ко тогда, когда нас к этому
вынудят. Наша  цель -- не  уничтожение,  а победа. И даже если  нам придется
уйти глубоко  в  землю, когда-нибудь мы  выйдем  оттуда, государство же наше
восстанет, словно Феникс, из пепла.

     Ночью я лежу на кровати и все никак не могу успокоиться.  Все произошло
так внезапно... и  в то же время я ожидал  чего-то  подобного.  Каждая такая
встреча  неизбежно поднимает, словно  муть  со дна, все,  что, казалось нам,
погребено навеки. Да еще как все это произошло!
     Я  один--и  чувствую  себя  очень одиноким. Вспомнилось,  как  покачала
головой Катрин, и  я сразу  понял, о чем она подумала. Наверное,  она права,
нашим  надеждам  не суждено было  сбыться.  Было  бы у нас больше времени...
впрочем, шансов, можно считать, все равно нет.
     Не  слишком  ли  я  быстро  отчаялся?  Ведь у  меня  так мало общего  с
человеком,  который  лежит   там,  внизу,  в  роскошных  покоях  и  медленно
возвращается  к  жизни.   Эллиот  включил  систему  ревитализации  в  точном
соответствии  с  инструкцией. А Катрин  вдруг подошла к нему и  схватила  за
руку, когда он уже готов был привести в действие обогревательное устройство.
Некоторое время они молча  смотрели  друг  на друга, потом  Катрин  опустила
глаза  и  отвернулась. И  снова я  догадался,  о чем она  думает.  А  может,
вообразил, что догадался.
     Как  мало общего у меня было  с  тем, кого я  изображал  столько лет! Я
всегда  был  только  исполнителем приказов, вот в чем дело.  Я  исполнял их,
несмотря на  все свои сомнения, на все оговорки. А каково быть человеком, не
верящим даже в собственные слова!
     Я ворочался  на своей постели.  Из-за стены доносилось глухое завывание
ветра.  В  животе   тяжесть,  слегка   подташнивает.   Я  встал,  подошел  к
умывальнику, сполоснул лицо прохладной водой.
     И снова  лег  в постель. Под  одеялом жарко,  но  меня знобит. О чем бы
хорошем подумать,  чтобы наконец заснуть...  Катрин!  Но мысль о  ней  вновь
наполняет мою душу бесконечной печалью. И тошнит все сильней...
     Надо бы все-таки заснуть, но у меня не получается, я  слишком ослабел и
устал. Наконец, собравшись с  силами, я решил  встать, умыться и одеться.  И
уже возле самой  двери в  нерешительности остановился.  Было  такое чувство,
будто  в следующую  минуту я переступлю какой-то роковой порог и  окажусь  в
кошмарном мире, где не останется больше никаких надежд. Ну что ж, чему быть,
того не миновать.  Сделанного не  воротишь,  надо  с  этим  смириться. И как
всегда, расплачиваться за все. Власть имущие распоряжаются жизнью и смертью,
решают,  быть миру  или  погибнуть.  А их подчиненные  не властны  даже  над
собственной судьбой...  Но разве  в  случившемся  нет  и нашей  вины?--вновь
спрашиваю  я  себя. Мы ведь тоже немало натворили--уже  хотя бы в силу того,
что послушно исполняли все приказы...
     Эйнар  уже  ждал внизу возле регистратуры. Едва завидев меня, он шагнул
мне навстречу.
     -- Я боялся чего-то подобного,--сказал он.-- И ведь знал же, что ничего
хорошего из этого не выйдет, а все- таки явился. Почему, черт возьми!
     Он повернулся,  подошел к двери  и уставился  на снежную  круговерть за
стеклом.
     Катрин сидела в столовой. Я остановился позади нее и положил руки ей на
плечи. Она  не  шелохнулась. Но когда я попробовал  погладить ее волосы, она
отстранилась.
     -- Не надо! -- Голос ее звучал тихо и ласково,  но в то же время в  нем
слышались решительные нотки.
     Я пододвинул стул, сел рядом. Есть совершенно не хотелось.
     Вскоре к нам присоединился Эллиот.
     --  Ждать осталось  недолго,--сказал  он.--  Еще часок-  другой,  и  он
очнется. Я  дежурил  возле  него  всю  ночь.  Кажется,  там  полный порядок.
Температура медленно  повышается,  уже  появились мозговые импульсы. В  этом
ящике я нашел полный набор медицинской аппаратуры.
