меня
теперь нет даже век. Каждая секунда моего существования - это ни на что не
похожий страх..."
   - Что же делать? - крикнул  я,  забыв  о  том,  что  можно  было  и  не
открывать рот. Там, в метре от меня, в железной коробке билась  в  кошмаре
живая мысль, и эта мысль была мною. - Я выключу ток, разряжу аппарат.
   "Нет, - донеслось до меня мое эхо,  -  подожди.  -  Это  бунтовали  мои
животные инстинкты. Автоматика живого существа отказала, и я  перехожу  на
ручное управление".
   - Это я, я! - заорал я. -  Он  трус  и  смелый.  Отчаянный  болван,  но
хороший парень.
   "Другой бы спорил, - донеслось эхо. - Ты, то есть  я,  ну,  скажем,  мы
всегда любили рефлектировать и спорить  с  тобой.  Теперь  мы  разменялись
площадью, разделились и спорить станет легче..."
   - Говори, парень, остри! Ей-Богу, мы с тобой молодцы! Другой бы тут  же
встал в позу Наполеона и начал ждать, пока прибьют  к  стене  мемориальную
доску: "Здесь жил и работал". А мы с тобой несем  чудовищную  околесицу  и
восторгаемся  друг  другом.  Впрочем,  если  говорить  честно,  я   всегда
относился к себе с большой симпатией.
   "Я тоже. Хотя что я несу, ты же знаешь  это.  Ты  знаешь,  я  знаю,  мы
знаем, они знают. Уже легче, Толя, ей-Богу, легче. Главным образом потому,
что я еще мысленно не разделился со своим ходячим братом, и сознание,  что
этот отвергнутый Галочкой идиот стоит рядом со мной, очень утешает.  Ты  -
моя ходячая половина. Ты будешь  ходить  на  совещания,  бриться,  платить
профвзносы и получать по носу от зеленоглазых девушек.  Я  -  твой  чистый
разум. Я буду думать".
   - Ну конечно, ты и в этом положении стараешься унизить меня. Но как ты?
   "Уже не так страшно. И думается совсем по-другому. То есть  сама  мысль
та же, но думается совершенно не так, как раньше. Я еще должен подумать, я
не умею сейчас объяснить..."
   Эхо стало слабеть и исчезло.
   - Не горюй, - сказал Яша, - мы подсоединим к нему речевой синтезатор, и
через денек-другой вы будете болтать в свое удовольствие.
   Я шел один по старому  Арбату.  По  той  стороне,  по  которой  мы  шли
когда-то с Галочкой в другую историческую эпоху. Или в другом измерении.
   Галочка, Галчонок, коричневые крапинки в  зеленых  глазищах.  А  может,
зря? Может, стерпелось бы, слюбилось? Ты  представляешь,  сколько  бы  мне
дали чеков в "Березку" за Нобелевскую премию? Это что у вас, норка? Почем?
Гм, пожалуй, заверните два, нет, лучше три манто  для  моей  Галочки.  Да,
зеленое, коричневое и зелено-коричневое. У нее, знаете,  зеленые  глаза  с
коричневыми крапинками. Что, счастливая, говорите? Гм, "на, увы, этого  не
считает. Она меня не любит. Что вы смеетесь, девушка? Вы думаете, что тех,
кто приносит норковое манго, нельзя не любить? Гм, возможно, вы  и  правы,
но вы не знаете моей жены...
   - Осторожнее, вы!
   Занятый тремя манто, я толкнул стоящую на тротуаре немолодую женщину  с
буддийской пагодой из крашеных светлых волов на голове.
   - Простите, я задумался.
   - Нашел место думать, - буркнула пагода.
