила  она. - А знаете, я его шила
сама.
     - Она все шьет сама. - сказал Тоббоган.
     -  Если, как  хвастается, будет  ему женой,  то... - Проктор  договорил
странно: - Такую жену никто не выдумает, она родилась сама.
     - Пошли,  пошли! - закричала  Дэзи, счастливо оглядываясь на подошедших
матросов. - Вы зачем долго копались?
     - Просим  прощения,  Дэзи, - сказал  Больт. -  Спрыскивались  духами  и
запасались сувенирами для здешних барышень.
     - Все врешь, - сказала она. - Я знаю, что ты женат. А вы, что вы будете
делать в городе?
     -  Я  буду  ходить  в  толпе, смотреть;  зайду поужинать и - или  найду
пристанище, или вернусь переночевать на "Нырок".
     В то время матросы попрыгали в шлюпку, стоявшую на воде у кормы. Шлюпка
"Бегущей" была подвешена к талям, и Дэзи стукнула по ней рукой, сказав:
     - Ваша берлога, в которой вы разъезжали. Как думаешь, -  обратилась она
к Проктору, - могло уже явиться сюда это судно: "Бегущая по волнам"?
     - Уверен, что Гез здесь, - ответил Проктор  на ее вопрос мне. - Завтра,
я думаю, вы займетесь этим делом, и вы можете рассчитывать на меня.
     Я  сам ожидал встречи с Гезом и не раз думал, как это  произойдет, но я
знал также,  что случай  имеет теперь иное значение,  чем простое  уголовное
преследование.  Поэтому,  благодаря  Проктора  за   его  сочувствие   и   за
справедливый гнев, я  не  намеревался  ни торопиться,  ни  заявлять  о своем
рвении.
     - Сегодня не день дел, - сказал я, - а завтра я все обдумаю.
     Наконец мы уселись; толчки  весел, понесших  нас прочь от "Нырка" с его
одиноким мачтовым  фонарем,  ввели  наше внутренне