     Я понял,  что все  его  мысли и заботы  сейчас сосредоточены только  на
одном:  как бы в  соответствии  с полученными инструкциями  вернуть  Рихарда
Валленброка к жизни. А он подумал о возможных последствиях?
     --  Какие  последствия? Мы просто  растолкуем ему, как  теперь  обстоят
дела. Пусть сам решает, что делать дальше.
     -- Если здесь  узнают, что он жив, ему придется  предстать перед судом,
как это случилось с нами. Или ты думаешь, что мы сможем его долго прятать?
     -- Зачем сейчас  ломать над  этим голову?  И потом, не наша эта забота.
Сам разберется.
     Эллиот  не допускал сомнения в том, что  люди,  которым мы  подчинялись
когда-то, способны во всем  разобраться. У  меня на этот счет были кое-какие
опасения, но  я промолчал.  Что  бы там  ни  произошло, я вправе делать, что
захочу,  и поступать,  как  сочту нужным.  Я никому  не подчинен,  я человек
свободный.   Впрочем,  так  ли   уж  я   свободен?  Так  ли  себя  чувствует
действительно свободный человек?

     * * *

     Когда Рихард  Валленброк  пришел в себя,  Эллиот перенес его в соседнюю
комнату. Силы еще не вполне вернулись к  нему, он говорил  тихим  голосом  и
время от времени опирался о стол, покрытый толстым стеклом,  словно  не  мог
совладать  с тяжестью  собственного тела. Но глаза его блестели и взгляд был
беспокоен.  Вот чего  мне никогда не  удавалось  по-настоящему воспроизвести
выражение этих глаз...
     Он пригласил нас к себе--с видом средневекового владыки, объявляющего о
начале  аудиенции. Мы расселись на стульях и  креслах в одном  из просторных
помещений,  напоминавшем  скорее зал, чем  просто комнату. Для  мебели  годы
прошли не так  бесследно, как для живой материи: ткань настолько  обветшала,
что обивка  лопалась  под тяжестью  наших тел. Занавеси  упали на  пол;  как
только  мы открыли дверь,  они  свалились от  сквозняка.  Да, время  изрядно
поработало здесь, но мы делали вид, будто ничего не замечаем.
     -- Эллиот мне уже доложил обо всем,--сказал Валленброк.-- В паршивом же
мире мы  очутились!  Хотя люди все-таки  сохранили способность  к действию и
нашли  в себе  силы, чтобы  выжить.  Это  надо  признать.  Не  их  вина, что
сложилось такое тяжелое положение. И, вполне естественно, они  совершенно не
представляют себе событий прошлого и не могут их правильно оценить.
     Он закашлялся и не сразу нашел в себе силы продолжить.
     В известном смысле я до сих пор  за них отвечаю и вижу,  чем я могу  им
помочь. В техническом  отношении мы были, видимо, развиты гораздо сильней --
у  нас имелись планы, проекты, изобретения; война заставила многое отложить.
Но все  самое важное должно было сохраниться, мы позаботились, чтобы все это
надежно упрятали здесь, внизу, на командном пункте, так  чтобы бомбы, огонь,
радиоактивность  не могли ничего повредить. Да, пожалуй,  им можно помочь. Я
обдумаю, как это сделать, и думаю, вы меня поддержите.
     Ответа  ему  явно  не  требовалось;  наша  реакция  его  совершенно  не
интересовала.
     Что мне  нужно,--  продолжал он,-- так это для начала  составить  общее
представление  о ситуации. Доложите ее мне  как  можно  точней. А еще  очень
важно познакомиться с событиями самых  последних дней. Имейте в виду,  я был
хорошо  обо всем осведомлен;  сеть  моих агентов прекрасно функционировала и
внутри страны, и за рубежом. И только в самые последние дни...
     Он прикрыл глаза и поднес руку ко лбу.
     Эллиот наклонился к нему.
     -- Вам нехорошо? Может, не стоит так перенапрягаться?
     Валленброк поднял на него глаза.  Мне показалось, что сейчас он рявкнет
на  Эллиота; но я неверно истолковал его взгляд, сейчас ему  можно было лишь
посочувствовать-- столько было на этом лице страдания и муки.
     Наконец он заговорил  снова, еще  тише, чем прежде: Ничего, Эллиот, уже
прошло!  Ты  выполнил  все  мои указания -- вот и  прекрасно!  Спасибо.  Сам
понимаешь, как важно для полководца знать, что он может  положиться на своих
солдат. Ты хороший солдат, Эллиот.
