ь пять в тени, песок,  куча
идиотов и жирный Далби, решающий целыми днями дурацкие кроссворды. И из-за
таких он в сорок шесть все еще майор... Кроссворды... Киви...
   - Мистер Уэбб, - плачущим тонким фальцетом выкрикнул Цукки, -  если  вы
еще раз!..
   - Хватит с вас и одного раза. Откройте камеру. Идите, Карсуэлл.
   Дэн не мог сдвинуться с  места.  Все  в  нем  трепетало,  голова  плыла
куда-то, вращаясь. Мысленно он метался от Цукки  к  Уэббу,  как  щенок  во
время ссоры хозяев. Он знал, он точно знал, что должен что-то сделать,  но
вяжущая благостная слабость пеленала его по рукам и ногам. Какие  странные
люди! Для чего ссориться в тихом, радостном мире, когда  все  поет  вокруг
тебя, покачивая, куда-то все несет и несет в сладком счастливом забытьи, в
котором стираются четкие пугающие контуры мира  и  все  дрожит  в  неясной
дреме...
   - Вы что, заснули?
   Грубый и властный голос Уэбба заставил его очнуться, и он снова  увидел
прыгающий в глазах Цукки ужас.
   Странные люди, для чего это  все?  Он  понимал,  что  сейчас  войдет  в
камеру. Он помнил,  как  входил  в  камеру  и  мир  мгновенно  безжалостно
обнажался перед ним, но это будет потом, не скоро, через три шага, а  пока
можно было дремать в блаженном спокойствии.
   Тяжелая дверь с уже ставшим знакомым Дэну скрипом (надо смазать  петли)
медленно закрылась за Уэббом. Майор, казалось, приходил в себя, и с каждым
мгновением решимость его таяла.
   - Садитесь, - глухо сказал он и сам тяжело опустился в кресло.
   Дэн молчал, бережно смакуя ненависть, собиравшуюся в нем. Должно  быть,
так смакуют простые грубые запахи работники косметических фабрик,  подумал
он. Он и раньше, несколько минут  назад,  понимал  каждое  слово,  которое
произносил этот высокий, сухопарый человек  с  рыжеватой  щеткой  усов  на
верхней губе, но только теперь они  по-настоящему  проявлялись  в  крепком
растворе ненависти, приобретали четкость и ясность.
   - Что вы можете рассказать мне об убийстве Брайли? - хмуро спросил Уэбб
и поднял глаза на Дэна.
   "Брайли... странно... У меня какая-то пустота в голове, когда я думаю о
Брайли. Вчера я с ним разговаривал. Я одержал победу  над  этим  проклятым
стимулятором... А что  дальше?..  Почему  я  так  радовался  этой  победе?
Провал, какой-то странный провал... Или к этому стимулятору добавилась еще
какая-нибудь чертовщина?"
   - Я рассказал все, что знал, - бесстрастно ответил Дэн.
   Ему не хотелось думать, для чего его терзают эти рыжие усики. Ненависть
отступила на шаг и освободила место для горькой острой нежности к Фло.
   - Встать! -  вдруг  истерически  крикнул  Уэбб.  -  Расселся,  скотина!
Радиоидиот! - У него мелькнула было в голове мысль, что  напрасно  он  так
распустил нервы, но тут же растворилась в месяцами копившемся раздражении.
   "Обожди, Фло", - подумал Дэн, встал и подошел к майору. Дэн  почти  без
замаха выбросил вперед правый кулак, добавив к усилиям мускулов вес  всего
своего тела.
   Кулак, описав короткую траекторию, наткнулся на лицо майора  и  передал
ему всю заключенную в  нем  энергию.  Кулак  обессиленно  упал,  а  голова
дернулась назад и в свою очередь передала  энергию  металлической  стенке,
которая осталась на месте, предварительно  оттолкнув  затылок.  "Прямо  по
закону Ньютона", - подумал Дэн.
   Майор начал медленно переваливаться через край кресла.  Тонкая  струйка
крови, сочившаяся из носа, изменила под влиянием силы тяжести направление.
