сказал я,  взволнованный  этим обстоятельством,
так как  разрастающаяся сложность события оборачивалась все  более  в худшую
сторону для Биче.
     Комиссар посмотрел  на  меня,  как в окно.  Он ничего не сказал, но был
крепко озадачен. После этого начался допрос хозяина, Гардена.
     Рассказав, что Гез останавливается у него четвертый раз, платил хорошо,
щедро давал  прислуге, иногда  не ночевал дома и был, в  общем,  беспокойным
гостем, Гарден получил предложение перейти к делу по существу.
     - В девять часов моя служанка  Пегги пришла  в буфет  и сказала, что не
пойдет  на звонки  Геза, так как  он  вчера обошелся  с  ней  грубо.  Вскоре
спустился  капитан,  изругал  меня,  Пегги  и выпил  виски. Не желая  с  ним
связываться, я  обещал, что Пегги будет ему  служить.  Он успокоился и пошел
наверх. Я  был занят  расчетом  с поставщиком и, часов около десяти, услышал
выстрелы, не помню - сколько. Гез  угрожал, уходя,  что звонить больше он не
намерен, - будет стрелять. Не  знаю, что было у него с Пегги,  - пошла она к
нему  или  нет. Вскоре  снова  пришла Пегги и  стала  рыдать. Я спросил, что
случилось.  Оказалось,  что к  Гезу явилась дама,  что  ей страшно не идти и
страшно идти, если Гез позвонит. Я выпытал все же, что она идти не намерена,
и, сами знаете, пригрозил. Тут меня  еще рассердили механики  со  "Спринга":
они стали спрашивать, сколько трупов набирается к вечеру в моей гостинице. Я
пошел сам  и увидел капитана  стоящим на галерее с этой  барышней.  Я ожидал
криков, но он повернулся и долго смотрел на  меня с улыбкой. Я понял, что он
меня просто не видит.
     Я  стал говорить о стрельбе  и пенять ему.  Он сказал: "Какого черта вы
здесь?" Я спросил, что он хочет. Гез сказал: "Пока ничего". И они оба прошли
сюда.  Поставщик  ждал; я вернулся к нему.  Затем прошло, должно быть, около
получаса, как снова раздался выстрел. Меня это начало беспокоить, потому что
Гез  был теперь не один. Я побежал наверх и, представьте, увидел, что жильцы
соседнего дома  (у  нас общий  двор) спешат мне навстречу, а  среди  них эта
неизвестная  барышня.  Дверь Геза  была  раскрыта настежь. Там стояли  двое:
Бутлер, - я знаю Бутлера, - и с  ним вот  они. Я  заглянул, увидел, что  Гез
лежит на полу, потом вошел вместе с другими.
     - Позовите  женщину,  Пегги,  -  сказал комиссар. Не  надо было  далеко
ходить за ней, так как она вертелась у  комнаты; когда  Гарден открыл дверь,
Пегги поспешила вытереть передником нос и решительно подошла к столу.
     - Расскажите, что вам известно, - предложил комиссар после обыкновенных
вопросов: как зовут и сколько лет.
     - Он умер, я не хочу говорить худого, -  торжественно произнесла Пегги,
кладя руку под грудь. - Но только вчера я была так  обижена, как никогда.  С
этого все началось.
     - Что началось?
     - Я не то говорю. Он пришел вчера поздно; да, - Гез. Комнату он, уходя,
запер,  а ключ взял с собой,  почему я не могла  прибрать. Я еще не спала; я
слышала, как он стучит наверху: идет, значит, домой. Я поднялась приготовить
ему постель и стала делать тут, там -  ну, что требуется. Он стоял все время
спиной  ко мне,  пьяный,  а  руку  держал  в  кармане,  за  пазухой.  Он все
поглядывал, когда  я  уйду,  и  вдруг  закричал: "Ступай  прочь  отсюда!"  Я
возразила, конечно (Пегги с достоинством поджала губы, так  что я представил
ее лицо  в  момент окрика), я возразила насчет  моих обязанностей. "А это ты
видела?" - закричал он. То есть  видела ли я стул. Потому что он стал махать
стулом над моей головой. Что мне было делать? Он мужчина и, конечно, сильнее
меня. Я плюнула и ушла. Вот он утром звонит...
     - Когда это было?
     - Часов  в  восемь. Я  бы и  минуты  заметила, знай кто-нибудь, что так
будет.  Я уже решила, что не  пойду. Пусть лучше меня прогонят. Я свое  дело
знаю. Меня обвинять нечего и нечего.
     - Вы невинны, Пегги, - сказал комиссар. - Что же было после звонка?
