медленно сохли на
лакированном полу. Сладко-голубые глаза и алые губки Добра бессмысленно
ухмылялись с ближайшей миниатюры. Держа наготове пистолет, Эрик оторвал
спину от прохладной стены коридора и шагнул в проем кухонной двери.
     Первой ему бросилась в глаза опрокинутая табуретка (поднятые вверх
ножки напоминали рога африканской антилопы бейзы, виденной им в зоопарке).
Потом оказалось, что табуретка лежит в луже крови. И, наконец, Эрик
обнаружил, что место, где были прикованы Аннета и атлет, пустует ... Не
веря своим глазам, он шагнул вперед и застыл на месте: в узком пространстве
между холодильником и стеной был втиснут окровавленный труп девушки ... кто
убил ее?... И куда делся милиционер?... Эрик затаил дыхание и наклонился
над бесформенной фигурой в оранжевом комбинезоне -- аннетина голова была
запрокинута назад, на шее синели кровоподтеки, черные глаза невыразительно
смотрели в потолок. Он взялся за ее комбинезон и осторожно потащил тело на
середину кухни -- позади остался широкий кровавый след ... Эрик проследил
глазами, откуда тот начинался, и похолодел -- в углу за холодильником
лежала оторванная кисть руки ... Волосы на его затылке зашевелились, горло
свела судорога отвращения ... держа пистолет перед собой, Эрик разогнулся и
медленно попятился назад, потом повернулся, чтобы выйти из кухни, и вдруг
увидал перед собой окровавленную фигуру в оранжево-блестящем комбинезоне --
атлет!...
     Вжик!...
     Эрик успел отпрянуть, и это спасло его: удар ножа, нацеленный по
запястью руки, пришелся по дулу пистолета ... Милиционер наклонился за
упавшим на пол макаровым ... скорее!... нужно что-то сделать!... Эрик пнул,
больно ушибив босые пальцы ноги, лежавший на полу пистолет -- и тот
ускользил по паркету в дверь спальни. Атлет дернулся вслед, Эрик шагнул за
ним ... тогда милиционер остановился, повернулся и выставил вперед нож --
кухонный тесак с широким длинным лезвием. (Комбинезон атлета потемнел от
крови -- особенно, на животе, где отдельные пятна слились в огромную ржавую
кляксу. На запястье правой руки болтались изъязвленные багровыми разводами
наручники. Лицо застыло в ничего не выражавшей гримасе.) Вжик!... Вжик!...
Эрик успел уклониться от обоих ударов, но при этом оказался загнаным в угол
рядом с входной дверью. Вжик!... он отпрыгнул в сторону, уклоняясь от
глубокого колющего выпада и одновременно выскакивая из угла. Бум-м!...
Атлет попытался ударить Эрика ногой, но тот опять отскочил -- и удар
пришелся в стену ... Дзинь!... Изображавшие подвиги Добра миниатюры градом
посыпались на пол, покрывавшие их стекла брызнули осколками. Трах-х!... От
следующего удара дверь спальни слетела с петель и рухнула на кровать,
оборвав балдахин. Отколовшаяся от дверной рамы длинная острая щепка
торчала, как рог единорога. Вжик!... Вжик!... безо всякого труда Эрик
увернулся от еще двух выпадов ... -- несмотря на очевидную физическую силу,
о приемах единоборства атлет ни малейшего представления не имел. Вжик!...
На этот раз Эрик отбил руку милиционера в сторону и резко ударил ребром
ладони по запястью ... Тр-р-р!... -- завибрировал нож, вонзившись между
двумя паркетинами. Хрясь!... Эрик ударил атлета в скулу ... Хрясь!...
следующий удар пришелся в челюсть. Милиционер, шатаясь, отступил назад ...
Сейчас!... Эрик сделал два коротких шага, развернулся в полоборота и четко,
как на тренировке, ударил атлета ногой. Хрясь!... Удар пришелся в
подбородок -- милиционер грохнулся на спину и затих. Все было сделано
быстро, точно и без лишних затрат энергии -- как и учил своих питомцев
первый тренер Эрика, добряк и выдумщик, Людвиг Олафович Чумаков.