Дэн, тяжело дыша, вдруг подумал, что после письма Фло он это делает уже не
в первый раз. Уэбб всхрапнул и открыл глаза. Прежде чем клубившийся в  них
туман рассеялся, Дэн еще раз ударил его в лицо. Теперь лицо было  ниже,  и
пришлось нагнуться, чтобы попасть в него.
   Дэн открыл дверь. За нею стоял Цукки, дрожа, словно осиновый лист.
   -  Помогите  мне,  доктор,  -  сказал  Дэн,  чувствуя,   как   начинает
расплываться ненависть. - Его надо  вынести  на  улицу,  ему  здесь  стало
нехорошо от спертого воздуха.
   В налитых страхом глазах Цукки мелькнул  просвет.  Вдвоем  они  подняли
Уэбба и вынесли на улицу.
   - Сейчас я позвоню полковнику, - сказал Цукки, - мне сдается, он сможет
перенести этот удар... Я имею в виду полковника.



ВСПОМНИТЬ И ЗАБЫТЬ

   Ночь. Дэн, привалившись спиной к двери, сидит на  ступеньках  коттеджа.
Большая Медведица совсем близко - протяни руку  и  ухватись  за  ручку  ее
ковша. Хорошо сидеть так, глядя в небо. Теряешь  ощущение  своей  малости,
растворяешься в безбрежности  Вселенной.  Мыслям  в  небе  просторно.  Они
плывут в гулкой  бесконечной  тишине,  и  ничто  не  мешает  им.  Они  все
удаляются, удаляются, теряют связь с тобой, и их уже больше нет. И  сидишь
один на дне звездного океана и ломко дремлешь, ни о чем не помня и  ничего
не ожидая. Сигарета давно погасла в руке, но не хочется ни разжать пальцы,
ни чиркнуть спичкой. Тихо.
   - Вы спите, Карсуэлл? - доносится еле слышный шепот.
   Нет, это не звезды. Это едва видимая тень с голосом Цукки.
   Спуск со звезд занимает много времени, но наконец Дэн открывает глаза:
   - Нет, доктор, я не сплю.
   Цукки колеблется. Он обещал Карсуэллу сделать это, дал честное слово, и
все же ему жаль его. Странный человек. То, что он, Цукки, хотел бы забыть,
он хочет вспомнить. Ничего не  поделаешь,  есть  люди,  которые  не  любят
забывать. Для них все много проще, чем для него. О боже, как  все  сложно!
Он вдруг вспомнил слова Мэри Энн, которые  она  сказала  тогда,  уходя  от
него: "Ты боишься простых ответов, Юджин. Ты боишься  жизни.  Ты  навсегда
остался маленьким сопливым Цукки-брюки". Летом у нее выступали веснушки. У
нее были сильные руки, и она почему-то всегда коротко стригла ногти. Может
быть, она была права. И Брайли был прав: он омега, всю жизнь  был  омегой,
ожидающим ударов от мальчишек и от жизни. Карсуэлл другой. Он  обещал  ему
это сделать. Теперь, после следствия, это не страшно.
   - Вы спите, Карсуэлл, спите, спите, спите. Вы смотрите на меня и спите.
Вы спите и слышите лишь мой голос.
   - Да, доктор, я сплю и слышу ваш голос.
   "Удивительно все-таки,  как  стимулятор  облегчает  гипноз!  Своя  воля
подавлена, и мозг особенно восприимчив к чужой воле", -  подумал  Цукки  и
сказал:
   - Теперь вы войдете в коттедж, ляжете в кровать и будете спать. А когда
проснетесь, вспомните все, что было. Идите, Карсуэлл.
   Тихо и покорно Дэн поднялся со ступенек и неслышной тенью  скользнул  к
двери.
   Не нужно, конечно, было этого делать, снова подумал Цукки,  но  он  дал
честное слово. А Брайли нет в живых. Почему все-таки Брайли так  ненавидел
его? Почему? Что он ему сделал? Что они не поделили? Разве что  ответы.  У
Брайли всегда были простые и однозначные ответы. У него, у  Юджина  Цукки,
их почти никогда не было. Но  почему  человек  с  ясными  ответами  должен
ненавидеть человека без ответов? И на этот вопрос ответа тоже не  было.  И
все-таки раз в жизни он найдет ответ, наверное последний. Ровно через  два
дня. Он не струсит. Удивительное дело, иногда он оказывался много сильнее,
чем думал сам и другие. Он вспомнил, как во время войны их рота  совершала
учебный марш-бросок. Где это было? Кажется, в Стоунбридже. Там. К  десятой
миле все высунули языки. Рядом с ним обливался потом Бобби... Бобби... Как
была его фамилия? Черт с ним. Длинный парень  с  бледным  жестоким  лицом.
Сколько раз он издевался над ним: "Ваш брат не привык...",  "Это  тебе  не
макароны жрать..." А тогда он плелся  рядом,  молчал,  и  одно  плечо  под
тяжестью винтовки было намного ниже другого. Так он и шел, скособочась.  И
ему, Цукки, было тяжело и все время казалось, что больше он не  сделает  и
пятидесяти шагов, вот-вот рухнет и заснет прежде, чем ударится о землю.  И
все-таки он шел и вдруг сказал этому Бобби: "Дай твою  винтовку.  Пусть  у
тебя отдохнет плечо".  Бобби  не  отказался,  но  на  привале  назвал  его
итальяшкой. Что и кому он хотел доказать? Этому Бобби, что он благородный,
или себе, что Бобби гад? Или он просто всю жизнь страдал  оттого,  что  не
все его любят или, точнее, что никто его не любит, и всегда пытался купить
любовь окружающих мелкими взятками? И это сложный вопрос, и на этот вопрос
готового ответа не было. Вот так.
   Вот так, дорогой Юджин Цукки. Интересно, получит ли его мать  страховку
за него? Он привычно пожал плечами - единственный жест,  который  он  умел
делать лучше кого бы то ни было. Надо было идти спать. Он посмотрел вверх,
на Большую Медведицу, вздохнул и тихо скользнул в темноту.


   Дэн проснулся сразу, минуя сумеречную пограничную  зону  между  сном  и
бодрствованием. И сразу же вспомнил все...
   - Я это сделаю, доктор, я убью его, - говорит он Цукки.
   - Вы мелете чепуху, - отвечает доктор.
   - Я не хочу терять и Фло и себя в ваших вольерах. Брайли все  знает,  и
он донесет.  Люди  с  лакированными  проборами  и  лакированными  зрачками
доносят легко. Вы можете помешать мне это сделать, но вы убьете и  меня  и
Фло. Выбирайте.
   - Вы жестоки, Карсуэлл, так нельзя.
   - Самые сложные задачи, занимающие  целые  тома,  имеют  очень  простые
ответы. Или не имеют их вообще. Сложных ответов в жизни не бывает,  я  это
слишком хорошо теперь знаю. Я сам всю жизнь прятался за сложность ответов.
   - Нет, я не могу...
   - Как хотите, доктор. Пусть это будет на вашей совести.
   - Но вы же не сможете убить его. Выйдя из камеры, вы снова превратитесь
в безвольного эйфорика. А если бы и убили, то тут же рассказали бы первому
встречному. Помните, как вы доносили мне на самого себя? В трубе?
   - Я подумал об этом, доктор Цукки. Я, разумеется, не ученый и ничего не
смыслю в этом, но мне кажется, что ваши объекты должны быть  во  сто  крат
восприимчивее к гипнозу, чем обычные люди.
   - Да, но...
   - Вы загипнотизируете меня. Вы прикажете мне  убить  его  и  забыть  об
этом, так чтобы я не смог предать нас. А, потом заставите меня вспомнить.
   - Вспомнить?
   - Да, я не хочу забывать о таких вещах. Это было бы нечестно.