     - Еще звонок. Но как все верхние ушли рано, то я знала, кто  такой меня
требует.
     Биче,  внимательно  слушавшая  рассказ горячего  пятипудового  женского
сердца, улыбнулась. Я был рад видеть это доказательство ее нервной силы.
     Пегги продолжала:
     - ... стал звонить на  разные манеры и все под чужой  звонок; сам же он
звонит коротко: раз, два. Пустил трель, потом начал позвякивать добродушно и
- снова своим, коротким. Я ушла в буфет,  куда он  вскоре пришел и выпил, но
меня  не  заметил.  Крепко  выругался.  Как его тут  не  стало, хозяин начал
выговаривать  мне: "Ступайте к нему, Пегги; он грозит изрешетить потолок", -
палить  то есть начнет. Меня,  знаете, этим  не  испугаешь. У  нас и  не  то
бывает. Господин  комиссар  помнит, как в прошлом  году мексиканцы  заложили
дверь баррикадой и бились: на шестерых - три..
     - Вы  храбрая  женщина,  Пегги,  -  перебил комиссар,  -  но  это  дело
прошедшее. Говорите об этом.
     -  Да, я не трус,  это  все скажут. Если мою жизнь рассказать,  - будет
роман. Так  вот, начало стучать  там, у Геза.  Значит,  всаживает  в потолок
пули. И вот, взгляните...
     Действительно, поперечная  толстая балка потолка  имела  такой вид, как
если бы в нее дали залп. Комиссар сосчитал дырки и сверил с числом найденных
на полу патронов; эти числа сошлись. Пегги продолжала:
     - Я  пошла к нему; пошла не от страха,  пошла я единственно от жалости.
Человек, так сказать, не  помнит себя. В то время  я была на дворе, а потому
поднялась с  лестницы от ворот. Как я поднялась, слышу - меня окликнули. Вот
эта барышня; извините, не знаю, как вас зовут. И сразу  она мне понравилась.
После всех неприятностей вижу человеческое лицо.  "У вас остановился капитан
Вильям Гез?  - так  она меня спросила. - В каком номере  он живет?"  Значит,
опять он, не выйти ему у меня из головы и,  тем более, от такого  лица. Даже
странно было мне слушать. Что ж!  Каждый ходит, куда хочет. На одной веревке
висит  разное белье. Я  ее провела, стукнула  в дверь и  отошла. Гез  вышел.
Вдруг стал он бледен, даже задрожал весь; потом покраснел и сказал: "Это вы!
Это вы! Здесь!"  Я стояла.  Он повернулся ко  мне,  и  я  пошла прочь.  Ноги
тронулись  сами,  и  все  быстрее.  Я  думала:  только  бы не  услышать  при
посторонних,   как   он   заорет  свои  проклятия!  Однако  на   лестнице  я
остановилась, - может быть, позовет подать или принести что-нибудь, но этого
не случилось. Я услышала,  что  они,  Гез и барышня,  пошли  в  галерею, где
начали говорить, но что  -  не знаю. Только  слышно: "Гу-гу, гу-гу,  гу-гу".
Ну-с, утром без дела не сидишь. Каждый ходит, куда хочет. Я побыла внизу,  а
этак  через  полчаса принесли письма маклеру из  первого номера, и  я  пошла
снова наверх кинуть  их ему под дверь; постояла, послушала: все тихо. Гез не
звонит. Вдруг -  бац! Это у  него выстрел. Вот он какой был  выстрел! Но мне
тогда стало только смешно. Надо  звонить  по-человечески. Ведь  видел, что я
постучала; значит приду и так. Тем более, это при посторонних. Пришла нижняя
и  сказала,  что надо подмести  буфет: ей некогда.  Ну-с, так сказать, Лиззи
всегда внизу, около  хозяина;  она -  туда, она  - сюда, и, значит, мне надо
идти. Вот тут, как я поднялась за щеткой, вошли наверх Бутлер с джентльменом
и опять насчет Геза: "Дома ли  он?" В  сердцах я наговорила лишнее  и  прошу
меня извинить, если не так сказала, только показала на дверь, а  сама скорее
ушла,  потому  что, думаю, если  ты  меня позвонишь, так знай  же,  что я не
вертелась у двери, как  собака, а была по своим делам. Только уж  работать в
буфете  не пришлось, потому  что навстречу  бежала толпа.  Вели эту барышню.
Вначале я думала, что  она сама всех их  ведет. Гарден тоже прибежал  сам не
свой. Вот когда вошли, - я и увидела... Гез готов.
