варищам  при  подъеме  придется заново проделать  всю  эту тяжелую работу.
Кроме того, без следов они легко могут уклониться в  сторону от проложенного
пути.
     Утром 14 сентября альпинистов разбудила тишина,  от которой они отвыкли
за двое суток  непрерывной метели.  Было  очень  холодно. Из-под приподнятой
полы входа виднелись синее небо и освещенные солнцем пики хребта Сталина.
     Осторожно счистили иней с  "потолка"  палатки  и выбросили  его вон.  К
этому занятию приходилось неоднократно возвращаться,  потому что, как только
солнце  осветило палатку,  с  крыши  потекло  и  альпинисты  вынуждены  были
бороться с наводнением.
     Около 10  часов  утра  подсушили  и  свернули  палатку,  отрыли  из-под
глубокого снега  свое  снаряжение и,  подойдя к  началу  спуска,  на  всякий
случай, покричали.
     - О-го-го-го, - пришел снизу громкий ответ.
     -  Ну, вот, так я и знал!  - обрадовался  Гутман.-  Идут наши товарищи,
несут топливо, продукты. Довольно отсиживаться, пойдем дальше.
     К  мульде, от верхней части гребня, опускалось два ребра. Одно справа -
по  кромке скал  и  снега с  общим направлением  на север,  другое  слева  -
снежное, с  направлением на восток. Пошли к  восточному ребру,  оказавшемуся
более отлогим.
     Вьюга заровняла  ранее виденные  неровности,  приходилось их угадывать,
нащупывать трещины. Альпинисты  шли  осторожно,  растянув между  собой  15 м
веревки. Проваливаясь  по пояс,  они прорывали  в снегу  траншею  и медленно
продвигались  по  отлогому  подъему.  Вскоре их догнала  поднимавшаяся снизу
тройка альпинистов. Это были - Иванов, Гожев и Сидоренко.
     Вновь прибывшие рассказали о несчастном случае с Мухиным.
     - Всем  Нам урок!  - Сказал  Гутман. - Не любим связываться веревкой на
ледниках. Мы тоже несколько раз проходили там не  связанными и не чуяли, что
под ногами смерть.
     К  концу дня достигли  высоты  5 300  метров.  Таким  образом, за  день
поднялись  всего на  200 м,  но к вечеру  нельзя было  выходить на восточное
ребро, оказавшееся вблизи значительно круче, чем казалось издали.
     Часов в пять  стали  налетать  порывы ветра,  хлеставшие в лицо острыми
льдинками,  сорванными с подтаявшей за день  поверхности снега. Решили здесь
же,  у  подножия  ребра,  выкопать  пещеру. За два с половиной часа  сделали
отличную  пещеру на пятерых. Лагерь No 4 стал второй базой. В пещере сложили
небольшой запас продуктов, оставленных для спуска.
     Все сильно  устали  и  вскоре уснули как  убитые. Сквозь толстые  стены
пещеры внутрь не проникало ни звука, и только на  другой день по заметенному
снегом входу догадались о метели, свирепствовавшей всю ночь.
     Утром в пещере было тепло - всего 5 град. мороза, а снаружи - 20 град..
     В 10 часов вышли на  острый снежный гребень, потребовавший внимательной
страховки. Гребень вывел к "жандарму" - оледенелой, засыпанной снегом скале.
Пришлось  очищать  снег,  вырубать ступени  или  обрубать  лед  со  скальных
выступов.  На  преодоление  этого  "жандарма"  ушло много  времени.  За  ним
встретился второй такой же "жандарм", только в два раза больше первого.
     Вперед вышел жизнерадостный Евгений Иванов и прорубил выход на гребень.
Он  сумел  сохранить при восхождении больше сил, чем другие. Возможно, здесь
сказывалась  многолетняя  тренировка   лыжника.  Чувствуя   некоторое   свое
превосходство, Иванов  старался  уравнять  силы  группы,  взваливая  на себя
больше работы, - о" нес больше груза, добровольно принял на себя обязанности
повара и, когда Гутман подобрал  место для  очередной пещеры, первый схватил
лопатку и врубился в склон.
     Лагерь No 5 был разбит на высоте 5 700 м - на 67 м выше Эльбруса!