   Доктор погружается в раздумье. На него  жалко  смотреть:  всклокоченный
человек. Дэну кажется, что он слышит, с каким скрежетом  ворочаются  мысли
Цукки.
   Если бы мысли обладали  плотью,  они  бы  сейчас  изранили  друг  друга
насмерть.
   Доктор делает мучительное усилие над собой. Лицо его бледно и  искажено
гримасой. Кажется, вот-вот его вырвет. Он с трудом  проглатывает  слюну  и
говорит:
   - Хорошо, Карсуэлл. Выйдите из камеры. Вы правы, гипноз  под  действием
стимулятора не составляет труда.
   Зрачки доктора все приближаются  и  приближаются  к  нему,  увеличенные
толстыми стеклами очков. Куда делись прежние мягкие  глаза?  Эти  источают
холодный свет, легко проникают в него, и голос доктора  быстро  укладывает
его   мысли,   как   опытный   грузчик,   одну   на   другую,   в   нужной
последовательности, ровными штабелями...
   ...Доктор Брайли идет по двору.  Он  без  халата.  На  тончайшем  сером
костюме ни складочки. И тень от его фигуры четкая и аккуратная.
   - Доктор Брайли, - широко улыбается Дэн, - я так рад вас видеть!
   Ему приятно смотреть на это ясное, умное лицо с внимательными  глазами.
Прекрасное лицо.
   - А, Карсуэлл, вы по-прежнему,  я  смотрю,  предпочитаете  мне  доктора
Цукки.
   - О, что вы, доктор Брайли!.. Мне было вчера так стыдно, когда я не мог
вспомнить, о чем мы беседовали в экранирующей камере с доктором Цукки.
   В  глазах  доктора  Брайли   вспыхивают   лампочки.   Какие   приятные,
проницательные глаза, и как славно, когда они ласково ощупывают тебя!  Как
лестно, что такие глаза не отрываясь смотрят на тебя и ждут, ждут...
   - И вы вспомнили, дорогой Карсуэлл?
   - Да, доктор, да! - радостно выпаливает Дэн. Он почти кричит, и  доктор
Брайли почему-то пугливо озирается вокруг.
   - Тише, Карсуэлл,  здесь  же  люди.  Знаете  что?  Заходите  ко  мне  в
лабораторию попозже. Совсем поздно, часов в двенадцать,  у  меня  как  раз
срочная работа, и нам никто не помешает всласть наговориться. Вам  это  не
поздно?
   - О, что вы, доктор Брайли, что вы!
   Полночь. Дэн идет в лабораторию Брайли. Она рядом с лабораторией Цукки.
Какой обаятельный все-таки человек этот  доктор  Брайли!  Сейчас  Дэн  его
убьет, но это одно другого не касается. Убить он его должен, потому что...
таков приказ. Чей приказ? Ему приказал это сделать доктор Цукки, и  он  не
может нарушить этот приказ. Да ему и в голову  не  приходит  нарушить-его.
Как можно подумать такое? А сам он относится к  Брайли  прекрасно,  это  к
делу не относится. Смит-вессон  оттягивает  карман  брюк...  Так  и  есть,
Брайли ждет его. Какой обязательный человек!
   - А вот и я! - Дэн расплывается в широчайшей улыбке.
   - Ну, садитесь, мистер Карсуэлл, рассказывайте, что  нового.  -  Доктор
протягивает руку и незаметно включает магнитофон. Какой смешной человек  -
хочет записать его слова, и выстрел, наверное, тоже запишется. На  память.
Глупости он думает: как можно записать на память выстрел, которым он убьет
его? На чью память? О, он знает, что потом нужно сделать  с  магнитофоном.
Когда доктор Бра или будет мертв, можно будет стереть всю пленку, его  это
уже тогда не огорчит.
   - А вы и не представляете себе, что я теперь знаю! - Незаметно для Дана
в его голосе появляются детские интонации. "Угадай, что у меня в кармане".
   - Что?