     Записав ее остальные, ничего не прибавившие к уже сказанному, различные
мелкие показания, комиссар отпустил Пегги, которая вышла, пятясь и кланяясь.
Наступила моя  очередь, и я твердо решил,  сколько будет  возможно,  отвлечь
подозрение   на  себя,  как   это  ни  было   трудно   при  обстоятельствах,
сопровождавших задержание Биче Сениэль.  Сознаюсь,  - я ничем,  конечно,  не
рисковал, так как пришел с Бутлером, на глазах прислуги, когда Гез уже был в
поверженном состоянии. Но я надеялся обратить  подозрение комиссара в  новую
сторону, по кругу пережитого  мною приключения,  и рассказал откровенно, как
поступил со мной Гез в море. О моем скрытом, о том, что имело значение  лишь
для меня,  комиссар узнал столько же, сколько Браун и Гез, то  есть  ничего.
Связанный теперь обещанием, которое дал Синкрайту, я умолчал об его активном
участии. Бутлер подтвердил мое показание. Я умолчал также о некоторых вещах,
например, о фотографии  Биче в  каюте Геза и запутанном положении корабля  в
руках капитана, с  целью сосредоточить все происшествия  на себе. Я говорил,
тщательно  обдумывая  слова,  так  что  заметное  напряжение  Биче при  моем
рассказе, вызванное вполне понятными опасениями, осталось напрасным. Когда я
кончил, прямо заявив, что шел к Гезу с целью требовать  удовлетворения, она,
видимо, поняла, как я боюсь за нее, и в тени  ее  ресниц блеснуло  выражение
признательности.
     Хотя флегматичен был комиссар, давно привыкший к допросам и трупам, мое
сообщение о  себе,  в  связи  с Гезом, сильно  поразило его. Он  не  однажды
переспросил  меня  о  существенных  обстоятельствах,  проверяя  то,   другое
сопутствующими  показаниями  Бутлера.  Бутлер,  слыша,  что  я  рассказываю,
умалчивая о  появлении неизвестной женщины, сам обошел этот вопрос, очевидно
понимая,  что  у  меня  есть  основательные  причины молчать. Он  стал очень
нервен, и комиссару иногда приходилось направлять его ответы или вытаскивать
их клещами дважды повторенных вопросов. Хотя и я не понимал его тревоги, так
как оговорил роль Бутлера  благоприятным для него упониманием о, в сущности,
пассивной,  даже отчасти сдерживающей роли  старшего  помощника,  - он, быть
может, встревожился  как виновный в недонесении. Так или иначе, Бутлер  стал
говорить мало и неохотно.  Он потускнел, съежился. Лишь один  раз в его лице
появилось   неведомое   живое   участие,   -  какое  бывает  при   внезапном
воспоминании. Но оно исчезло, ничем не выразив себя.
     По  ставшему  чрезвычайно  серьезным  лицу комиссара  и  по  количеству
исписанных им страниц я начал понимать,  что мы все трое не минуем ареста. Я
сам   поступил  бы  так  же  на  месте  полиции.  Опасение   это  немедленно
подтвердилось.
     -  Объявляю,  -  сказал  комиссар,  встав,  -  впредь до выяснения дела
арестованными:  неизвестную  молодую  женщину,  отказавшуюся  назвать  себя,
Томаса Гарвея и Элиаса Бутлера.
     В  этот момент раздался  странный  голос. Я не  сразу его  узнал: таким
чужим,  изменившимся  голосом  заговорил Бутлер.  Он  встал,  тяжело,  шумно
вздохнул и с неловкой улыбкой, сразу побледнев, произнес:
     - Одного Бутлера. Элиаса Бутлера.
     - Что это значит? - спросил комиссар.
     - Я убил Геза.




Глава ХХVIII

     К тому времени  чувства мои были  уже оглушены и захвачены  так сильно,
что даже объявление ареста явилось развитием одной и той же неприятности; но
неожиданное признание Бутлера  хватило  по  оцепеневшим  нервам,  как  новое
преступление,  совершенное на глазах всех. Биче Сениэль рассматривала убийцу
расширенными  глазами  и,  взведя  брови, следила с пристальностью глубокого
облегчения за каждым его движением. Комиссар  перешел из одного  состояния в
другое,  - из состояния запутанности  к  состоянию иметь здесь, против себя,
подлинного  преступника, которого считал туповатым свидетелем, - с  апломбом
чиновника, приписывающего каждый, даже невольный  успех влиянию своих личных
качеств.
     - Этого надо  было  ожидать, - сказал  он  так значительно, что, должно
быть, сам  поверил своим словам. - Элиас Бутлер, сознавшийся при свидетелях,
- садитесь и изложите, как было совершено преступление.
