асных колпаков несся  за  ним
по пятам. На его пути выросла крутая, точно стена, скала; казалось, что  ему
отрезан путь к дальнейшему бегству, но вдруг он заметил крепкую, похожую  на
веревку, лозу дикого винограда, свешивавшуюся сверху до половины  скалы.  Он
подпрыгнул с силой отчаяния, обеими руками схватил  ее  и,  будучи  молод  и
ловок, ухитрился взобраться на вершину скалы. Он стоял, явственно  выделяясь
на фоне  ночного  неба;  красный  колпак  взвел  курок  своего  пистолета  и
выстрелил. Пуля просвистела у самой головы Сэма. В  это  роковое  мгновение,
как нередко бывает в подобных случаях,  его  осенила  счастливая  мысль:  он
пронзительно закричал, бросился навзничь и столкнул обломок скалы, который с
громким всплеском свалился в воду.
     - Ну его, с ним покончено! - сказал красный колпак двум или трем  своим
сотоварищам, когда они, запыхавшись, подбежали к нему. - Болтать ему уже  не
придется, разве что с рыбами здешней реки!
     Его преследователи повернули обратно и пошли  к  остальным  сообщникам.
Сэм, бесшумно соскользнув со скалы, добрался до своего челнока, отвязал  его
и отдался на волю течения, которое мчалось тут с такой же  стремительностью,
как у запруды близ мельницы; его быстро  отнесло  прочь.  Но  не  скоро  еще
отважился он взяться за весла. Гребя изо всех сил, стрелою  пустил  он  своп
челнок через Врата Дьявола, нисколько  не  помышляя  об  опасностях  Горшка,
Сковороды пли даже Свиного Зада, и почувствовал себя  в  безопасности,  лишь
благополучно умостившись в своей постели на чердаке старой фермы Сюйдемов.
     Тут достопочтенный Пичи Прау замолк, чтобы перевести дух  и  отхлебнуть
глоточек-другой из непременной в подобных случаях пивной кружки, что  стояла
наготове у его локтя. Его слушатели так и  остались  с  разинутыми  до  ушей
ртами и вытянутыми в его сторону шеями, напоминая собою выводок  ласточкиных
птенцов, дожидающихся добавочного кусочка.
     - И это все? - вскричал отставной офицер.
     - Да, все, что относится к этой истории, - ответил Пичи Прау.
     -  И  Сэм  так-таки  не  узнал,  что  же  зарыли  красные  колпаки?   -
полюбопытствовал Вольферт, которому всюду мерещились слитки золота  и  груды
дублонов.
     - Насколько я знаю, нет, - сказал Пичи. - Он не мог оставить работу  на
ферме, и, говоря по правде, у него не было особенного  желания  попасть  еще
раз в такую же передрягу, как тогда среди скал.  Кроме  того,  разве  легкое
дело  разыскать  место  могилы,  если  при  дневном  свете  все   становится
совершенно другим. И, наконец, что проку искать мертвое тело, раз не было ни
малейшей надежды, что убийцы запляшут на виселице.
     - Так-то так, но уверены ли вы, что там действительно был  покойник?  -
заметил Вольферт.
     - Конечно! - торжественно воскликнул Пичи Прау. - Разве он не бродит  в
этих местах и посейчас?
     - Бродит! - воскликнули одновременно несколько голосов.  Все  еще  шире
разинули рты и еще теснее сдвинули стулья.
     - Разумеется, бродит, - повторил Пичи. - Неужели  никто  среди  вас  не
слышал о том, кого прозвали Папаша Красный Колпак и кого  можно  увидеть  на
сгоревшей ферме в лесу,  что  на  берегу  Саунда,  по  соседству  с  Вратами
Дьявола?
     - Я слышал кое-что по этому поводу, но всегда полагал, что это не более
как старушечьи басни.
