будто не задерживало.
     - Прямо сейчас, - сказала она.
     - Отлично! А нет ли у вас желания по пути сделать незначительный крюк
и забросить на "Альгораб" крохотную посылочку? Ввиду ее большой важности я
не могу дожидаться почтового рейса. Впрочем, если вы откажетесь, я не буду
обижен и пошлю туда кого-нибудь из своих пилотов...
     - Отчего же мне отказываться? - Дорис безразлично пожала  плечами.  -
Это и в самом деле по пути.
         "Крохотная   посылочка"   оказалась   крупногабаритным   грузовым
контейнером. Со встроенной транспортной системой, которая вкатила  его  на
борт "марабу" и приютила в тамбуре, где  сразу  стало  не  повернуться.  В
любое другое время Эйнола взбунтовалась бы  от  такого  ущемления  свободы
передвижения. На сей раз  она  отнеслась  к  происходящему  с  олимпийским
спокойствием  и  не  позволила  когитру  даже  пикнуть  в  знак  протеста.
Потрясенный ее выдержкой, хитрый славянин  поклялся  немедля  связаться  с
"Альгорабом", дабы там надлежаще подготовились к встрече.
     Но то ли он забыл о своем  обещании  за  неотложными  делами,  то  ли
"Альгораб" проявил неподобающую безответственность. Во всяком случае никто
не встречал Дорис у шлюзов, никто не смог  объяснить  ей,  кому  адресован
контейнер и куда его следует препроводить.  Эйнола  и  теперь  не  подняла
скандал. Она просто вытолкала "посылочку" с корабля, найдя ей пристанище в
закутке причальной палубы. А сама,  вспомнив,  что  ничего  не  ела  почти
сутки, отправилась в поисках какого-нибудь местного трактира.



                                    27

     Ей не встретилось ничего более подходящего, чем маленький, но  вполне
уютный и почти пустой бар-автомат.
     - Это, это и это, - сказала она, без особого разбора тыча  пальцем  в
высветившееся на стойке меню.
     Кроме нее, в баре сидели двое. Один, в странном для дальнего  космоса
облачении,  более  пригодном  для  скачки  по  пампасам  на  необъезженных
мустангах, даже ухом не повел. Другой, судя по форме -  такой  же,  как  и
она, сменный диспетчер, оторвался от стоящего перед ним высокого  стакана,
в котором пузырилась яркая жидкость пополам с осколками льда. Покосился  в
ее сторону.
     Отодвинул, едва не опрокинув, стакан. Встал. Лицо его,  бронзовое  от
загара, стало почти серым.
     Дорис уже была  на  ногах.  Ее  дергало,  почти  трясло  от  внезапно
накатившего нервного напряжения.
     Тикси Амелинчук неуверенно шагнул ей навстречу.
     Дорис Эйнола схватила его за  руку.  Стиснула  с  невероятной,  почти
мужской силой.
     И потащила Тикси прочь из бара. Все без единого слова, все молча.
     В коридоре никто не обращал  на  них  внимания.  Дорис  пнула  первую
попавшую дверь. Там шло многолюдное  совещание,  с  демонстрацией  цветных
стереограмм, со стрекотом мемоселекторов. На Дорис зашикали. Она с  лязгом
захлопнула  дверь.  Пихнула  следующую.  С  десяток  операторов   погрузки
одновременно говорили в микрофоны, неотрывно таращась на полыхающие лучами
прожекторов фрагменты одного большого, во всю стену, экрана.  "Там,  возле
шлюзов, контейнер с "Геркулеса", - громко объявила Эйнола. - Если  он  вам
нужен,  пойдите  и  заберите.  Если  нет,  я  вернусь  и  выкину   его   в
пространство!" И снова грохнула дверью. Потрясенный Тикси безмолвствовал.
     Дорис распахнула еще одну дверь.  Здесь  было  пусто.  Лишь  стеллажи
кристаллотеки у каждой стены от пола до потолка. Дорис втянула  Амелинчука
внутрь помещения и почти  выкрикнула  формулу  полной  изоляции,  намертво
"заговаривая" дверь. Трясущимися  пальцами  взялась  за  ворот  трико.  Не
совладала с ним, рванула прочь -  ткань  затрещала.  "Что  ты  замер,  как
истукан? - спросила она быстрым шепотом. - Тебе помочь?! Скоро сюда начнут
ломиться!" - "Что, что помочь?"  -  пробормотал  Тикси  неверными  губами.