     - Я решил, - начал Бутлер,  когда сам несколько освоился с перенесением
тяжести сцены, целиком  обрушенной на него и бесповоротно очертившей тюрьму,
- я решил рассказать все, так как иначе  не будет понятен случай с убийством
Геза. Это -  случай, я не хотел его  убивать.  Я молчал потому, что надеялся
для барышни на благополучный исход ее задержания. Оказалось иначе. Я увидел,
как  сплелось подозрение вокруг невинного человека.  Объяснения она не дала,
следовательно, ее надо арестовать. Так, это правильно. Но я не  мог остаться
подлецом. Надо  было сказать. Я  слышал, что она выразила надежду на совесть
самого преступника. Эти слова я  обдумывал, пока вы допрашивали других, и не
нашел никакого  другого выхода, чем этот, - встать и сказать: Геза застрелил
я.
     - Благодарю вас, -  сказала Биче с участием, - вы честный человек, и я,
если понадобится, помогу вам.
     - Должно  быть, понадобится,  - ответил Бутлер, подавленно  улыбаясь. -
Ну-с, надо говорить все.  Итак,  мы прибыли  в  Гель-Гью  с контрабандой  из
Дагона. Четыреста ящиков нарезных болтов. Желаете посмотреть?
     Он  вытащил  предмет,  который  тайно отобрал  от меня,  и передал  его
комиссару, отвинтив гайку.
     - Заказные формы,  - сказал комиссар, осмотрев начинку болта. - Кто  же
изобрел такую уловку?
     - Должен заявить, -  пояснил Бутлер, - что  все дело вел  Гез.  Это его
связи, и я участвовал в операции лишь деньгами. Мои отложенные за десять лет
триста пятьдесят фунтов пошли как пай. Я должен  был  верить Гезу  на слово.
Гез  обещал  купить  дешево,  продать  дорого.  Мне  приходилось,  по  нашим
расчетам,  приблизительно тысяча двести  фунтов. Стоило рискнуть. Знали  обо
всем лишь я, Гез и Синкрайт. Женщины, которые плыли с нами  сюда,  не  имели
отношения  к этой погрузке и  ничего не подозревали.  Гез был против Гарвея,
так  как по  крайней  мнительности опасался  всего.  Не очень  был  доволен,
откровенно сказать, и я, потому что, как-никак,  чувствуешь  себя спокойнее,
если  нет посторонних.  После того как произошел скандал, о  котором  вы уже
знаете, и  несмотря  на  мои  уговоры  человека  бросили в  шлюпку  миль  за
пятьдесят от Дагона, а вмешаться как следует -  значило потерять все потому,
что  Гез, взбесившись,  способен на открытый грабеж, - я  за  остальные  дни
плавания  начал  подозревать  капитана  в  намерении  увильнуть  от  честной
расплаты. Он жаловался, что опиум обошелся вдвое дороже, чем он рассчитывал,
что  он  узнал  в  Дагоне о понижении  цен, так что прибыль может  оказаться
значительно меньше.
     Таким  образом капитан  подготовил почву  и  очень этим  меня тревожил.
Синкрайту  было просто  обещано пятьдесят  фунтов, и он  был спокоен,  зная,
должно быть,  что все пронюхает  и  добьется  своего в большем  размере, чем
надеется Гез. Я ничего не говорил, ожидая, что будет в Гель-Гью. Еще  висела
эта история с  Гарвеем,  которую мы думали  миновать,  пробыв здесь не более
двух дней, а потом уйти в Сан-Губерт или  еще дальше, где и отстояться, пока
не замрет дело. Впрочем, важно было прежде всего продать опий.
     Гез утверждал, что переговоры с агентом по продаже  ему партии железных
болтов  будут  происходить  в  моем  присутствии,  но когда мы  прибыли,  он
устроил, конечно, все самостоятельно.  Он исчез вскоре  после того,  как  мы
отшвартовались,  и явился веселый, только стараясь казаться озабоченным.  Он
показал деньги. "Вот все, что удалось получить, - так он заявил мне. - Всего
три  тысячи  пятьсот. Цена товара упала,  наши  приказчики предложили  ждать
улучшения условий  сбыта или согласиться на  три  тысячи  пятьсот фунтов  за
тысячу сто килограммов".
     Мне приходилось,  по расчету моих и его денег, - причем он уверял,  что
болты стоили  ему по три гинеи за сотню, - неправедные остатки. Я выделился,
таким  образом,  из  расчета  пятьсот  за  триста  пятьдесят, и  между  нами
произошла сцена.  Однако доказать  ничего было нельзя,  поэтому я  вчера  же
направился к одному сведущему по этим делам человеку,  имя которого называть
не буду,  и я узнал от него, что наша партия  меньше,  как за пять тысяч, не
может быть продана, что цена держится крепко.
