Пронзительно-ледяной ветер жег правую ладонь, шею выше воротника и лицо
выше респиратора. Эрик прищурился, опустил глаза и сунул свободную от
наручников руку в карман. Транспарант "Коммунизм построен! Скажи, Партия
..." раздулся, как парус, и хлопал под яростными ударами воздуха.
     "Мороз и солнце -- день чудесный ..." -- неожиданно процитировал
Рябов. "Ебло запахни, продует." -- ожиданно ощерился шестипалый конвоир.
     У крыльца стоял черный микроавтобус -- сквозь грязное ветровое стекло
розовело лицо шофера. Повинуясь тычкам в спину и отрывистым окликам,
заключенные залезли вместе с конвоирами в заднюю дверь. Атлет сел в кабину
рядом с водителем. "Вперед проходи ... задние места для охраны!" --
прикрикнул на Эрика шестипалый. Когда заключенные расселись на узких
металлических скамейках вдоль боковых стен воронка, конвоиры примкнули
наручники к расположенным между сиденьями замкам. Микроавтобус тронулся.
     Через три минуты они выезжали через внешние ворота тюрьмы. В
микроавтобусе стало теплее, воздух очистился -- встроенный в стенку
кондиционер работал на полную мощность. "Снять респираторы." -- скомандовал
атлет сквозь решетчатую перегородку, отделявшую салон от кабины. (Перед
ветровым стеклом болтался брелок -- маленький Романов-старший, указывающий
путь. На приборной панели красовалось эротическое фото
комбайнерши-стахановки Эльвиры Лисичкиной.) "Эти новые воронки с решетками
получше старых будут. -- Шестипалый конвоир выудил из кармана медицинского
вида пузырек. -- Хоть, куда едешь, видать." Он неуклюже отвернул крышку,
вытряхнул на ладонь две таблетки и сунул в рот -- на его бабьем лице с
жидкими усиками появилось сосредоточенное выражение. "Опять гормоны
принимаешь, Ломакин? -- неодобрительно заметил атлет, обернувшись назад, --
Смотри, к сорока годам полтораста кило весить будешь." "А что мне делать,
ежели без них у меня усы выпадают и член не всегда стоит?..." -- отвечал
шестипалый жалостливым голосом. Второй конвоир обидно засмеялся, запустил
руку под шинель и с остервенением почесал грудь. "Я тебе список целебных
трав давал? -- раздраженно спросил атлет, -- От природной медицины вреда не
будет, только польза!" "Не помогают мне травы, -- оправдывался шестипалый,
избегая начальниковых глаз, -- А лишний вес я сгоню, товарищ лейтенант ...
честное комсомольское!" Рябов прислонился затылком к стене микроавтобуса и
закрыл глаза. Татуированный безразлично глядел сквозь перегородку и
ветровое стекло на дорогу. "Не помогают?... Да ты, небось, отвар из трав с
водкой мешал, Ломакин ... Говорил ведь: ни грамма, пока курс не закончишь!
Неужто четыре недели потерпеть не мог?" Шестипалый опустил глаза и стал
ковырять пол носком сапога. Дефективный верзила повертел головой, будто не
находя для своего шишковатого черепа приличествующего его размеру места,
потом уставился перед собой и застыл.
     Не дождавшись ответа, атлет раздраженно отвернулся.
     Некоторое время они ехали в молчании.
     Улицы города, как всегда по воскресеньям, были пусты. Микроавтобус
выехал на проспект Мира. Проспект Мира перешел в Черненковское шоссе.
     "А что поделаешь, ежели у меня от мутаций гормональная система
болезненная?... -- нижняя губа Ломакина страдальчески отвисла, -- В нашей
деревне у каждого второго в гормонах нарушения были!"
     Некоторое время они ехали в молчании.
     "Мало того, что девки от моего шестого пальца шарахаются, -- продолжал
Ломакин еще жалостливей, -- так, если даже какая и согласится, то все равно
... -- он помолчал, подбирая необидную для себя формулировку, -- ...
пятьдесят на пятьдесят!" Второй конвоир обидно засмеялся.
     Некоторое время они ехали в молчании.
     "А в соседней деревне все иммунитетом маялись. -- По интонации
чувствовалось, что обида у Ломакина прошла, но желание информировать --
нет. -- Чуть где болезнь какая -- грипп или, скажем, ангина -- так все в
лежку!"
     Некоторое время они ехали в молчании.
     "Уж сколько лет с Ограниченного Ядерного Конфликта прошло, а все уроды
да больные на Хабаровщине родятся!" "Замолчи, Ломакин, противно слушать! --
вмешался наконец атлет, -- Полную и окончательную дезактивацию в
Хабаровском крае еще в 85-ом провели ... там теперь здоровья -- на сто
пятьдесят процентов!"
