т боли.
 - Так что? - повторил вопрос Дейсейн.
 - Ты не должен думать об этом!
 - О чем?
 - С тобой в любом случае такого не может произойти. Дядя Ларри говорит,
что ты - неподходящего типа.
 - Неподходящего типа для чего... для превращения  в  зомби,  вроде  тех
людей, которых я видел в кооперативе?
 - Зомби? О чем ты говоришь?
 Он описал то, что мельком видел сквозь широкую дверь.
 - А... вот оно в чем дело. - Девушка отвела взгляд в  сторону,  как  бы
несколько отстраняясь от него. - Джилберт, ты  упомянешь  о  них  в  своем
сообщении?
 - Возможно.
 - Ты не должен.
 - Почему же? Кто они? Или что они?
 - Мы заботимся о себе, - сказала Дженни. - А они - полезные члены нашей
общины.
 - Но ведь вовсе не все из них.
 - Совершенно верно. -  Она  внимательно  посмотрела  на  него.  -  Если
государство узнает о них и захочет их выслать,  то  им  придется  покинуть
долину... большинству из них. А это может  оказаться  плохой  услугой  для
сантарожанцев, Джилберт. Уж поверь мне.
 - Я тебе верю.
 - Я знала, что ты поймешь.
 - Они - неудачники, да? Те, кого сгубил Джасперс.
 - Джилберт! - воскликнула Дженни, но тут же продолжила более  спокойно:
- Это совсем не то, что ты думаешь. Джасперс - это... нечто  удивительное,
чудесное. Мы называем его "Источником сознательности". Он  открывает  твои
глаза и уши, изменяет твой разум, он... - Девушка замолчала и  улыбнулась.
- Но ты уже и сам это знаешь.
 - Приблизительно, - ответил он и посмотрел на сверток в своей руке. Что
же там? Райский подарок для всего человечества или дар от дьявола? Что  же
такое Сантарога на  самом  деле:  царство  абсолютной  свободы  или  место
господства черной магии?
 - Он чудесен - и ты уже знаешь это, - продолжила Дженни.
 - Тогда почему вы все не раструбили об этом  на  весь  мир?  -  спросил
Дейсейн.
 - Джил! - девушка с упреком посмотрела на него.
 Неожиданно Дейсейн  подумал  о  том,  какова  бы  была  реакция  Мейера
Дэвидсона... Дэвидсона и его когорты -  деятельных  молодых  помощников  и
более старших, умудренных опытом.
 То, что было сейчас у него в руках, было тем, с чем они всю свою  жизнь
сражались.
 Для них, одетых в одинаково темные костюмы,  оценивающих  все  холодным
трезвым взглядом,  люди,  населяющие  долину,  являлись  врагами,  которых
надлежало поставить на место. Поразмыслив об этом,  Дейсейн  вдруг  понял,
что для Дэвидсона и  ему  подобных  все  покупатели  представлялись  одним
"врагом". Да, они противостояли друг другу, конкурировали между собой,  но
в своей  среде  они  признавались,  что  больше  противостоят  массам,  не
входящим в достаточно узкий круг финансовых акул.
 Их сговор проявлялся  и  в  словах,  и  на  деле.  С  умным  видом  они
разглагольствовали о высоте полки, ее ширине, "вместимости" и  "допустимых
пределах" на каком-то  таинственном,  им  одним  доступном  военном  языке
маневров и сражений. Они знали, какова  должна  быть  оптимальная  высота,
чтобы покупателю удобнее всего было  дотянуться  до  этой  полки  и  взять
облюбованную им вещь. Они знали,  что  "мгновенное  время"  -  это  ширина
полки, на которую ставились определенной длины контейнеры. Они  знали,  до
каких пределов следует доводить подтасовку с ценами  и  упаковками,  чтобы
клиент мог еще раскошелиться на покупку.
 "И мы - их шпионы, - подумал Дейсейн. - Психиатры  и  психологи  -  все
ученые-социологи - мы все входим в их шпионскую армию".
 Дейсейн  видел  широкомасштабные   маневры   этих   армий,   призванных
поддерживать "врага" в сонном состоянии бездумности и послушания.  Кто  бы
ни возглавлял эти армии, как бы  они  ни  противодействовали  друг  другу,
никто из них не признавался в том, с кем на самом деле он воюет.
 Дейсейн никогда раньше не подходил к изучению сферы рынка под  подобным
углом зрения.  Он  вспомнил  о  грубо  выраженной  честности  в  рекламных
объявлениях сантарожанцев, сжимая в руке бумажный сверток.