     Секунд пять Эрик расхаживал взад-вперед по коридору, осторожно ступая
босыми ступнями между осколками стекла от миниатюр, -- думал. Потом оттащил
все еще бессознательного атлета в ванную, достал из своего комбинезона
ключи от наручников, разомкнул замок и приковал милиционера к батарее. К
концу процедуры атлет зашевелился и застонал ... не обращая внимания, Эрик
подобрал с пола ванной носки и свитер, прошел по коридору в спальню и еще
раз осмотрел платяной шкаф ... где может лежать обувь? А-а, вот она: внизу,
под плечиками с рубашками, стояли три пары ботинок. Одна из пар казалась
ненадеванной -- Эрик натянул носки, потом ботинки и убедился, что последние
подходят ему по размеру. (Что ж, он потерял дом, работу, друзей и его жизни
угрожали многоразличные опасности, но зато во всем остальном ему отчаянно
везло!) Он опустился на четвереньки, выудил из-под кровати пистолет,
поставил его на предохранитель и вышел в коридор. Во встроенном стенном
шкафу рядом с входной дверью висело пять женских пальто, говядинская шинель
и, в самом углу, мужская дубленка. На крючках, расположенных на дверце
шкафа, висело несколько респираторов, в небольшом ящичке хранились запасные
фильтры. Эрик свинтил с пистолета глушитель, сунул и то, и другое во
внутренний карман дубленки, затем нашел свой (выданный в Лефортове)
респиратор, заменил в нем фильтр и положил оставшиеся фильтры в карман
джинсов. Что еще?... Он переложил из шинели в дубленку говядинский бумажник
и подобрал себе шапку -- дорогую лисью ушанку. Преодолевая неуместное
чувство стыда, пошарил по карманам аннетиных пальто и забрал все найденные
там талоны. Еще что?... Он вспомнил об оставшемся в комбинезоне диске с
"Бегущей по волнам" и подошел к двери ванной. Атлет сидел на полу,
уставившись перед собой широко раскрытыми непонимающими глазами. Эрик боком
обошел его, достал из внутреннего кармана комбинезона диск, уложил в
нагрудный карман рубашки и вышел из ванной. Милиционер остался сидеть на
полу.
     Эрик подошел к висевшему на стене телефону и набрал телефон
справочной. Гудок ... Гудок ... Гудок ... "Сто вторая слушает." --
"Девушка, скажите мне, пожалуйста, код Громыкска." -- "Секундочку ...
Громыкск ... Московской области ... 077." -- "Спасибо и с наступающим вас!"
-- "Вас также!" Эрик повесил трубку, поднял опять, потом повесил снова ...
может, все-таки, не стоит? Он несколько секунд стоял в нерешительности,
потом резким движением поднял телефонную трубку и стал торопливо набирать
-- 0 ... 7 ... 7 ... 3 ... 1 ... 4 ... 6 ... 4 ... 1 ... Гудок ... Гудок
... Гудок ... "Але!" -- "Позовите, пожалуйста, Тамару." -- "Минуточку."
Эрик, не отрываясь, следил, как тонкая секундная стрелка на висевших над
телефоном стенных часах неуклонно перепрыгивает с деления на деление.
"Але." Телефон искажал голос девушки, делая его почти неузнаваемым. "Это
Тамара?" -- "Да." -- "Это Эрик ... то есть Джохар ... -- он в
замешательстве замолчал, прислушиваясь к шороху на том конце линии, -- Я
звоню, чтобы извиниться." Сначала было тихо, потом раздались всхлипывания.
"Извините меня, пожалуйста! -- Эрик внезапно охрип, -- В обычной ситуации я
бы ни за что лгать не стал!... -- он замолчал, а потом по наитию добавил,
-- Особенно такой красивой девушке!" Всхлипы стали реже. "А что ты
натворил?... -- вдруг спросила Тамара, -- Ты со мной, как подлец, поступил,
конечно, но все же не похож ты на бандита ... может, ошибка?" "Боюсь, что
нет." -- не стал обнадеживать ее Эрик. На мгновение наступило молчание.
"Ты, в общем ... -- неуверенно и несколько смущенно начала девушка, -- В
общем, отсидишь когда ... и если настроение будет ... ты, в общем, позвони
..." "Обязательно! -- пообещал Эрик, с трудом сдерживая смех, -- Целую!" --
и прежде, чем Тамара успела ответить, он повесил трубку.
     Сколько им понадобилось секунд, чтобы проследить, откуда он звонил?
Сколько им понадобится минут, чтобы направить сюда ближайшую патрульную
машину?