Дорис  отшвырнула  к  стене  скомканное  трико.   С   шорохом   посыпались
кристалл-компакты. Она стояла перед Амелинчуком обнаженная. Как тогда,  на
планете Дфаанла, в Стране Озер. Но теперь ее руки не были заняты нелепыми,
вздорными  попытками  что-нибудь  прикрыть.  Они  пытались  справиться   с
застежками на костюме Тикси,  большей  частью  декоративными,  для  вящего
эффекта. "Ну же, скорее!" - шептала Дорис. В  приглушенном  свете  плафона
над входом было видно, что она пылает - и лицо, и шея,  и  плечи,  и  даже
грудь.  И  там,  где  пальцы  ее  касались   Тикси,   чувствовался   ожог.
"Осторожней, - попросил тот. - Так мы можем устроить пожар." -  "Пусть,  -
тряхнула головой Дорис. - Пусть все горит, так им и надо." - "Подожди,  не
дергай застежку, это регалия, ты только все порвешь." -  "И  порву,  очень
даже просто." Амелинчук тихонько засмеялся: "Послушай,  здесь  повернуться
негде. Кругом эти... крупинки знания." - "Мы не будем  поворачиваться.  Мы
будем осторожны и бережны, правда?.." Они сплавлялись воедино, как медь  и
никель сливаются в мельхиор, Тикси проникал в Дорис, а Дорис  вовлекала  в
себя Тикси, Тикси был Дорис,  и  Дорис  была  Тикси.  "...сейчас  упаду...
падаю... нет, взлетаю... нет, тону..." - "...тебя никуда не отпущу!.."



                                    28

     Планета Дфаанла, переведя дух после  нежданных  визитеров,  утомленно
смежила веки над  разноцветными  глазенками-озерами,  подобрала  нежные  и
такие беззащитные лапки и снова дремлет подле своего звездного комелька на
эфирной перине. Ей снятся ящеры Имиатазр, которые ненавидят воду и  ни  за
что не полезут купаться  там,  где  не  следует.  Зато  они  любят  парить
распростерши кожистые свои крылья на огромной  высоте,  чтобы  видны  были
одновременно тысячи и тысячи озер, и чтобы складывались из них причудливые
узоры, с какими ни один калейдоскоп не сравнится.



                                    29

     На галактическом стационаре "Альгораб" вот уже третий  человек  занят
поисками несуществующего  ключа  от  кристаллотеки.  Потому  что  какой-то
негодяй бог весть зачем запер  дверь  и  не  желает  в  своем  прегрешении
сознаться.
     За этой дверью, среди россыпей кристаллов, боясь пошевелиться,  чтобы
ненароком не растоптать  малейшую  крупинку  знания,  обнявшись,  без  сил
двигаться, без сил разжать переплетенные руки, стоят двое.
     - Мы так и будем стоять?
     - Пока не умрем. Если это вообще возможно.
     - А может быть, пойдем на мой корабль?
     - Там когитр. Он будет подслушивать.
     - А что у тебя с рукой?
     - Это вы меня поранили.
     - Когда же?
     - Еще там, на планете. Когда вы ушли и бросили меня одну.
     - Ты снова потребуешь от меня обращения на "вы"?
     - Я от вас ничего не посмею требовать. Только самой малости.
     - Что же это за малость?
     - Построить дом. Совсем небольшой домик. Два этажа. С палисадником  и
пристроем. На любой из обитаемых планет. Для меня и  моих  с  вами  детей.
Кстати, как вас зовут?
     - А тебя?




                                УДАР МОЛНИИ


     Сдается  мне,  что  вы  впервые  в  нашей  стране,  и  потому  законы
гостеприимства, которые у нас в крови, просто  обязывают  меня  за  вполне
умеренную плату прийти к вам на помощь.
     Только ради бога не глядите, что этот премилый  городок,  высокопарно
именующий себя столицей свободного государства, кажется похожим на  горную
деревушку. Поездка с  его  окраины  до  здания  парламента  займет  у  вас
немногим меньше времени, чем, скажем, от Версаля до Эйфелевой башни. Это я
заявляю вам как таксист. Правда, некоторые злословы  склонны  отнести  это
обстоятельство на счет восхитительной извилистости наших улочек. Но даже в
этом есть своя ни с чем не сравнимая прелесть, лицо города. Бывал ли  я  в
Париже? Конечно, тоже шоферил... Ничего хорошего там нет.
