амзол и уселся верхом на стул,
будто на коня, вытирая платком лицо, покрытое потом.
   Фрайзерс и Скирс тоже сели к столу,  глядя  на  Кристофера  с  лукавыми
усмешками, словно любуясь им и спрашивая: "Ну так что, видишь, какие мы?"
   - Не скрою, я действительно не ждал вас,  поэтому  еще  больше  рад,  -
сказал Марло.  -  Однако,  боюсь,  нам  придется  отложить  пирушку:  меня
ежедневно ждут не дождутся в канцелярии Тайного совета.
   - К чертям канцелярию! - небрежно вымолвил Фрайзерс. - В случае чего мы
все засвидетельствуем, что ты  весь  день  находился  под  нашей  надежной
охраной.
   - Это было бы великолепно -  именно  такой  охраны  недоставало  мне  в
Нью-Гейте. Но, Ингрем, пока ваше свидетельство дойдет  по  бюрократической
лестнице наверх, я уже снова как пить дать буду гонять по камере  тюремных
крыс.
   - Не дрейфь, Крис, - снова подал голос Поули,  успевший  отдышаться.  -
Ха, тюрьма! Тюрьмы для того  и  строят,  чтобы  в  них  сидел  кто-нибудь!
Немного там посидеть и нам не помешает.  Это  я  знаю  по  личному  опыту.
Впервые меня упекли в Маршалси - темницу для политических заключенных - по
приказу  самого  шефа.  А  для  чего?  Чтобы  дать  возможность  бежать  и
присоединиться  к   заговору   Бабингтона,   когда   католические   агенты
намеревались  освободить  Марию  Стюарт.  И  что  же?  Я  до  сих  пор   с
удовольствием вспоминаю то время. Вина - море, жратвы - сколько пожелаешь,
под боком - любовница. А мою жену даже к ограде не подпускали.
   - Да здравствуют тюрьмы -  единственные  убежища  от  ревнивых  жен!  -
выкрикнул Никол Скирс.
   - Дельный тост! Что там возится эта фарфоровая кукла? Вероятно,  боится
разбить свои прелести! - нетерпеливо заметил  Ингрем  и  мимоходом  бросил
Скирсу: - Ну-ка, Ник, разожги камин - с огнем уютнее и веселей.
   Фрайзерс снял пояс с кинжалом и повесил его на спинку стула.  Кристофер
видел, что его неожиданные гости собираются и в самом деле отнять  у  него
весь день.
   - А второй раз я сел в тюрьму, - продолжал воспоминания Поули, -  когда
по моим спискам начали хватать заговорщиков. Само собой, схватили и  меня,
чтобы не вызвать никакого подозрения. Ведь агент должен быть засекреченным
до конца акции, ибо ее развитие очень трудно предвидеть заранее. Ха! Тогда
мне выпала высокая честь: я сел в тюрьму королей, пэров и лордов -  Тауэр!
О той акции  у  меня  остался  на  память  отличный  сувенир  -  бриллиант
Бабингтона. Со временем я заложил его в Париже, чтобы купить для  Си-Ай-Си
некоторые тайные сообщения испанского посла, дона Бернандино де Мендоса.
   - Того, которого выставил из Англии сэр Уолсингем? - спросил Фрайзерс.
   - Именно того самого, что принимал участие во всех заговорах  в  пользу
Марии Стюарт, того, который  чванливо  сказал  сэру  Френсису,  когда  тот
объявил  его  персоной  нон  грата:  "Бернандино  де  Мендоса  рожден   не
организовывать заговоры в странах, а завоевывать  эти  страны".  Испанский
лис знал еще тогда [1584 год; Великая Армада двинулась летом 1588 года]  о
замысле прямой интервенции, уже одобренной папой римским.
   - А бриллиант был оплачен? - вклинился в разговор Никол Скирс.
   - Еще бы! Те документы стоили нескольких бриллиантов. Добавлю:  с  того
времени мне не идет давнее прозвище "Джентльмен Безденежный".
