Мы ничего не можем  сказать по этому  поводу.  У нас была  своя
задача:  обезопасить руководство. О том, кто мы такие  на самом деле,  знало
всего несколько человек,  остальные не сомневались, что  мы именно  те лица,
кого  нам  было  поручено  изображать.  Но  засекреченного   места,  где  вы
находились, мы тоже не знали.
     Валленброк: Это  моя идея, и  она в конце концов должна была сработать.
Мы  выбрали  место  поспокойнее,  где  могли  бы  считать  себя   в   полной
безопасности.  Сохранить свою жизнь--ведь это наш долг перед народом. Нельзя
же оставить народ без  руководства...  Но все свинство было в  том,  что  мы
действительно  оказались изолированы. А когда тело  без головы, без мозга --
хорошего не жди.
     Эллиот: Да  и разве можно было вообще что-либо  предотвратить? Ведь уже
выпущены были  ракеты,  уже распространилась  эта  пыль  в атмосфере... нет,
ничего поделать уже было нельзя.
     Валленброк: Безвыходных положений нет, мы об этом еще поговорим.
     Эллиот: А где вы находились все это время?
     Валленброк:  Ну, скажем,  на некоем  острове.  Да,  это  можно  назвать
островом.  Естественная  крепость,  хорошо  замаскированная, можно  сказать,
неприступная. Там мы имели возможность в  тишине разрабатывать свои  планы и
передавать  приказы  по подземному  кабелю. Быть  уверенным,  что действуешь
правильно, можно, только если уйдешь от повседневной суеты.
     Эллиот: Вашим приказам подчинялись,  ваши распоряжения исполнялись,  но
до нас доходила  только малая их часть--лишь то,  что годилось для публичных
выступлений. Все делалось под строгим  надзором секретных  служб, и делалось
так, как нам было приказано.  Но потом, в самые последние дни... Бои подошли
вплотную к самому Центру управления, мы слышали грохот разрывов... и наконец
пришло  последнее сообщение: руководители уничтожены,  все погибли геройской
смертью, исполняя свой долг.
     Валленброк: Это сообщение  продиктовал я сам.  Мне удалось передать его
перед самым уходом. Нельзя было  допустить,  чтобы руководство оставалось  в
руках  врагов. Они сделали  бы  с нами все что  угодно,  мало ли  существует
способов сломать  человека.  Видали вы когда-нибудь этих несчастных пленных,
которых мы захватили? Лучше уж смерть, чем бесчестье! Я сам включил взрывное
устройство:  большая  четверка  не должна была  оставаться в  плену. Они все
погибли: Эллиот Бурст,  Эйнар  Фергюссон  и  Катрин Блийнер.  Обстоятельства
порой вынуждают нас действовать решительно. И, конечно,  думать о будущем...
Я поставил часовой механизм на двадцать минут. Это было довольно  рискованно
-- ведь я сам мог оказаться в поле действия взрыва.
     Эллиот: А как вам удалось бежать?
     Валленброк:  Они  уже  ворвались  в  нашу  цитадель,  сняли  охрану  --
вероятно, пустили в ход газы.  Мы  поняли это лишь тогда, когда к нам вбежал
вестовой -- и  рухнул у  наших  ног. Мы, конечно,  сразу же  велели опустить
стальные  щиты,  но   это  могло  дать  нам  лишь  отсрочку.  Через  системы
телевизионного наблюдения мы видели, что происходит снаружи. Выхода не было.
     Эллиот: Но для вас он все-таки нашелся?
     Валленброк: В  этом и заключается принцип многократной страховки... Да,
вся  хитрость в том, чтобы  даже поражение  превратить  в  победу. Я заранее
обдумал  все  возможные  варианты. Ведь  эти  укрепления строились  под моим
руководством.  Никто не знал про одну  шахту для пуска ракет, к которой вела
потайная  дверь в моей спальне. Никто,  кроме меня. Никто не знал о взрывных
устройствах.  Я  взлетел на ракете  и добрался сюда.  Вершины  гор  были еще
безопасны--последние заповедники  нетронутой  природы. Вначале  я  собирался
взять на себя руководство  страной -- ведь здесь я  действительно нахожусь в
безопасности. Люди, которые долбили эти скалы и сооружали подземное убежище,
погибли  в  первые же  дни войны после отчаянного  рейда штурмовой группы. Я
лично посылал эту группу. Они  протянули сюда кабель и соединили его с общей
коммуникационной  сетью. Отсюда я мог бы снова отдавать  команды, руководить
действиями. Но тут-то я как раз и просчитался --  связь была прервана. Может
быть, произошел какой-то подземный сдвиг,  может, атомный  взрыв  задел слои
более глубокие, чем мы ожидали? Когда я потом увидел, что землю окутал мрак,
увидел эту непроглядную тьму, освещаемую лишь вспышками ядерных взрывов... я
вынужден  был признать, что первое сражение  мы проиграли. Я  понял, что моя
задача -- приготовиться к следующему. Воспользовавшись системой  анабиоза, я
пустился в одинокое странствие сквозь время,  сопровождать меня  должен  был
только Нерон--таково было мое решение.

     * * *

     Реконструкция событий, происшедших со 2 по 6 марта 2084 г.:
     Как и другие  помещения подземной крепости,  телестудия была обставлена
довольно скупо. Лишь  одну  стену задрапировали  полотнищем  с  изображением
головы орла, держащего в клюве оливковую ветвь,-- герб Западного блока.  Как
раз  под ним располагался пульт с микрофонами, при желании на нем можно было
скрытно  от  телекамер  держать  текст  выступления.  Но  этой  возможностью
пользовался один  Эллиот, который  плохо запоминал  тексты и в свое время на
репетициях частенько останавливался  посреди выступления. Остальным же пульт
служил  лишь опорой или  деталью внешнего оформления;  Эйнар любил говорить,
опираясь о  пульт  обеими руками, наклонясь вперед,  словно хотел  быть  как
можно ближе к своей аудитории. Рихард  обычно стоял возле пульта, положив на
него  руку,--   эта   небрежная  поза   должна  была   демонстрировать   его
превосходство.  А  Катрин  старалась  встать так, чтобы  пульт  был у нее за
спиной и  чтобы  лицо ее  оператор подавал крупным  планом,-- уполномоченный
секретной  службы Каттегат  обычно сердился из-за  того,  что она  заслоняла
таким  образом орлиную голову.  Это была, можно  сказать, официальная  часть
наших апартаментов, другие были отмечены  печатью временного пребывания:  на
голых стенах еще виднелись  следы лазерной обработки, и  всюду--переплетение
проводов, труб,  отопительных шлангов. На  потолке было укреплено  несколько
прожекторов, справа и слева от телекамеры--два осветительных прибора, позади
несколько откидных стульчиков с синтетической обивкой -- вот и все.
     В  тот   раз  им  с   трудом  удалось  без   помех   довести  до  конца
передачу--звуки сражения начали проникать и сюда, в это глубокое подземелье.
Разрывы бомб и снарядов, гул взлетающих ракет -- все это  сливалось в единый
глухой  рокот, сквозь который  иногда прорывались оглушительные удары. Чтобы
продолжать работу в таких  условиях, приходилось напрягаться изо  всех сил и
делать вид, будто ничего не происходит. Долгое время они чувствовали  себя в
полной безопасности на самом нижнем этаже  этого подземного  бункера --  все
остальные помещения находились над ними: и комнаты противовоздушной обороны,
и  продовольственные  склады  и  арсеналы, и  производственные помещения,  и
электростанции. Они занимались здесь самым важным делом, хотя  и были  всего
лишь инструментом в руках правительства.  О том, что происходит снаружи, они
узнавали из официальных  сообщений, не имея возможности подняться  наверх. У
них не было отдыха  и  не  было никакого  выхода--их охраняли и берегли так,
словно они и в самом деле являлись членами правительства.  О  них заботились
больше, чем о  самых знаменитых ученых,  инженерах и врачах, не говоря уже о
деятелях  искусства:   о   телережиссерах   и   актерах,  о  сценаристах   и
композиторах,  в  чью  задачу  входило  демонстрировать  единство   в  рядах
руководства  и  поддерживать боевой дух  народа. Они  были до такой  степени
отгорожены от  остального  мира,  что  воспринимали внешние события  не  как
реальность, а  как  некое  подобие  учебных  маневров. Все, что  они делали,
совершалось как бы в полусне--  ничего другого им просто не  оставалось. Они
выступали от имени Западного блока, не имея ни власти, ни даже представления
о том, какие силы они приводят в движение.
