ться хотя бы раз. Много я бы дал для того, чтобы ошибиться.
     - Это на тебя не похоже.
     - Может быть и нет. Но все же я надеюсь. -  Белый  пожал  плечами.  -
Сейчас толстяк укладывает металлический предмет в  черную  кожаную  сумку.
Они все  улыбаются,  Пожимают  друг  другу  руки,  но  здесь  явно  пахнет
убийством. Пойдем отсюда.
     - И нет никакого шанса на то, что они скроются от нас?
     - Это уже не имеет значения. Концовка  уже  ясна.  Сейчас  мы  пойдем
поужинаем и ляжем спать.
     - А потом?
     - Тебе нет необходимости  знать  об  этом,  -  белый  устало  покачал
головой. - Пошли.
     Они двинулись  в  глубину  джунглей.  Туземец  двигался  осторожно  и
грациозно, как тигр. Белый шел словно привидение.



                                    70

     Менее чем в миле от дома Джемпсона, если спуститься  вниз  по  крутой
тропинке,  протоптанной  в  джунглях,   располагалось   туземное   селение
Омандрик. На первый взгляд это была обычная тамильская деревушка,  похожая
на сотни  других,  беспорядочно  разбросанных  на  берегу  реки  Семиль  -
заброшенного ручья с мутной коричневого цвета водой, у которого, казалось,
едва хватало сил на то, чтобы течь по  всепоглощающей,  сожженной  солнцем
почве  в  воды  далекого  моря  Восточная  Ява,  с  его  мелкой  водой   и
бесчисленными рифами.
     Но  наблюдательный  глаз,  осматривая  деревню,   мог   бы   заметить
незначительные, но безошибочные  признаки  запущенности  -  сдутые  ветром
крыши у многих хижин, огородные  участки  с  перезревшими  таро,  лодки  с
дырявыми днищами, разбросанные по берегу реки. Можно было заметить неясные
тени, мелькающие среди деревьев - это инвазия крыс, обнаглевших  до  того,
что они совершали набеги на заброшенные огороды средь бела дня. Именно это
больше всего говорило об апатии жителей селения, их моральном упадке.  Как
гласит поговорка береговых жителей,  "Присутствие  крыс  в  дневное  время
означает, что землю забыли боги".
     В центре деревни, в хижине, которая  размерами  вдвое  превышала  все
остальные хижины селения, его вождь, Амди,  сидел,  скрестив  ноги,  перед
коротковолновым приемником с питанием от батарей.  Из  динамика  приемника
слышался статический шум эфира, а  его  зеленый  глазок  горел,  как  глаз
пантеры при лунном свете. Это было все,  на  что  был  способен  приемник,
поскольку у него не было антенны, даже в  то  время,  когда  его  приобрел
Амди. Но шум из динамика и  горящий  зеленый  глазок  в  достаточной  мере
удивляли старика. Радио стало его духовным советником. Он обращался к нему
за советом раз в несколько  дней,  потом  он  говорил,  что  духи  мертвых
нашептали ему свои советы, о которых нельзя было говорить вслух.
     Танин, шаман, так и не мог определить, действительно ли старый  вождь
верил в эту чепуху или же он использовал это "волшебное" радио  для  своих
целей, чтобы избежать наиболее обременительных заповедей дома  ножа.  Стоя
сейчас рядом с  вождем,  одетый  в  темную  пегату,  с  черепом  обезьяны,
прикрепленным к голове, шаман решил, что хитрость вождя скорее всего  была
бессознательной: желание избежать ответственности власти и желание  верить
в это тесно переплетались. Но шаман не мог обвинять своего владыку, какими
бы ни были его мотивы: годы были  жестоки  к  Амди,  и  дом  ножа  не  мог
облегчить его страданий. Побуждения старика были понятны, но это не  могло
остановить шамана, он должен был сделать то, что необходимо, ведь у жреца,
избавителя от змей, были свои  обязанности,  и  их  надо  было  выполнять,
независимо от того, как это могло сказаться на его чувствах.
     - Так что же, вождь? - спросил шаман.
     Старик украдкой  взглянул  на  него.  Он  выключил  приемник  -  ведь
доставать батареи, эту пищу богов, было невероятно трудно, их  покупали  у
жадного торговца, живущего в большой хижине у излучины реки.  Кроме  того,
он уже услышал послание, слабый голос  своего  отца,  почти  затерявшегося
среди тысяч  голосов  других  духов,  просящих,  проклинающих,  обещающих,
ищущих связи с живыми, живущих в черном доме на краю мира.
     - Мой мудрый предок разговаривал со мной, - сказал амди.  Он  никогда
не ссылался на своего отца, как на родственника по крови.
     - И что же он сказал, о вождь? - спросил шаман тихо, стараясь  скрыть
в своем голосе иронию.
     - Он сказал мне, что мы должны сделать с незнакомцами.
     Шаман удивленно кивнул: это было необычным для вождя.  Вождь  терпеть
не мог принимать каких-либо решений, и голоса духов обычно советовали  ему
выбрать  спасительный  путь  бездействия.  Значило  ли  это,  что   старик
почувствовал в себе уверенность? Или же его отец, легендарный воин... Нет,
этого не могло быть, это было маловероятно.
     Шаман ждал, что вождь скажет ему, что именно предки посоветовали  ему
сделать с незнакомцами. Но Амди, казалось, не решался  говорить  об  этом.
Он,  вероятно,  чувствовал,   что   достиг   временного   преимущества   в
соперничестве, которое, как считал шаман, давно уже закончилось.  На  лице
старика ничего нельзя было прочитать, кроме обычного выражения жадности  и
хитрости.



