следователей - если они были и впрямь -  далеко  за  кормой.  Еще
немного - и они пересекли Черепашью бухту и  бухту  Кипа,  нырнули  затем  в
черную тень, отбрасываемую берегами Манхеттена, и понеслись  быстро  вперед,
скрытые от чьих-либо взоров. Наконец негр  загнал  свой  челнок  в  закрытую
густыми деревьями бухточку и привязал его к уже известному нам  кольцу.  Они
высадились на берег, с помощью  фонаря  собрали  свои  инструменты  и  стали
медленно пробираться сквозь заросли и  кусты.  Всякий  звук,  даже  шуршание
листьев под их собственными ногами вспугивал их и заставлял настораживаться;
кровь застыла  в  их  жилах,  когда  они  услышали  визгливый  крик  филина,
донесшийся с печной трубы старых развалин, что находились поблизости.
     Несмотря на предосторожности, принятые в свое время  Вольфертом,  чтобы
запомнить приметы  этого  места,  прошло  немало  времени,  прежде  чем  они
отыскали ту прогалину между деревьями, где,  как  они  думали,  были  зарыты
сокровища. В конце концов нашли  они  и  выступ  скалы,  и  Вольферт,  светя
фонарем, увидел на ее поверхности три таинственных, выбитых в камне, креста.
Их сердца бешено колотились, ибо они стояли  пред  испытанием,  от  которого
зависела судьба их надежд.
     Фонарь держал Вольферт Веббер; доктор вытащил свою  палочку-указалочку.
Это был небольшой прутик с развилкой, оба  конца  которой  он  крепко  зажал
руками, тогда как третий его конец был направлен  вверх,  перпендикулярно  к
небу. Доктор некоторое время переходил с этой рогатинкой с места  на  место,
держа ее на известном расстоянии от  земли,  но  вначале  все  его  действия
оставались безрезультатными; Вольферт  между  тем,  направляя  на  нее  свет
фонаря, затаив дыхание, следил за своим спутником.  Наконец  веточка  начала
медленно опускаться. Доктор стиснул ее изо всех сил; руки  его  дрожали:  он
волновался. Палочка-указалочка все поворачивалась и поворачивалась, описывая
дугу, пока третий ее конец не  установился  в  направлении,  противоположном
первоначальному, а именно - перпендикулярно к земле, и не замер, указывая на
место клада с такой же настойчивостью, с какою стрелка компаса указывает  на
полюс.
     - Здесь, - едва слышным голосом сказал доктор.  Сердце  Вольферта,  как
ему показалось, подкатилось к самому горлу.
     - Рыть, что ли? - спросил негр, хватая лопату.
     - Potstausends  {Тысяча  чертей  (голл.).},  нет!  -  поспешно  ответил
доктор. Он велел своим спутникам держаться поближе к нему и хранить гробовое
молчание  -  необходимо  было  принять  известные  меры  предосторожности  и
выполнить все церемонии, дабы злые духи, которые стерегут зарытые клады,  не
учинили какой-нибудь пакости.
     Вслед за этим доктор обвел заветное место  кругом,  достаточным,  чтобы
внутри него могли стать и он и его спутники. Потом он собрал сухих  веток  и
листьев и запалил костер; в него  он  бросил  какие-то  снадобья  и  сушеные
травы,  которые  принес  с  собою   в   корзинке.   Поднялся   густой   дым,
распространился отвратительный едкий запах, поразительно отдававший серой  и
вонючей камедью, быть может и  приятный  для  обонятельных  нервов  духов  и
привидений, но едва не задушивший беднягу Вольферта, который принялся чихать
и кашлять так громко, что вся  чаща  загудела  ответным  эхом.  После  этого
доктор отстегнул застежки у книги,  которую  тащил  все  время  под  мышкой;
фолиант этот - в нем заключался немецкий текст -  был  напечатан  черными  и
красными буквами. Вольферт светил фонарем, и доктор, водрузив на  нос  очки,
прочитал по-немецки и по-латыни несколько заклинаний. Наконец он велел  Сэму
взять кирку и приступить к работе. Плотная почва  упрямо  свидетельствовала,
что ее не  тревожили  долгие  годы.  Пробившись  сквозь  верхний  слой,  Сэм
добрался до песка и гравия и принялся  проворно  выбрасывать  его  налево  и
направо полными лопатами.
     - Tc-cс. - сказал Вольферт, которому показалось, будто  кто-то  ступает
по сухим листьям и шевелится в кустах. Сэм  на  минуту  бросил  работу,  они
стали прислушиваться - все было тихо. Летучая мышь беззвучно пронеслась  над
их головами; какая-то птица, потревоженная в своем гнезде светом их  фонаря,
пролетела, кружа над огнем. Среди глубокого  безмолвия  леса  они  различали
рокот потока, несшего свои воды  вдоль  скалистого  берега,  и  далекий  рев
бурунов у Врат Дьявола.
     Негр снова взялся за работу  и  вскоре  вырыл  довольно  глубокую  яму.
Доктор стоял у одного ее края, читая время от времени по своему  колдовскому
фолианту формулы заклинаний и подбрасывая в огонь зелья и травы,  тогда  как
Вольферт, склонившись над другим  ее  краем,  пристально  следил  за  каждым
движением лопаты Черного Сэма.
     Всякий, кто  увидел  бы  эту  живописную  группу,  освещенную  костром,
фонарем и отсветами красного плаща Вольферта, мог  бы  с  легкостью  принять
доктора за мерзкого колдуна, насылающего на людей свои  черные  чары,  между
тем как седоволосый негр с успехом сошел бы за черного призрака,  послушного
его воле.
     Наконец  лопата  старого   рыбака   наткнулась   на   что-то   твердое,
прозвучавшее  как  полый  предмет,  и  на  этот  звук  откликнулось   сердце
Вольферта. Сэм еще раз ударил лопатой.
     - Это сундук, - сказал негр.
     - Полный золота, готов поручиться! -  вскричал  Вольферт,  от  восторга
захлопав в ладоши.
     Но едва были произнесены  эти  слова,  как  его  слух  уловил  какой-то
невнятный шорох, донесшийся до него сверху. Он поднял глаза, и  -о  ужас!  -
при  свете  гаснущего  костра  ему  показалось,  что  над  скалой  он  видит
отвратительное лицо  утопленника-буканьера,  который,  злобно  осклабившись,
смотрит в упор на него. Вольферт закричал во весь голос и обронил от  испуга
фонарь. Страх Вольферта заразил  остальных.  Негр  выскочил  прочь  из  ямы,
доктор бросил свой  фолиант  и  корзинку  и  принялся  бормотать  по-немецки
молитвы. Все были охвачены ужасом и смятением. Костер погас, фонарь тоже.  В
суматохе наши кладоискатели натыкались один на другого, и  это  окончательно
сбило их с толку. Им мерещилось, что на них ринулся целый легион призраков и
что в зыбком свете, распространяемом тлеющими угольками  угасающего  костра,
они видят какие-то причудливые фигуры в красных колпаках, которые  беснуются
и вопят вокруг них. Доктор побежал в одну сторону, негр -  в  другую,  тогда
как Вольферт кинулся к берегу. Пробираясь сквозь кусты и колючки, он  слышал
за собою тяжелый топот. За ним гнались по пятам.  Сломя  голову  ринулся  он
вперед. Топот все  приближался  и  приближался.  Он  почувствовал,  как  его
хватают за плащ, но внезапно кто-то напал на его преследователя.  Завязалась
яростная борьба. Грянул  пистолетный  выстрел,  и  его  вспышка  озарила  на
мгновение скалу и кусты. Вольферт увидел две схватившиеся  фигуры,  и  опять
стало темно, еще темнее, чем прежде.  Противники  продолжали  бороться,  они
душили друг друга, задыхались, стонали,  катались  между  камней.  Слышалось
рычание, точно ворчала  злая  собака;  это  рычание  прерывалось  ужасающими
проклятиями, и Вольферту почудилось,  что  он  узнает  голос  буканьера.  Он
охотно убежал бы отсюда, но, попав на самый край пропасти,  не  мог  сделать
больше ни шага. Враги снова вскочили на ноги, и опять возобновилась  борьба;
только  выносливость  и  выдержка  могли,  по-видимому,  решить  исход  этой
яростной схватки. Вдруг один из противников был  сброшен  другим  с  вершины
утеса и свалился в глубокий поток, который бесновался внизу. Вольферт слышал
всплеск и какое-то жуткое бульканье, но темнота  ночи  скрыла  от  него  все
последующее, и рокот стремительного течения заглушил остальные звуки.
     С одним из боровшихся на скале было покончено, но Вольферт не знал, был
ли то друг или враг, а кто знает, быть  может  и  оба  они  были  враги.  Он
слышал, как победитель подходит к нему, и его страх ожил с новою силой. Там,
где контуры скал поднимались на фоне неба, он  увидел  человеческую  фигуру;
она приближалась. Не могло быть  сомнения  -  это  страшный  буканьер.  Куда
бежать? С одной стороны его  ожидала  пропасть,  с  другой  -  убийца.  Враг
подходил все ближе и ближе - он  был  уже  в  нескольких  шагах  от  бедняги
Вольферта. Вольферт сделал попытку спуститься по отвесной стене  утеса.  Его
плащ зацепился за куст терновника, что рос на  краю  обрыва,  ноги  потеряли
точку опоры, и он повис в воздухе, полузадушенный тем самым шнурком, которым
заботливая жена закрепила плащ на его шее. Вольферт решил,  что  пришел  его
час; воззвав к святому Николаю, он уже вручил ему  душу,  как  вдруг  шнурок
лопнул, и он стремглав покатился вниз по обрыву, падая со скалы на скалу,  с
куста на куст; его красный плащ, оставшийся наверху, развевался  в  воздухе,
точно кровавое знамя.
     Прошло порядочно времени, прежде чем он очнулся. Когда он открыл глаза,
розовые лучи восходящего солнца играли уже на утреннем небе.  Он  обнаружил,
что лежит на дне лодки и притом жестоко ушиблен. Он попытался приподняться и
сесть, но ему было больно пошевелиться. Послышался  дружеский  и  участливый
голос, предложивший ему лежать спокойно и  не  ворочаться.  Он  посмотрел  в
сторону говорившего - то был Дирк Вальдрон. Он последовал  за  Вольфертом  и
его спутниками по настоятельной просьбе госпожи Веббер и ее дочери,  которые
с похвальным любопытством, свойственным прекрасному полу, проникли  в  тайну
неоднократных совещаний Вольферта и немецкого доктора. Дирк  изрядно  отстал
от легкого челнока Черного Сэма и подоспел как  раз  вовремя,  чтобы  спасти
злополучного кладоискателя.
     Так завершилось это опасное предприятие. Доктор и  Черный  Сэм  порознь
возвратились в Манхеттен, и каждый  по-своему  рассказывал  о  пережитых  им
грозных опасностях. Что касается  несчастного  Вольферта,  то,  вместо  того
чтобы возвратиться в город с триумфом, с грузом мешков,  полных  золота,  он
был доставлен домой на носилках в сопровождении целой  ватаги  сгоравших  от
любопытства мальчишек.
     Его жена вместе с  дочерью,  завидев  издалека  это  страшное  шествие,
перебудоражили своим криком соседей; они думали, что несчастный окончил  все
счеты с жизнью, пав жертвой очередного припадка безумия. Обнаружив,  однако,
что он еще жив, они мигом уложили его в постель, и у его изголовья  собрался
синклит престарелых  кумушек  всей  округи,  дабы  прийти  к  окончательному
решению, каким способом его должно лечить.
     Весь  город  был  взбудоражен   историей,   приключившейся   с   нашими
кладоискателями. Многие побывали на месте ночных событий,  но,  хотя  они  и
нашли вырытую черным рыбаком яму, все же не обнаружили ничего стоящего,  что
могло бы вознаградить их за затраченный труд.  Некоторые  из  них,  впрочем,
утверждали, будто видели там обломок  дубового  сундука,  а  также  железную
крышку кубышки, причем от нее здорово несло золотом; они говорили еще, что в
старинном склепе наткнулись на  следы  тюков  и  ящиков,  но  все  это  было
чрезвычайно сомнительно и не внушало доверия.
     Говоря по правде, тайна этой истории не разгадана и поныне. Был ли  тут
зарыт клад, и если был, то унесли ли его той самой ночью  те  же  люди,  что
зарыли его, или он и до сих пор  продолжает  таиться  в  земле  под  охраной
гномов и духов и пребудет там до тех пор, пока кто-нибудь  по-настоящему  не
возьмется за его поиски, - обо всем этом можно  лишь  строить  догадки.  Что
касается меня, то я склонен  придерживаться  последнего  мнения,  ибо  я  не
сомневаюсь, что и здесь и во многих других местах острова  и  поблизости  от
него, еще в пору буканьеров и первых голландских поселенцев,  были  закопаны
клады  неисчислимой  ценности;  я  искренно  рекомендовал  бы  тем  из  моих
сограждан, которые не поглощены другими делами, всерьез  взяться  за  поиски
этих кладов.
     Было высказано множество предположений о том, кем же был в конце концов
странный моряк, некоторое время тиранивший маленькое братство на  Корлировом
мысе;  моряк,  который  столь  загадочно  сгинул  и   при   столь   страшных
обстоятельствах вынырнул снова.
     Некоторые думали, что он был контрабандистом, поселившимся здесь,  дабы
помогать товарищам выгружать  контрабанду  в  скалистых  бухточках  острова;
другие, - что он был буканьером, соратником Кидда или Бредшо, прибывшим сюда
с намерением  извлечь  из  земли  таящиеся  в  ней  сокровища.  Единственное
обстоятельство, которое проливает, правда тусклый, но все же хоть  некоторый
свет на эту загадку, - это  известно  о  странном,  иноземного  вида  шлюпе,
похожем на пиратскую шхуну, который, как передают очевидцы,  несколько  дней
слонялся по Саунду, не спуская никого  на  берег  и  не  представив  доклада
властям, тогда как от него и к нему  по  ночам  беспрерывно  сновали  лодки;
заметили, что он стоял близ входа в гавань, едва забрезжило утро, после  той
ночи, когда приключилась катастрофа с нашими кладоискателями.
     Я не могу также не сообщить еще об одном известии, хотя и отношу его  к
разряду  апокрифических,  а  именно,  будто  буканьера,   которого   считали
утопленником, видели на рассвете - в руке  он  держал  фонарь  -  верхом  на
объемистом морском сундуке. Он плыл через Врата Дьявола, и вода там  бурлила
и ревела с удвоенной яростью.
     Пока вестовщики  и  вестовщицы  округи  были  заняты  этими  толками  и
пересудами, бедный Вольферт, больной и удрученный, лежал у себя в постели  с
избитым телом и не менее пришибленною душой. Жена и дочь делали  что  могли,
дабы уврачевать его раны - как телесные,  так  и  душевные.  Славная  старая
женщина не отходила от его изголовья, где вязала с утра  и  до  ночи,  в  то
время как  его  дочь  ходила  за  ним  с  нежнейшей  заботливостью.  Они  не
испытывали также недостатка в участии добрых  соседей.  Все,  что  говорится
обычно о Друзьях, покидающих нас в несчастье, к  ним  ни  в  какой  мере  не
относилось. Вебберы отнюдь не могли пожаловаться  на  одиночество;  не  было
поблизости ни одной хозяюшки,  которая  не  бросала  б  своей  работы  и  не
присоединялась к кучке женщин, неизменно собиравшихся возле жилища Вольферта
Веббера, дабы осведомиться о его  здоровье  и  еще  раз  обсудить  некоторые
подробности приключившейся с ним истории.
     И ни одна не являлась туда без горшочка с отваром  полея,  или  шалфея,
или какой-нибудь мази, или настоя из трав, и каждая рада была показать всему
городу и свое лекарское искусство и свою доброту.
     Каких только примочек не испробовал бедный Вольферт - и  все  напрасно!
Было больно видеть, как он тает изо  дня  в  день,  худеет,  становится  все
бледней и бледней, как горестно смотрит из-под  старого  лоскутного  одеяла,
окруженный кучкою женщин, собравшихся, чтобы сочувственно охать, вздыхать  и
бросать на него сокрушенные взгляды.
     Дирк Вальдрон был единственным  существом,  приносившим  с  собою,  как
казалось, луч солнца в этот дом уныния и печали. Он переступал его  порог  с
веселым видом и бодрым духом и старался вдохнуть жизнь  в  угасающее  сердце
бедного кладоискателя; все было, однако,  тщетно.  Вольферт  был,  очевидно,
окончательно сломлен. Если еще и недоставало чего-нибудь, чтобы  довести  до
предела его отчаяние, то этим оказалось известие, дошедшее до него  в  самые
горестные  его  минуты:  ему  сообщили,  что  городская  община   собирается
проложить новую улицу, которая пройдет посередине его  капустного  поля.  Он
видел теперь впереди лишь разорение и нищету;  ему  предстоит  расстаться  с
последним его оплотом, огородом предков; что же станется с его бедной  женою
и дочерью? Как-то утром на глаза его,  провожавшие  взглядом  выходившую  из
комнаты хлопотунью Эми, навернулись слезы. Дирк Вальдрон сидел  возле  него;
Вольферт схватил его за руку, указал  на  дочь  и  впервые  за  всю  болезнь
нарушил молчание.
     - Я ухожу, - сказал он, покачивая головой, - и когда я уйду, моя бедная
дочь...
     - Оставьте ее на меня, отец, - мужественно сказал Дирк, - я  позабочусь
о ней.
     Вольферт взглянул в лицо этому энергичному статному юноше и понял,  что
он, как никто, в состоянии взять на себя заботу о женщине.
     - Хорошо, - сказал он, - она твоя; а теперь позови мне  нотариуса  -  я
сделаю завещание и умру.
     Явился нотариус - щегольски одетый, суетливый, круглоголовый  маленький
человечек - Роорбах или Роллебук, как  принято  было  произносить  его  имя.
Увидев его, женщины принялись всхлипывать и причитать, ибо они считали,  что
если человек подписывает свое  завещание,  -  значит,  он  подписывает  себе
смертный приговор. Вольферт слабым жестом велел им замолчать.  Бедняжка  Эми
скрыла свое лицо и свое горе в пологе постели. Госпожа Веббер,  дабы  скрыть
отчаяние, принялась снова вязать, но  оно  выдало  себя  прозрачной  слезой,
соскользнувшей вниз и повисшей на кончике ее острого  носа,  между  тем  как
кошка, единственный беззаботный член этой семьи, играла  с  клубком  шерсти,
упавшим на пол.
     Вольферт лежал на спине; ночной колпак сполз на  его  лоб,  глаза  были
полузакрыты, на лице лежала печать близкой смерти. Он обратился к  нотариусу
с просьбой быть покороче, ибо конец его близок и он больше не может мешкать.
Нотариус очинил перо, развернул бумагу и приготовился писать под диктовку.
     - Дарю и завещаю, - едва  слышным  голосом  произнес  Вольферт,  -  мою
небольшую ферму...
     - Что вы, неужели всю? - воскликнул нотариус. Вольферт приоткрыл  глаза
и посмотрел на юриста.
     - Да... всю, - повторил он.
     -  Как!  Этот   обширный   участок   земли,   засаженный   капустою   и
подсолнечниками,  через  который  городское  управление  намерено  проложить
главную улицу?
     - Да, он самый, - тяжко вздыхая и откидываясь  на  подушку,  проговорил
Вольферт.
     -  В  таком  случае,  от  души  поздравляю  того,  кто   станет   вашим
наследником, - заявил маленький нотариус, расплывшись  в  улыбку  и  потирая
руки.
     - Что вы хотите этим сказать? - спросил Вольферт, открывая глаза.
     - А то, что он сделается одним из богатейших людей в  нашем  городе,  -
вскричал маленький Роллебук.
     Умирающий Вольферт словно отпрянул от порога небытия, над которым успел
уже занести ногу; глаза его загорелись; он сел  на  постели,  сдвинул  назад
красный ночной колпак и уставился на нотариуса.
     - Вы это всерьез? - воскликнул он.
     - Совершенно  всерьез,  -  ответил  нотариус.  -  Да,  когда  по  этому
обширному полю и лугу пройдет улица и  они  будут  разбиты  на  строительные
участки, их владельцу, наверное, не придется гнуть спину перед богатыми.
     - Вы не шутите? - вскричал Вольферт, спустив одну  ногу  с  кровати.  -
Знаете, пожалуй, я пока повременю с завещанием.
     К изумлению всех, умирающий  мгновенно  преобразился  и  в  самом  деле
воскрес. Искорка жизни, что едва теплилась в его теле, получила новый  запас
горючего; она разгорелась, когда маленький  суетливый  нотариус  влил  масло
радости  в  его  душу.  И  она  снова  вспыхнула  ярким   пламенем.   Ищите,
следовательно, лекарство  для  сердца,  вы,  которые  тщитесь  оживить  тело
удрученного человека!
     Прошло несколько дней, и Вольферт восстал со  своего  одра;  еще  через
несколько  дней  на  столе  его  появилась  груда  папок  с  делами,   планы
строительных участков и  улиц.  Маленький  Роллебук  -  его  правая  рука  и
советник - был неотлучно  при  нем  и,  вместо  того  чтобы  составлять  его
завещание, помогал ему в гораздо более приятном  занятии  -  в  сколачивании
богатства.
     В  самом  деле,  Вольферт  Веббер  оказался  одним  из   тех   довольно
многочисленных  почтенных  голландцев,  состояния  которых  составились  без
всякого участия с их стороны: они цепко  держались  за  наследственные  акры
земли, сажали на окраине города турнепс и капусту и кое-как сводили концы  с
концами, пока, наконец, городская община безжалостною рукою не пров