     Тем  сильнее они  были  потрясены,  когда  оказались  вдруг  втянуты  в
события.  Война  добралась  и до  них.  Они,  правда,  знали,  что  атаки  и
контратаки   становятся  все  ожесточеннее,  знали,  что  в  этой  войне  не
существует  четкой  линии  фронта,  что  любой   стратегический  замысел  за
несколько дней  может превратиться в  абсурд, что  всюду  царит хаос, что  с
обеих сторон нарастает эскалация насилия  с единственной целью доказать свое
превосходство, и все  же они были потрясены,  ибо  никто из них до  сих  пор
реально  не представлял  современную войну. Они  не предполагали, что боевые
действия,  несмотря   на  глубоко   эшелонированную  оборону,   так   быстро
переместятся   к  самому   центру  страны,   в   районы   с   высокоразвитой
промышленностью  и большой  плотностью населения, и тем  более не могли себе
представить, что противник проникнет в подземные укрепления, захватывая этаж
за этажом, хотя соединявшие их шахты были снабжены автоматическими взрывными
устройствами.  Им   пришлось   убедиться,   что  самыми   ужасными  орудиями
уничтожения, какие только способен создать  человеческий разум,  располагало
не  только   их   правительство--противник  тоже  обладал  не  менее  мощной
разрушительной техникой. В том-то и заключается одно из величайших несчастий
этого мира: разрушать проще, нежели созидать.
     Все это оказалось для них весьма неожиданным и потому потрясло сильней,
чем  можно  было  предполагать: карточный  домик  их  безопасности рушился с
каждым днем. Разумеется, это можно было бы сказать обо всех, кто воевал, обо
всех солдатах, оказавшихся перед  лицом смерти вдали от родного  дома; и все
же  тут  было  некоторое  отличие.  Осознание смертельной  опасности  иногда
вызывает шок, для многих  спасительный,-- так,  во всяком случае, утверждают
военные психологи; человек, только что  дрожавший  от страха, ощутив себя на
краю бездны,  начинает бороться за  свою жизнь. И тогда  на смену равнодушию
приходит ненависть к врагу, которая помогает мобилизовать все силы.
     В информационном  центре  все  было  совершенно иначе. Им  нельзя  было
показать ни малейшего волнения,  когда  они произносили свои речи и лозунги,
нельзя было допустить ни малейшей неуверенности.  Они должны были оставаться
воплощением спокойствия, и  когда однажды  Эйнар, говоря  о  близкой победе,
неожиданно закашлялся, Каттегат заставил  его заново отснять  всю пленку, да
вдобавок еще закатил ему  выговор, который, вообще говоря, мог лишить Эйнара
очередного повышения зарплаты. Но  даже и тут сказалось их особое  положение
-- этих четверых дублеров нельзя было  наказывать. Напротив, для продолжения
этой  масштабной  инсценировки  необходимо  было  заботиться,  чтобы  у  них
сохранялось хорошее  настроение; такие меры наказания, как наряд вне очереди
или карцер, исключались. И хотя они прекрасно отдавали себе отчет в том, что
сами  они ничего не  значат и  что между ними  и теми, кого  они изображали,
расстояние как между небом и землей, все же  некий отблеск власти падал и на
них, и все четверо с удовольствием давали это понять ненавистным опекунам из
органов безопасности.  Одни пользовались  своим  положением  больше,  другие
меньше, но  так или  иначе  этим пользовались все. Эллиот  добился для  себя
спецпитания,  чтобы поддерживать--как он заявил-- подобающую  внешнюю форму.
Эйнар  любил  гонять   своих   охранников,  заставляя   себя  обслуживать  и
обхаживать, особенно когда готовился к передаче, причем удовольствие было не
столько в том, что ему приносили напитки или ароматки, сколько в том,  чтобы
заставить  всех дожидаться,  пока будет удовлетворена  его  прихоть. Рихарду
подобные  забавы  казались  недостойными,   зато  он   требовал,  чтобы  его
обеспечивали  всей  необходимой  ему литературой, и важные персоны из службы
безопасности   кидались  разыскивать  для  него  в  заброшенных  библиотеках
какую-нибудь книгу  о  марионетках,  театре  теней или  кукольном  театре. А
Катрин  сумела   выговорить  для  себя  побольше  свободного  времени  и  не
участвовала  ни  в утренней гимнастике, ни в  вечерних  поверках, ей удалось
уклониться  даже от занятий по военной физподготовке,  сославшись на  слабое
здоровье, хотя по ее виду этого никак нельзя было сказать.