                                    71

     Человек с тысячью лиц беспокойно заворочался, почти проснулся,  почти
узнал все свои "Я".



             ВПЕРЕД, ПОПЛАВАЕМ В ОБЩЕСТВЕННОМ ПРУДУ БЕССОЗНАНИЯ

     - Имя?
     - Протей.
     - Занятие?
     - Изменяющий формы.
     - Пол?
     - Любой.
     Стойкость  обеспечивает  грандиозный  успех.  Используйте  ассоциации
идей, несмотря на боль. Предварительное  закрытие  -  это  лишь  видимость
излечения. Не предвосхищайте событий.
     Все движение - это поиск, все ожидание  -  это  неудача,  все  поиски
заканчиваются в самом зародыше. Вся форма неясна  с  самого  первого  шва,
первый мазок кисти - это завершенная картина. Но это  запрещенные  знания,
поскольку необходимо протанцевать весь танец.
     Первое движение - это всегда начало.
     Присутствие  Мишкина  подразумевается  его  отсутствием.  Необходимая
Мишкину деталь найдена. Остается лишь найти ее.

     Не резать вдоль этой линии!



                                    72

     Порт Арахнис  расположен  на  клочке  земли,  выступающем  в  залитые
солнцем воды моря Восточная Ява. Это типичный южноазиатский город,  полный
хаоса, характерный нелогичностью правил поведения. Запах сотен смешанных и
экзотических специй мешает восприятию путешественника, даже  тогда,  когда
он еще находится далеко в море. Эти  запахи,  их  непрерывно  изменяющиеся
комбинации затрагивают открытые чувства  человека  с  запада,  их  влияние
нельзя предугадать. Из памяти  исчезают  события,  в  которых  никогда  не
участвовал, появляются  абсурдные,  совершенно  непонятные  чувства.  Этот
наплыв  чувств  не  может  не  оказать  воздействия  на   путешественника,
привыкшего к теплому приему, который  ласково  предлагают  города  запада.
Восток без  каких-либо  усилий  проникает  сквозь  внешнюю,  рациональную,
прозаическую  оболочку  путешественника,  изменяет   ее,   подвергает   ее
воздействию фрагментов видения, моментов ужаса и просветления, ни с чем не
сравнимой вялости  духа  и  внезапных  проявлений  чувств.  Приближение  к
Арахнису - это первый шаг к сновидениям.
     Разумеется, стойкий западный путешественник ничего не знает об  этом.
Этого, естественно, не знали мужчина и женщина,  приплывшие  на  закате  в
крестообразную бухту Арахниса на утлом паровом  суденышке.  Их  невежество
было по-детски открытым и трогательным, но это не  могло  защитить  их  от
поглотившего их немыслимого мира.
     Они пристали в  сгущающихся  сумерках.  Все  уже  было  запланировано
заранее,  все  рассчитано,  кроме,  разумеется,  того,  что  нельзя   было
предугадать.
     Араб и девушка остались на судне, охраняя предмет в  холщовой  сумке.
Толстяк сошел на берег и направился в окруженный стеной город, он  шел  по
улице Продавцов птиц, улице Собак,  улице  Забывчивости,  улице  Множества
дверей. Названия улиц были странными, если, разумеется, вообще обращать на
это внимание.
     Толстяк чувствовал себя плохо. Качка на судне вызвала в нем  какую-то
слабость, которая все еще не  проходила.  Весь  его  организм  пронизывали
токи, для него это было необычное чувство.
     И все же работа была почти закончена. Странно  было  вспоминать,  как
все это начиналось. К нему пришел пожилой человек.  Ему  было  необходимо,
чтобы  какой-то  предмет  -  деталь  двигателя  -  был  доставлен  некоему
человеку, его родственнику, застрявшему на планете под названием Гармония,
он не мог  вернуться  на  землю  без  этой  детали,  необходимой  для  его
беспомощного космического корабля. Проблемы, казалось бы, не было -  всего
лишь вопрос доставки. Но существовали непредвиденные  осложнения,  которые