     - Басни это иль нет, - сказал Пичи Прау, - а только ферма стоит у  того
самого места. Она покинута с незапамятных пор, расположена в наиболее глухом
углу у реки, и все-таки тем,  кто  рыбачит  поблизости,  нередко  доводилось
слышать там какие-то странные звуки; и в лесу  по  ночам  они  видели  также
какой-то не менее странный свет, и еще доводилось  им  видеть,  как  в  окне
фермы показывался старик, на котором был красный колпак, и люди считают, что
это дух зарытого здесь покойника. В этом доме как-то давным-давно заночевали
трое солдат. Они обшарили его  сверху  донизу  и  наткнулись  в  погребе  на
старика - на нем также был красный колпак, - который восседал на  бочонке  с
сидром, и в одной руке у него был кувшин, а в  другой  -  добрый  кубок.  Он
предложил солдатам отведать сидра из этого кубка, но едва один из них поднес
кубок к губам, как - пых! - вспышка яркого  пламени  озарила  погреб,  и  на
несколько минут все три солдата ослепли, а когда их  глаза,  наконец,  снова
сделались зрячими, они обнаружили, что и кувшин, и кубок, и  Папаша  Красный
Колпак - все, все сгинуло, и не осталось ничего, кроме  пустого  бочонка  от
сидра.
     Тут офицер на половинном окладе, который успел основательно захмелеть и
которого неудержимо клонило ко сну - он клевал носом над своим бренди, и его
единственный глаз наполовину потух, - встрепенулся  и  неожиданно  вспыхнул,
как вспыхивает порою угасающий фитиль ночника.
     - Чепуха! - воскликнул он, едва Пичи кончил рассказывать.
     - Пусть так: я и сам не  поручусь,  что  это  -  бесспорная  правда,  -
отпарировал Пичи Прау, - хотя всему свету  известно,  что  с  этим  домом  и
прилегающим к нему земельным участком и впрямь творится что-то неладное; что
же касается рассказа Сэма-Грязнухи, то я верю ему не меньше, как если бы это
произошло лично со мной.
     Присутствующие  до  того  увлеклись  беседою,  что  начисто  забыли   о
разбушевавшихся на дворе стихиях;
     как вдруг страшный удар грома заставил вздрогнуть  их  всех;  сразу  же
вслед за ним раздался ужасающий грохот, потрясший дом до  самого  основания.
Все повскакали с мест, вообразив, что это - подземный толчок или что вот-вот
явится сюда Папаша Красный Колпак со  всеми  своими  загробными  ужасами.  С
минуту они напряженно прислушивались, но слышалось только, как дождь  хлещет
в  окна  и  как  ветер  завывает  между  деревьями.  Вскоре,  впрочем,   все
разъяснилось: в дверь просунулась голова старого плешивого негра; белки  его
вытаращенных глаз резко выделялись на черном как смоль  лице,  которое  было
мокро от дождя и  лоснилось  и  блестело,  точно  бутылка.  На  малопонятном
ломаном языке он сообщил, что в кухонную трубу ударила молния.
     На мгновение буря затихла; она налетала теперь яростными порывами, и  в
промежутках между ними воцарялась зловещая тишина. Во время  одной  из  пауз
неожиданно грянул мушкетный выстрел, и  немного  спустя  со  стороны  берега
донесся протяжный, похожий на  вой,  окрик.  Все  кинулись  к  окнам.  Снова
прогремел выстрел,  снова  донесся  протяжный  окрик,  смешавшийся  с  диким
завыванием налетевшего шквала, и  казалось,  что  он  подымается  из  водной
пучины,  потому  что,  хотя  непрерывные  вспышки  молнии  и  озаряли  берег
мерцающим призрачным светом, все же никого не было видно.
     Вдруг окно в комнате наверху распахнулось,  и  таинственный  незнакомец
закричал громким голосом. С той и с другой стороны обменялись  восклицаниями
на неведомом языке, и никто из посетителей кабачка не понял ни слова;  затем
они услышали, как окно захлопнулось, и еще какой-то страшный  шум  и  возню,
точно в комнате над их головою  сдвигали  и  перетаскивали  тяжелую  мебель.
Слуга-негр был вызван наверх; немного спустя появились он  и  старый  моряк,
которому он помогал тащить вниз его грузный сундук.
     Трактирщик был потрясен:
     - Куда вы! Неужели в море? В такой шторм?
     - Шторм! - презрительно бросил моряк. - Погода чуточку расплевалась,  а
вы мелете что-то о шторме!
     - Вы промокнете до костей, вы погибнете! - взволнованно воскликнул Пичи
Прау.
     - Гром и молния! - заорал морской волк. -  Довольно  поучать  человека,
испытавшего на своей шкуре, что такое смерчи и ураганы!
     Робкий Пичи замолк. С  берега  снова  донесся  крик;  в  нем  слышалось
нетерпение. Присутствующие с удвоенным страхом  глазели  на  этого  бывалого
моряка,  который,  казалось,  пришел  из  пучины   и   теперь   снова   туда
возвращается. И когда с помощью негра он медленно тащил  тяжелый  сундук  по
направлению к берегу, они смотрели на него  с  суеверным  чувством  и  почти
верили, что он взгромоздится на свой сундук и пустится на нем в плаванье  по
разъяренным волнам. Они  следовали  за  ним  с  фонарем,  держась  несколько
поодаль.