     Ровное движение микроавтобуса, тепло и недосып действовали усыпляюще
-- Эрик прислонился затылком к стене и закрыл глаза. Интересно, способен ли
он сейчас уснуть?

     Когда он проснулся, город остался позади -- шоссе с обеих сторон
обступал лес. Белизна снега на ветвях деревьев говорила о том, что они
отъехали от Москвы, как минимум, километров на восемьдесят. "... возраст --
51 год, уроженец Харькова, -- говорил атлет, обернувшись назад, -- из семьи
рабочих ..." На коленях у милиционера лежал один из коричневых конвертов с
личными делами и несколько страниц с отпечатанным на них текстом. "Отец --
токарь-фрезеровщик, мать -- санитарка, сестра в ПТУ программирование
преподает ... образцовая семья! И как это, Гришаня, тебя на стезю порока
занесло?" -- атлет издевательски усмехнулся, но вор даже не повернул
головы. (Рябов и татуированный сидели, закрыв глаза, -- делали вид, что
спят. Конвоиры спали с открытыми глазами -- делали вид, что бодрствуют.
Дефективный спал и вида не делал.) "Та-ак, что у нас дальше, школа?...
Посмотрим, посмотрим ... ха! -- с притворным удивлением воскликнул атлет,
-- Ты, оказывается, двоечником был, Рябов, и по математике, и по русскому,
и по обществоведению ..." "А вот ты, начальничек, первый ученик -- свою
ментовскую инструкцию наизусть затвердил! -- Рябов открыл глаза и,
кривляясь, процитировал, -- 'В начальной стадии допроса обсудить, с
критической точки зрения, отметки в аттестате зрелости подозреваемого.'"
"Смотри-ка, Рябов, -- без обиды отвечал атлет, -- сколько ты всего про
милицию знаешь ... да только мы про тебя больше знаем!" "Откуда знаете,
начальничек?" "От вашего же брата уголовника -- стукачей среди урок еще
поболе будет, чем среди честных граждан." "На пушку берешь, мусор ... --
вмешался в разговор татуированный, -- Кончай чернуху лепить, небось не с
фраерами базаришь!" "Ну, если ты это говоришь, Петреску, --
многозначительно сказал атлет, -- то, значит, так оно и есть ... Уж тебе-то
все, поди, про стукачей известно!" "Ах ты, падло! -- вспылил татуированный,
-- Да я ..." "Замри, Ворон! -- одернул его Рябов, -- Не видишь что ли, что
гражданин начальник тебя на характер берет?..."
     Эрик отвернулся в сторону, стараясь не вслушиваться в перебранку.
     Шестипалый конвоир достал из кармана маленький радиоприемник и щелкнул
переключателем (шуршание атмосферных помех -- баритон Льва Левченко --
опять помехи). "Оставь его, пущай поет." -- второй конвоир сунул руку под
шинель и с наслаждением почесался; "Хоккей хочу найти." -- отвечал
шестипалый (помехи -- помехи -- помехи). "Говорили мне, начальничек, что
совсем нервный ты в последнее время стал. -- с притворным участием говорил
Гришаня -- И по службе неприятности ..." "Да не бывает хоккея в девять утра
... ты что, с коня упал, Ломакин? Вертай назад ..." "И откуда тебе о моих
неприятностях известно, Рябов?" "Я этого Левченко на дух не переношу,
Кадлец, у меня от него зубы, как от лимона, ломит." "Слухом земля полнится,
начальничек, -- в ментовке стукачи тоже имеются." "Ну ты и муда-ак,
Ломакин!" "И что же тебе стукачи ментовские рассказали?" "Рассказали, как
на предновогоднем балу в главном управлении ты какому-то капитану нос по
пьяному делу сломал ..." "Сам ты мудак!" "... а капитан тот оказался
племянником генерала Пшебышевского!" Равномерно журчавшая беседа конвоиров
резко оборвалась. "А еще рассказывали, что находишься ты из-за той драки
под внутренним следствием, -- продолжал Рябов, -- и ежели найдет оно тебя
виновным в беспричинном избиении боевого товарища, то вылетишь ты из
доблестных ментовских рядов, как пуля из пистолета Макарова." "А вот тут,
Гришаня, рассердил ты меня до невыносимости ... -- лицо атлета побледнело
от гнева, -- Зря ты это удумал ... знаешь, что я теперь сделаю? Как
прибудем в Щербицк, рассажу-ка я вашу банду по отдельным камерам, да запущу
сук человек по пять ... так что запоете вы все трое петухами после первой
же ночи ..." Непонятная угроза милиционера произвела впечатление --
несколько секунд в салоне микроавтобуса царило напряженное молчание.