   - Я знаю, что в голове у меня телестимулятор.  Маленький,  величиной  с
булавочную головку. И радиоволны управляют  мной.  Доктор  Цукки  мне  все
подробно объяснил.
   - В экранирующей камере?
   - Да, там. Правда, я к этому отнесся, помню, как-то странно:  почему-то
сердился. А вообще мне очень хороню,  мне  этот  стимулятор  нисколько  не
мешает.
   Теплый поток любви к доктору Брайли струится в голове  Дэна.  А  против
него плывут несколько чужих холодных мыслей, словно десант,  высаженный  у
него в мозгу чьей-то волей: стрелять только с близкого расстояния, почти в
упор, в висок.
   - О чем вы еще говорили? - Теперь уже тонко улыбается и доктор  Брайли.
Ему весело.
   Не мудрено: ведь Дэн говорит  ему  очень  интересные  вещи.  Не  такие,
впрочем,  интересные,  не  зазнавайся,  Дэн.  Он  и  так  все  знает   про
стимулятор. Ему  просто  интересно,  что  это  рассказал  доктор  Цукки  и
рассказал объекту, эйфорику! Ты доносишь, Дэн, доносишь на доктора  Цукки.
Чепуха! Можно ли доносить человеку, который  так  симпатичен  и  наверняка
любит всех, как любишь ты. Да и вообще, какое это  имеет  значение,  когда
смит-вессон оттягивает карман.
   Маленькие десантники деловито копошатся в мозгу. Надо подойти к  Брайли
поближе,  наклониться  к  его  уху.  Десантники  торопят,  они  не  терпят
возражений. Да и что возражать, когда это приказ. Это  ведь  не  он,  Дэн,
наклоняется сейчас к уху доктора Брайли, а они.
   - О том, как нам - мне, Фло (это мисс Кучел) и самому доктору  Цукки  -
выбраться отсюда.
   Доктор Брайли вздрагивает. Пока это не от выстрела. Сейчас он  дернется
от выстрела, ведь правая рука Дэна уже  осторожно  поднимает  пистолет.  И
действительно, доктор дергается вместе с грохотом  выстрела,  от  которого
тонко звякают на столе какие-то склянки. Бедный доктор Брайли!
   Как быстро и ловко подсказывают ему маленькие десантники,  что  делать!
Достать из кармана перчатки и надеть их. Положить на диванчик труп. Только
не испачкаться в крови... Какой тяжелый! Вот так, на спину. Почему мертвые
тяжелее живых? Бедный доктор Брайли, как ему не повезло! На глазах у  Дэна
набухают слезы, мешают смотреть. Вытирать их некогда, и Дэн резко,  словно
лошадь, отгоняющая муху, встряхивает головой: Слеза падает на пол.
   Теперь нужно тщательно вытереть  пистолет.  Не  торопясь,  вот  так.  И
рукоятку, и барабан, и ствол. Теперь вложить  смит-вессон  в  правую  руку
Брайли и крепко сжать несколько раз для отпечатков пальцев. И  левая  рука
тоже должна  оставить  отпечатки.  Бедный,  бедный  доктор  Брайли!  Снова
вложить пистолет в правую руку и разжать ее. Пистолет падает. Не забыть  о
магнитофоне.  Это  "Зенит".  Ага,  вот  кнопка   стирания   записи.   Вот,
собственно, и все. Дэн выходит из лаборатории. Десантники заканчивают свою
работу: подкладывают динамитные патроны под память Дэна. Змеится  огоньком
бикфордов шнур. Дэн еще помнит про Брайли. Маленький  взрыв,  голова  Дэна
наполняется светом. Он рассеивается с легкой болью.
   Темно. Ночь. Прямо над головой Большая Медведица нагнула свой ковш. Что
он делает на дворе в такой поздний час? Давно пора спать.
   И вот он лежит на постели и помнит  теперь  все.  И  привычное  ленивое
блаженство не спеша смывает, уносит куда-то  вновь  приобретенную  память.