     - Гасите огонь! - загремел грубый голос с воды. -  Какой  тут  к  черту
огонь!
     - Гром и молния! - зарычал старый моряк, повернувшись в их сторону. - А
ну-ка домой! Слышите!
     Вольферт и его спутники в ужасе повернули  назад.  Все  же  любопытство
пересилило  страх,  и  они  остановились  невдалеке.  Длинный  излом  молнии
полыхнул над волнами, и они увидели лодку, в которой было полно  людей.  Она
находилась под скалистым мыском, вздымалась и падала  вместе  с  набегающими
валами прибоя,  и  при  каждом  взлете  с  нее  стремительно  стекала  вода.
Прихватив багром, ее едва удерживали у прибрежной скалы, ибо  течение  возле
мыса неслось с бешеной быстротой. Поставив свой грузный сундук  краешком  на
планшир лодки и ухватившись за ручку с другого конца, старый  моряк  пытался
столкнуть его таким образом внутрь, но в это  мгновение  лодку  оторвало  от
берега, сундук соскочил с планшира и, упав в волны, увлек за  собой  моряка.
Стоявшие на берегу испуганно закричали; градом проклятий разразились люди на
лодке, но и лодку и  человека  мигом  унесло  стремительной  силой  прилива.
Воцарилась непроглядная тьма. Вольферту Вебберу, впрочем, почудилось,  будто
он слышит крики о помощи и видит тонущего, молящего  о  спасении,  но  когда
снова над водою сверкнула молния, все было пусто: не было видно ни лодки, ни
человека, не было ничего, кроме всплесков и толчеи теснящих друг друга волн.
     Компания возвратилась в трактир переждать непогоду. Они  снова  уселись
по-старому - каждый на свое  место  -  и  со  страхом  поглядывали  один  на
другого. Все происшествие не заняло и пяти  минут,  за  это  время  не  было
произнесено и десятка слов. И, глядя на дубовое кресло, они с  трудом  могли
свыкнуться с мыслью, что то  странное  существо,  которое  так  недавно  еще
безраздельно владело им и было полно жизни и  геркулесовской  силы,  сейчас,
очевидно, - безжизненный труп. Вот стакан - из него он только что  пил,  вот
пепел трубки, которою  он  затягивался,  так  сказать,  последним  дыханием.
Размышляя обо всем этом, почтенные бюргеры явственно ощутили,  как  непрочно
наше земное существование, и после этого устрашающего примера каждому из них
показалось, будто земля, которую он попирает,  сделалась  менее  устойчивою,
чем прежде.
     Но так  как  большинство  присутствующих  обладало  той  драгоценнейшей
философией, которая позволяет стойко переносить несчастья соседей, то вскоре
все так или иначе утешились в трагической гибели старого моряка. Хозяин  был
чрезвычайно доволен, что бедняга успел полностью расплатиться  по  счету,  и
произнес приличествующее случаю подобие прощального слова.
     - Он пришел в бурю, - сказал он, - и ушел в бурю;  он  пришел  ночью  и
ушел в ночь; он пришел, кто его знает откуда, и ушел, кто  его  знает  куда.
Мне известно только одно - а именно, что он снова пустился в море  на  своем
сундуке и, быть может, высадится где-нибудь на  другом  конце  света,  чтобы
докучать и дальше честному народу! Впрочем, если он отправился в сундук Дэви
Джонса {То есть  на  дно  моря.  Дэви  Джонсом  английские  моряки  называли
дьявола.}, то тысяча сожалений, что не оставил здесь своего собственного.