Конвоиры инстинктивно отодвинулись от заключенных и схватились за дубинки.
Лицо Петреску-Ворона искривила гримаса ненависти. Рябов остался невозмутим.
Дефективный так и не проснулся. "Г-гад, мусор ... -- прошипел Ворон сквозь
блестевшие сталью коронок зубы, -- Ты у меня ножик скушаешь, подлюга!..."
"Что, проняло?! -- нервно рассмеялся атлет, -- Теперь у нас с вами совсем
другая песня пойдет ..." "Ошибаешься, начальничек. -- перебил его Рябов, --
Никакой песни у нас с тобой не будет." "Это почему же?!" -- поинтересовался
милиционер. "А потому, что, как приедем мы в Щербицкий изолятор, так тут же
и попросим у дежурного офицера замены следователя по причине личной вражды
с подозреваемыми." Атлет сложил черты своего лица в издевательскую улыбку:
"И знаешь, куда тебя дежурный пошлет?" "Вряд ли он меня пошлет,
начальничек! Мы, как-никак, уголовные, а не политические, -- Рябов
усмехнулся, -- права имеем ..."
     Лицо атлета искривила нервная гримаса.
     "Что ж, спасибо за предупреждение. -- сказал он с расстановкой, --
Считай, что принял я его к сведению." Он повернулся и нажал на приборной
доске какую-то кнопку -- под потолком вспыхнула лампа дневного света, а
спереди опустилась металлическая штора, наглухо отделившая салон
микроавтобуса от кабины водителя. Конвоиры подобрались и схватились за
рукоятки дубинок. Стало слышно, как атлет что-то вполголоса говорит, а
шофер громко отвечает: "Будет сделано, товарищ лейтенант!" Шестипалый
выключил приемник и сунул его в карман. "Проснись, Калач, замерзнешь!" --
окликнул татуированный сидевшего напротив дефективного и пнул его в колено;
"Что?! Где?! -- всполошился тот, ошалело вертя головой, -- Ты чего, Ворон?"
"Разговорчики! -- после секундного колебания окрысился шестипалый, -- Нешто
хотите по еблу схлопотать?" "Замерзни, баба!" -- дерзко отвечал
татуированный. Несколько секунд не происходило ничего, а потом второй
конвоир, коротко размахнувшись, с оттяжкой ударил Ворона дубинкой по лбу.
"Я это тебе запомню, мусор!" -- прошипел тот. "Запоминать можешь. --
ощеренный рот и торчавший вперед нос делали охранника похожим на волка, --
А ебало разевать -- нет. Понял, или повторить?" "Понял." Конвоир усмехнулся
... и вдруг еще раз ударил татуированного дубинкой по лицу: "Я сказал --
ебало заткнуть! Понял?" Корчась от боли, как раздавленная змея, вор
промолчал. Конвоир положил дубинку на колени, сунул руку под шинель и с
остервенением почесался.
     Некоторое время они ехали в молчании.
     "А я и не знал, что Шимчак племянник самого Пшебышевского." -- как ни
в чем не бывало, сказал шестипалый. "А что наш лейтенант под следствием,
слыхал?" "Нет." "И я -- нет. Я думал, Шимчак за тот случай под следствие
попал." Второй конвоир нерешительно посмотрел на Рябова (желая, видимо,
спросить разъяснений), но так и не спросил.
     Некоторое время они ехали в молчании.
     Микроавтобус сбросил скорость и повернул. Конвоиры переглянулись.
"А-а, чего там голову ломать ... -- на лице шестипалого заиграла детская
улыбка, -- Который из них под следствием, который -- нет ... нам-то что за
дело?!..." "Верно! -- с воодушевлением согласился второй конвоир, а потом
непонятно добавил, -- Зато разомнемся сейчас на свежем воздухе ..." Он
плотоядно посмотрел на заключенных и, снова став похожим на волка,
рассмеялся. Шестипалый подбросил свою дубинку и ловко поймал ее за
рукоятку.