     Эрик схватил из стенного шкафа дубленку и шапку, нацепил респиратор и,
одеваясь на ходу, выскочил на лестничную площадку. Он пронесся галопом вниз
по лестнице и не спеша -- как и подобает хорошо одетому, солидному
джентельмену -- спустился по ступенькам крыльца. Чахлые деревца вдоль
огораживавшего двор бетонного забора тряслись на холодном ветру мелкой
дрожью. Три разновозрастных ребенка в одинаковых коричневых шубках
копошились в сугробе величиной с отель Риц. Эрик пересек Комсомольский
проспект по подземному переходу и направился к метро Фрунзенская. Когда он
подходил к зданию метро, позади раздался звук сирены, и милицейская Волга,
скрежеща тормозами, свернула с Комсомольского проспекта во двор аннетиного
дома.
     Эрик поправил на голове шапку и неторопливо вошел в метро.

     Он доехал до Спортивной, поднялся на поверхность из переднего вагона,
прошагал метров сто по направлению к стадиону Лужники и зашел в приземистое
уродливое здание справа от дороги -- пивной бар. Рабочий день еще не
кончился -- места были. Раздеваться в гардеробе Эрик не стал, а сразу
прошел в зал и сел за столик у окна. Среагировав на дубленку, возле него
немедленно материализовался официант -- толстомясый парень в засаленной
белой тужурке с блокнотом в руке. "У вас какая-нибудь еда есть?" --
поинтересовался Эрик; "Смотря для кого." -- как бы в шутку отвечал
толстомясый. У окошка, ведущего на кухню, стояли в расслабленных позах три
официанта и лениво наблюдали за происходившим. Необыкновенно старая -- лет
девяноста -- уборщица медленно возила по грязному полу рваной половой
тряпкой на кривой швабре, время от времени макая ее в погнутое жестяное
ведро. "Я работаю в милиции." -- высокомерно бросил Эрик. Вышедший из
туалета высокий молодцеватый грузин посмотрелся в стенное зеркало,
приосанился, пригладил волосы и неторопливо застегнул ширинку. "В милиции?"
-- недоверчиво переспросил официант, пытливо всматриваясь Эрику в лицо; "В
милиции! -- с угрожающим нажимом повторил тот и помахал в воздухе
говядинским удостоверением. -- В отделе борьбы с хищениями коммунистической
собственности." Тон толстомясого немедленно стал подобострастным: "Чего
изволите?" При виде красной милицейской книжки подпиравшие стену официанты
приняли, как по команде, деловой вид и разбежались по залу. Ветхая уборщица
ускорила темп протирки пола, как минимум, в шесть с половиной раз. "Какие у
вас есть горячие блюда?" -- "Уха из форели, харчо, франкфуртские сосиски,
улитки в чесночном соусе, гуляш по-македонски ..." Эрик аккуратно повесил
дубленку на спинку своего стула -- так, чтобы та не касалась заплеванного
пола. "Харчо, улитки, полпорции головунов и три ... нет, четыре ... кружки
Брюссельского Особого." -- "Сию минуту, лечу!" -- залебезил толстомясый и
бросился по направлению к кухне. Старуха-уборщица подхватила швабру с
ведром и, расплескивая мутную воду, скрылась в мужском туалете. Эрик
опустился на стул и вытянул гудевшие от усталости ноги. Часы на стене
показывали без пяти пять -- бар на глазах заполнялся публикой.
     Через три минуты официант принес головунов и пиво, еще через пять --
харчо, а когда Эрик доел последнюю ложку горячего острого супа, перед ним,
как по мановению волшебной палочки, возникло блюдо с улитками. Почти все
столики были уже заняты, бар утопал в табачном дыму и громких разговорах.
Висевшие под потолком телевизоры показывали новости, но никто не обращал на
них ни малейшего внимания. Раскрасневшиеся от пива мужики яростно спорили о
хоккее и бабах, потные официанты таскали из кухни уставленные кружками
подносы. Эрик откинулся на своем стуле, медленно прихлебывая холодное пиво
... сколько раз за оставшуюся ему жизнь он попьет свежего Брюссельского?
Сколько раз за оставшуюся ему жизнь он поест улиток в чесночном соусе?
Испытания последних трех суток кружились у него перед глазами, загоняя в
безысходную тоску; необходимость выбирать решение в безвыигрышной ситуации
доводила до исступления ... Почему окружавшие его мужики, какими бы
бесполезными идиотами они ни были, не должны прятаться от КПГ?... Эрик
подавил острый позыв выхватить из внутреннего кармана пистолет и пальнуть
для шухера в потолок ... Вместо этого он махнул рукой пробегавшему мимо
официанту: "Водка есть?" -- "Есть." -- "Триста грамм и полпорции
франкфуртеров!"