Помнить, забыть - какое все это имеет значение?
   Дэн снова закрывает глаза и с легкой улыбкой  проваливается  в  теплую,
сладкую дремоту.



"ПРИКАЗЫВАЙТЕ, ДОРОГОЙ ЦУККИ"

   Генерал   Труппер   любил   путешествовать.   Всякое   передвижение   в
пространстве, будь то  в  автомобиле,  в  самолете,  в  вертолете  или  на
собачьей упряжке, было ему приятно, ибо давало ему ощущение полноты жизни,
напряженной деятельности. Стоило ему остановиться  и  остаться  наедине  с
самим собой, и время словно замирало для него. Ему тотчас  же  становилось
скучно и даже страшно, ибо  он  боялся  покоя  и  неподвижности.  В  такие
секунды у него вдруг мелькала мысль о конце. Идешь, идешь, а там, впереди,
провал. Бесконечный. И знаешь, что  его  не  миновать.  И  из  него  тянет
неповторимым запахом небытия. Встать, идти,  бежать,  забыть,  не  думать.
Поэтому генерал Труппер всегда  двигался.  Около  него,  как  у  форштевня
быстроходного судна, всегда вспыхивали бурунчики напряженной деятельности:
подбегали и убегали подчиненные,  трезвонили  телефоны,  раздергивались  и
задергивались шелковые занавески  на  огромных  картах.  Но  по-настоящему
счастливым он все-таки чувствовал себя только в движении.  Вот  и  сейчас,
сидя  в  вертолете,  который  скользил  над  красновато-желтой  аризонской
пустыней, и глядя вниз на стрелу шоссе, он улыбался. Все было хорошо.  Он,
Эндрю Труппер, летит,  чтобы  проинспектировать  Драй-Крик.  Его  окружают
толковые люди. Взять хотя бы генерала Маккормака. На вид увалень, а  какая
голова! Новое поколение: генерал-ученый. Иначе нельзя, да и сам он,  Эндрю
Труппер, слава богу, тоже не отстает. Другие отстали, безнадежно  отстали,
вмерзли, как бурые щепки, в лед второй мировой войны.  Плоские  концепции,
устаревшее мышление, архаическое оружие. Будущее принадлежит науке,  вроде
этого Драй-Крика, где создается такое, что и в голову никому не  придет...
И все это он, Эндрю Труппер. Ему шестьдесят лет, но каждое утро, когда  он
бреется, из зеркала на него смотрит совсем еще молодой человек с  отличным
цветом лица. Прекрасное здоровье, чтоб не сглазить, дай бог  такое  многим
молодым людям. Сколько еще он может прожить? Уж лет пятнадцать, не меньше,
а то и все двадцать. А там кто знает... Как двигается наука  -  это-то  он
знает, слава богу...
   - Смотрите, генерал, - почтительно сказал  советник  Фортас,  -  вон  и
база.
   Генерал глянул в окошко. Вдали возникал правильный овал базы, утыканный
по периметру сторожевыми вышками.
   -  Хорошенькое  место  вы  подыскали,  Фортас,  ничего  не  скажешь,  -
добродушно сказал генерал, - как на необитаемом острове.
   - Для  наших  подопечных  и  Тайм-сквер  мог  бы  быть  островом,  -  с
почтительной гордостью сказал Фортас.
   - Ну-ну, посмотрим.
   Вертолет медленно опускался. Он скользнул  через  изгородь  из  колючей
проволоки, повис на мгновение в воздухе и мягко опустился на землю.
   Навстречу вертолету бежали Далби и  Уэбб.  Позади  почтительно  трусили
офицеры и ученые в светло-зеленых халатах и комбинезонах.
   - Сэр, -  выпалил  полковник  Далби,  вытягиваясь  перед  Труппером,  -
Драй-Крик ждет вас.
   - Полковник Далби, начальник  базы,  -  тихо  шепнул  на  ухо  Трупперу
Фортас.
   Генерал коротко кивнул. Он не любил лишние церемонии