     Он замолк, тяжело, с  присвистом дыша, потом снова собрался с силами  и
продолжал:
     -- Руководитель должен  предвидеть  разные варианты, все рассчитать  на
много ходов вперед. Люди могут стараться  сколько  угодно, однако  взгляд их
лишен масштабности,  они видят лишь то, что  находится непосредственно у них
перед   глазами.   Им   невдомек,   что   нужно   всегда   учитывать   любые
возможности--для того и существует  двойная, а  то и многократная страховка.
Их  представления  слишком  узки,  фантазия   слишком   ограниченна...   По-
настоящему  отважен  тот,  кто  готов  к  возможному  поражению,  временному
поражению, такой  человек  сохраняет твердость, чтобы,  несмотря ни  на что,
прийти... к окончательной победе.
     Голос Валленброка  начал прерываться, голова клонилась все ниже и ниже.
Наконец она коснулась стола, дыхание его опять стало свистящим.
     Эллиот с  минуту  постоял возле  него, а потом подозвал нас. Мы отнесли
Валленброка в  спальню, положили на кровать. Эллиот стал листать "Инструкцию
по ревитализации".
     -- Ему  надо  беречь себя,-- произнес он  шепотом.-- Он перенапрягся.--
Потом добавил  погромче:  --  Нужно обеспечить ему покой.  Может, кто-нибудь
принесет ему попить чего-нибудь горяченького?
     Это прозвучало не как просьба, а как приказ. Мы тихо вышли из комнаты.
     Всего несколько дней прошло с тех пор -- но как быстро все  изменилось!
Однажды Валленброк--как ни трудно себе это представить -- пришел в  ярость и
выставил  нас из своей комнаты,  и мы,  словно собаки, ошпаренные  кипятком,
убрались прочь, поджав хвосты.
     Причина этой вспышки гнева была, я думаю, в  том, что мы  видели его  в
момент слабости. А такие, как Валленброк, стыдятся своей слабости.
     Он довольно быстро пришел в себя. В первые дни адаптации приступы злобы
еще несколько раз повторялись, но он все заметнее набирался сил, как будто в
периоды этой своей слабости заражался энергией,-- и  тогда  голос его звучал
особенно жестко, жесты становились особенно властными. Эллиот пытался как-то
смягчить ситуацию, объяснял, что Валленброку сложно сразу освоиться  в новых
условиях, надо дать ему время привыкнуть к ним. Возможно, он был прав...
     А   выдворил   нас   Валленброк   после   одного   из  таких   периодов
расслабленности. Часа через два он уже явно  жалел об этой вспышке и  хотел,
чтобы мы о  ней забыли,-- так, во  всяком случае, мне показалось. Валленброк
поднялся к нам  в отель--впервые он покинул свое подземное убежище и впервые
снова  увидел  свет  солнца --правда,  сквозь завесу  густой  мглы,  которая
задерживала и  свет и  тепло. Держался он дружелюбно,  открыто и даже взялся
кое-что объяснить нам. Казалось, этого человека интересует  все на свете, он
вникал  даже  в   такие  мелочи,  как   устройство   автоматической  системы
жизнеобеспечения с замкнутым  циклом,  а под  конец  заговорил о том,  каким
образом ему  удалось спастись. Оказалось,  что именно он  задумал специально
оборудовать  это   здание,   официально  считавшееся   местом   отдыха   для
высокопоставленных  военных  и  гражданских  лиц;  на  самом  же   деле  оно
предназначалось для  того,  чтобы в случае крайней  нужды вытащить,  как  он
выразился,  "за  шкирку"  его  вместе  с  небольшой  группой  сотрудников  и
обслуживающего  персонала. Здесь  была  установлена  дополнительная  система
жизнеобеспечения--на   случай   катастрофы,   которая   в  конце  концов   и
разразилась. Однако добраться сюда удалось только  ему одному; каким образом
--  Валленброк  нам  сообщить  не  пожелал.  То,  что  никого  из  родных  и
сотрудников ему не удалось спасти, казалось, не особенно его удручало.
     Валленброк отправился вместе  со всеми в  столовую, взял себе блюда  из
протеина, но вскоре с брезгливой гримасой отодвинул тарелки и  пригласил нас
на торжественный ужин к себе.
     -- У меня имеются запасы, достаточные, чтобы в  течение нескольких  лет
прокормить  такую  компанию,  как  наша,--сказал  он.--  И  там  есть  такие
деликатесы, от которых вы давно уже отвыкли. То-то вы удивитесь!