   Все это Роберт Поули выговорил с таким уважением и  почтением  к  себе,
что остальные покатилась со смеху. А толстяк только  удивленно  моргал.  С
чего это они словно рехнулись?
   В эту минуту хозяйка, молодая вдова бывшего корчмаря "Скрещенных мечей"
Булля, вместе со служанкой внесла в комнату вкусно пахнущий  котел,  хлеб,
тарелку с мелко нарезанным луком и редиской, а также корзину с бутылками и
кубками. Жадный до еды, Поули сразу же поднял крышку котла и даже  крякнул
от аппетитного запаха картошки с бараниной.
   - Ты что, в самом деле собираешься в Лондон? - чуть ли не  прокурорским
голосом спросил он Кристофера.
   - Остаюсь, - поднял руки вверх Марло. - Но на вашу ответственность!
   - Об этом не беспокойся - ответим, - сказал Ингрем Фрайзерс.
   - Ха, ответственность! Я только что  возвратился  из  Гааги  с  важными
бумагами. - Поули ткнул пальцем в сторону кожаной сумки на скамье.  -  Но,
как видишь, не тороплюсь... Кстати, что  у  тебя  нового  по  части  твоих
писаний?
   - Да так, трагедия "Герцог Гиз". А вы  знаете:  Мария  Стюарт  из  рода
Гизов...
   - Крис, неужели тебе до сих пор не дают  покоя  лавры  старого  болтуна
Гомера? Учти, как это символично: он был слепым!
   - Ну и что же, зато видел больше, нежели зрячие, - ответил Кристофер. -
А теперь благодаря именно Гомеровым писаниям мы имеем возможность  поднять
кубки за  нашего  славного  предшественника,  хитромудрого  шефа  Си-Ай-Си
ахейцев сэра Одиссея из Итаки!
   Шутка подействовала - в кубках зашипело вино. Как обычно, после первого
кубка ели молча. Внизу, в трапезной корчмы, уже слышались  голоса  дневных
посетителей - моряков и портовых  клерков.  Пояс  Фрайзерса  и  кинжал  со
стуком свалились на пол. Ингрем наклонился и повесил его на место.
   - Слышал я, - с набитым ртом сказал  Никол  Скирс,  -  будто  ты,  Кит,
намереваешься бросить службу в Си-Ай-Си.
   - Это не слухи, Никол, - поучительно поднял палец Кристофер, -  и  тебе
передали верно. Так что это не слух, а точная информация.
   - Но из-за чего ты решил осиротить это весьма  уважаемое  ведомство?  -
спросил Фрайзерс.
   - Агентурная разведка - не мое призвание. Мечтаю о другом.
   - О чем?
   - Буду писать, ребята!
   - Но ведь ты же на протяжении десяти лет  работал  у  нас,  к  тому  же
охотно и удачно.  Вспомни,  сколько  раз  мы  брали  верх  над  испанскими
агентами, тайными легатами папы, французской католической  лигой,  орденом
иезуитов! А теперь - все? Как тебя понимать?
   - А очень просто. Я считаю, что когда отчизна  в  опасности,  когда  ей
угрожает иностранная интервенция, обязанность и призвание каждого патриота
- стать солдатом! В мирное время - это не обязательно.
   - Эх ты, слепой Гомер! - подал голос и Поули. - Легко войти в игру,  но
трудно из нее выйти...
   - Надеюсь выйти из нее так же быстро, как из тюрьмы Нью-Гейт.
   - Не забывай, Кристофер, - со значением сказал Поули  и  тяжело  глянул
исподлобья, - ты из нее вышел второй раз, а господь бог любит троицу.
   Воспоминание о первом заключении всегда угнетало Кристофера, и  тут  он
стал хмурым.
   Все произошло тогда из-за высокомерного  Томаса  Уотсона,  склонного  к
злым шуткам.