     Нет, это обманчивое впечатление, никто в это время  суток  у  нас  не
спит, а эпидемии не свирепствуют с момента обретения независимости. Дело в
том, что наша столица является самой тихой и спокойной столицей в мире. По
слухам,  так  же  тихо  в  одном  из  островных  королевств   Мальдивского
архипелага. Я в это не верю, папуасы очень шумный народ. Что? На Мальдивах
не живут папуасы? Кой черт, где же им еще жить?!
     Впрочем, должен вам заметить, что порой и у нас бывает шумок, если, к
примеру, кто-нибудь приедет на гастроли. Или  кому-то  взбредет  в  голову
провести здесь какой ни то матч за звание чемпиона по чему-либо этакому...
Последний раз круговерть была года два назад. Ох,  и  задали  туристы  нам
работенки! Вези туда, вези сюда, покажи им Хрустальную пагоду, где ночевал
и молился принц Гаутама до приобщения ко вселенской мудрости - там есть на
что посмотреть, настоятельно рекомендую... покажи  им  женский  монастырь,
ибо наши монашенки - самые смиренные и самые прекрасные женщины в  мире...
покажи  им,  пардон,  самый  фешенебельный  бордель...   Нет,   не   самый
фешенебельный в мире, у вас в Штатах есть и почище. Ах, вы не  из  Штатов?
Из России?.. Ну, я так сразу и подумал, это же очевидно!  Так  на  чем  мы
остановились? Да, а все это оттого, что в нашем государстве самые низкие в
мире налоги на коммерческие спортивные зрелища.
     Кто приезжал? Один иностранец, не то из Бельгии, не то из  Голландии.
Звали его Дон Мертон, и он считал себя чемпионом мира. Титулов  у  него  и
действительно было как грязи, например -  Гроссмейстер  Каратэ.  Я  и  сам
немного разбираюсь в этой музыке, по молодости баловался. Согласитесь, что
для  таксиста  это  вещь  необходимая,   особенно   при   нынешнем   росте
преступности... Нет, у нас пока еще тихо -  в  нашем  славном  государстве
самый низкий уровень преступности среди несовершеннолетних  в  этой  части
континента.
     Так вот, этот Мертон мог творить чудеса. Я кое-что видел, можете  мне
поверить. Из кирпичной кладки на добротном растворе  он  в  момент  сделал
груду щебенки. Ударом ноги прогнул двухтавровую балку.  Каково?!  Выступал
он на Большой арене, однако  люди  приезжали  отовсюду,  благо  до  любого
пограничного пункта можно запросто доехать на велосипеде  до  исхода  дня,
если только вам посчастливится засветло выбраться из столичного лабиринта.
Да еще туристов поднавалило... В общем,  арена  ломилась  от  зрителей,  а
кассы - от выручки. И все бы прошло как обычно, если бы Мертон  не  бросил
вызов местным мастерам каратэ. Представляете, он  предложил  каждый  божий
день проводить по три контактных поединка в три раунда, и если хотя  бы  в
одном за все время гастролей будет ничья - возможности победы над собой он
не допускал, - то весь доход  от  выступлений  Мертон  обязуется  передать
нашим спортивным федерациям. Что такое контактный поединок?  Я  знаю,  как
это сказать на нашем языке, а по-английски иного названия не придумаю. Это
значит, что боец не обязан  сдерживать  свои  удары,  как  это  принято  в
спортивном каратэ. Вообще-то такие поединки  запрещены.  Настоящий  мастер
может запросто убить соперника. А эта дылда Мертон был  настоящий  мастер,
экстра-супер-люкс. Даже  в  Японии,  говорят,  ему  удалось  уберечь  свои
денежки.
     Наши ребята откликнулись на вызов, потому что запахло таким  доходом,
какой никому и не снился... В общем, троих парней Мертон сильно покалечил,
а одного выбросил ударом ноги в десятый ряд трибун, а это далеко -  можете
на досуге убедиться. И все бы мы ему спустили - и то, что он наших увечил,
и что в отеле девчонкам проходу не давал, и что государство наше оскорбил,
утираясь после поединков полотенцем цветов национального флага -  кто  его
разберет, может, он не нарочно, какое полотенце привез, тем и  утирался...
Да только в свободное от тренировок время он заглядывал к боевикам "Черной
фаланги" - слышали, должно быть, о нашей единокровной фашистской  сволочи,
- чтобы поднатаскать их немного. И потому  на  кимоно  у  него  был  вышит
черный  паук,  символ  принадлежности  к  фалангистам.  А   они   в   знак
признательности громче всех орали на его представлениях.  Черный  паук  на
кимоно - вот этого нельзя было прощать. Вы, наверное, не знаете, что здесь
вытворяли чернопаучники десять лет назад?..