     Это вовсе не  было хвастовством, если судить по тому немногому, что  он
нам продемонстрировал. Мы услышали экзотические названия  блюд, о которых  и
представления  не имели:  персики  в  пряном  соусе,  фаршированная  щука  с
манговым соком,  ломтики  сельдерея  в  вишневом  ликере,  миланское желе  с
можжевеловым суфле, и  так далее, и тому подобное. Катрин доставала блюда из
инфракрасной печи -- они  были уже готовы,  упакованы в серебристую фольгу и
великолепны  на  вкус.  Ничего  подобного  я  в  жизни  не  пробовал.  К ним
подавались разные вина -- их вкус поначалу показался нам неприятным, до того
они были терпкие, острые  и так непохожи на питательное пиво военных лет или
на солодовые  и  протеиновые напитки  Новой эры.  Но довольно  скоро я сумел
оценить  их действие:  именно терпкость этих  напитков придавала особый вкус
редкостным   блюдам   и   возбуждала   аппетит.  Все  вокруг   словно  разом
переменилось,  голоса  стали  звучать  громче,  отдаваясь  гулким  эхом  под
высокими сводами;  старомодное великолепие  комнат,  прежде меня угнетавшее,
вдруг показалось  чертовски милым,  прошлое  смешалось с  настоящим, и  было
приятно думать, что и другие  испытывают то же самое... Атмосфера изобилия и
роскоши словно приглушила все чувства, и в этом таилась известная опасность:
ведь где-то  там,  за  этими  стенами  оставался  совсем  иной  мир,  полный
нерешенных проблем...  к тому же это пиршество не  могло длиться бесконечно,
рано или поздно нам предстоит вернуться, спуститься с сияющих высот на землю
и  сменить  это  уютное  тепло  на стужу,  изобилие  --  на  тесные коридоры
скудости,  зеркальный  зал  радости  --  на  скорбь прощания с  мертвыми.  Я
опьянел,  я  начинал и думать и  чувствовать  совсем  по-иному,  беззаботное
веселье  и  уверенность  поднимались  из  глубин,  о  которых  я  и  сам  не
подозревал, они переполняли мое тело, мои мысли. Я был словно во хмелю, хотя
все видел, все слышал и вполне владел своими чувствами и желаниями. Я ощущал
поразительную внутреннюю близость  с людьми, сидевшими рядом; пусть они были
небезупречны,  пусть я  знаю все их мелкие слабости-- от этого  они казались
мне еще симпатичней. Ведь были у них и  свои достоинства,  у этих счастливых
людей,  они умели радоваться жизни и держались  так же раскованно, как я, мы
сейчас  одинаково чувствовали, мы  понимали друг друга без слов.  Я заметил,
что Катрин не сразу  поддалась этой общей эйфории--и это понятно: ведь и мне
пришлось  преодолеть  какое-то  внутреннее  сопротивление, чтобы обрести это
чувство раскованности,-- и вот она уже в моих объятиях, мы танцуем, и музыка
льется непонятно откуда...
     Кружение,  вихрь, легкое дуновение касается  моей кожи, я ощущаю его, а
значит, живу, я освободился от черной  вечности, я  просто выплюнул ее,  эту
черноту, и вот ее относит все дальше и дальше от меня, будто мыльный пузырь,
будто воздушный шар...
     Перевести  дух...   легкое  дуновение  касается   кожи,  звезды  плывут
хороводом вокруг меня, а центр этого движения где-то во мне, в  моей голове,
в  моем  чреве...  и  вдруг  я вздрагиваю, хоровод  начинает  кружиться  все
быстрей, стены выгибаются, растворяются в пространстве,  мое тело застывает,
глаза стекленеют, язык распух и стал шершавым...
     Странно, но я опять просыпаюсь. На сей раз мучителен не только  сон, но
еще  и страх  окончательно  поддаться  ему, остаться  в  нем  насовсем.  Мой
мозг--сплошной  сгусток  боли,  язык  шершавый, распухший;  и все же  боль в
голове,  в желудке,  во всем теле не  так  мучает  меня, как воспоминание  о
минувшей ночи. Долгое время  я лежу  на  кровати,  не  шевелясь,  замерев от
страха, что меня сейчас стошнит.
     Надо  бы  снова  заснуть. Я  уже  чувствую  себя  немного лучше,  мышцы
расслабились, голове полегчало.
     Что-то изменилось, и  не  в  окружающем мире,  а  во мне самом.  Что-то
прояснилось, что-то решилось.