   Лорду Уолсингему следовало  бы  приструнить  своих  подчиненных  за  их
безнаказанные поступки, а особенно Уотсона, потому что шутки его граничили
с патологической жестокостью. Достаточно припомнить случай, когда  он  для
развлечения вдохновенно и упрямо вдалбливал  одной  пострадавшей  женщине,
мужа которой неожиданно арестовали, что она - внебрачная  дочь  испанского
короля и, значит, наследница короля Священной  Римской  империи,  Испании,
Португалии, Нидерландов, Италии, Сицилии, Англии и Шотландии, а  возможно,
в будущем - даже Франции. Вся Европа - под  ее  державною  рукой!  Так  не
стоит ли ей приказать, чтобы  отрубили  головы  палачам  ее  мужа?  Бедная
женщина поверила в эту чепуху и, к радости Уотсона, начала болтать лишнее,
вследствие чего и сама попала в тюрьму  и  чуть  не  была  сожжена.  Но  в
последний момент судьи опомнились и несчастную женщину  всего  лишь  голой
выставили под плети  палачей  на  потеху  охочих  до  развлечений  уличных
ротозеев... Мерзавец этот Уотсон! А он, Кристофер, слишком долго находился
на  континенте,  исполняя  под  видом  путешествующего  студента   задания
Си-Ай-Си, чтобы знать хорошо о внеслужебных развлечениях  своих  островных
коллег. Именно  Уотсон,  злопамятный  и  мстительный,  втянул  Кристофера,
который только что вернулся из Шотландии,  в  хитро  замышленное  убийство
Вильяма Бредли, сына корчмаря в Нортон Фольгейте. Разве знал Марло, что за
несколько дней до этого  Уотсон,  без  копейки  в  кармане,  поссорился  с
Вильямом, потому что тот не дал ему в долг, и запустил ему в голову пустым
горшком.
   - Кит, ты не забыл еще упражнения с мечом? - спросил тогда Уотсон.
   - О чем идет речь? - поинтересовался Марло.
   - Надо припугнуть одного дурака.
   - Только припугнуть?
   - Слово джентльмена!
   18 августа  1589  года  на  Хог-Лейн-стрит  произошел  тот  злосчастный
поединок на мечах. Жители улицы начали звать констебля.  Но  тут  появился
вооруженный Томас Уотсон, который нанес Вильяму Бредли смертельный удар...
   Разные люди работают в Сикрет Интелиндженс Сервис. Негодяи - тоже.
   Словно продолжая эти грустные размышления Кристофера,  Ингрем  Фрайзерс
добавил:
   - Если бы тогда не было доказано, что Бредли убили при самозащите, ты с
Уотсоном качался бы на  перекладине.  Но  наш  мудрый  шеф,  сэр  Френсис,
посчитал такое зрелище несвоевременным, а, значит, и неуместным.
   - Что ж, труд драмодела тоже приносит свой хлеб, -  философски  заметил
Роберт Поули. - Но про что ты собираешься писать, мой любимый Крис?
   - А хоть бы про заговор Бабингтона, который завершился казнью  королевы
Шотландии. Чем не трагедия? - ответил  Кристофер  и,  словно  поддразнивая
толстопузого Поули, со смехом добавил: - Негативный интриган Роберт  Поули
собственной персоной, которого популярный театр Джеймса  Бербеджа  любезно
пригласит на исполнение этой ведущей роли.
   Сейчас он никого не боялся: дядюшка Энтони готовится к выходу в море!