     В эту ночь утомленные альпинисты  опять крепко  спали,  за  исключением
Ивана Мирошкина, который не сомкнул глаз  за всю эту длинную ночь. Он слушал
ровное  дыхание  своих  спящих  товарищей,  вспоминал  малейшие  подробности
пройденного  пути  и старался понять,  что с  ним происходит, что ему мешает
спать. Под утро пришла дремота, но  вместе с ней на него навалилась какая-то
непонятная  тяжесть, будто обвалился свод  пещеры. Он пересилил себя, сел  и
больше не смыкал глаз, стараясь  уловить наступление дня через стены пещеры,
так как  толстый  слой снега, в котором была вырыта пещера, хорошо пропускал
свет. Днем в снежной пещере бывает так светло, что можно читать.
     На  следующее  утро,  16 сентября,  начали  с измерения  температуры. В
пещере  опять  оказалось около 5 град. мороза, а  снаружи -  25 град.. Вышли
позднее,  с  расчетом  на  потепление.  В  этот  день  весь  путь  прошел по
однообразному   широкому   и   не   слишком  крутому  гребню.  Местами  снег
проваливался под ногами, но попадались участки наста такой  плотности, что с
трудом вонзались кошки. На подшитых кожей валенках кошки держались хорошо, и
почти на всем маршруте их не снимали. Снимать и надевать их - слишком долгая
и утомительная процедура, да и руки при этом сильно мерзнут. А характер пути
был  таков, что под глубоким снегом часто нащупывали  лед, скалы встречались
тоже только оледеневшие.
     Пошли, как всегда, спокойно и медленно, но все обратили внимание на то,
что Мирошкин  отстает.  Темп сбавили.  У  Мирошкина  почернели губы  и сразу
осунулось и посинело лицо. Поэтому раньше времени остановились на завтрак.
     Мирошкин,  наконец,  признал,  что  чувствует   себя  плохо,  и  просил
отпустить его вниз, рассчитывая добрести потихонечку, от пещеры к пещере.
     Так как одного  Мирошкина отпустить было нельзя, а  Гутману не хотелось
срывать с  восхождения сразу двух альпинистов, он решил проверить, не станет
ли Мирошкину лучше после отдыха.
     Поднялись еще не более чем  на  сто  метров  и разбили  лагерь No 6  на
высоте 5 900 м:, пройдя за весь этот день всего около 200 м. Пещеру  рыть не
хотелось. Нашли  небольшое  углубление  за  гребнем  и поставили  в  нем две
палатки. Мирошкин сразу лег  и, кажется, задремал. Гутман решал задачу, кого
завтра послать вниз провожать больного. В конце концов его выбор остановился
на Гожеве, молодом,  сильном и способном альпинисте. Гожеву не меньше других
хотелось идти на вершину, но он принял приказ начальника беспрекословно, как
ответственное поручение во имя жизни  своего  товарища. Раздумывать над тем,
почему выбор пал  именно на него, он  не стал, потому что знал, что любой из
них откажется от  восхождения и  сделает  то же для своего пострадавшего или
заболевшего товарища.
     После  "теплых"  пещер  ночевка  в  палатке  всем  показалась  особенно
холодной.  Утром  долго ожидали  потепления и поднялись только  тогда, когда
солнце немного нагрело воздух и растопило иней на крыше с освещенной стороны
палатки.
     Выслушав   наставления  своего  начальника,  друзья  расстались;   двое
потихоньку  пошли вниз,  а  оставшаяся  тройка продолжала подъем по  узкому,
зубчатому гребню. Часть зубцов удалось  обойти по скалам, но большинство  из
них перелезали "в лоб".
     Все время впереди виднелся фирнопад, представлявший собою нагромождение
фирновых глыб,  скопившихся поблизости от вершинного гребня.  Чтобы  выйти к
нему, пришлось преодолеть скальную стену. Под  самым фирнопадом, на высоте 6
280 м, не нашли места для устройства пещеры и расположились в палатке.
     Холодно: 30 град. мороза.  Теперь  это  |была главная темп,  занимающая
мысли  альпинистов. Надо преодолеть мороз. Валенки стали теснее, они садятся
от сырости и мороза, сжимаются тесьмой кошек. Хорошо согревает  горячий чай,
но  Иванов  предупредил о том, что  сухой спирт на  исходе. Только по  одной
полулитровой кружке  кофе  или чаю  он  готовит  утром  и вечером. Продуктов
достаточно, но  промерзшие консервы и печенье перестали пользоваться обычным
успехом. Гутман,  для  того  чтобы (Проверить  отсутствие  признаков  горной
болезни, съел за один прием целую плитку  шоколада. У остальных эта проверка
также проходит хорошо.