   И все-таки нужно было думать, потому что надо было решать, что делать с
Яшиным транслятором поля, потому что в ящике сидело мое  "я",  забравшееся
туда только с  целью  убедить  мир  в  возможности  копирования.  Ах,  как
хотелось бы, если быть честным, согласиться на Яшино предложение! В  конце
концов я сделал бы это не столько из корыстных и  тщеславных  соображений,
сколько для того, чтобы дать жизнь транслятору. Так что  это  был  бы  акт
мужества с моей  стороны.  Ну,  положим,  не  мужество,  в  лучшем  случае
тактический ход.
   Конечно, когда чего-то очень хочется, можно убедить себя в чем  угодно.
Мы  гибки  и  находчивы.  Можно  убедить  себя,  что,  становясь  всемирно
известным ученым и купаясь в славе, я приношу себя в жертву. Так,  кстати,
многие  и  поступают.   Я   вдруг   вспомнил   лекцию   одного   маститого
журналиста-международника.  Слабым,  томным  голосом  он  говорил:  помню,
нелегкая судьба журналиста в который раз забросила меня в Париж...
   Ну а если я соберу по крохам всю  принципиальность  и  честность?  Если
этих крох достанет,  чтобы  заявить:  это  открытие  Черного  Яши!  Ну  я,
допустим, остаток своих дней буду кусать локти и гордиться  никому,  кроме
меня, не нужным идиотизмом. А суть? А транслятор? Не включит ли транслятор
Яшин первый вариант? Как воспримут ученые мужи блестящую  идею,  рожденную
набором нейристоров,  работающих  на  напряжении  двести  двадцать  вольт?
Сегодня это, а что предложит Яша завтра? Совмещение машинного  неутомимого
интеллекта с талантом человека - это действительно непобедимая комбинация.
А когда таких Яш будет множество? И когда они ежедневно начнут  посрамлять
чисто человеческий разум? Нет, очень и очень  похоже  на  первый  вариант,
предложенный Яшей.
   Как же разобраться, что делать?
   И вдруг я понял, что  делать.  Надо  просто  перестать  лукавить.  Надо
меньше думать об обстоятельствах, а больше - о старой, доброй, полузабытой
совести. Вот так-то, уважаемый товарищ Любовцев! И нечего никому  морочить
голову. Автором  транслятора  является  Яша.  И  за  признание  его  и  за
признание самой Идеи копирования ты будешь сражаться. И ты и  твоя  лучшая
половина, сидящая в железном ящике. И черт с ними, с норковыми манто!  Все
равно Галочка отвергла меня. И черт с нею, с Галочкой,  с  ее  божественно
застиранными джинсами, которые нельзя натянуть на себя и в  которых  нужно
родиться! Любит, не любит - пусть  разбирается  с  товарищем  Айрапетяном.
Пусть воспитывает Ашотика и  Джульетту.  Мир  велик,  и  в  нем  множество
Галочек. Может быть, даже лучших... Все, оказывается, очень  просто.  Надо
лишь регулярно тренировать старую, добрую, полузабытую совесть. Хотя бы по
пятнадцать минут в день. И она станет крепкой, перестанет гнуться и охотно
будет подсказывать, что делать даже в самых сложных ситуациях.
   Я засмеялся.



10

   Место действия - знакомый уже нам кабинет Ивана Никандровича.  Время  -
одиннадцать пятнадцать хмурым ноябрьским утром. Действующие  лица  -  весь
состав нашей лаборатории, включая, разумеется, мою группу. Эмма,  а  кроме
него, второй зам Ивана Никандровича, человек таинственный, в существование
которого верили далеко не все. Дело в том, что полгода он обычно  проводил
за границей, а  вторую  половину  года  лежит  в  какой-то  необыкновенной
больнице, где якобы так хорошо, что выходить оттуда никому  не  хочется  и
мало кому удается. Фамилия его была  Шкиль,  а  звали  Петром  Петровичем.
Присутствовали несколько членов, ученого совета, которых я  знал  мало,  и
еще какие-то люди. Ну и, естественно, за хозяйской перекладиной буквы  "Т"
восседал Иван Никандрович.