     Только сделать-то мы ничего и не могли. Что тут поделаешь,  когда  он
рельсы пятками гнет?
     Как сейчас помню:  все  стены  оклеены  портретами  Мертона.  Круглая
белобрысая физиономия, в глазах пустота, свинцовый кулак перед  грудью,  а
на рукаве паук... Идешь по улице и не знаешь, куда глаза  деть.  Ну,  и  с
расстройства прибредешь, естественно, в забегаловку.  Есть  у  нас  особая
таксистская пивнушка, называется "Багажник". Между  нами,  понятно,  а  на
вывеске-то там совсем другое написано... И было это в субботу, сидели  мы,
все старые дружки, вместе в армии гудели, вместе  баранку  вертим  столько
лет - хлестали пиво, и ни о чем не хотелось говорить, до того на душе было
гнусно. Через каких-то три дня Мертон уезжал  -  кажется,  в  Катманду,  и
нечем  было  ему  заплатить  за  надругательство.  Чего   мы   только   не
придумывали: и  в  правительство  петицию  написать,  и  сообща  рыло  ему
начистить... Но мелким все это казалось, недостойным. Вот  кабы  на  арене
сбить с него спесь!
     А хозяин забегаловки, по прозвищу Фужер, тоже свой парень,  ходил  за
стойкой, сопел и таскал себя за усы.  Все  вместе  это  говорило,  что  он
принимает нашу общую беду близко к сердцу, что вертится у  него  на  языке
кое-что, да сказать никак не решится. Я и подкатил к нему, будто за  дозой
пива, тихонько взял за лацкан и спросил вполголоса:
     - Что, есть кто-то на примете?
     - Дьявол его  разберет,  -  бормочет  Фужер,  пряча  глаза.  -  Вроде
хлипковат.
     - Выкладывай,  -  выжимаю  сцепление.  -  Тут  задета  наша  с  тобой
национальная гордость. Или не тебя эти субчики за ноги подвешивали?
     Он и сдался.
     - Все, ребята, - командует. - Заведение закрыто.  Мотайте  отсюда  до
вечера.
     Дружки-таксисты было возмутились, но видят  выражение  моего  лица  и
шустро тянутся к выходу.
     - Едем, - говорю я Фужеру. - Мой лимузин к твоим услугам.
     Сели мы и поехали. И прикатили на самую что ни на есть окраину,  куда
туристов вроде вас никогда и не водят.  Припарковались  перед  обшарпанным
трехэтажным домиком.
     - Здесь, - говорит Фужер. - Первый этаж,  вторая  дверь  по  коридору
налево.
     - А сам что не идешь?
     - Стыдно... Он просил меня языком не трепать.
     - Ладно, - согласился я. - Оставайся,  стереги  механизм.  Как-нибудь
управимся.
     В коридоре меня ждут грязный полумрак и разнообразные запахи, обычное
дело в наших домах, но трудно вообразимое  для  приезжих,  которые  дальше
центра не  гуляют.  Тут  тебе  и  квашеной  капустой  разит,  и  крапивным
самогоном, и, пардон,  сортиром...  Я  быстренько  нахожу  наощупь  нужную
дверь, аккуратненько стучу, и от моего стука дверь отворяется сама собой.
     Глазам  моим  является  чистенькая   комнатка   с   хорошо   промытым
единственным окном, стены оклеены белой бумагой, но это заметно лишь  там,
где не стеллажей. А стеллажи, скажу я вам, занимали  все  пространство  от
пола до  потолка  и  были  наглухо  забиты  книгами  -  старинными  такими
фолиантами в черных от времени переплетах. В  углу  наблюдается  маленькая
кроватка, рядом стол, заваленный бумагами, а за столом - хозяин.
     - Что нужно? - спрашивает он с неудовольствием.
     Я молчу, потому что в этот момент мысленно извлекаю его из-за стола и
ставлю рядышком с Мертоном. От этого сопоставления делается мне жарковато.
Человеку за столом где-то под тридцать, блеклое худое лицо, редкие волосы,
сложение, судя по всему, обычное,  как  у  нас  с  вами.  А  фалангистский
прихвостень Мертон - это сто двадцать килограммов чистой  свинины  на  два
метра, все обтянуто белой атласной кожей без признаков недоедания. И еще я
поглядел на руки этого человека, что покойно лежали  поверх  бумажек.  Вы,
наверное, догадываетесь, что я мечтал увидеть - у мастеров  каратэ  кулаки
отбиты постоянными тренировками, как булыжники. А у хозяина  этой  комнаты
длинные костлявые пальцы, заляпаны чернилами... В общем, типичный  домосед
и книжник.