 Что же эта субстанция вытворяет с ним? Он отвернулся от  Дженни,  чтобы
скрыть эту внезапно вспыхнувшую в нем ярость. Под  воздействием  Джасперса
ему такие фантазии начинают приходить в голову!.. Надо же, армии!
 Избежать воздействия Джасперса в Сантароге было невозможно. Да  и  само
исследование вынуждало его пойти на это.
 "Я должен проникнуть в их разумы, - напомнил он себе. - Я  должен  жить
их жизнью, думать, как они".
 И в этот момент он увидел ситуацию такой, какой ее видят Дженни  и  его
друзья-сантарожанцы: они вовлечены во что-то наподобие партизанской войны.
Сантарога своим  независимым  образом  жизни  представляла  собой  слишком
большую  угрозу  для  финансово-промышленной  олигархии  остального  мира,
который,  естественно,  не  мог  терпеть  подобное  у  себя   под   боком.
Единственное спасение Сантароги - в уединении и сохранении своей тайны.
 И в такой ситуации провозглашать  свои  принципы  с  высокой  трибуны?!
Полный идиотизм! Неудивительно, что она с удивлением оборвала его.
 Дейсейн повернулся и посмотрел на Дженни, терпеливо ожидавшую, когда он
начнет наконец выбираться из тумана дурацких  заблуждений.  Она  ободряюще
улыбнулась ему, и он внезапно увидел в ней всех  сантарожанцев.  Они  были
индейцами эпохи бизонов, сражающимися  с  бледнолицыми  за  право  жить  и
охотиться так, как им хочется, как  ведет  их  природный  инстинкт,  а  не
подчиняясь законам белых людей. Но все дело было в том,  что  они  жили  в
мире, в котором разные  культуры  не  могли  вместе  сосуществовать.  Тот,
внешний мир всегда пытается подвести людей под  одну  гребенку  и  сделать
всех похожими друг на друга.
 Сопоставляя оба мира, в его сознании, проясненном наркотиком и  имеющем
память чужака, он почувствовал глубокую жалость к Дженни. Сантарога  будет
уничтожена - в этом не было никаких сомнений.
 - Я была уверена, что ты поймешь это, - сказала Дженни.
 - Джасперс приравняют к сильным наркотическим средствам, как и  ЛСД,  -
заметил Дейсейн. - Он будет запрещен, а вас уничтожат.
 - Я никогда не сомневалась, что  ты  поймешь  это  после  обработки,  -
произнесла Дженни. Она бросилась в его объятия, крепко прижалась к нему. -
Я верила в тебя, Джил. Я знала, что с тобой будет все в порядке.
 Дейсейн  лихорадочно  пытался  найти  нужные  слова,  но  не  мог.   Он
по-прежнему пребывал в глубокой печали. Подвергнут обработке.
 - Но тебе, конечно, все-таки придется написать свой отчет, - произнесла
Дженни. - Если ты потерпишь неудачу, это все равно ничего  не  решит.  Они
найдут другого. Нам это, признаться, порядком поднадоело.
 - Да... мне придется написать отчет, - согласился Дейсейн.
 - Мы понимаем.
 Эти ее слова заставили Дейсейна вздрогнуть. "Мы понимаем".  Не  это  ли
"мы" рылось в его портфеле и чуть было не отправило его на тот  свет...  и
на самом деле убило двоих других исследователей.
 - Почему ты дрожишь? - спросила Дженни.
 - Просто меня знобит, - ответил он.
 И тогда он вспомнил о том нечто, которое, как он чувствовал,  обволокло
его  сознание,  беспокойное,  пытливое,  всматривающееся  в  него  древнее
существо, которое пробудилось внутри его подсознания, поднялось,  как  шея
динозавра. Оно все  еще  находилось  там,  внимательно  наблюдая  за  ним,
выжидая, осматриваясь, чтобы принять решение.
 - Сегодня я работаю до полудня, -  сказала  Дженни.  -  Несколько  моих
друзей устроили пикник на озере. Они хотят, чтобы  я  приехала  к  ним.  -
Девушка чуть отстранилась и посмотрела на  Дейсейна.  -  Мне  бы  хотелось
представить тебя в самом выгодном свете.
 - Но... я не в состоянии сейчас плавать, - ответил он.
 - Бедное твое плечо, - произнесла понимающе Дженни. - Понимаю.  Но  как
чудесно было бы в это время года побывать на берегу озера!  И  вечером  мы
могли бы развести костер.
 "А кто эти МЫ?", - спросил у самого себя Дейсейн.
 - Замечательная идея, - признался он.