     По тряске и качке можно было судить, что воронок едет по грунтовой
дороге. Еще один поворот -- и они остановились. Хлопнула дверца кабины,
быстрые шаги обежали микроавтобус, загремел запор задней двери. "Граждане
преступники, па-адъем! -- скомандовал шестипалый, -- Пожалте пиздюли
получать ... -- он залился идиотским смехом, -- ... в целях облегчения
чистосердечного признания ... ха-ха-ха!" Задняя дверь распахнулась -- на
пороге стоял атлет и нервно улыбался: "На выход!" Конвоиры отомкнули
наручники от скамей и вытолкали заключенных из микроавтобуса, потом достали
из кобур пистолеты. (Сияло солнце, стояла тишина, царило безветрие. На

холодил губы. Под подбородком болтался ненужный здесь, за городом,
респиратор.) "Не узнаю! -- удивился шестипалый, вертя головой по сторонам,
-- А чего мы на обычное-то место не поехали?..." Ему никто не ответил.
     Воронок остановился на обочине узкой проселочной дороги.
Противоположная обочина обрывалась оврагом, позади которого, сквозь
негустые деревья, белела плоская гладь поля. Повсюду лежал нетронутый снег
-- следы микроавтобуса были единственными. "С которого начнем?" -- деловито
спросил шестипалый; "С этого." -- атлет указал на дефективного верзилу.
"Этого-то чего? -- удивился второй конвоир, -- Может, лучше с Петреску?"
"Младший сержант Кадлец! -- щека атлета дернулась в нервном тике, --
Рассуждения пре-кра-тить! Выполнять приказания!" -- он достал связку ключей
и протянул конвоиру. Не давая обиде на грубость начальника испортить
предстоявшее удовольствие, Кадлец передал свой пистолет атлету, взял ключи
и отомкнул наручники, сковывавшие Эрика с дефективным. Шестипалый держал на
мушке двух остальных заключенных. "Пристегни этого, -- лейтенант указал на
Эрика, -- к дверце воронка." "Да знаю я, не впервой ..." -- проворчал
конвоир, возвращая ключи.
     Под ботинками звонко хрустел снег. Где-то неподалеку громко каркнула
ворона. Беспричинно качавшиеся еловые лапы роняли белые пушистые хлопья.
     "Что, товарищ лейтенант, начнем?" -- шестипалый отдал свой пистолет
атлету, переложил дубинку в правую руку и подтолкнул ее концом дефективного
на середину дороги. Атлет отошел в сторону и взял на мушку двух остальных
воров. "Руки по швам, равнение на середину!" -- пошутил второй конвоир,
перехватывая поудобнее дубинку. "Вы чего?... -- удивился дефективный
верзила, -- Пошто меня пиздить хочете?" -- он поднял руки, защищая голову.
"А пошто ты сегодня умыться забыл?!" -- с шутливой укоризной
поинтересовался Кадлец.
     "Стоять!"
     Произнесший это голос принадлежал Рябову.
     "Перестреляю, как собак, сукины дети!"
     Не веря своим ушам, Эрик повернулся -- в руке вора был пистолет.
"Палки на землю, руки за голову! -- Рябов громко шмыгнул носом, -- Встать
на краю оврага." С ладонями на затылках конвоиры медленно отступили к
противоположной обочине. (Глаза шестипалого выкатились, на лице Кадлеца
постепенно таяло волчье выражение.) "Браслеты отомкни, лейтенант." Атлет
достал связку ключей и стал возиться с наручниками Рябова и татуированного
(по лицу последнего было видно, что изменение ситуации ошарашило его так
же, как и конвоиров). Дефективный бессмысленно топтался на середине дороги.
"Товарищ лейтенант! -- пролепетал шестипалый в безмерном удивлении, --
Товарищ ..." "Вторую пушку Ворону отдай." -- приказал Рябов, и Атлет
протянул татуированному пистолет. "Живем, Манюня! -- весело воскликнул
Ворон, стряхивая с себя недоумение по поводу необъяснимого поворота
событий, -- Что ж ты сразу не раскололся, что блатной?" -- он дружески
хлопнул атлета по плечу. "Водилу наружу!" -- оборвал несвоевременные
изъявления восторга Рябов. Татуированный открыл дверцу кабины и сделал
приглашающий жест пистолетом. Из воронка вывалился шофер -- красномордый
пожилой мужик в штатском -- и без приказания отбежал к переминавшимся с
ноги на ногу охранникам. "Раздевайтесь!" -- скомандовал Рябов. Путаясь в
рукавах, охранники и шофер стали стаскивать верхнюю одежду. "Быстрей! --
прикрикнул вор, -- Небось не в бане прохлаждаетесь, мусора!" "Шмотки куда?"
-- поинтересовался водитель; "Клади перед собой." -- отвечал Рябов. На
снегу выросла груда одежды. "Б-б-белье сним-мать?" -- зубы шестипалого
громко стучали; "На хрена мне твое сраное белье?" -- усмехнулся Гришаня,
пряча пистолет в карман.
