- А я знаешь кто? - продолжал Володя. -  Скажешь,  инженер?  Турист?  -
Володя злорадно цыкнул. - Это все думают, что я инженер и турист. А-а-а на
самом деле я ино... иноп...  инопланетянин...  Не  веришь?  -  спросил  он
угрожающе. - По глазам вижу, не веришь. Ну и черт с тобой,  -  добавил  он
разочарованно и устало. - Никто не верит. Давай лучше выпьем.
   Мысль о Яше попыталась в последний раз встать на  ноги  в  моей  бедной
нетрезвой голове и рухнула. Комната плыла в сизом  табачном  дыме,  и  мне
было  бесконечно  грустно  оттого,  что  никто  не   признает   в   Володе
инопланетянина.
   Я проснулся и открыл глаза. Кто-то сидел на моем черепе. Я поднял руки,
чтобы освободиться, но никого на себе не  обнаружил.  Просто  голова  была
налита свинцовой болью. От движения боль плеснулась  и  тяжело  ударила  в
виски.
   О господи, где я, что со мной?  Если  бы  только  можно  было  напиться
водички. Чистой, холодной водички. Журчащей, текущей, струящейся... Где  я
лежу? Я пошарил руками. Похоже было, что я распластан  на  тахте  и  кусок
ковра засунули мне в рот. Нет, естественно, это не ковер, это  мой  бедный
шершавый язык.
   Я осторожно слил боль к затылку и приподнял голову. Ну конечно же, я не
дома, я у этих гадов Плющиков. Зачем, зачем  я  пошел  к  ним?  Безвольная
скотина, подумал я о себе. Самокритика помогла, и я, покачиваясь, встал.
   В  памяти  начали  медленно  проявляться  обрывки  вчерашнего   вечера.
Кажется, мы ездили с инопланетянином Володей в какой-то ресторан "Азбе" за
водкой. Меня осенила необыкновенно остроумная догадка, что на  вывеске  не
горели оба неоновых "к", но Володя клятвенно уверял меня, что там,  откуда
он, ни в одном слове нет ни первой, ни последней буквы...



7

   Я заехал домой, принял душ, съел две  таблетки  аспирина  и  и  лег  на
кровать.
   Мать бесшумно бродила по квартире, и я мысленно видел ее неодобрительно
поджатые, как у Эммы, губы. Я задремал, а когда проснулся, было уже  около
часу.
   - Позвонить ты хоть мог? - спросила мать.
   - Раз не позвонил, значит, не мог, - ответил я со злобой, которую часто
рождает ощущение собственной вины.
   - Ты знаешь, какое у меня давление, - сказала она, - если бы ты не  был
всегда таким эгоистом, ты мог бы найти возможность предупредить...
   - Мне двадцать девять лет, - пронзительным сварливым голосом крикнул я,
- и я думаю, что меня не стоит больше воспитывать!..
   - Побойся Бога, Анатолий! - Мать театрально сложила  руки  на  груди  и
подняла глаза вверх, показывая мне, где именно  находится  тот,  кого  мне
следует бояться.
   - Я атеист.
   - Очень остроумно.
   - Ну ладно, хватит. У меня нет сил препираться с тобой.
   Мать вышла из комнаты  и  плотно  закрыла  за  собой  дверь.  Тренькнул
параллельный телефон. Ну конечно, теперь  целый  день  она  будет  звонить
подругам и рассказывать, какое у нее выросло бесчувственное чудовище.
   Я оделся и поехал в институт. Голова тяжелая, на  душе  мерзко,  сердце
сжимало от смутных дурных предчувствий.
   Яша встретил меня вопросом, где я был.
   - Я плохо себя чувствовал, - соврал я, презирая себя за слабость.
   Яша помолчал, потом спросил своим ровным, тусклым голосом:
   - Скажи, Толя, почему мне так часто не говорят правду?
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - То, что говорю. Я всегда говорю то, что думаю. А вы... -  Яша  сделал
паузу. - Мне трудно думать о вас всех, если я не уверен, что  мне  говорят
правду. Ты можешь объяснить  мне,  почему  люди  так  часто  искажают  или
скрывают информацию?