 Он удивился, что, когда произносил эти слова, внутри у него  похолодело
от страха. Он сказал себе, что он боится не Дженни - не  эту  страстную  и
прекрасную  женщину.  Впрочем,  может  быть,  он  боялся  Дженни-богини...
откуда-то из глубин сознания пришла эта наполненная злостью мысль.
 И тогда Дейсейн усмехнулся про себя, подумав, что он различает  слишком
много нюансов в жизни  людей  этой  долины.  Но  такова,  конечно,  судьба
психоаналитика - видеть все сквозь призму рассуждений.
 - Немного отдохни, а в полдень встречаемся внизу, - сказала Дженни.
 Она подошла к двери, повернулась и внимательно посмотрела на Дейсейна.
 - Ты ведешь себя очень странно, Джил, - заметила  она.  -  Тебя  что-то
беспокоит?
 Какие-то  нотки  в  ее  голосе,  словно  она  пытается  прощупать  его,
заставили Дейсейна внезапно насторожиться. Нет, не та естественная Дженни,
которую он любил, беспокоилась о нем, это... некий наблюдатель выискивает,
нет ли в нем чего-либо опасного.
 - Ничто - ни отдых, ни еда - не излечат меня, - ответил он, пытаясь все
обратить в шутку, но понял, что это была тщетная попытка.
 - Увидимся чуть позже, - сказала девушка, ее голос по-прежнему  казался
отчужденным.
 Дейсейн смотрел, как  захлопывается  за  ней  дверь.  У  него  возникло
ощущение, что он  разыгрывает  некую  роль  перед  особого  рода  камерой,
фиксирующей  все  моменты,  когда  он  ведет  себя  не  должным   образом.
Бессвязная  мысль  мелькнула  в  его  сознании:  "...обнажение   личности,
классифицирование и характеристика".
 "Кто  же  это  хочет  обнажить   мою   личность,   классифицировать   и
характеризовать меня?" - подумал Дейсейн. Он знал, что это опасный вопрос,
из него вытекало множество обвинений и контробвинений.
 Дейсейн почувствовал тяжесть свертка с едой. Он  посмотрел  на  него  и
понял, что проголодался. При этом он понимал всю опасность, которую  могла
таить  в  себе  эта  пища.  Неужели  изменения,   вызываемые   Джасперсом,
необратимы?
 Он швырнул сверток на кровать, прошел к двери  и  выглянул  в  коридор.
Никого. Потом  перешагнул  порог  и  посмотрел  вдоль  стены,  за  которой
скрывалась телевизионная комната. Несколько секунд понадобилось ему, чтобы
понять, что здесь что-то не так - реальность как  бы  исказилась:  на  том
месте, где раньше никакой двери в стене не было, теперь она появилась.
 Словно марионетка в руках кукловода, Дейсейн направился к этой двери  и
начал разглядывать ее. Обычная дверь, из того  же  полированного,  хотя  и
обшарпанного дерева, что и остальные двери гостиницы. Не возникало никаких
сомнений, что она всегда находилась на этом месте. На табличке  с  номером
была небольшая вмятина, а по краям - небольшой налет тусклости - в местах,
куда  не  доставала  полирующая  тряпка   уборщицы.   Ручка   от   частого
прикосновения почернела.
 Дейсейн покачал головой. Ему очень хотелось открыть эту  дверь,  но  он
сопротивлялся этому искушению, боясь того, что могло  находиться  за  ней.
Вдруг это самый обычный  номер  -  кровать,  ванная,  письменный  стол  со
стульями - это было бы хуже всего! Табличка с номером - 262 - привела  его
в возбуждение. У него вдруг возникло жуткое чувство, что он уже  видел  ее
раньше... и именно на этом месте. Дверь казалась слишком обычной.
 Неожиданно Дейсейн повернулся и пошел обратно, в свою  комнату.  Открыл
окно. Ему вдруг, показалось,  что  если  он  будет  смотреть  на  город  с
козырька подъезда, то обязательно разрешит загадку. Он начал  вылазить  на
крышу, но остановился, увидев какого-то  мужчину,  стоявшего  на  аллее  с
розовыми клумбами чуть дальше гигантского дуба.
 Дейсейн  узнал  Уинстона  Бурдо,  поливающего  розы.   Бурдо,   заметив
Дейсейна, махнул ему рукой.
 "Позже, - сказал себе Дейсейн. - Посмотрю позже".
 Он кивнул Бурдо и спрыгнул на пол, потом задернул шторы.
 Значит, они прорубили дверь в  стене,  верно?  Что  этим  они  пытаются
сделать? Разрушить его ощущение реальности?