     Обдумав,  как  уличить  Геза,  мы отправились  в один  склад,  где  мой
знакомый усадил меня за перегородку, сзади конторы, чтобы я слышал разговор.
Человек, которого я не видел, так как он был отделен от меня перегородкой, в
ответ на мнимое предложение моего  знакомого сразу же предложил ему четыре с
половиной фунта за килограмм,  а когда тот начал торговаться, - накинул пять
и даже пять с четвертью. С меня было довольно. Угостив человека за услугу, я
отправился  на  корабль и,  как  Гез  уже  переселился  сюда,  в  гостиницу,
намереваясь  широко  пожить, - пошел  к  нему, но его не  застал. Был  я еще
вечером,  - раз, два, три раза - и безуспешно. Наконец сегодня утром,  около
десяти  часов,  я  поднялся  по лестнице со  двора  и, никого  не  встретив,
постучал  к Гезу. Ответа я не получил,  а тронув за ручку двери, увидел, что
она не заперта, и вошел.  Может быть, Гез  в это время ходил вниз жаловаться
на Пегги.
     Так или иначе, но я был здесь один в  комнате, с неприятным стеснением,
не зная,  оставаться ждать или  выйти  разыскивать капитана. Вдруг я услышал
шаги Геза, который сказал кому-то: "Она должна явиться немедленно".
     Так  как я напряженно думал  несколько дней о продаже опия, то подумал,
что слова  Геза относятся к одной пожилой даме, с которой он имел эти  дела.
Не могло  представиться  случая узнать все.  Сообразив свои выгоды, я быстро
проник в шкап, который стоит у двери, и прикрыл его изнутри, решаясь на все.
Я дополнил свой план, уже стоя в шкапу.  План был очень прост: услышать, что
говорит  Гез  с  дамой-агентом, и,  разузнав  точные цифры,  если  они будут
произнесены, явиться в  благоприятный момент.  Ничего другого не оставалось.
Гез вошел, хлопнув дверью. Он метался по комнате, бормоча: "Я вам покажу! Вы
меня мало знаете, подлецы".
     Некоторое  время  было  тихо.  Гез,  как  я видел  его  в  щель,  стоял
задумчиво, напевая, потом вздохнул и сказал: "Проклятая жизнь!"
     Тогда  кто-то  постучал  в  дверь, и, быстро кинувшись ее  открыть,  он
закричал: "Как?! Может ли быть?! Входите же скорее  и докажите мне, что я не
сплю!"
     Я говорю  о  барышне,  которая  сидит  здесь.  Она отказалась  войти  и
сообщила, что приехала уговориться о месте для переговоров; каких, - не имею
права сказать.
     Бутлер замолчал, предоставляя комиссару обойти это положение вопросом о
том, что произошло  дальше, или обратиться за  разъяснением к Бичи,  которая
заявила:
     - Мне нет больше причины скрывать свое имя. Меня  зовут Биче Сениэль. Я
пришла к Гезу условиться,  где встретиться с ним относительно выкупа корабля
"Бегущая по  волнам".  Это  судно  принадлежит  моему  отцу.  Подробности  я
расскажу после.
     - Я вижу уже, - ответил комиссар с некоторой  поспешностью, позволяющей
сделать благоприятное для девушки заключение, - что  вы будете допрошены как
свидетельница.
     Бутлер продолжал:
     - Она отказалась войти, и я слышал, как Гез говорил в коридоре, получая
такие же тихие  ответы. Не знаю, сколько прошло времени. Я был разозлен тем,
что напрасно засел в шкап, но выйти не мог, пока  не будет никого в коридоре
и комнате. Даже  если  бы Гез  запер  помещение на  ключ, наружная лестница,
которая находится под самым  окном, оставалась в моем распоряжении. Это меня
несколько успокаивало.
     Пока я соображал так, Гез возвратился с дамой, и разговор возобновился.
Барышня сама расскажет,  что  произошло между ними. Я  чувствовал  себя  так
гнусно,  что забыл  о  деньгах. Два раза я  хотел  ринуться из шкапа,  чтобы
прекратить безобразие. Гез  бросился  к  двери и  запер  ее  на ключ.  Когда
барышня  вскочила  на окно и спрыгнула  вниз,  на ту лестницу, что я видел в
свою щель,  Гез сказал: "О  мука! Лучше умереть!" Подлая мысль  двинула меня
открыто  вый