   - В таком случае, Крис, вернемся к  Гомеру,  -  совершенно  серьезно  и
сдержанно сказал Поули. - Троянская война длилась десять лет.  Еще  десять
лет путешествовал, по твоему удачному определению, хитроумный шеф Си-Ай-Си
ахейцев сэр Одиссей из Итаки. Дадим Гомеру минимальный срок на  сотворение
"Илиады" и "Одиссеи" - пять лет. В целом имеем четверть столетия, то  есть
прошло немало времени, когда тайны уже не имели смысла. А  ты  собираешься
писать о событиях, которые  и  доныне  имеют  свое  развитие.  К  примеру,
возьмем твою драму "Тамерлан Великий".  В  ней  ты  использовал  секретный
трактат Поля Ива по фортификации,  и  наши  враги,  французские  католики,
дознались, что планы их крепостей выкрадены. Уже за это тебя следовало  бы
покарать, потому что ты выдал врагам государственную тайну. А  нам  ничего
другого не оставалось, как напечатать французскую "Практику фортификации",
хотя она могла бы сыграть куда более  значительную  роль.  Кому  это  было
надо, сэр Гомер?
   - Да, все это как-то хорошо укладывалось в пьесу, - неловко пробормотал
Кристофер, потому что действительно тогда провинился.
   - "Хорошо укладывалось", - буркнул Ингрем и со всего размаху вогнал нож
в стол. - Если бы не сэр Френсис,  тебя  бы  самого  уложили.  Если  я  не
ошибаюсь, с того времени твоим личным цензором - обратите, какая честь!  -
вынужден  был  стать  сам  Томас  Уолсингем,  который  первым  читал  твои
рукописи.  И  я  знаю,  сколько  всего,  что  "хорошо  укладывалось",   он
повычеркивал!
   - Что было, то сплыло! - резко отрубил Кристофер. - Война миновала,  мы
- победители, и время поэту отложить  мушкет  и  вынуть  звонкую  лиру  из
солдатского мешка.
   - Красиво говоришь...
   - Надеюсь, теперь Томас уже не будет читать-мои произведения.
   - Да, возможно, теперь он уже не будет читать, -  задумчиво  согласился
Фрайзерс.
   - Черт бы  тебя  побрал,  Крис,  вместе  со  всей  твоей  писаниной!  -
неожиданно разъярился Никол Скирс. - А я  еще  слышал,  будто  ты  угрожал
членам Тайного совета. Ты мировой парень, и мне просто жаль тебя...
   - Не пьяней так быстро,  Ник,  -  сказал  Кристофер.  -  В  корчме  еще
достаточно вина.
   - Оставим эту болтовню, а то еще поссоримся, - сверкнул глазами  Поули.
- Кристофер сам выбрал свою судьбу. Лучше, пока  у  нас  еще  есть  время,
попьем винца и послушаем трагедию "Герцог Гиз". Для  писаки  нет  большего
удовольствия, чем прочитать что-нибудь новое друзьям. Верно, Крис?
   - Верно, Роб, это давняя слабость нашего брата.
   - К слову, сколько у тебя экземпляров?
   - Только этот черновик и еще оригинал у Джеймса Бербеджа.
   - Разве ты до сих пор не отдал в печать?
   - Как-то не пришлось... Так вы будете, наконец, слушать?
   - А что ж, послушаем. Читай на наш суд.
   - Три судьи - один подсудимый, - пошутил Кристофер и улегся с рукописью
на горку подушек.



   ТРИ СУДЬИ - ТРИ ПАЛАЧА

   Дептфордский коронер Джон Шорт [короткий (англ.)], в  противовес  своей
фамилии, был на редкость высоким, могуче  сложенным  мужчиной,  что  много
значило  при  исполнении  им  нелегких  служебных  обязанностей  слуги  ее
величества. По крайней мере, один его вид лишал преступников и наименьшего
желания оказать сопротивление. Одним словом, кулачищи Джона Шорта снискали
в округе больше почета и уважения, нежели его квадратная голова на  бычьей
шее. Однако его кулачищи были  только  крайне  необходимым  дополнением  к
упрямой бульдожьей челюсти на  пол-лица.  Если  Джон  Шорт  за  что-нибудь
принимался,  то  он  держался  за  это  мертвой  хваткой,  от   чего   его
показательная челюсть еще больше каменела.
   Возбужденные  крики  за  дверями  вынудили  его   подняться   во   весь
богатырский рост, и он в своем монументальном величии с достоинством ждал,
что же будет дальше.