 Сверток на кровати привлек внимание Дейсейна. Он манил его к себе через
всю комнату. Дейсейн испытывал непреодолимое искушение. Это  было  больше,
чем просто еда. Он ощущал жуткий голод внутри себя,  утолить  который  мог
только Джасперс. Дейсейн вдруг представил себя Улиссом  Теннисоном,  целью
жизни которого являлся девиз: "Бороться и искать, найти и не сдаваться". И
все же мысль  о  Джасперсе,  находившемся  в  свертке,  преследовала  его.
Дейсейн почувствовал, как пальцы непроизвольно разрывают бумагу.
 Сыр Джасперса. Дразнящий аромат  исходил  от  него.  Ощущая  внутреннюю
беспомощность, он откусил кусочек. Сыр, когда он проглотил его,  принес  с
собой  тепло.  Он   продолжил   есть,   загипнотизированный   собственными
действиями.
 Психолог медленно  опустился  на  кровать,  облокотился  на  подушки  и
уставился в потолок. Зернистый свет, отражавшийся от дерева,  дрожал,  как
морская волна, поднимающаяся и опускающаяся,  наполняя  его  благоговейным
страхом, неотступным и всеохватывающим. Ему показалось, что его сознание -
преграда на пути внешнего мира, и что этот внешний  мир  -  просто  глупый
механизм, не способный чувствовать или сопереживать.
 Его собственная личность превратилась в узкий луч света, и  он  ощущал,
как  огромный  поток  бессознательного   становится   больше   и   больше,
придавливая своим тяжким грузом.
 "Это психоделия, - сказал он себе. - Не думай об этом".
 Но этот поток было не остановить.  Его  сознание,  расширяясь  вверх  и
устремляясь  наружу,  ударило  вдруг  гейзером   чувственных   откровений,
ввергнув его в состояние блуждающей сознательности.
 Не осталось никакого  внутреннего  "я",  только  безвременное  ощущение
бытия, безмятежно существующего. Дейсейн вдруг понял, что  упивается  этим
ощущением. Его сознание вело поиск.
 "Где дети? - спросил он себя.
 Для него шокирующим оказалось откровение, осознание того,  что  за  все
время он не видел ни детей, ни школ в этой долине.
 "Где же дети? Почему ни один из исследователей не сообщил об этом?
 Но исследователи же умерли", - напомнил он себе.
 Смерть... странно, но это слово нисколько не пугало.  Он  почувствовал,
как через зону сознательно уменьшаемого давления поднимается выше, где его
не смогут достать могущественные силы зла. Долина, Джасперс - теперь он не
мог без них существовать. Эта комната, освещенная ослепительным  солнечным
светом, листья на дубе за окном - все было прекрасно, невинно, выстроено в
определенном порядке. Внешняя Вселенная стала частью его бытия, мудрого  и
сострадательного.
 Дейсейн удивился этому ощущению.  Вселенная  снаружи  -  ему  казалось,
словно он только сам создал эту Вселенную. "Нама-Рупа, - подумал он.  -  Я
Нама-Рупа, воплощение имени и формы,  создатель  Вселенной,  в  которой  я
живу".
 И в ту же секунду вновь напомнило о себе  болью  раненое  плечо.  Боль,
короткий кризис, нечто, противостоящее  тому,  что  проектировало  в  него
воспоминания об удовольствиях. Боль исчезла.
 Раздался  визг  шин.  Он  услышал  пение  какой-то  птички.  Эти  звуки
проникали  в  его  сознание,  танцевали  и  искрились,  принося   ощущение
праздника.
 Он вспомнил пытливый взгляд Дженни.
 Именно это неприятное, шокирующее  воспоминание  привело  его  в  себя.
Трудно стало дышать. Возникло ощущение, что  он  играет  какую-то  роль  в
исторической пьесе, но с подобной ролью он никогда раньше не  сталкивался,
здесь персонажами выступали  богини  и  существа,  обладающие  невероятным
могуществом. Действие пьесы разыгрывалось  в  удивительно  быстром  темпе,
опровергая устоявшееся, предвзятое мнение о  неторопливом  развитии  таких
сюжетов,  -  цепочка  событий,  которые  невозможно  было   проследить   в
отдельности или различить. Они стремительно проносились мимо его сознания,
не оставляя особых следов.
 "Джасперс, - подумал он. - Я не могу вернуться... в... то...  кем...  я
был... прежде".
 Слезы покатились по его щекам.
 Он думал о том, как обыскивали его портфель. Рыдания сотрясли его тело.
Что они хотели найти?