   Дополнительные эффекты - пока  только  косой  злой  снежок  за  окнами.
Впоследствии количество эффектов должно увеличиться.
   Иван Никандрович обвел нас всех взглядом, обреченно откинулся на спинку
своего роскошного судейского кресла и сказал:
   - Итак, послушаем, что имеет нам сообщить руководитель группы  Анатолий
Борисович Любовцев.
   Неожиданно для себя я абсолютно спокоен. Все позади. Я ведь не  сам  по
себе. Я наконечник копья, брошенного всей нашей группой. Черным Яшей, моим
вторым "я", Сергеем Леонидовичем, наукой. И я лечу. Стараюсь сухо излагать
факты. Так солиднее. Феденька смотрит на меня, раскрыв  от  внимания  рот.
Его новый кирпичный галстук уже успел изрядно залосниться. Татьяна  глядит
с материнской гордостью и страхом. И все время беззвучно  шевелит  губами.
Герман Афанасьевич недвижим и  непроницаем.  Черный  Яша  еще  ждет  своей
минуты в комнате триста шестнадцать, болтая с моим вторым "я",  Толей-бис,
как я его теперь мысленно называю.
   Иван Никандрович нагнулся над футбольным своим столом и что-то  рисует.
Эмма доедает свои губы. Губы, наверное, не слишком  вкусные,  и  выражение
лица у него брезгливое. Таинственный зам вдруг  начинает  считать  у  себя
пульс.  Хочет  убедиться,  что  еще  жив.  Остальных  ученых  мужей  я  по
отдельности не вижу, они как бы спиваются в некую собирательную  лысину  и
очки.
   Я говорю спокойно. Я рассказываю о создании Черного Яши, кратко (выучил
текст  выступления  наизусть)  излагаю  три  варианта  развития   проблемы
искусственного разума, перехожу к транслятору.
   Иван Никандрович больше  не  рисует  чертиков.  Он  держит  карандаш  и
завороженно смотрит на меня. Эмма перестал жевать и даже впервые за  время
пребывания в институте приоткрыл рот. Как ни странно, губы пока на  месте.
Таинственный зам все еще держит руку на своем  пульсе  и  качает  головой:
пульс, должно быть, так и не обнаружен.
   - Федя, - говорю я,  -  Герман  Афанасьевич,  если  вы  не  возражаете,
приведите, пожалуйста, сюда Яшу и прикатите меня...
   Объединенная лысина снимает очки и крякает)
   - М-да...
   Атмосфера так накалена, что "м-да" мгновенно испепеляется без  остатка.
Я молчу. Пауза тянется, истончается, но я, черт побери, спокоен.  Я  копье
летящее, его наконечник, и я тут ни при чем.
   Дверь распахивается, и в кабинет въезжает Яша, ведя на буксире  тележку
со мной, с Толей-бис. За ними змеятся кабели, по бокам  стоят  мои  верные
янычары, Феденька в засаленном галстуке и  Герман  Афанасьевич.  Ну,  Яша,
давай, сынок! Давай, Бис, покажем мужам, ху есть кто или кто есть ху,  как
говорит мой пошлый друг Плющик.
   -  Добрый  день,  товарищи,  -  говорит  Яша,  и   мне   кажется,   что
искусственный  его  голос  звучит   сейчас   торжественно.   -   Позвольте
представиться тем, с кем я не имею удовольствия быть знакомым. Я -  Черный
Яша. Строго говоря, официального имени я еще не имею, но я  так  привык  к
Черному Яше,  что  я  просил  бы  вас  оставить  его  мне.  Один  из  моих
создателей, Анатолий Борисович Любовцев, - мягкий взрыв мотора, и  тележка
поворачивается ко мне, - уже рассказал вам,  наверное,  как  я  явился  на
свет, поэтому я не буду  разглагольствовать  о  себе,  а  отвечу  на  ваши
вопросы. А сейчас я передаю  слово  своему  товарищу  Анатолию  Борисовичу
Любовцеву-бис, который был скопирован с оригинального Анатолия  Борисовича
Любовцева одиннадцать дней назад. Напоминаю, уважаемые товарищи,  что  Бис
говорит не голосом оригинала, а пользуется таким же речевым  синтезатором,
как я. Давай, парень.