     И вот всему этому  настал конец,  привычный ритм жизни нарушился,  весь
распорядок  летел к чертям. Никто  уже  и  думать  не  смел  ни  о  вечерних
поверках,  ни  о  физподготовке, персонал, занимавшийся их  обслуживанием  и
охраной,  был сокращен до  минимума, а те немногие, кто еще продолжал  нести
службу,  начали  нервничать  и не скрывали  своего страха. Тексты сообщений,
которые они получали, становились все  более скупыми, и  по ним стало  очень
трудно судить о ситуации. Насколько можно было  понять, большая часть земной
поверхности  была  поражена  радиоактивным  излучением,  плодородные поля  в
считанные  дни превратились в пустыню, от наземных городов не осталось камня
на  камне, целые  промышленные  регионы  лежали  в  руинах.  Лишь  отдельные
укрепленные  пункты  еще   продолжали  держаться,  да   кое-где  действовали
подводные  лодки.  С этих  немногочисленных  уцелевших  установок продолжали
подниматься  в воздух ракеты, хотя неизвестно было, долетают ли они  до цели
или, сбитые с курса путаницей радиосигналов, бесновавшихся на всех частотах,
падают со своим смертоносным грузом где  попало--лишь  бы продемонстрировать
видимость силы, которая с каждым днем оборачивалась все большим бессилием.
     Людям разных наций  на разных континентах все это преподносилось совсем
по-другому, их все ожесточеннее натравливали друг  на друга, и  они, вопреки
здравому смыслу, лишь тесней  смыкались вокруг своих лидеров, призывавших их
бороться  до победного конца. Большинство этих  людей  погибло  в  первые же
недели,  от  населения  Земли  осталась  какая-то  тысячная  доля  процента.
Правительство заботилось в первую очередь о тех, кто  был нужен для дела; им
выделялись  места  в  убежищах,  чтобы  они   там   могли  работать  во  имя
окончательной победы. Предусмотрительное правительство позаботилось и о том,
чтобы не прекращалось производство продукции, необходимой для ведения войны.
Хотя имевшегося  оружия  было достаточно,  чтобы миллион раз уничтожить  всю
Землю,  его  продолжали  выпускать,   тем  более  что   умельцы-изобретатели
придумывали все новые и  новые системы в надежде создать наконец  что-нибудь
такое ужасное,  такое  устрашающее, что сам факт существования  этого оружия
удержит врага  от дальнейшей агрессии. В этом был главный смысл производства
оружия.
     Все остальные  силы  уходили непосредственно на военные  действия. Люди
воевали  испокон  веков  и  уже  достигли  в  этом  немалого   совершенства.
Величайшим  достижением электроники  было  то,  что  она  сделала  возможным
ведение  войны  с  применением  автоматики  --  так  сказать,  дистанционное
управление военными  действиями. Запускавший ракету мог находиться в надежно
защищенном  месте за  много километров и стоять  у  пульта управления  перед
монитором,  но он знал о том,  что происходит, намного лучше, чем солдат  на
поле  боя.  Одним  нажатием  кнопки  приводилось в  действие  сокрушительное
оружие,   бесчисленные   автоматы-разведчики,  размещенные   в  основном  на
спутниках, фиксировали передвижения войск,  места  их расположения,  удачные
или неудачные бомбардировки. А электронные системы принимали  эту информацию
и рассчитывали ход и последовательность дальнейших действий--функционировала
великолепно  налаженная  обратная связь.  Никто  из  высококвалифицированных
специалистов,  находившихся возле кнопок и рычагов,  даже на миг не допускал
мысли, что вся эта система может вдруг выйти из строя, что механизмы замрут,
а  боевые  действия,   координировавшиеся   из  Центра  управления,   станут
неуправляемыми  и   вплотную  приблизятся   к  уютным,  теплым,   оснащенным
кондиционерами  помещениям   главного  штаба  и  теоретики  войны  мгновенно
превратятся в практиков самообороны.