 Дейсейн уже не сомневался, что вокруг него хитрые и  ухмыляющиеся  рожи
демонов, жаждущие его крови, плоти, души. Они  невнятно  бормотали  что-то
вне зачарованного круга его одинокого сознания.  Это  ощущение,  столь  же
примитивное, как танец ведьм, не хотело покинуть его. И в следующий миг он
увидел перед собой роботов, автоматов с уродливыми  злыми  физиономиями  и
светящимися глазами.
 Дейсейн начал дрожать, чувствуя, как все тело покрывается потом, но это
чувство было каким-то далеким, словно все это происходило с кем-то другим,
а не с ним.
 Вертя головой, Дейсейн спустился с постели, встал на ноги  и  с  трудом
побрел через всю комнату к стене, там он повернулся и потащился назад -  и
так взад-вперед... взад-вперед. Не было места, где он мог  бы  спрятаться.
Лучи солнечного  света,  струившегося  через  окно,  создавали  гротескные
фигуры - ящериц с человеческими лицами,  серебряных  гномов,  насекомых  с
крыльями, похожих на циферблат часов...
 Дейсейн грузно опустился на пол  и  вцепился  в  ковер.  Вдруг  красный
плетеный узор вытянул  когти,  коснувшись  его.  Кое-как  он  добрался  до
кровати и упал на нее. Он смотрел вверх, и  ему  казалось,  будто  потолок
раскачивается.
 Где-то играли на пианино - исполнялся Шопен.
 Дейсейну внезапно показалось, что он и есть это пианино,  и  кристально
чистые звуки, исходящие от  него,  избавляют  душу  от  мук  и  страданий.
Ослепительно яркая белизна солнечных лучей  начала  обволакивать  его.  Он
вдруг понял, что одежда пропиталась  потом.  Ладони  стали  влажными.  Ему
казалось, что он прошел долгий путь через какой-то  опасный  туннель.  Это
путешествие вычерпало из него все силы.
 Сейчас комната снова казалась безопасной. Лучи,  игравшие  на  потолке,
превратились  во  вполне  узнаваемые  предметы   их   зернистость   стала
складываться в деревья... семена... рассаду... деревья. Каждый артефакт на
пути его видения простирался для него во времени - в  прошлое  и  будущее.
Ничего не оставалось в статическом положении.
 Все двигалось, и он был частью этого движения.
 Волны сна начали медленно подниматься из глубин сознания - все  выше...
выше... выше.
 Его окутывал сон.
 В темной части этого сна что-то рассмеялось, и этот  смех  не  смолкал,
продолжался и продолжался...
 Дейсейн проснулся с таким чувством, что он  спал  очень-очень  долго  -
чуть ли не всю жизнь.  Из  глубины  горла  начал  подниматься  смех.  Этот
хихикающий звук, казалось, издавал не он, а кто-то чужой, и  это  испугало
его. Он взглянул на часы: он проспал больше двух часов.
 И снова из его горла раздалось хихиканье кого-то другого.
 Он оттолкнулся от постели, удивляясь своей  слабости.  Плечо,  впрочем,
напоминало о себе меньше, боль значительно уменьшилась.
 Стук в дверь.
 - Да? - крикнул Дейсейн.
 - Это Уин Бурдо, сэр. Мисс Дженни просила меня напомнить вам,  что  она
будет здесь примерно через полчаса.
 - Да... спасибо.
 - Это все, сэр. Надеюсь, вы неплохо отдохнули.
 Дейсейн несколько секунд всматривался в дверь. "Как Бурдо узнал, что  я
спал?
 Наверное, я храпел".
 Из коридора больше никаких звуков не доносилось, но Дейсейн  знал,  что
Бурдо уже ушел.
 Погруженный в раздумья, Дейсейн снял с себя  мятую  одежду,  помылся  в
душе и переоделся. Он чувствовал гнев и разочарование. Они следят  за  ним
каждую минуту. Он знал, что гнев легко может перейти в ярость. Однако  еще
не время было дать выход своей ярости.
 И тогда он спросил себя, а есть ли вообще причина для ярости.
 Дейсейн почувствовал в правой руке что-то влажное. Удивительно,  но  он
до сих пор держал в ней мокрое полотенце, отделанное по краям зелено-белой
тесьмой. Он швырнул его в ванную, и оно упало со шлепком.
 Раздался еще один стук в дверь, и он знал, что это Дженни.
 В сознании Дейсейна выкристаллизовалось решение.
 Он прошел по комнате, распахнул дверь. Дженни стояла  там  в  оранжевом
джемпере поверх белой блузки и улыбалась,  отчего  ямочка  на  левой  щеке
обозначилась еще четче.
 - Я рада, что ты уже  готов.  Ну  а  теперь  поторапливайся,  иначе  мы
опоздаем.
 Ког