   Мня почудилось, что Яша хихикнул. Впрочем, не  берусь  утверждать  это.
Скорей всего мне это почудилось.
   - Здравствуйте, товарищи, - проскрипел мой  Бис,  и  я  не  выдержал  и
фыркнул. - Толя, - сказал Бис, - я попрошу вести  себя  как  следует...  -
Никто не засмеялся, и Бис продолжал, по-моему, несколько разочарованно.  -
Разрешите представиться: я копия Анатолия Любовцева, полученная с  помощью
транслятора. Я понимаю ваш более чем законный скептицизм, поэтому я вместе
с Черным Яшей постараюсь ответить на все ваши вопросы.
   Воцарилась тишина.
   - Замечательно, - хохотнул вдруг таинственный зам, - куда там Кио!
   - Вы думаете, что смешно? - спросил Иван Никандрович.
   -  По-моему,  очень  хорошо  поставленный   научный   аттракцион!   Да,
аттракцион! Два магнитофона,  десяток  микропроцессоров  и  микрофоны.  Но
сделано безупречно. Но для чего, позволю я себе спросить?
   -  Значит,  Петр  Петрович,  вы  считаете,  что  группа  ученых  нашего
института подалась в циркачи и обкатывает свой номер у  меня  в  кабинете?
Так я вас понял?
   - Вы меня поняли совершенно правильно, Иван  Никандрович,  -  церемонно
наклонил голову таинственный зам.
   "Скажите,   пожалуйста,   -   уважительно   подумал   я,   -   зам,   а
самостоятельный".
   - Ну-с, а вы что думаете, Григорий Павлович? -  повернулся  директор  к
Эмме.
   - Я уже имел возможность высказать свое мнение по поводу Черного Яши. Я
говорил, что совокупность вопросов, поднятых самим  фактом  его  создания,
слишком сложна, чтобы мы пытались решить их в рамках нашего института...
   - Мы это слышали, - пожал плечами Иван Никандрович.
   - Я еще не кончил, Иван Никандрович, - с легким  налетом  язвительности
сказал Эмма, и я  подумал,  что  на  корабле,  похоже,  зреет  бунт.  -  Я
предлагаю просить президиум академии создать специальную  межведомственную
комиссию для  изучения  э...  Яши.  Предложение  это  было  оставлено  без
внимания, и сегодня мы, так сказать, пожинаем плоды.
   Директор  бросил  на  зама  быстрый,  подозрительный  взгляд.  Пожинать
критические плоды - не слишком приятное занятие для руководителя.  Не  тот
урожай.
   - ...плоды. И без того сложнейшая  проблема  усложнилась  тысячекратно:
сделано, казалось бы, принципиально невозможное -  снята  копия  с  живого
мозга, и перспективы, которые открываются нам, и безграничны и пугающи.  И
тем не менее я должен признать, что был неправ. Нам, конечно,  потребуется
помощь, особенно в вопросах, так сказать,  этическо-морального  характера,
но именно мы, наш институт, должны продолжать изучение Черного Яши!
   Я посмотрел на Эмму. Самокритика, очевидно, пошла ему на  пользу:  лицо
его раскраснелось, взгляд пылал, губы подрагивали. Ай да Эмма, ай да тихий
Григорий Павлович! Почему мы так любим смешивать  с  грязью  тех,  кто  не
согласен с нами? Теперь-то я видел, что раньше он  искренне  придерживался
другого мнения. Мало того, публично признаться в ошибке - это уже  научный
подвиг. Спасибо, Эмма, спасибо за сюрприз, спасибо, что ты  заставил  меня
устыдиться своей мещанской страсти думать  о  людях  хуже,  чем  они  того
заслуживают.