     "Сейчас я выпью водки, -- подумал Эрик с ощущением бросающегося в
пропасть самоубийцы, -- и все станет хорошо!"

     Он вышел из пивного бара без четверти семь, выпив больше, чем
собирался, и намного больше, чем следовало пить человеку в его положении.
Впрочем -- с психологической точки зрения -- алкоголь оказал положительный
эффект: ужасы первой половины дня отступили на второй план, и Эрик пришел в
более или менее благодушное настроение. Смесь пива и водки подкрасила
горизонты голубой краской; несмотря на беспросветные трудности, ситуация
уже не казалалась безнадежной. В конце концов, сумел же он выжить трое
суток со дня ареста?!

     Он проехал на метро до Проспекта Маркса, спустился по эскалатору в
центре станции, отодвинул барьер и пошел навстречу потоку пассажиров,
шедших с Площади Свердлова. Время было без пяти семь, час пик уже
закончился -- Эрик без помех двигался против течения, слегка покачиваясь от
выпитого в пивном баре. Он достиг конца перехода, встал у лестницы, ведущей
на Площадь Свердлова, и стал ждать. Минуты текли. В 7:25 он повернулся и
зашагал туда, откуда пришел, -- на Проспект Маркса. Что делать и где
ночевать, Эрик не знал, однако вопросы эти, почему-то, казались менее
существенными, чем проблема отыскания туалета (выпитое пиво давало о себе
знать). Он поднялся на поверхность, зашел в ГУМ и долго бродил по первому
этажу в поисках уборной -- но не нашел. Пришлось спрашивать у продавщицы из
отдела женского белья, а потом -- в знак благодарности за указанный путь --
покупать ей цветы. (Эрик внезапно почувствовал себя галантным и утонченным
человеком -- из чего с неумолимостью вытекало, что сначала следует дарить
цветы, а уж потом идти в туалет ...) Однако, когда он вернулся с купленным
в киоске через дорогу букетом роз, то его благодетельница куда-то
подевалась, а никто из остальных продавщиц женского белья букета брать не
желал. Ситуация складывалсь глупая, да и в туалет хотелось нестерпимо, так
что он решил-таки справить естественную нужду, а дальше -- по
обстоятельствам. Эрик дал густой толпе покупателей донести себя до туалета,
зашел внутрь и с наслаждением помочился, однако при застегивании ширинки
выронил зажатый под мышкой букет на залитый мочой пол. Некоторое время он
размышлял, подобает ли воспитанному человеку подобрать цветы и помыть их
под краном -- или же следует купить новый букет? Помыть -- или купить новый
... вот в чем вопрос! Он стоял, прислонившись к стене, и грустно созерцал
лежавшие возле писсуара розы ... как вдруг какой-то наглый мужик подхватил
букет и проворно вышел из туалета. "Ну и хуй с ним!" -- с поразившим самого
себя добродушием подумал Эрик и направился к выходу. Он лучше пойдет сейчас
в какое-нибудь кафе и выпьет шампанского!

     В кафе Эрик попал только с третьего захода -- в "Московском" и
"Космосе" не было мест, так что ему пришлось тащиться пешком почти до самой
Пушкинской -- в кафе "Север". Он сел за столик на втором этаже, подозвал
пожилую официантку с острыми бегающими глазами и заказал шампанского и
мороженного. Играла музыка, на небольшом пятачке посреди зала толкались
парочки. Кругом порхали девушки -- на высоких каблуках, в красивых
праздничных платьях, с вычурными прическами ... Эрику стало обидно --
почему он один?... Почему с ним нет девушки?... Чем он хуже остальных?!...
Отказавшись от самоубийственной идеи позвонить Светке, он стал смотреть по
сторонам, но, как назло, все дамы были с кавалерами. Тут официантка
принесла его заказ, что на время отвлекло Эрика от переживаний ... однако,
когда уровень шампанского в бутылке опустился до половины, то ощущение
бесцельно прожитой жизни вернулось с удвоенной силой -- и даже
необыкновенно вкусное мороженное не могло изменить этого горестного факта!
Он почувствовал наворачивающиеся на глаза слезы и немедленно хватил полный
фужер шампанского ...
     Начиная с этого момента, время почему-то ускорило свой ход -- ускорило
настолько, что Эрик не всегда поспевал следить за разворачивавшимися в его
присутствии событиями. Люди шевелились чересчур быстро, музыка звучала
чересчур громко и даже скатерть на столе постоянно съезжала наперекосяк!