     Наконец, 19 сентября в 11 часов вышли на фирнопад. Он оказался не очень
трудным.  Отдельные  фирновые сбросы удобно  обходятся. Они  стоят огромными
глыбами, как бы воткнутыми в склон, и между ними достаточно проходов.
     Вершина уже кажется совсем близкой. Высота  6600  метров. Долго  искали
между  сбросами  и сераками место для  рытья  пещеры, но  всюду  под  снегом
наталкивались  на лед и скалы. Сломали лопатку. Очень холодно, мерзнут ноги,
но опять приходится расставлять  маленькую палатку  и  пытаться  согреться в
спальном мешке. Это оказывается не так просто сделать при морозе в 35 град..
Даже  Иванов  вспомнил, что  у него тоже есть  ноги,  и стал советоваться  с
Сидоренко о том, чем их лучше оттереть: снегом, шерстяной варежкой или голой
рукой. Применили все способы по очереди и это как будто бы помогло.
     Перед тем как заснуть, Гутман поделился своими мыслями:
     - Кажется,  мы  подходим  одновременно к вершине и к пределу своих сил.
Завтра должны штурмовать во что бы то ни стало. Хорошо бы после  восхождения
завтра же к вечеру успеть спуститься вниз.
     Следующий день был  сильно насыщен  событиями  и  яркими впечатлениями.
Поэтому  в записной  книжке  Леонида  Гутмана  ему  было отведено  несколько
страниц:
     "75 сентября. У нас такое впечатление, что фетровые валенки  "садятся".
Он и  как будто  стали  теснее  и давят ноги... Наконец,  идем без рюкзаков,
налегке. Ничто не мешает, а идти все же тяжело. Главное препятствие теперь -
это кошки. Нога кажется пудовой.
     Стало еще холоднее.  Утром в палатке было - на 5-б см инея. Температура
в ней перед выходом, когда солнце нагрело  и иней с солнечной стороны стаял,
была 22 град. мороза.
     Определить точно время выхода не можем, так как часы сильно отстают, на
несколько часов за сутки (интересно, что внизу, после спуска,  они опять шли
точно). Мы объясняем это застыванием смазки часов.
     Вершина совсем-совсем  близко. Вот  первая  полоска скал. Мы  ночевали,
казалось,  рядом. Но прошел час,  полтора, пока  мы подошли  к ним вплотную.
Полоской  кажутся  скалы лишь  с  ледника, а  вообще  это  отдельные  глыбы,
запорошенные снегом и обледенелые с восточной стороны.
     Проходим в "ворота", склон в  них довольно крут,  градусов  45. Впереди
идет  Женя,  я  иду последним.  Идти в кошках  трудно и  опасно. На середине
склона  Женя  вбивает  крюк:  так  охранять надежней  и легче.  В  маленькой
трещинке  отдыхаем.  Простое  дело забивки ледового крюка  внизу,  здесь, на
высоте  примерно  б  700  м,  становится  трудным и  сложным.  Ледовый  крюк
забивается   равномерно  и  беспрерывно,  но  руки   мерзнут,  а  прекратить
заколачивание нельзя, покуда весь крюк не вбит.
     Пока Женя отогревает руки, связка поворачивается, и первым иду я...
     В общем, мы  совершенно изменили направление,  намеченное внизу. Подъем
прямо на юг оказывался крутым и длинным. Более легким был путь на юго-восток
по  ледяным террасам, образованным сбросами. Этот  путь выводил  к вершинным
скалам. К этим скалам мы подошли, видимо, часа в три.
     Сняли Кошки.  До гребня  меньше 100 метров. Стараемся как можно быстрее
пройти вершинные  скалы, - и вот широкий снежный гребень. Это вершина стены.
Высота  б  930  метров. На  восток и юго-восток, мельчая, уходят  цепи  тор.
Стройность  хребтов  горной  цепи нарушается. А потом  это море мелких пиков
исчезает вовсе. С.  юго-запада надвинулся фронт густых облаков. Все закрыто,
только одна неизвестная еще  вершина  острым  ножом, прорвав  гущу  облаков,
торчит над этим неспокойным! морем. Видимо, это очень высокая вершина...
     На гребне сильный ветер, метет снег. Спустившись немного ниже к скалам,
из маленьких камней делаем тур. В него  кладем банку  с  портретом  товарища
Сталина и запиской о нашем восхождении.
     Пользуясь правом первовосходителей, назвали покоренную нами вершину им.
20-летия ВЛКСМ... Сейчас мы быстро пошли вниз.