   Объединенная лысина членов ученого совета  тем  временем  распалась  на
множество индивидуальных лиц, и одно лицо, ничем, кроме  волевого  второго
подбородка, не примечательное, сказало спокойно, почти даже весело:
   - Как зовут нашего молодого коллегу,  который  заварил  всю  эту  кашу?
Анатолий...
   - Анатолий Борисович Любовцев, - подсказал наш Сергей Леонидович.
   - Спасибо, Сережа.  Так  вот,  мне  бы  хотелось  выяснить  у  Анатолия
Борисовича такой вопрос вначале: не происходят ли какие-нибудь потери  при
трансляции?
   - Пожалуйста, - кивнул мне директор и едва заметно улыбнулся.
   - Я, собственно, здесь ни при чем. Естественнее  было  бы,  я  полагаю,
задать этот вопрос моему двойнику...
   - А женщину распиливать будут? - выкрикнул таинственный  зам  и  крепко
схватился за пульс.
   - Петр Петрович, - очень медленно и очень значительно сказал  директор,
- я рад, что вы сохраняете чувство юмора.
   - Зато кое-кому его здесь, увы, не хватает, - буркнул зам.
   - Что делать, что делать, - развел руками Иван Никандрович, - не  дано,
батюшка.
   Одна из лысин, та, что была ближе других к Яше, наклонилась к соседу  и
что-то шепнула ему.
   - Простите, как вы сказали? - вдруг спросил Черный Яша, повернувшись  к
лысине. - Я понимаю, что адресовались вы не ко мне, но все  же  я  был  бы
благодарен, если бы вы повторили свое замечание...
   - Позвольте... я не понимаю, в какой степени...
   - Видите ли, - очень спокойно заметил Яша, - вы сказали: "Пошел  старик
паясничать", а я не понял, что значит глагол "паясничать".
   - Это клевета! - вскочила на ноги побагровевшая лысина.
   - Цирк! - буркнул таинственный зам. - И не слишком высокого пошиба.
   - Прошу спокойствия, товарищи, - вдруг улыбнулся Иван Никандрович, и  я
подумал, насколько, наверное, ему легче столкнуться с бунтом на борту, чем
мучительно думать, что делать с говорящими странными ящиками. - Я полагаю,
что слово "старик" относится ко мне, и в  этом,  учитывая  мой  возраст  и
положение, нет ничего зазорного.  Что  же  касается  паясничанья,  то  все
зависит от точки зрения: с моей, например, я веду самый интересный в  моей
жизни  совет,  с  точки  зрения  уважаемого  Реваза   Константиновича,   я
паясничаю...
   - Спасибо, - сказал Толя-бис. - Спасибо, Иван Никандрович. В  том,  что
сидишь в ящике, есть, оказывается, и свои преимущества. Мой оригинал,  как
видите, скромно молчит, хотя испытывает те же чувства, что и я. Мы ведь  -
один и тот же человек. А я спокойно  говорю  Ивану  Никандровичу  спасибо,
потому что никто не заподозрит железный ящик в подхалимаже.
   Спасибо, Бис, ты, я гляжу, в общем, неплохой парень. Лишившись тела, мы
приобретаем  смелость.  Гм,  смотри  "Крылатые   выражения".   Принадлежит
Анатолию Любовцеву-бис.
   - А знаете, - вдруг засмеялся Иван Никандрович, - может быть,  кое-кому
из нас ящик пойдет на пользу, а?
   Ученый совет  на  глазах  терял  солидность.  Бунт  выдыхался.  Капитан
уверенно смотрел с мостика на экипаж.
   - Прошу прощения, но  меня  совершенно  оттерли,  -  сказал  человек  с
волевым подбородком. - Я спросил, не наблюдаются ли какие-либо потери  при
трансляции?