напластовывались одно на другое до тех пор, когда, как казалось,  не  было
никакого способа доставить эту деталь - по крайней мере, до тех пор,  пока
молодой человек  не  состарится  или  не  умрет.  Именно  поэтому  пожилой
человек, будучи джентльменом, решил воспользоваться другими каналами.  Вот
таким образом он и попал к толстяку.
     По крайней мере, так он сам  рассказывал.  Эта  версия  была  так  же
хороша, как и другие, и настолько же достоверна.
     И вот сейчас дело было почти сделано. Толстяк уже оставил позади  все
осложнения, с которыми ему пришлось столкнуться,  когда  он  торговался  с
Джемпсоном, а также со старым  вождем,  его  шаманом  и  загадочным  белым
человеком,  живущим  в  джунглях.  Все  люди  были  загадочны,   пока   не
становились известны их мотивы (каждая ситуация осложняется  до  тех  пор,
пока вы не выберетесь из рамок норм). Но люди не могли осознать того,  что
человек просто мог уйти, оставив позади неразгаданные  загадки  и  сложные
ситуации. Необходимо было иметь силу воли, чтобы решиться  на  это,  кроме
того, стоило больших усилий,  чтобы  не  забивать  себе  мозги  следующими
непродуктивными вопросами: каким невероятным образом эта деталь  попала  в
селение в Южной Азии? Кто этот белый человек  в  джунглях,  и  почему  его
интересовала судьба этой детали? Почему  вождь  пришел  к  решению  именно
сейчас, спустя годы  бездействия?  Почему  Джемпсон,  этот  хитрец,  отдал
деталь за такую ничтожную цену? Почему никто не  помешал  толстяку  и  его
спутникам при отправлении? И так далее, и так далее, до бесконечности.
     Но толстяк сопротивлялся, он не  попался  на  уловки  с  наживкой  из
любопытства.  Он  знал,  что  тайна  является  прежде  всего   результатом
отсутствия информации, и что на  все  вопросы  имелось  лишь  ограниченное
число ответов, бесконечно повторяющихся и  всегда  банальных.  Любопытство
убивает. Необходимо  лишь  избавиться  от  всех  соблазнительных  проблем,
привлекательных иррациональностей, и делать все в свое время - именно  так
он и сделал.
     Действительно, дела шли неплохо, и толстяк был доволен. Он хотел лишь
одного  -  чтобы  исчезла  эта  ворчащая   пустота   в   его   желудке   и
головокружение.
     Улица Обезьян, улица Сумерек, улица Памяти. Какие  странные  названия
выбирали эти люди! Или же это изобретение бюро по туризму? Собственно, это
не имело значения, ведь он давно заучил свой маршрут и  точно  знал,  куда
ему нужно идти. Он не спеша шел через базар мимо связок сабель,  корзин  с
зелеными и оранжевыми орехами, куч сала, серебрящейся на солнце рыбы, мимо
кип хлопчатобумажной ткани, выкрашенной во все цвета  радуги,  мимо  групп
ухмыляющихся негров, колотящих в барабаны, фокусников и пожирателей  огня,
мимо человека, неподвижно  сидевшего  на  земле  и  держащего  на  поводке
гориллу.
     Жара была необычной даже для  тропиков,  как,  впрочем,  и  запахи  -
специй, керосина, древесного угля, растительного масла,  навоза,  а  также
звуки - незнакомый говор, скрип водяного колеса,  мычание  скота,  громкий
собачий лай, перезвон медных украшений.
     Были и другие звуки, которые нельзя было узнать,  другие,  совершенно
непонятные сценки. Человек в черной чалме медленно делал  глубокий  надрез
на бедре  мальчика  с  помощью  инкрустированного  ножа  в  то  время  как
наблюдавшая за этим толпа хихикала. Пять  мужчин  сосредоточенно  колотили
кулаками по полосе рифленого железа, по их рукам текла кровь. Здесь  можно
было увидеть человека с голубым камнем в  тюрбане,  медленно  выпускавшего
кольца белого дыма.
     Но  больше  всего  его  пугало  головокружение,  оно  заставляло  все
кружиться и падать  влево,  внутри  образовалась  пустота,  как  будто  он
потерял нечто важное и  интимное.  От  бизнеса  мало  удовольствия,  когда
чувствуешь себя  скверно:  надо  нанести  визит  доктору  в  Сингапуре  на
следующей неделе, а сейчас нужно идти по улице Воров, улице Смертей, улице
Забывчивости - черт побери их претенциозность - вниз по  улице  Лабиринта,
улице Желания, улице Рыбы, улицам  Завершенности,  Орехов,  Двух  демонов,
лошадей, оставалось лишь несколько кварталов до дома Ахлида.
     Ему в рукав вдруг вцепился нищий.
     - Самую маленькую монетку, о жалостливый, чтобы  я  мог  прожить  еще
один день!
     - Я никогда не подаю нищим, - сказал толстяк.
     - Никогда?
     - Да, это вопрос принципа.
     - В таком случае возьми вот это, - и  нищий  сунул  в  руку  толстяка
сморщенный плод инжира.
     - Зачем ты даешь мне это? - удивился толстяк.
     - Это вопрос каприза. Я слишком беден, чтобы иметь принципы.
     Толстяк двинулся дальше, зажав в кулаке инжир, не  решаясь  выбросить
его, пока нищий мог его видеть, голова у него  кружилась,  начали  дрожать
ноги.
     Он проходил мимо будки предсказателей судьбы. Дорогу  ему  преградила
древняя старуха.
     - Узнай свою судьбу, о господин! Узнай, что с тобой будет!
     - Я никогда не позволяю предсказывать свою судьбу, - сказал  толстяк.
- Это вопрос принципа. Но тут он вспомнил нищего. - Кроме того, я не  могу
себе это позволить.
     - Твоя цена в твоей руке! - сказала старуха. Она вынула инжир из руки
толстяка и провела его в будку. Она встряхнула медный сосуд и высыпала его
содержимое на прилавок. В сосуде было около тридцати  монет  разнообразной
формы, цвета и размера. Она внимательно посмотрела на них, затем взглянула
на толстяка.
     - Я  предвижу  надвигающиеся  перемены,  -  сказала  она.  -  Я  вижу
сопротивление, затем уступку, потом поражение и победу. Я вижу  завершение
и вновь начало.
     - Ты можешь говорить более понятно? - спросил толстяк. Лоб и щеки его
горели. В горле пересохло, и было трудно глотать.
     - Разумеется, могу, - ответила старуха. - Но я не стану этого делать,
ведь жалость - это добродетель, а ты мне нравишься.
     Она внезапно отвернулась от него. Толстяк взял с  прилавка  небольшую
монету из кованого железа и вышел.
     Улица Начал. Улица Слоновой кости...
     Его остановила женщина. Нельзя было сказать, была ли она молодая  или
старая. У нее были резкие черты лица, темные глаза обведены сурьмой,  губы
ярко накрашены охрой.
     - Дорогой мой, - сказала она, - моя полная  луна,  моя  пальма!  Цена
ничтожна, а удовольствие незабываемо.
     - Я так не думаю, - ответил толстяк.
     - Подумай об удовольствии, мой любимый, об удовольствии!
     И действительно, как это ни было странно, толстяк подумал, что ему  и
вправду доставило бы удовольствие общение  с  этой  грязной,  болезненного
вида женщиной с улицы, удовольствие большее, чем все заранее  известные  и
стерильно чистые отношения прошлого. Вспышка романтических чувств!  Но  об
этом не могло быть и речи, здесь процветал  сифилис,  и  у  него  не  было
времени, ему нельзя было останавливаться.
     - Как нибудь в другой раз, - сказал он.
     - Увы! другого раза может не быть.
     - Кто знает?
     Она посмотрела ему в глаза.
     - Иногда можно знать. Этого никогда не будет.
     - Возьми это, чтобы помнить обо мне, - сказал толстяк и  сунул  ей  в
руку монету.
     - Ты поступил очень мудро, заплатив мне, -  сказала  она.  -  Ты  сам
скоро увидишь, что ты купил.
     Толстяк повернулся и пошел вниз по улице.  Все  его  суставы  болели,
было ясно, что он заболел. Улица Лезвий, улица Конца и вот,  наконец,  дом
купца Ахлида.