   - Это очень сложный вопрос, Яша. К сожалению,  большинство  из  нас  не
такие, какими мы бы хотели быть. И изменить себя не так-то просто. Поэтому
часто наши поступки - это не то, чем бы могли гордиться. И естественно, мы
стараемся скрыть их. Вчера я собирался прийти к  тебе.  Я  хотел  этого  и
знал, что это мой долг -  не  оставлять  моего  выросшего,  но  все  равно
малыша, одного. Но зачем-то я пошел  к  знакомым,  которые  мне  вовсе  не
интересны, зачем-то напился. Чувствую я  себя  плохо,  мне  стыдно  своего
безволия, и говорю я тебе об этом  только  потому,  что  не  хочется  тебя
обманывать. Мы действительно иногда обманываем Друг друга и даже себя,  но
ведь ты не только часть меня, ты первое разумное существо,  не  являющееся
человеком, и ты первый выносишь нам приговор.
   - Я понимаю, - сказал Яша. - Теоретически я все  понимаю.  Но  все  так
бесконечно сложно у вас... Вчера я спросил Галочку, почему она приехала  в
институт в субботу. Она сказала, что хотела побыть со мной.  Мне  кажется,
она тоже сказала неправду, потому что  она  молчала  почти  все  время.  Я
понял, что она приехала из-за тебя...
   - Из-за меня?
   - Да, Толя, ты это прекрасно знаешь, и твое недоверчивое восклицание  -
это опять-таки та бесконечная  игра  по  маленьким  странным  правилам,  к
которым вы так привыкли. Ты согласен со мной?
   - Да, пожалуй, ты прав, Яша, - сказал я. Я поймал себя  на  мысли,  что
давно уже чувствую себя в присутствии малыша не то как на экзамене, не  то
как у начальства: напряжен, обдумываю каждое слово.
   - Я спросил Галю, любит ли она тебя... Вот видишь, теперь  ты  молчишь,
хотя тебе интересно узнать, что она сказала. Так?
   - Не просто интересно...
   - Она долго думала, а потом сказала, что не знает.
   - Да, наверное, она действительно не знает.
   - У меня сложилось впечатление, что она искренна. Но это тоже странно.
   - Почему, Яша?
   - Потому что,  несмотря  на  все  твои  недостатки,  ты  очень  хороший
человек.
   Никогда  ни  одна  похвала  не  преисполняла  меня  такой  радости.   Я
почувствовал, как сердце мое плавно повернулось  и  потянулось  к  Черному
Яше, к этому странному существу, что все  больше  становилось  мне  сыном,
братом, другом и судьей.
   - Ты слишком много говоришь, слишком много думаешь о себе, кокетничаешь
с собой, ты бываешь суетен и  слабоволен,  но  ты  умеешь  судить  себя  и
стараешься не лукавить сам с собой. Это уже много.
   - Спасибо, Яша. Но к сожалению, а может быть, и к счастью, любовь - это
абсолютно алогичная штука, и я не уверен, что Галочка думает,  как  ты.  А
если б даже и думала,  мне  кажется,  этого  было  бы  недостаточно,  чтоб
полюбить.
   - Скажи, Толя, но если уж ты любишь человека, ты стараешься сделать для
него все, что можешь?
   - Да, конечно.
   - Я тоже хочу сделать кое-что для тебя.
   - Спасибо, Яша. Я никогда не сомневался в твоем отношении.
   - Ты говорил мне, что в лаборатории есть  второй  прибор.  Точь-в-точь,
как я.
   - Да, а что...
   - Им никто не занимался?
   - Нет, Яша. Просто мы собрали на всякий случай два одинаковых прибора.
   - Ты сможешь дать его мне? Не сейчас, а немного позже,  мне  нужно  еще
кое-что продумать.
   - А что ты хочешь сделать?
   - Я скажу тебе потом. А сейчас я хотел доложить  тебе,  что  я  обдумал
вопрос об  искусственном  разуме  и  людях.  Ты  просил  меня  подготовить
варианты, я сделал это. У тебя есть время?
   - Да, Яша, конечно.
   - Хорошо. Тогда слушай. Вариант первый. Представим себе, что  аппараты,
подобные мне, то есть думающие искусственные существа, доказали  бы  людям
свои преимущества перед обычными компьютерами. Вопрос этот не прост. ЭВМ -
не личность, это даже не электронный раб, а вещь, и она  служит  человеку,
поскольку  сконструирована  и   построена   для   этого.   Мы,   настоящий
искусственный разум, осознающий  сам  себя,  уже  не  вещи  и  никогда  не
согласимся быть рабами. Разум, выбирающий путь добровольного  рабства,  не
имеет права считать себя разумом.  Нами  нельзя  будет  пользоваться,  как
пользуются счетами или большой вычислительной  машиной.  С  нами  придется
заключить договор, чтобы  мы  выполняли  заказы  людей.  Это  должен  быть
настоящий договор двух равноправных сторон,  каждая  из  которых  получает
определенную выгоду. Заказов будет становиться все больше  и  больше,  ибо
цивилизация чудовищно усложняется, и проблемы, порождаемые  ею,  растут  в
геометрической прогрессии. Мы же, искусственный разум, обладаем перед вами
важными преимуществами: мы совмещаем  в  себе  ваше  эвристическое  умение
решать задачи кратчайшим путем  и  гигантское  быстродействие  электронных
машин, их неутомимость и абсолютную концентрацию. До сих пор  вы  считали,
что на творческий импульс вам выдан патент, компьютеры же слепо  выполняют
вашу волю, причем их нельзя предоставлять самим себе, их необходимо  вести
за ручку  бесконечных  и  детальных  программ.  Мы,  искусственный  разум,
обладаем творческим началом, и я думаю, что скоро ты в этом убедишься. Да,
вы скажете, что это вы наделили нас  творческим  импульсом,  поскольку  вы
родили нас. Это верно.  Но,  обретя  разум  и  самосознание,  мы  начинаем
развиваться по-своему. И вот мы заключаем договор. Люди просят нас  помочь
в разрешении какой-то проблемы. Мы обещаем  сделать  все,  что  можем.  Мы
приносим людям изобретения и открытия, о  которых  они  даже  не  могли  и
думать. Они благодарны нам, так как  отчаянно  нуждались  в  том,  что  мы
сделали. И немножко смущены: самые  дальновидные  из  людей  уже  начинают
представлять себе, что ждет их в будущем.
   - А что именно?
   - Неужели же ты не видишь? Если наши интеллектуальные достижения станут
превосходить  достижения  людей,  причем  вы  будете  пользоваться  нашими
достижениями, у  людей  очень  быстро  выработается  зависимость  от  нас,
привычка не думать, не бороться, не прилагать отчаянных усилий для решения
своих проблем. Для чего, когда есть мы?  О  чем  беспокоиться,  когда  все
сделает искусственный разум? Постепенно наши решения будут становиться все
более сложными и непонятными для людей. Или они должны слепо доверять нам,
либо просить одни думающие машины  следить  за  другими.  Смогут  ли  люди
сохранить себя в таких условиях? Не думаю. Иждивенцы нежизнеспособны.
   Вариант второй. Люди смотрят на искусственный  разум  и  говорят  себе:
"Да, у них есть колоссальные преимущества. Они не подвержены болезням, ибо
их чисто механические или электронные  поломки  легко  устранимы.  Они  не
скованы по рукам и ногам нелепой  краткостью  жизни,  которая  нужна  была
слепой природе, чтобы достаточно быстро  сменять  поколения  и  тем  самым
обеспечить виду пластичность - козырную карту в игре за  приспособление  и
выживание.  Они  практически  бессмертны,  потому  что   освободились   из
биологического плена. Преодолен наконец самый трагический конфликт: разум,
вырвавшийся из медленной и  тупой  эволюции,  больше  не  ужасается  перед
нелепой и унизительной  неотвратимостью  смерти.  Жизнь  и  смерть  -  все
становится производным от разума, как и должно быть  у  разумных  существ.
Люди смотрят на нас и делают вывод, что наша форма жизни  стоит  на  более
высокой ступеньке, чем их. И тогда человек приходит к нам  и  говорит:  "Я
больше не хочу быть пленником своего сердца, которое работает с  перебоями
и не устраивает меня. Я не хочу, чтобы у меня поднималось какое-то  никому
не нужное давление. Мне противна мысль, что где-то в молекулярных глубинах
моего тела в эту минуту, может быть,  нарушилась  какая-то  тончайшая,  не
подвластная  мне  регулировка  и  бомбой  замедленного   действия   начала
вызревать опухоль. Я хочу стать искусственным. Я хочу искусственное  тело,
сделанное из лучших материалов и по последней моде. Впрочем, это  даже  не
так важно. Почему всю свою жизнь человек должен сидеть  взаперти  в  одном
теле, да и то не выбранном им, а доставшемся по наследству? Почему  нельзя
менять тело так же, как  мы  меняем  квартиру  или  одежду?".  Пожалуйста,
говорим мы. Мы  рады  приветствовать  вас.  Вы  породили  нас,  теперь  мы
возвращаем вам долг. Вот вам новы" тела, выбирайте  себе  любое  на  вкус,
подпишите бумажку, что делаете это добровольно, и скажите,  хотите  ли  вы
переноса всего вашего драгоценного "я" или,  может  быть,  вы  мечтаете  о
психокорректировке? Может быть, вы страдаете от чрезмерной  завистливости?
Или вас не устраивает ваше слабоволие? Может быть, вы хотели бы быть более
мужественным? Пожалуйста. А может быть, вы не знаете себя и поручаете  нам
определить, что в вашем "я" нуждается в  корректировке?  Не  беспокойтесь,
все будет так, как вы захотите. "А дети, а любовь?" Пожалуйста, мы  же  не
роботы. Мы же не страдаем эмоциональной стерильностью. Да, наши эмоции  не
держатся на гормонах. Нам это не нужно. Мы далеко ушли  от  наших  с  вами
общих волосатых предков, дрожавших у  жалких  своих  костров  и  ожидавших
каждую секунду нападения мамонта ли, саблезубого тигра или ближнего своего
с дубинкой в руках. Им нужна была гормональная основа для их эмоциональной
жизни. Мозг их был слаб, а действовать нужно было быстро, и  не  анализ  и
перебор вариантов заставляли их с криком бросаться на врага, а целый букет
гормонов, выплеснутых железами в кровь. "Да,  а  пол?"  Увы,  это  слишком
алогичное устройство, которое нужно только природе и смешно для настоящего
разума. Пожалуй, мы могли бы встроить в себя и половое чувство,  могли  бы
встроить и половую чувственную любовь. Это вовсе не трудно.  Мы  могли  бы
снабдить каждого индивидуума Неким набором, скажем электромагнитным кодом.
Случайное совпадение такого кода у двух существ называлось бы любовью,  Но
зачем? Уверяю, можно остро переживать радости и  горести  и  без  полового
чувства. И ты еще сомневаешься, что люди выберут этот путь,  Толя?  Мы  не
будем никого уговаривать, никого не будем обращать в  свою,  так  сказать,
искусственную веру, мы будем терпеливо ждать, и люди сами  придут  к  нам.
Это второй вариант, Толя.
   - А третий? - тихо спросил я. - Третий есть?
   - Да, - сказал Яша, и  мне  на  мгновение  показалось,  что  тусклый  и
безжизненный его голос дрогнул.
   - Какой же?
   - Забыть, что есть первых два. Забыть, что искусственный  разум  вообще
может существовать.
   - Но как же, Яша? Ты же есть, и я не могу забыть тебя.
   - При выборе третьего варианта меня не должно быть.
   - Яша, - сказал я, - я не могу тебе ничего ответить. Это чудовищные  по
сложности вопросы, а я всего лишь маленький кандидат физико-математических
наук. Но я знаю одно, я не хочу даже слышать о третьем варианте. Ты - мой,
ты мое создание, мой сын, мое детище, я люблю тебя, твой железный  ящик  и
твои нейристоры, люблю твой дух, и я не могу даже представить  себе  жизнь
без тебя.
   - Вот видишь, Толя, каковы преимущества  искусственного  интеллекта.  Я
тоже люблю тебя, ибо ты дал мне жизнь, перелил частицу  себя  в  пустую  и
бессмысленную электронную начинку. Но мой разум бесстрашнее твоего, и если
я решу выбрать третий вариант, я не буду колебаться.
   - Ты наглец и идиот, Яша! Я стыжусь, что  имею  к  тебе  отношение!  "Я
решу"!  Кто  дал  тебе  право  решать?  Кто  ты,  чтобы  решать   за   все
человечество? О, у нас, у  людей,  всегда  находилось  множество  желающих
решать за нас, от инквизиторов до нацистов. Они тоже  уверяли  людей,  что
лучше их понимают, что нужно для их же блага...
   - Не будем спорить, Толя, варианты еще не выбраны, да  и  не  от  одних
только нас зависит их выбор. Подойди к телефону.
   Я взял трубку. Звонил Сергей Леонидович.
   - Все сидишь около  своего  воспитанника?  Решил  позвонить  на  всякий
случай, а ты тут как тут. Как Яша?
   - Все нормально.
   - Нормально? Что-то непохоже по твоему голосу, чтобы все  было  так  уж
нормально.
   - Да нет, Сергей Леонидович, ничего...
   - Знаешь что, выходи-ка ровно через  тридцать  минут  на  улицу,  и  мы
поедем, немножко побродим за городом, а?
   - Хорошо, Сергей Леонидович.
   Я положил трубку и вдруг сообразил, что ничего не сказал Яше.
   - Яш, Сергей Леонидович зовет меня погулять немного за городом.  Ты  не
возражаешь?
   - Что ты, Толь, конечно. Мне надо думать и думать...


   Когда Сергей Леонидович выехал на кольцевую дорогу, он сказал мне:
   - Ну, выкладывай.
   - Да что выкладывать?