     Тем не менее  это  случилось. Четверке дублеров  пришлось взять  в руки
автоматы, гранаты и огнеметы,  извлеченные  из красных металлических сейфов,
на которых  темнела надпись: "Резервное  оружие службы безопасности".  Части
противника,  преодолевшие с  большими  потерями полосу  минных  заграждений,
автоматически  стреляющих  устройств, термитные ловушки и газовые зоны, были
измотаны  до предела.  Тем сильней ненавидели они вражескую элиту, всех этих
штабных  офицеров, этих тихих стратегов  у пульта  управления.  Бои  шли уже
несколько  недель,   но  только   теперь,   в  самые  последние  дни,  когда
человечество уже стояло на пороге самоуничтожения, они дошли и до обитателей
самых глубоких подземных  нор. Впервые четверо дублеров  почувствовали, что,
возможно,  им  самим придется вступить в  бой  с  врагом. Но настоящий  ужас
охватил  их, когда стало известно, что весь генеральный штаб Западного блока
-- Эллиот Бурст со своими сотрудниками -- погиб во время очередной вражеской
атаки.  Теперь  уже  никто  не  мог  указать  им,  что  делать,  каждый  был
предоставлен сам себе.

     В последние  дни  на  нашу страну обрушилась лавина бомбардировок, враг
пустил в  ход свои последние резервы,  большинство  наших городов разрушено,
поступили сообщения о многочисленных жертвах. Но если кое-кому из малодушных
кажется, что зло взяло верх над добром, я скажу им, и история подтвердит мою
правоту: мы отнюдь не разбиты. В то время как враг исчерпал все свои резервы
и  его  население  парализовано  нашими ответными  ударами,  мы  по-прежнему
способны  защищаться, наши  возможности  далеко  не  исчерпаны.  В подземных
шахтах  стоят наготове наши ракеты, они будут выпущены против орд агрессора,
и мы не откажемся от  своей миссии  защитников культуры,  покуда уцелел хоть
один  камень.  Наши резервы --  это железная  воля  наших  воинов и выдержка
нашего гражданского населения, которое продолжает мужественно выполнять свой
долг. Залог же нашей победы--в той сфере, где соединяются начала  духовное и
материальное:  в  таланте  наших  инженеров,  в  превосходстве  технического
знания, в  наследии тысячелетней культуры.  Взаимодействие этих  двух  начал
позволило нам создать оружие,  которого мы  еще не применяли.  Из уважения к
человеческой  жизни  мы решили применить его только в  самом крайнем случае,
однако мы  предупреждаем неприятеля: если у нас не останется другого выхода,
мы медлить не станем, мы полны решимости добиться окончательной победы, чего
бы нам это ни стоило.

     Когда  они  собрались в студии,  чтобы обсудить  создавшуюся  ситуацию,
Рихард держал в руках  текст обращения, который он должен был зачитать. Пока
остальные перебрасывались фразами, свидетельствовавшими об их растерянности,
он  ломал голову  над  тем,  что делать с этим текстом. Политические лидеры,
втянувшие мир в войну  на уничтожение,  мертвы, а люди, доверчиво смотревшие
им  в  рот,  когда  они произносили свои речи,  верившие каждому их  слову и
исполнявшие  любой  их приказ,  пусть  даже ошибочный, готовые  пожертвовать
всем,  вплоть до  собственной жизни...  эти  люди  сразу почувствовали  себя
осиротевшими,  как  только лишились  идейного руководства.  Столь безусловно
было их  доверие  к этому руководству, столь сильна  была преданность ему, а
главное,  зависимость  от него  --  хотя  не  было никакого смысла исполнять
отданные,  в  сущности,  уже  посмертно  приказы,  не  было  смысла  в  этой
драматичной преданности,  в  этой верности мертвым владыкам. Может, они вели
себя так, просто чтобы не допустить гибельного малодушия, полного бессилия и
окончательного краха?
     Тогда-то и возникла эта  безумная, но  в то  же время сулившая  надежду
идея, которая могла решить судьбу страны и одновременно--всего человечества,
не говоря уже  о