                                    73

     Толстяк постучал в огромную, обитую медью дверь  дома  Ахлида.  Слуга
впустил его и провел через  внутренний  дворик  в  прохладную  затемненную
комнату с высоким потолком. Толстяк почувствовал себя намного лучше,  сидя
на мягких парчовых подушках и  потягивая  ледяной  шербет  из  охлажденной
серебряной  чашки.  Но  он  все  же   чувствовал   себя   очень   странно,
головокружение так и не проходило. Его состояние раздражало толстяка,  это
было совсем не к месту.
     В  комнату  вошел  Ахлид,  стройный,  спокойного  вида  мужчина   лет
пятидесяти. Толстяк спас ему жизнь во время беспорядков в Мухтайле.  Ахлид
был благодарен ему  за  это,  и,  что  было  самым  важным,  был  надежным
человеком. Они имели общий бизнес в Адене, Порт-Судане и  Карачи.  Они  не
встречались с тех пор, как Ахлид несколько лет назад переехал в Арахнис.
     Ахлид осведомился о здоровье  толстяка  и  внимательно  выслушал  его
жалобы на недомогание.
     - Мне кажется, я просто не могу  переносить  этот  климат,  -  сказал
толстяк. - Но это не имеет отношения к делу. Как дела у  тебя,  друг  мой,
как твоя жена и ребенок?
     - У меня все хорошо, - ответил Ахлид. - Несмотря на эти  сомнительные
времена, мне все же удалось  достаточно  заработать  на  жизнь.  Моя  жена
умерла два года назад, когда ее на базаре укусила змея. Дочь моя  здорова,
ты увидишь ее позже.
     Толстяк пробормотал свои сожаления. Ахлид поблагодарил его и сказал:
     - В  этом  городе  можно  научиться,  как  жить  со  смертью.  Смерть
присутствует в мире повсюду, это неизбежно, и в свое время она приходит  к
каждому из нас, но в других местах это не так  заметно.  В  других  местах
смерть  совершает  свои  набеги  на   больницы,   катается   по   дорогам,
прогуливается по городу, чтобы навестить страждущих, и обычно ведет  себя,
как порядочная женщина. Конечно же, бывают и неожиданности, но в  основном
она действует там, где ее ждут,  и  она  старается  не  нарушить  разумных
надежд и ожиданий честных и уважаемых граждан.
     - Но здесь, в Арахнисе,  смерть  ведет  себя  совершенно  по-другому.
Возможно, причина кроется в палящем  солнце  и  болотистой  почве,  может,
именно это заставляет ее  капризничать,  зависеть  от  настроения  и  быть
безжалостной.  Какими  бы  ни  были  причины,  смерть  здесь  вездесуща  и
появляется неожиданно, ей доставляют удовольствие неожиданные  сюрпризы  и
перемены, она посещает все кварталы города, не  брезгуя  даже  мечетями  и
дворцами, где человек может надеяться хотя бы  на  какую-то  безопасность.
Здесь смерть - это не порядочная женщина, а дешевый драматург.
     - Прости меня, - прервал  его  толстяк.  -  Мне  кажется,  я  немного
вздремнул, жарко. О чем мы с тобой говорили?
     - Ты спросил меня о дочери, - ответил Ахлид. - Ей  сейчас  семнадцать
лет. Может, ты хочешь увидеть ее прямо сейчас?
     - С удовольствием, - сказал толстяк.
     Ахлид провел его темными коридорами, вверх по широкой лестнице, затем
через галерею,  через  узкие  прорези  окон  которой  пробивался  свет  во
внутренний дворик с фонтаном. Они подошли к двери. Ахлид постучал и вошел.
     Комната была ярко освещена. Пол  был  сделан  из  черного  мрамора  с
многочисленными белыми прожилками. Прожилки  пересекались  друг  с  другом
через нерегулярные интервалы, как клубок ниток. В  центре  комнаты  сидела
серьезного вида темноглазая девушка, одетая в белые одежды,  она  вышивала
что-то на натянутой на рамку материи.
     - Очаровательно, - сказал толстяк. Девушка не подняла  глаз.  Высунув
кончик языка, она полностью отдалась вышивке. Узор ее вышивки был беден  и
хаотичен.
     - Она очень пос