   А дальше настежь растворились двери, и в сопровождении констебля Томаса
Доджа в уголовное святилище Джона Шорта  ввалилась  целая  толпа  портовых
грузчиков и моряков, которые здоровенными, крепкими тумаками  подталкивали
трех неизвестных с залитыми  кровью  лицами  -  безусловно,  преступников,
которых поймали на горячем. Коронер в этих делах знал толк!
   Появление внушительного Джона Шорта сразу прекратило гомон.
   - Том, -  обратился  он  к  констеблю,  словно  никого,  кроме  них,  в
помещении не было, - это еще что за мешки с костями?
   - Убийцы, шеф, - ответил бравый Томас  Додж.  -  В  корчме  "Скрещенных
мечей" они порешили Кристофера Марло, постояльца вдовы  покойного  добряка
Булля. А все эти честные люди, - констебль широко повел рукою, -  схватили
убийц на месте преступления. Все они - свидетели.
   - Так! - резюмируя,  изрек  Джон  Шорт  и  мудро  объявил,  чем  вызвал
значительное оживление среди присутствующих: - Где убийцы, там  и  палачи.
Закон есть закон!
   Он подтянул пояс со шпагой и приказал констеблю:
   - Посади этот харч для воронья под замок и не спускай с них глаз.  А  я
пойду в корчму и посмотрю, что там.
   В сопровождении толпы любопытных свидетелей, которая двинулась  за  ним
на почтительном расстоянии, он направился  в  корчму  "Скрещенных  мечей".
Ясное дело, вдова Булля умывалась ручьями слез - женщина есть женщина.
   - Слезами горю не поможешь, - произнес вторую за  этот  день  сентенцию
Джон Шорт и решительно принялся за дело: - Рассказывай, что тут произошло.
   - Не знаю, господин, - всхлипывая, ответила женщина. - Я была внизу,  а
они вчетвером веселились наверху. Меня они не звали,  потому  что  с  утра
набрали всего вдоволь. Неожиданно послышался такой жуткий крик, что волосы
зашевелились. До сих пор  тот  крик  слышу,  господин,  -  Элеонора  Булль
приложила уголок подола к покрасневшим, опухшим глазам.  -  Я  побежала  к
ним, но у них двери были закрыты. Тогда эти люди, - она указала  рукой  на
свидетелей, толпившихся за широкой спиной коронера,  -  тоже  прибежали  и
высадили дверь. Потом били тех троих, а затем повели их к вам, господин.
   - А что там, наверху?
   - Не знаю, господин, - боюсь зайти.
   - Я знаю! - вдруг отозвался пискливый голос, и Джон Шорт поискал  внизу
глазами, чтобы выяснить, кто это осмелился  нарушить  ход  весьма  важного
следствия. Шлепок, которым вдова наградили  Своего  малолетнего  сорванца,
выдал его с головой.
   - Помолчи! - рассердилась она на сына.
   Вот это "помолчи" и сделало рыжего от веснушек,  взлохмаченного  Питера
Булля самым главным свидетелем по делу, ибо  Джон  Шорт  считал,  что  при
данных обстоятельствах право наказывать имеет здесь только он.
   - Ты, женщина,  сама  помолчи,  если  тебе  нечего  сказать,  -  сурово
проговорил он и уставился на малолетнего Питера: - Что же ты знаешь?
   - Те трое, пока их не побили, бросали в камин  бумаги!  -  одним  духом
выпалил юный наследник корчмарей.
   - Откуда ты знаешь?
   - С дерева, - ответил Питер.
   - Как это - с дерева? - не сообразил Джон Шорт.
   - Я сразу влез на дерево, что растет под окном, и все  видел,  -  гордо
сообщил Питер. - А тот, пузатый, заметил меня и швырнул в  меня  бутылкой.
Эта бутылка до сих пор валяется на огороде.
   - А ну, принесите-ка кто-нибудь бутылку, - приказал коронер,  и  важное
вещественное доказательство свидетельства Питера было вмиг доставлено.
   - Так! - сказал Джон  Шорт  и  одобрительно  похлопал  юного  Булля.  -
Молодцом! Что ты еще видел?
   - А еще я видел, как лупили тех троих. Но вы, господин, отлупили бы  их
куда как лучше. Это всем известно!
   Джон  Шорт  хмыкнул,   чтобы   скрыть   удовлетворенность   от   такого
громогласного признания его способностей, и спросил Элеонору Булль:
   - Откуда убитый появился у вас?
   - Не знаю, господин, - снова прослезилась та. - Он был  такой  тихий  и
уважительный...
   - Я знаю! - уже храбро вмешался мальчишка. - Он целую ночь  пьянствовал
с мистером Джоном Хинтом на корабле капитана Энтони Марло!
   - Марло? А это тебе откуда известно?
   - Когда он пришел к мистеру Хинту, я был на палубе  "Золотой  лани",  -
скромно сообщил Питер.
   - Вот что! - ни к кому  не  обращаясь  в  отдельности,  сказал  могучий
коронер. - Я сейчас пойду на берег, а  вы  тем  временем  внесите  тело  в
каплицу. - И еще властно предупредил: - Но  до  моего  возвращения  больше
ничего в комнате не трогать! А ты, Питер, за этим проследи!  -  напоследок
припугнул он присутствующих и вышел из корчмы.
   Еще издалека был слышен пронизанный неподдельной яростью голос капитана
Энтони.
   - Паршивые крысы! Папские кадильницы! Акулий корм! - рычал  он,  тяжело
опираясь руками на перила капитанского  мостика.  -  Когда  я  научу  вас,
бездельников, быстро бегать по вантам? Господи! - он поднял глаза к  небу.
- За что ты покарал меня этими трухлявыми мощами? Эй,  на  юте!  Чего  рты
раскрыли? А ну, быстрее загружайте трюм, загружали бы вами черти  котлы  в
пекле!
   Капитан гремел в полный голос - работа на корабле кипела.
   На верхней ступеньке  трапа,  ведущего  на  капитанский  мостик,  сидел
хмурый, подавленный Джон Хинт с трубкой в зубах и черной бутылкой рома  на
коленях.  Конец  его  деревяшки,  окованный  медью,  торчал  словно  ствол
мушкета. Когда коронер подошел к трапу, Джон Хинт, не меняя  позы,  сказал
ему, словно они уже давно беседовали:
   - Напрасно парни привели тех душегубов к тебе...
   - А чего их жалеть? - удивился Джон Шорт, не удивляясь,  однако,  тому,
что Хинту уже известно про убийство: в  небольшом  Дептфорде  все  новости
распространяются моментально.
   - Это уж точно, поторопились,  -  так  же  задумчиво  продолжал  старый
боцман. - Им бы сейчас сушиться на рее "Золотой лани". Скажу я тебе, Джон,
если бы тут был адмирал Дрейк, он бы  собственноручно  накинул  им  петли,
потому что сэр Френсис любил беднягу Кита.
   - Если они виновны, от виселицы не уйдут! - твердо изрек здоровяк.
   - Но на рее - видней, - как знаток разъяснил  ему  мистер  Хинт.  -  Не
следует, Джон, пренебрегать морскими законами джентльменов удачи.
   - А ты что, хорошо знал погибшего?
   - Как не знать? Кит всегда таскался с сэром Френсисом, когда тот  бывал
на берегу. Он собирался написать про нас с адмиралом  целую  книгу!  Толще
Библии. Вот такой толщины, как эта бутылка, - от дна до горлышка. - И  для
убедительности мистер Хинт показал бутылку.
   - Капитан! - позвал коронер. - Этот Марло - не ваш родственник?
   - Я впервые увидел его вместе со  стариной  Джоном,  -  хрипло  ответил
капитан Энтони. - А для меня стари