     Усталые, измученные жаждой, мы очень поздно, часам к семи, добрались до
нашей палатки. У Саши закоченели ноги. Мы, ослабевшие, усталые, оттирали их.
     -В эту ночь победители  пика спали плохо. Сидоренко и  Иванов  не могли
сомкнуть глаз  - так болели закоченевшие ноги. Они успокаивали себя тем, что
боль является показателем неполного обморожения, но при этом немного кривили
душой, скрывая один от другого, что к пальцам чувствительность не вернулась.
Опять и опять  оттирали их  всеми  известными  способами  и за этим занятием
скоротали ночь, Гутман тоже не спал всю ночь, но совсем по другой причине. У
него озябшие  ноги быстро  отогрелись. Снимая пуховые  носки,  он с глубокой
признательностью  вспомнил  чьи-то  заботливые  руки.   Эти  носки  являлись
предметом  зависти  и  восхищения  всех  альпинистов   экспедиции,  дававших
шутливый зарок - без таких носков в тяньшанские экспедиции больше не ездить.
     Гутман отлично понимал, что товарищи бравируют, скрывают  друг от друга
степень  обморожения с  целью успокоить друзей, уверить  их  в благополучном
исходе.  Он был  достаточно знаком с тяжелыми  последствиями  обморожения по
опыту 1936 г. и не  мог успокоиться  до окончания  спуска,  передачи больных
профессору и получения от него благополучного заключения.  Им завладела одна
мысль и  подчинила себе все остальное. Чтобы  выразить эту  мысль, надо было
всего два слова:
     - Скорее, вниз!
     Утром  немного согрелись,  выпив  по  стакану  теплого  чаю.  Аккуратно
собрали оставшиеся крошки сухого спирта.  Его осталось так мало, что едва ли
хватит, чтобы растопить из снега еще три стакана воды.
     Не вылезая из палатки, оделись, обулись, обвязались веревкой и нацепили
кошки.
     Шли,  медленно   переставляя  тяжелые,  многопудовые  ноги.  Вытянулись
цепочкой на  всю длину веревки.  На широком  и  крутом снежном  склоне пошли
немного  быстрее. С  каждым  шагом  спускались почти на метр,  погружаясь  в
мягкий  снег  по  плечи.  Гутман  шел впереди,  а  Иванов  замыкал  шествие,
передвигаясь по проложенной траншее.
     Вдруг  раздался  гулкий  треск.  Поперек склона  прошла  трещина,  снег
двинулся  и потянул с собой  двух шедших впереди альпинистов. Иванов  быстро
повернулся лицом к  склону и вонзил ледоруб под веревку, идущую к товарищам.
Сильный  рывок  опрокинул его  на  спину,  и он  полетел  вслед за  другими.
Барахтаясь и кувыркаясь в мягком  сухом снегу, они прокатились около двухсот
метров. К счастью, сдвинувшаяся масса снега задержалась в фирнопаде, обтекая
его отдельные выступы и заполняя трещины.
     Остановились в  самых  различных позах,  полузасыпанные снегом.  Гутман
лежал на  спине поперек трещины, ногами вверх.  Он, не подозревая  опасности
своего  положения,  не  шевелился, заклинившись в  трещину  своим  рюкзаком.
Сидоренко оказался на самом краю десятиметрового сброса и осторожно отползал
от его края. Иванов энергично  "Плавал" в лавине. Он намотал на себя веревку
и, как спеленатый младенец, извивался, пытаясь освободить руки. Наконец, это
ему  удалось,  и тогда  он начал  вытряхивать  снег из-под капюшона  и  снял
обледенелые очки.
     Гутман,  наконец, пришел в себя, проверил сохранность рук и ног,  затем
сбросил с плеча одну лямку  рюкзака а перевалился на бок. Он все  еще не мог
подняться - за другую руку крепко держала  вторая лямка рюкзака. Он спокойно
вытянул  из-под лямки  свою руку, и вдруг ужас  отразился на  его  лице - он
увидел, как рюкзак скрылся в трещине.  Посмотрев ему вслед, в черную глубину
поглотившей добычу пасти, он  вздохнул, поднялся па ноги и оказал удивленным
товарищам:
     - Легче будет идти. Пошевеливайтесь, друзья! Дальше нас не повезут.
     На таком спуске "выгадали" около двух часов, но лучше его не повторять.
Надо быть осторожнее при спуске на второе плато.
     И опять они с  трудом передвигали тяжелые ноги,  волочили  их как лыжи,
бороня кошками мягкий снег.
     Такой ходьбы, с несколькими падениями на обледенелых скалах, хватило на
весь день.  Прошли мимо верхних  палаточных лагерей, миновали снежную пещеру
лагеря No 5 и, наконец, остановились в своей лучшей пещере лагеря No 4. Этот
переход занял 11 часов.
     На  другой  день вышли рано. Не было больше топлива, так что завтрак их
не  задержал.  Уже  для всех было  очевидно, что  Сидоренко сильно поморозил
ноги. Еще накануне товарищи разгрузили  его и так подровняли  свой темп, что
он не  мог  заподозрить  себя  виновником  медленной  ходьбы  и  даже иногда
покрикивал:
     - Шевелитесь! Наступлю на пятки.
     Ему было очень больно идти, но, стараясь не выдать  своих страданий, он
крепко  сжимал  зубы и обливался холодным потом.  Очень хотелось  отдохнуть,
сесть на сугроб и вытянуть ноги.  Но он гнал прочь эти мысли  и шагал, шагал
вперед. Если бы он был один, может, и не выдержал  бы такой пытки,  но с ним
были друзья, а  чего не сделает советский альпинист ради своего  коллектива!
Он  твердо  знал,  что  ему  легче  умереть, чем подвести  своих  товарищей,
задержать их.
     В этот  день  шли около 14 часов. Спустились на первое плато в сумерки,
ледник прошли в темноте и в 23 часа вышли на морену у  основного лагеря, где
приветливым маяком мерцала освещенная изнутри палатка Летавета.
     Через несколько дней привели лошадей и экспедиция рассталась с ледником
Звездочка.
     Сидоренко ехал  на коне в  седле оригинальной конструкции, состоящей из
лыж и палок, обмороженные ноги были подняты  выше головы.  Его альпинистское
самолюбие страдало от того, что возле неустойчивого седла шатали  товарищи и
поддерживали его с обеих сторон. Утром у него была температура 39,2 град..
     Мирошкин  совсем оправился от своей болезни и шагал  вместе со всеми по
леднику.  Вместе  со  всеми  он  радовался   солнечному  теплу,  восторгался
прекрасными пиками-исполинами хребта Сталина, сожалел о том,  что экспедиция
заканчивается, и  не  терял  надежды  на  свое  возвращение  в  Тянь-шань  в
следующем году.
     За  время  работы  экспедиции  на  леднике  Южный  Инылчек  разработали
довольно  приличную тропу, так что  обратный путь занял  значительно  меньше
времени.  На другой день  уже были в  Зеленом лагере Чон-таш  и приступили к
подготовке всего каравана в поход.
     С облегченным грузом лошади быстро  преодолели перевал. Обмелевшая река
Сары-джас не явилась причиной задержки,  и вскоре караван экспедиции вступил
в ущелье хребта Терскей Ала-тау.
     На пути к перевалу Беркут нам повстречался охотник из колхозной летовки
и  предупредил о неблагоприятном состоянии перевала  Чон-ашу.  Тогда  решили
идти на соседний перевал Кара-кыр.
     Изменение маршрута несколько  удлиняло его, но зато перевал Кара-кыр не
был закрыт ледником, хотя  он и был несколько выше перевала Чон-ашу. Эта его
особенность  находила объяснение в том,  что хребет  Терскей Ала-тау в месте
перевала имел извилину  с севера на юг  и на  нем не было отлогого северного
склона, подходящего  для скопления льда. Однако  перевал оказался достаточно
крутым и  запорошенным снегом,  так что лошади на спуске  иногда садились на
задние ноги  и  скатывались,  упираясь в  снег  передними.  Это своеобразное
"глиссирование"  шло  в  разрез  с  установившимися  правилами альпинистской
техники, но  применялось  почти  всеми лошадьми каравана, несмотря  на явное
неодобрение всадников.
     Вообще  этот  перевал  оказался  настолько тяжелым  и  длительным,  что
палатки опять пришлось  ставить в  полной темноте на  незнакомом  месте,  на
буграх и камнях, при полном отсутствии дров для костра.
     Запив холодной водой размоченные  сухари,  альпинисты, ворча на "Черный
перевал",  залезли  в  свои палатки. Особенно обидно стало на  рассвете.  Не
более чем в  500  м от них, вниз  по ручью,  расстилалась  широкая  и ровная
травянистая  лужайка, как будто бы специально  созданная  для бивуака, а  за
скалой,  под которой они остановились, и на ближайших склонах росли  большие
кусты  арчи. Альпинистам  осталось только утешать себя мыслью, что на теплых