Чтобы абстрагироваться от суетливой действительности, он откинулся на
спинку стула и стал созерцать висевший на стене плакат, изображавший
сверхзвуковой бомбардировщик, гигантский молоток, коня и двух обнаженных
колхозниц. Подпись гласила: "Победа в воздухе куется на земле" ... что бы
это значило?... От разглядывания плаката у Эрика закружилась голова и
заслезился правый глаз ... но тут он приметил полную блондинку -- как раз в
его вкусе, одиноко сидевшую за угловым столом. Спотыкаясь о стулья и
натыкаясь на людей, он пересек кафе и пригласил ее танцевать -- но та
отказалась. "Вы понимаете, что тем самым разбиваете мое сердце?" -- строго
спросил ее Эрик. "Нет ... то есть да." -- отвечала жестокая блондинка,
испуганно озираясь по сторонам.
     Он гордо вернулся за свой столик, а через минуту к нему подступили три
усатых молодых человека непределенно-южной национальности -- то ли
азербайджанцы, то ли албанцы. "Ты зачэм нашу дэвюшку оскоробыл?" --
допытывался наиболее усатый из троих. "Какую дэвюшку? -- невинно удивился
Эрик, -- Как оскоробыл?" "Ты нам дурака нэ валай! -- настаивали усачи, --
Толко это мы в туалэт отошлы ..." Что именно ему инкриминировалось, Эрику
узнать не довелось, ибо южане, внезапно прервав разговор, растворились на
втором плане. "Если они к тебе еще раз приебутся -- скажи нам! -- пробасил
здоровенный детина с расплющенными боксерскими ушами, незаметно подошедший
сзади, -- А то ишь обнаглели ... будто у себя в Чуркестане!" "Спасибо
большое! -- растрогался Эрик, -- Но вы за меня не беспокойтесь ... я их и
сам могу ... -- он сделал для значительности паузу, -- Я ведь чемпионом
Москвы по боевому самбо был ... самого Зангиева в финале победил!" "Ну ты,
парень, даешь! -- расхохотался здоровяк, -- Самого Зангиева, говоришь?"
"Да. -- скромно подтвердил Эрик, гордясь произведенным впечатлением. -- Я
его на третьей минуте р-раз!... ну, он и того ... упал, значит ..."
Отсмеявшись, детина удалился за свой столик и стал оживленно рассказывать
что-то своим друзьям. "Девушка! -- позвал Эрик официантку, -- Принесите
мне, пожалуйста, еще шампанского!" "А не хватит ли вам, молодой человек?"
-- с сомнением в голосе поинтересовалась та. "Если бы хватало, то я бы у
вас не просил!" -- снисходительно, как ребенку, объяснил Эрик.
     Из "Севера" его выставили в половине двенадцатого -- сказали, что
шампанского больше не дадут ... а мороженного он уже не хотел и сам!
Некоторое время он стоял на тротуаре, борясь с непонятно чем вызванным
головокружением, затем двинулся по улице Горького в направлении центра.
Снегопад кончился, но дул пронизывающий ветер; редкие прохожие закрывались
от холода воротниками шуб. Эрик дошел до Манежной площади, собрал волю в
кулак и твердо, не шатаясь, вошел в метро (служительница проводила его
подозрительным взглядом, но ничего не сказала). Изнуренный сделанным
усилием, он окончательно потерял концентрацию внимания и, оказавшись в
вагоне, уснул. Его последними осмысленными действиями были: 1) завязывание
тесемок ушанки на мертвый узел под подбородком и 2) переложение бумажника
из бокового кармана во внутренний.
     События следующих полутора часов сохранились в памяти Эрика не в виде
непрерывной линии бытия, а как отдельные, не связанные друг с другом
эпизоды, утопавшие в океане неизвестного. Сначала его нивесть как занесло в
тупик для ночевки поездов на станции Бибирево. Служители извлекли его из
вагона и отвели на платформу, в процессе чего выяснилось, что на
профессиональном жаргоне уезжающие в тупик алкаши именуются "скотами".
Следующий просвет произошел на неопределенной станции -- Эрик обнаружил
себя посреди платформы, стоящим в согнутом положении над урной, с руками,
упертыми в колени. "Что я собирался делать?" -- понедоумевал он вслух, но
ответа не получил. С трудом держась на ногах, он