   - Наблюдаются, Александр Александрович, - сказал мой Бис. -  Когда  ты,
твоя вся жизнь оказывается в небольшом электронном приборе, тебя перестают
волновать многие  вещи,  которые  зудят  обычно  твой  разум:  почему  тот
защищается раньше тебя, когда тебе дадут лабораторию и  дадут  ли  вообще,
потому  что  лабораторий  мало,  а  охотников  много,  как  записаться  на
"Жигули", и не впишет ли начальство своих любимчиков раньше  тебя,  и  что
значит, когда девушка с зелеными глазами говорит, что не любит тебя? И вот
когда все это отпадает от тебя, как засохшие  листья,  и  мысль  твоя,  не
завихряясь в житейских пошлых  водоворотах,  течет  сильно  и  ровно,  без
устали и отвлечении,  ты  начинаешь  многое  понимать  заново.  Ты  заново
понимаешь, какой бесценный дар - дар разума дала нам матушка-природа и как
бережно  должны  мы  к  нему  относиться.  И  многие  наши  страхи   сразу
оказываются детскими, и табу - дикарскими, и  преграды  -  искусственными.
Вот, уважаемый Александр Александрович, вкратце о потерях и  приобретениях
при трансляции.
   - Благодарю  вас,  Анатолий  Борисович-бис,  -  очень  серьезно  сказал
Александр Александрович.
   - Позвольте, Иван Никандрович? - поднялся маленький, седенький  человек
с очень морщинистым птичьим личиком. Я, конечно, не  в  первый  раз  видел
членкора  Супруна,  но  сегодня  мне  показалось,  что  лицо  его   ужасно
напоминает кого-то. Ага, да он же как две капли воды похож на  постаревшую
остроносенькую дурочку у Плющиков, которая кричала  "штрафную!"  -  Видите
ли, товарищи, мне необыкновенно импонируют  слова  молодого  коллеги.  Мне
кажется, мы присутствуем при историческом событии. Спор, дорогие товарищи,
вовсе не о Черном Яше  и  копии  нашего  юного  сотрудника.  Речь  идет  о
вариантах  развития  искусственного   разума,   предложенных   очень   мне
симпатичным Черным  Яшей.  И  я  верю,  что  человечество  изберет  второй
вариант, вариант содружества и замены в ряде случаев наших бренных тел  на
искусственные.  Они  подарят  нам  бессмертие,  победу  над  всеми  нашими
немощами,  неслыханно  расширят  наши  возможности.   Возьмите   хотя   бы
путешествие в космос. Насколько же удобнее космонавту иметь  искусственное
тело, которому не нужны ни воздух, ни  пища,  которому  не  страшно  самое
далекое путешествие... Я думаю,  товарищи,  что  работы  следует  всячески
расширить. Товарищу Любовцеву  нужно  дать  лабораторию,  нужно  поставить
вопрос о присвоении Черному Яше научной степени доктора наук.
   Вот тебе и  птичка,  вот  тебе  и  "штрафную!".  Душа  моя  исполнилась
трепетного восхищения маленьким морщинистым старичком. Наверное, не только
моя, потому что несколько человек даже несмело зааплодировали.
   - Несколько слов, Иван Никандрович, - сказан таинственный зам, отпустил
пульс и поднялся. - Товарищи, легче всего, как известно, плыть по течению.
Для этого не надо прилагать  никаких  усилий.  Надо  только  держаться  на
поверхности. Но поскольку течение сегодня сносит нас явно  не  туда,  куда
нужно, я позволю себе не согласиться с уважаемым Игнатием Феоктистовичем и
всеми, кто столь  восторженно  отнесся  к  идее  переноса  человечества  в
нейристорные приборы.
   - Позвольте, молодой человек, я так не формулировал свою мысль, - слабо
выкрикнул