     - Похоже, я не по адресу, - бормочу я и пячусь  к  выходу,  вспоминая
побольше ругательств для Фужера. -  Мне  нужен  был  тот,  кто  жил  здесь
прежде.
     - В этой конуре я живу с момента постройки дома, - говорит хозяин.  -
Так что выкладывайте все начистоту, и поживее.
     Ну, я решил, что отступить всегда успею, и  потому  двинул  в  атаку.
Топаю  вплотную  к  столу,  придвигаю  случившийся  поблизости  табурет  и
усаживаюсь.
     - Что же это делается? -  начинаю  без  предисловий.  -  Если  всякая
погань будет ноги вытирать о нашу национальную гордость, и впрямь лучше  в
Штаты мотануть, от стыда подальше!
     - Вы о чем? -  изумляется  он,  подбирая  отпавшую  от  неожиданности
челюсть.
     - Да все о Мертоне, будь он неладен. Ведь что творит! - Ах,  об  этом
мальчике... - протянул он.
     "Хорош мальчик", -  думаю  я,  одновременно  продолжая  кипятиться  и
расписывать ему художества чертова гастролера.
     - Непорядок, -  говорит  книжник  без  особого  интереса.  -  Это  он
увлекся. Однако, трудно ждать чего-то  иного  от  человека,  развращенного
рекламой и дешевой популярностью.  Не  огорчайтесь,  уважаемый,  эстрадные
идолы ведут себя не лучше, хотя я  что-то  не  припоминаю,  чтобы  ко  мне
приходили на них жаловаться.
     - Так ведь паук! - кричу я. - Паук у него на рукаве нашит!
     И тут его  словно  подменили.  Только  что  на  лице  было  выражение
ленивого безразличия, и вдруг словно забрало опустили.  Каменная  маска  и
глаза-бойницы.
     - Это он зря, - цедит он сквозь зубы. - Черный паук - это,  если  мне
память не изменяет, фалангисты? Так нельзя...
     Вылезает он из-за стола и давай ходить по комнате, горбясь  и  теребя
себя за подбородок.
     - Знаете, что я вам посоветую? - объявляет он, досыта нагулявшись.  -
Напишите петицию, соберите подписи и направьте в парламент. И  его  вышлют
по политическим мотивам, у нас ведь официально запрещена пропаганда всяких
ультра.
     - Петицию? - спрашиваю я. - Толку от нее! Кое-кто ему в правительстве
за это спасибо скажет, а он и вовсе распустит хвост: мол, не  совладали  в
бою, так решили бумажками одолеть. А вот если бы ему рыло здесь  начистили
при двадцати тысячах очевидцев, морду его паучью...
     - Так, - говорит хозяин с раздражением. - Это вас ко мне, конечно же,
дядюшка подослал, болтун несусветный.
     Тут дверь настежь распахивается, и вваливается Фужер,  весь  багровый
от гнева.
     - Я тебе дам болтуна! - ревет он с порога. -  Кто  тебя,  сопляка,  в
соплячестве твоем на руках нянчил, на горшок сажал,  сопли  утирал,  когда
родители твои смылись в Австралию и сгинули там? Забыл уже?! Память у  вас
больно коротка, у сопляков сопливых!..
     - Но я же просил... - бормочет хозяин, а сам не знает, куда от  стыда
деться.
     Но Фужер разошелся не на шутку.
     - Накостылять бы тебе по шее, и все  дела,  за  то,  что  я  на  тебя
последние гроши тратил, от родных детей отрывал!..
     - Тихо, братцы! - ору я громче всех. - Давайте о Мертоне.
     Фужер мигом успокоился,  сел  на  краешек  кровати.  А  хозяин  снова
забегал по комнате.
     - Надо, конечно, этому малышу было бы вправить мозги, - приговаривает
на ходу. - Но дойди эта история до военного ведомства, они  же  в  лепешку
расшибутся, а добудут у меня нужные им сведения. А не добудут, так  просто
уничтожат, чтобы никому не досталось. И меня уничтожат, и вас, дядюшка,  и
вас, - кивает мне, - за компанию.
     - Мне это вроде бы ни к чему, - ввинчиваю я со значением, хотя  и  ни
сатаны не понимаю.
     - А если слухи уйдут за океан? - волнуется книжник. -  И  не  того  я
боюсь, что всех нас в труху изотрут, хотя и это  неприятно.  А  того,  что
какой-нибудь головастый спец из разведки в конце концов  разберет,  что  к
чему...
     Фужер  с  кислой  миной  кивает  своей  лакированной