     - Его сундук! Святой Николай, спаси и  помилуй  нас!  -  вскричал  Пичи
Прау. - Да я бы ни за какие деньги не согласился поставить его к себе; готов
поручиться, что моряк с треском и грохотом являлся бы за  ним  по  ночам,  и
трактир превратился бы в дом с привидениями. А что касается его  отплытия  в
море на сундуке, то мне приходит на ум история, приключившаяся  со  шкипером
Ондердонком, когда он плыл на своем судне из Амстердама. Во время шторма  на
корабле умер  боцман;  покойника  завернули,  как  полагается,  в  парусину,
уложили в принадлежавший ему сундук и бросили за борт, но в суете  и  спешке
забыли прочитать над ним подобающие молитвы - и вот буря  разбушевалась  еще
сильней, и они увидели мертвого боцмана, который, сидя в своем сундуке, плыл
у них  за  кормой,  поставив  вместо  паруса  саван;  огненные  языки  брызг
вздымались пред ним, точно пламя, и корабль удирал от  него  день  за  днем,
ночь за ночью, и каждый миг они ожидали гибели  судна,  каждую  ночь  видели
мертвого боцмана  в  его  сундуке;  он  стремился  настигнуть  их,  и  среди
завываний ветра они слышали его свист; казалось, что это он насылает на  них
огромные волны, высотою в целую гору, и эти волны неминуемо  захлестнули  бы
судно, если бы они не задраили наглухо люков и палубных  иллюминаторов;  так
продолжалось, пока они не потеряли его из виду в туманах близ Ньюфаундленда;
они предположили, что он повернул свой сундук через фордсвинд и взял курс на
остров Покойника. Вот что значит похоронить человека на морс без отпевания!
     Гроза, задерживавшая компанию в  кабачке,  миновала.  Часы  с  кукушкою
прокуковали двенадцать; все заторопились, ибо по часто случалось, чтобы  эти
мирные бюргеры засиживались до столь  позднего  часа.  Выйдя  на  двор,  они
обнаружили,  что  небо  очистилось.  Буря,  еще  подавно   закрывавшая   его
непроницаемым покровом из туч, пронеслась дальше  и  теснилась  клочковатыми
грудами на горизонте; их освещал яркий серп полумесяца, который был похож на
маленькую серебряную светильню, висящую во дворце, воздвигнутом из облаков.
     Страшное событие этой ночи, равно как и страшные рассказы,  которые  им
довелось выслушать, возбудили в каждом из  собеседников  суеверные  чувства.
Они бросали боязливые взгляды в том  направлении,  где  сгинул  буканьер,  и
готовы были увидеть, как, освещенный колодным сиянием  лупы,  он  плывет  по
волнам в своем сундуке. Трепетные лунные блики подрагивали на водной  глади,
все было тихо; в  том  месте,  где  пошел  ко  дну  старый  моряк,  спокойно
струилось течение. Возвращаясь по домам, в особенности проходя по пустынному
полю, где некогда был убит человек, завсегдатаи трактира  сбились  в  тесную
кучку, и даже могильщик, у которого под конец не оказалось попутчиков, хотя,
надо полагать, он привык у духам и привидениям,  предпочел  все  же  сделать
порядочный крюк, лишь бы не  проходить  по  хорошо  знакомому  ему  кладбищу
внутри церковной ограды.
     Вольферт воротился домой со свежим  запасом  историй  и  сведений,  над
которыми стоило призадуматься. Рассказы о кубышках с монетами и о  кладах  с
испанской добычей, зарытых здесь и там, и повсюду среди  скал  и  близ  бухт
этого  дикого  побережья,  окончательно  вскружили  ему  голову.  "Да  будет
благословен святой Николай! - бормотал он вполголоса. - Неужто так уж трудно
наткнуться на один из таких тайников и в мгновение  ока  сделаться  богачом?
Как ужасно, что я принужден влачить свое жалкое существование, день за  днем
роясь и роясь в земле, и все для того, чтобы добыть себе кусок хлеба,  тогда
как один удачный удар заступом - и я смог бы до конца дней моих  раскатывать
в собственном экипаже!"
     Перебирая в памяти все, что он слышал о  поразительном  происшествии  с
черным  рыбаком,  Вольферт  в  своем  воображении  истолковал   его   совсем
по-другому. Он считал,  что  красные  колпаки  -  не  что  иное,  как  шайка
прятавших свою добычу пиратов, и при мысли о том, что, быть может, он напал,
наконец, на следы одного из таких сокровенных кладов, в нем  с  новою  силою
вспыхнула старая  страсть.  Его  отравленная  фантазия  все  без  исключения
окрашивала в золотой цвет. Он чувствовал себя как тот корыстолюбивый  житель
Багдада, глаза которого были смазаны волшебною мазью дервиша, благодаря чему
он видел сокровища, укрытые в  недрах  земли;  шкатулки  с  драгоценностями,
сундуки со слитками золота, бочонки  с  заморскими  монетами,  спрятанные  в
земле, тянулись, казалось, к нему из своих тайников и умоляли освободить  их
из опостылевших им преждевременных и мрачных могил.
     Чем больше расспрашивал он о местах, в которых, по слухам,  показывался
Папаша  Красный  Колпак,  тем   тверже   становилась   его   уверенность   в
справедливости одолевавших его догадок и домыслов. Он узнал, что тут уже  не
раз бывали опытные кладоискатели, прослышавшие об истории Черного Сэма, хотя
ни один из них  не  мог  похвалиться  удачей.  Больше  того,  они  неизменно
сталкивались  с  какой-нибудь  неприятною  неожиданностью,  ибо,  как  решил
Вольферт,  приступали  к  работе  в  неподобающее  время  и  без  подобающих
церемоний. Последнюю по счету попытку предпринял  Кобус  Квакенбос,  который
рыл ночь напролет и встретился с неодолимыми  трудностями,  ибо  стоило  ему
выбросить из ямы одну лопату земли, как невидимые  руки  кидали  туда  целых
две. Он дорылся, впрочем, до железного сундука, но тут поднялся адский гомон
и рев, вокруг ямы запрыгали какие-то чудные фигуры,  и  в  конце  концов  на
беднягу Кобуса обрушился град ударов незримых дубинок,  которые  и  прогнали
его с этого запретного места. Все это Кобус Квакенбос  объявил  на  смертном
одре, так что тут не может быть и тени сомнения. Это  был  человек,  который
посвятил многие годы жизни розыскам кладов и который, как полагали, преуспел
бы, конечно, не умри он недавно в богадельне от воспаления мозга.
     Вольферт Веббер пребывал теперь в трепете и нетерпении, ибо боялся, как
бы у него не нашлось соперника, который, пронюхав о  спрятанном  золоте,  не
опередил  бы  его.  Он  решил  побывать  тайно  от  всех  у  Черного   Сэма,
воспользоваться им в качестве проводника и отправиться вместе с ним  к  тому
месту, где некогда Сэму пришлось быть свидетелем тайного  погребения.  Найти
Сэма не составляло никакого труда, потому что он  принадлежал  к  числу  тех
старожилов, которые живут в одном месте столь  долго,  что  в  конце  концов
приобретают известное положение в обществе и  становятся  в  некотором  роде
видными личностями. Во всем городе не было такого мальчишки, который не знал
бы Сэма-Грязнухи и не считал бы себя вправе потешаться  над  старым  негром.
Уже более полувека жил он на берегах бухты и в рыбных заводях Саунда  жизнью
настоящего земноводного. Большую часть времени проводил он  на  воде  или  в
воде, где-нибудь по соседству с Вратами Дьявола, и в ненастье его легко было
принять за один из тех призраков, которые водятся в этом проливе. Здесь  его
можно было найти в любой час и в любую погоду:  то  в  челноке,  стоящем  на
якоре  между  водоворотами,  то   шныряющим,   как   акула,   возле   остова
какого-нибудь разбитого корабля, где,  как  считают,  рыбы  бывает  особенно
много. Порою часами сидел он где-нибудь на скале, вглядываясь в туман или  в
сетку мелкого дождика, как одинокая цапля, высматривающая  добычу.  Он  знал
все закоулки и бухточки Саунда, от Уоллабаута до  Врат  Дьявола  и  от  Врат
Дьявола до Чертова Перехода, и уверяют даже, будто  каждая  рыбешка  в  реке
была известна ему по имени.
     Вольферт нашел Сэма у его хижины, которая была чуточку больше  собачьей
конуры средних размеров. Она была кое-как сложена из корабельных обломков  и
выловленного  из  реки  леса  и  стояла  на  скалистом  берегу,  у  подножия
старинного укрепления, в том самом месте, которое зовется теперь  батарейным
мысом. И сама хижина и все вокруг пропиталось насквозь запахом рыбы. К стене
укрепления были прислонены весла, гребки, удочки и другая рыболовная снасть;
на песке растянуты для просушки сети; челнок вытащен на берег,  и  у  порога
хижины Сэм предавался истинно негритянскому  наслаждению,  то  есть,  говоря
по-иному, спал, растянувшись на солнцепеке.
     Со времени юношеского приключения Сэма протекли  многие  годы,  и  снег
многих зим убелил курчавую шерсть на его голове. Тем не менее  он  отчетливо
помнил все обстоятельства случившегося с ним происшествия, ибо его частенько
просили  рассказать  о  нем  поподробнее;  его  версия,  правда,  во  многом
расходилась с версией П