     На мгновение все остановились: раздетые до исподнего конвоиры и шофер
-- на краю оврага, дефективный -- посреди дороги, Рябов, татуированный и
атлет -- у кабины микроавтобуса. Эрик стоял прикованный к ручке задней
двери. Тяжело взмахивая крыльями, над заснеженными елями пролетела какая-то
птица.
     "Ворон, замочи этих, -- Рябов кивнул на дрожащих конвоиров и шофера,
-- и в овраг. Смотри только, чтоб кровищи на дороге не осталось!"
Татуированный неприятно усмехнулся и направился к трем сгрудившимся на
обочине фигурам. "В-в-вы чего, ребята?... -- шестипалый отшатнулся,
прижимая руки к жирной безволосой груди, -- М-м-мы никому не скажем ..."
Воры благодушно засмеялись. "Ей-Б-б-богу, не скажем!..." Татуированный
поднял пистолет. "П-п-подож..." Бах!... Взмахнув, как птица, синими
сатиновыми трусами, шестипалый исчез в овраге. (Выстрел прозвучал
неожиданно тихо -- будто сломалась сухая ветка. С деревьев посыпались
мелкие комки снега.) "Слушай, начальник, а чего нас Кандидат не встречает?
-- спросил Рябов, поворачиваясь к атлету, -- Ты ж говорил, что его вчера
должны были освободить ..." -- вор покопался в кармане, достал мятую
сигарету и закурил. Татуированный повернулся к шоферу. (Губы несчастного
беззвучно шевелились, ноги и руки покрылись гусиной кожей.) "Кандидата в
компьютерный отдел затребовали из-за какого-то старого дела ..." -- отвечал
атлет. Бах!... Судорожно загребая руками, шофер упал на колени (выстрел
почему-то не опрокинул его назад), потом повалился набок. "В какой отдел?"
-- переспросил Рябов. Из его рта вырвался клуб табачного дыма -- прямо в
лицо атлету. "В компьютерный ... по части ЭВМ значит." -- разъяснил
милиционер, брезгливо отворачивая голову. Татуированный дождался, пока тело
водителя перестало дергаться, и столкнул труп ногой в овраг. "Еб-ти! --
выругался Рябов, -- Нам без Кандидата никак нельзя ..." "Так у тебя ж
запасной программист на примете был ..." -- в голосе атлета прозвучала
нотка беспокойства. "Был, да сплыл. -- вор глубоко затянулся сигаретным
дымом, -- Ладно, чего-нибудь придумаем. -- он вдруг вскинул глаза и
внимательно посмотрел на милиционера, -- А ты-то, начальник, чего
хлопочешь? Я ж говорил -- мы тебе так и так заплотим." "Да я ничего ... так
просто." -- индифферентно отвечал атлет, пожимая плечами.
     Татуированный повернулся к бледному, как смерть, Кадлецу. "Ну что,
мусор? Кабы ты человек был -- подох бы легко, а так -- извини-подвинься
..." -- вор опустил дуло пистолета вниз и выстрелил охраннику в пах. Тот
рухнул на снег и скорчился, схватившись обеими руками между ног. "И когда
его выпустят?" -- спросил Рябов; "Кандидата?... В пятницу, не раньше." --
отвечал атлет. Татуированный присел на корточки и некоторое время
рассматривал медленно шевелившегося на снегу Кадлеца; "Пощади ..." --
прохрипел тот, суча синими от холода ногами. Стоявший спиной к
происходившему Рябов выпустил из ноздрей две толстые струи дыма. Атлет
поставил ногу на подножку микроавтобуса и забарабанил пальцами по крыше
кабины. Ворон схватил конвоира за волосы, отогнул ему голову вверх и
заглянул в глаза: "Не журысь, милок, на том свете яйца все равно ни к чему
... в раю не поебешься!" Забытый всеми дефективный громко заржал.
"М-м-м!... М-м-м!..." -- стонал Кадлец, странно причмокивая и вращая
зрачками. Из уголка его рта текла струйка слюны, подкрашенной кровью от
закушенной губы; на щеке таял прилипший к коже снег; на голубых ляжках
алели красные брызги. "Эй, ты!... Кончай его скорее ... чего тиранишь?" --
отвлекся от разговора с Рябовым атлет. "И верно, кончай! -- поддержал
Рябов, не оборачиваясь, -- Времени нет!" -- он бросил недокуренную сигарету
на снег. Татуированный отпустил волосы охранника и поднес к его лбу
пистолет.
     За мгновение до того, как вор спустил курок, Эрик отвернулся.
     "Ворон! Я тебе чего говор