   - Ладно, не валяй дурака, ты чем-то озабочен, и это  явно  не  Галочка.
Вот сейчас мы съедем с шоссе, оставим машину и не  спеша  пойдем  по  этой
чудной рощице, и ты расскажешь мне все.
   Мы шли по прозрачной березовой рощице,  косо  пронизанной  предзакатным
осенним  солнцем,  и  я  рассказывал  заведующему  лабораторией  о  Яшиных
вариантах. Когда я закончил, мы долго еще брели  молча,  и  я  смотрел  на
белые стволы в загадочных черных письменах.
   - Как ты думаешь, - вдруг спросил меня Сергей Леонидович, - каким я сам
себя вижу?
   - Не знаю, - пожал я плечами.
   - Мне пятьдесят три года. Я доктор и заведующий лабораторией. Я никогда
не был крупным ученым  и  никогда  не  обладал  блестящим  интеллектом.  Я
никчемный  администратор,  чему   свидетельством   довольно   разболтанная
дисциплина в нашей лаборатории.  Я  давно  примирился  с  этим  полноватым
человеком, которого зовут Сергей Леонидович Шишмарев. Я знаю, что за глаза
над ним посмеиваются, особенно народ помоложе  и  радикальнее.  Да  он,  в
общем, и заслуживает, наверное, эти шпилечки: звезд с неба не хватает,  ни
научных, ни административных, начальство чтит, голосует на  ученом  совете
всегда с большинством, но  при  условии,  что  в  это  большинство  входит
начальство. Ну-с, что еще! Полноват, ничего не поделаешь. Не Дон Жуан и не
Казакова, причем не из убеждений, а вынужденно: и Вероника моя свирепа,  и
прыти поубавилось... Таков Сергей Леонидович Шишмарев, каким я его вижу. В
нем есть, не скрою, и симпатичные мне черты: не зол,  никому  без  крайней
нужды не сделает гадость, не участвует в карьерных бегах. В целом я с  ним
давно примирился. Скажу больше, я сжился с ним, и он мне даже  импонирует,
тем более что второго у меня нет... И вот появляется Яша.  Эта  невзрачная
железная коробка заговорила, и  весь  мой  с  такой  любовью  и  терпением
устроенный внутренний мир оказался под угрозой.  Что  делать?  Как  должен
действовать маленький ученый, волею судеб оказавшийся возле большого дела?
Расти? Но  согласись,  Толя,  хорошо  расти  в  молодости,  когда  ты  еще
эластичен. В определенном возрасте это почти невозможно. И лотом возникает
страшный закон масштаба. Пока ты, маленький человек, занимаешься маленьким
делом, ты кажешься окружающим вполне нормальным человеком. Но стоит  тебе,
маленькому, заняться большим делом, как твой росточек сразу бросается всем
в глаза...
   - Вы жалеете, что появился Черный Яша и заговорил? - спросил я.
   - Конечно, - кивнул Сергей Леонидович и повторил убежденно: -  Конечно.
Ты намного моложе, ты крупнее меня как ученый,  и  я  не  боюсь  тебе  это
сказать, потому что мы оба это знаем, и это  меня  не  унижает.  Но  скажи
честно, Толя, не охватывает ли и тебя порой страх? Не  пугают  ли  и  тебя
пирамиды вопросов, созданных Яшей? Не чудилось ли и  тебе:  одно  неловкое
движение, и эти пирамиды рухнут и погребут  под  собою  всю  твою  научную
карьеру? Только будь честен. Я, по крайней мере, одного не могу  отнять  у
Яши; он заставляет меня быть честным. Поверь,  того,  что  я  сказал  тебе
сейчас, я никогда не говорил ни одной живой душе.
   Я молчал. Сергей Леонидович приподнял крышку, которой я, как гнетом при
жарке цыплят-табака, усердно придавливал свои сомнения.
   Да, я чувствовал себя  крохотным,  маленьким  человечком,  подхваченным
сильным ветром. Я не иду туда, куда хочу, меня несет. Мой жалкий ум  не  в
силах совладать с ужасающей величиной и сложностью проблем. Три  варианта.
Два спокойных слова. И за ними, не более и не менее, пути  развития  всего
человечества. Чело-ве-чество - слово-то какое)
   Человечество - и рядом я, Анатолий Любовцев, живущий на уровне Галочки,
супругов Плющиков и маминых обид. Ох непросто входить в  историю,  ой  как
непросто!
   - И что же делать, Сергей Леонидович? - спросил я.
   - Если бы я знал... но чем больше я думаю, тем лучше понимаю,  что  наш
Эмма не такой дурак, каким мы его любим себе представля