     Выйдя  из  своей комнаты,  я услышал собачий лай.  Внизу, в  холле, все
обступили  Валленброка.  Он  стоял  спиной к  двери, широко  расставив ноги,
уперев руки в бока.  Галифе, сапоги,  кожаное полупальто. Рядом с ним Нерон,
черный пес, уши  торчком,  язык  высунут--такой  же,  как прежде, Валленброк
ревитализировал его по всем правилам. Я на минуту  остановился,  но пес  уже
уловил шум  моих шагов. Он  насторожился,  принюхался и  громадными прыжками
устремился ко мне. Я не сомневался, что он бросился  бы на меня, он ведь был
натаскан на людей, и лишь  в  последний  момент--конечно, все это  разыграно
нарочно! --  голос Валленброка  остановил пса.  Нерон с разбега проехался по
полу и остановился прямо против меня, с налитыми кровью глазами,  шерсть  на
нем встала дыбом.
     -- Нерон, ко мне!
     Собака  неохотно  подчинилась  и улеглась  у  ног  хозяина.  Валленброк
нетерпеливо поманил меня, я подошел.
     -- Я  тут  поразмышлял  о наших  делах,--сказал он.--  Незачем  тратить
попусту время, которое у нас еще осталось. Для  начала я хотел бы  кое в чем
разобраться, восстановить весь ход событий, которые привели к катастрофе. Не
знаю, сколько это займет времени,  но в любом случае  мы должны расследовать
все самым тщательным образом, не  упуская  ни одной мелочи. Предлагаю ввести
строгий распорядок дня.  С восьми утра  до восемнадцати мы будем работать, с
тринадцати до четырнадцати --  перерыв на обед. Начнем с сегодняшнего дня. Я
жду вас у себя в десять тридцать.
     Он махнул нам рукой и  прошествовал  со своим  псом к двери. Вскоре они
скрылись  за  углом, мы слышали лишь громкий топот  сапог  и суховатый  стук
собачьих лап по каменным плитам.

     * * *

     Валленброк: Для  начала несколько  слов о ситуации. Мне  известно,  что
земля обледенела и непригодна для жизни людей. Это результат подлой агрессии
наших врагов с  Азиатского и Африканского континентов. Разумеется, я знал об
их намерениях, они давно грозили нам применить оружие массового уничтожения,
и  я  поручил  своим  агентам  добыть  мне  нужные  сведения.  Мне доставили
громадную пачку бумаг  -- научные разработки,-- однако  разобраться  в  этом
было трудно,  и  я передал документы  своим  специалистам.  Для  тщательного
анализа уже не оставалось времени, однако, насколько  я мог понять, речь шла
о ракетах, каждая из которых могла вывести в тропосферу несколько сотен тонн
окиси алюминия и  распылить там. Их базы были строго засекречены, и хотя нам
удалось  уничтожить  несколько,  у  противника  еще  оставалось   достаточно
действующих.  Эта  дрянь,  распыленная   в  космосе,  нарушила  радиационное
равновесие на Земле, и ситуация вышла из-под  контроля, так по  крайней мере
утверждали ученые.  Удивительно, как все быстро произошло:  дело,  видимо, в
том,  что возникли центры конденсации, образовался облачный покров... как бы
там ни было, дьявольский план агрессоров удался. Может, кто-нибудь  добавит,
дополнит мое сообщение?
     Эллиот:  Подробностей  мы  не  знаем, мы  только  видели  телевизионную
передачу,  слышали  сообщения...  Это  было  страшно:  за  один  день  землю
обволокло черно-серым покрывалом, более густым,  чем  сейчас. Потом начались
бури,  грозы,  посыпался  град,  который  шел  часами,--градины  величиной с
теннисный мяч. Но у нас не было времени все  это  наблюдать. Незадолго перед
тем к нам сбросили вражеские десанты.  Они прорвались через наши укрепления,
начались бои.
     Валленброк:  Давайте по порядку!  Начнем сначала.  Мне нужна  подробная
информация о событиях, начиная с того дня, как нас взяли в плен.
     Эллиот:   Взяли  в  плен?  Нам  сообщили   другое:  в  Ставке  главного
командования взорвалась бомба, и все члены правительства погибли.
     Валленброк: Они сделали все, чтобы захватить нас живыми, поэтому Ставку
почти  не бомбили  --  я  сразу  раскусил  их намерения. Только  почему  все
сорвалось?..  Помешала  чья-то халатность?  Или  предательство? Вот что  мне
хотелось бы знать.
     Эллиот: