азали,  что  мисс  Йенсен
явно связана с  политикой  здесь,  на  Пеленге,  занимая  высокий  пост  в
организации, имеющей  отделения  по  всему  Созвездию.  Вы  казначей  этой
организации.
     Пьетро стал выказывать  признаки  беспокойства.  Он  откусил  кусочек
печенья и принялся нервно жевать. Мейстрал поднялся со стула, повернулся и
сунул руку в Голову Бартлета. Он извлек оттуда серебряный антик  и,  держа
его в руках, опустился на  стул.  В  глазах  Пьетро  зажглось  неприкрытое
вожделение.
     - Я вижу, вы его узнаете, - заметил  Мейстрал.  -  Мисс  Йенсен  была
похищена через считанные часы после того, как я  заполучил  этот  предмет.
Поскольку сам по себе он не представляет ценности,  я  полагаю,  он  имеет
политическое или символическое значение, о котором я не осведомлен.
     Он нахмурился, глядя на тяжелый серебряный контейнер.  Присвоив  его,
Мейстрал изучил антик самым тщательным  образом  и  обнаружил,  что  кроме
Имперской Печати  на  нем  выгравировано  изображение  Куэлма  I,  первого
императора  Пенджали,  принимающего  изъявление   верноподданничества   от
первого посла-делегата с Зинзлипа. Завоевание было не слишком серьезным  -
похожие  на  морских  слизняков  Дромии  были  настолько   непостижимы   и
непредсказуемы, что так и не удалось установить точно, поняли ли  они  то,
что их "завоевали" и что таким образом они оказались членами "Протектората
Хосейли". Тем не менее это было первым завоеванием Пенджали,  и  мифографы
поневоле должны были его как-то отобразить.
     На   другой   стороне   седловидного   контейнера    был    изображен
отказывающийся от трона Ннис Шестьдесят Первый  в  окружении  лиц  из  его
Колледжа - группы известных ученых, собранных им в Городе Семи  Сверкающих
Колец  для  того,  чтобы  они  помогали  Императору  в   его   абстрактных
исследованиях, прославивших  его  гораздо  больше,  чем  умение  управлять
Империей. Мейстрал пригляделся повнимательнее. Он  узнал  лицо  профессора
Гантемура,  человека-филолога,   передавшего  планы  Имперской  Резиденции
агентам Восстания и  впоследствии  получившего  владения  ряда  выдающихся
людей - сторонников Империи, в том числе и деда Мейстрала.
     Мейстрал взглянул на Пьетро. Вожделение молодого человека можно  было
почти пощупать руками.
     - М-р Кихано, я должен знать, что  произошло,  -  сказал  он.  -  Мою
клиентку похитили. Возможно, что мне - нам - грозит опасность из  того  же
источника. Через  считанные  часы  контейнер  будет  принадлежать  мне  по
закону, и я смогу им распоряжаться. Естественно, я предпочел бы отдать его
мисс Йенсен - таков мой контракт. Но... - он поднял руку,  и  лицо  Пьетро
потемнело. - Если этот предмет привлечет ко  мне  нежелательное  внимание,
возможно, мне придется побыстрее от него избавиться.
     - Но, - запротестовал Пьетро, - вы же не можете. -  Он  посмотрел  на
Грегора, ища поддержки. - Он ведь не может? - спросил Пьетро. - Правда?  -
Грегор только ухмыльнулся.
     - Напротив, сэр, - голос Мейстрала звучал твердо. - Если мисс  Йенсен
нет, она не может выполнить своих обязательств по  контракту.  Я  полагаю,
тот, кто ее похитил, знает об этом и будет держать ее в  изоляции  до  тех
пор, пока я либо не покину Пеленг,  либо  не  распоряжусь  этим  предметом
другим образом. Вероятно, если они найдут меня, они  выдвинут  собственное
предложение. Обстоятельства же могут вынудить меня согласиться.
     Пьетро вытаращил глаза на Мейстрала:
     - Послушайте, - заявил он. - Я казначей. Я могу заплатить вам  вместо
Амалии.
     - Может быть, - отозвался Мейстрал, -  я  выставлю  ваше  предложение
среди других на любом аукционе, который будет проводиться после того,  как
мисс Йенсен не объявится. Но вам ПРИДЕТСЯ предлагать более  высокую  цену,
м-р Кихано.
     Похоже, Пьетро сдался. Он посмотрел на Грегора, затем - на Романа.
     - Я скажу вам, - объявил он. - Но вашему Хосейли придется выйти.
     Мейстрала внезапно охватило раздражение. Проявление расизма по такому
поводу было более чем раздражающим. Он бросил взгляд  вверх,  на  строгое,
неподвижное лицо Романа.
     - Роман может  остаться,  -  сказал  Мейстрал,  -  он  мой  старейший
помощник, я ему абсолютно доверяю.
     Пьетро покачал головой:
     - Этот  вопрос  выходит  за  рамки  простой  личной  лояльности,  м-р
Мейстрал, - он наклонился ближе и понизил голос, словно стараясь  помешать
Роману подслушать. Его тон был серьезным: -  На  карту  поставлена  Судьба
Созвездия, - сказал он.
     Мейстрал поднял бровь:
     - Да что вы говорите! - Щенок с  каждой  минутой  раздражал  его  все
больше и больше.
     - Прошу вас, - сказал Пьетро.
     Мейстрал перебросил реликвию из одной руки в другую:
     - Надо же, а я прошу всего шестьдесят. И это за Судьбу Созвездия.
     Пьетро вознегодовал:
     - Вы же СОГЛАСИЛИСЬ на шестьдесят! - Затем он взял себя в руки:  -  В
этом вы можете на меня положиться, м-р Мейстрал.
     Мейстрал вздохнул. Последовало короткое молчание,  нарушаемое  только
постукиванием пальцев Грегора по колену. Наконец, Пьетро заговорил.
     - Очень хорошо, сэр. Если вы ручаетесь за него. Но жаль,  что  вы  не
подумали еще раз хорошенько.
     Мейстрал бросил взгляд на Романа:
     - Не стану и думать. - При взгляде на строгое лицо  Романа  Мейстрала
охватила новая волна раздражения. Ясно было, что Роман сдерживает  сильный
гнев, и Мейстрал решил,  что  это  из-за  бестактного  поведения  молодого
человека. Мейстрал откинулся назад и закинул ногу на ногу: -  Что  в  этом
кувшине, м-р Кихано? Говорите правду, немедленно.
     Пьетро закусил губу. Когда он заговорил, это был шепот.
     - Этот контейнер, - произнес  он,  -  крионный  ковчежец,  содержащий
сперму  Императора  Пенджали  Нниса  Шестьдесят   Первого,   не   имеющего
наследников.
     Мейстрал посмотрел на предмет в  своей  руке.  Он  подметил  ошалелый
взгляд Грегора, отвисшую от изумления челюсть Романа  и  пожалел,  что  не
отослал их обоих подальше, за пределы слышимости,  даже  за  пределы  этой
планеты.
     Вещица лежала в руках Мейстрала - холодная, невозможная тяжесть.
     -  О,  -  произнес  Мейстрал,  -   стало   быть,   Судьба   Созвездия
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО поставлена на карту.



                                    6

     Крионный контейнер стоял на столе.  Он  поблескивал  в  мягком  свете
комнаты. Мейстрал  протянул  бокал,  и  его  снова  наполнили  шампанским.
Компания доканчивала уже вторую бутылку. Мейстрал велел роботу  откупорить
третью. Ему она явно потребуется.
     Мейстрал желал только одного -  немедленно  отделаться  от  ковчежца.
Выбросить его с борта флаера в ближайшее бездонное озеро. Швырнуть  его  в
недра первой попавшейся плавильной печи. Сжечь в сердце солнца Пеленга.
     Вот и сбылось, подумал он. Самый  страшный  кошмар  в  жизни  каждого
вора.  Украсть  нечто  столь  ценное,  столь   фантастическое,   что   оно
понадобится  каждому  солдату,  каждому  политику,  каждому   преступнику,
каждому дипломату, каждому фанатику-убийце.
     Бедняга Мейстрал, подумал Мейстрал. И выпил  шампанское  без  всякого
удовольствия.
     Мейстрала не утешило бы то,  что  некоторые  люди  были  и  в  худшем
положении. Взять, например, беднягу Нниса.
     Нынешний Император Пенджали провел свою юность в имперском  гареме  -
отчужденный мальчик-школяр, совершенно не  вписывавшийся  в  конкурентную,
слишком жесткую атмосферу того места, где он жил - в гареме, состоявшем  в
основном из детей, занятых интригами в подражание  своим  матерям,  причем
каждый ребенок оказывался  вовлеченным  в  тайфун  заговоров,  замыслов  и
маневров -  миниатюрную  бурю,  отражавшую  те  внешние  стрессы,  которые
возникали в лучших домах Хосейли в результате бесконечной  борьбы  за  то,
чтобы сделать одного из отпрысков любимым ребенком, следующим наследником.
Его обычным занятием было ловить насекомых и рассматривать под микроскопом
их половые органы. В Империи Хосейли не существовало  права  первородства,
не было упорядоченной системы для  установления  наследника,  кроме  самой
Имперской воли.
     Если ребенок не был по  натуре  интриганом,  детство,  проведенное  в
гареме, могло оказаться отвратительным. Ннис интриганом не был. Однако  он
был очень хорош в обращении с жуками.
     Для Нниса было большим облегчением узнать,  что  он  проиграл  борьбу
одному из младших сводных братьев.  Его  горько  разочарованная  маменька,
красивая и чувствительная дочь герцога Мофа  (его  имя  произносилось  как
"Миф") часами читала ему нотации по поводу его недостатков. Ннису было все
равно. Он обнюхал ее уши на  прощание  и,  радостный,  улетел  на  крыльях
своего позора в Госат, где провел три самых счастливых года в своей жизни,
изучая энтомологию пустыни. Его занятия были прерваны ужасным известием  о
том, что Наследный Принц погиб в нелепой катастрофе на воздушном  шаре,  и
что, в результате особенно успешной интриги, проведенной  его  матушкой  и
кланом Мофа (в произношении - Мифа)  он  назначен  следующим  наследником.
Ударившись в панику при мысли о такой перспективе, Ннис ринулся  назад,  в
Город Семи Сверкающих Колец, чтобы составить свой  заговор,  в  результате
которого он потерял бы титул наследника,  но  прибыл  туда  только,  чтобы
узнать, что Император полинял и впал в кому. Все было потеряно.
     На голограммах, изображавших коронацию, Мофы улыбались - ряд  красных
перекатывающихся  языков.  Ннис  Шестьдесят  Первый,  в  зеленой  парчовой
мантии, приличествующей его сану, выглядел так,  словно  присутствовал  на
похоронах.
     Как после выяснилось, улыбки Мофов  были  недолговечными.  Во  многих
сферах своей жизни Императоры ограничены, однако Ннис пришел к заключению,
что может по крайней мере  устроить  свою  семейную  жизнь  так,  как  ему
хочется. В результате  чего  Город  Семи  Сверкающих  Колец  объявил,  что
Королеве-матери будет построен новый  дворец  в  Госате,  где  она  станет
попечительницей Имперской Энтомологической Коллекции. Герцог Моф  вернулся
в Мофхольм, потерпев большие расходы на дорогие подарки для коронации.
     Ннис, по-видимому, сделал вывод, что, в конце концов,  есть  какой-то
смысл в том, чтобы быть Императором.
     В дальнейшем Ннис женился около двенадцати раз. Его гарем был невелик
- это вызывало некоторое возмущение, особенно  со  стороны  наследственных
врагов Мофов, желавших поквитаться, - но что вызвало настоящую бурю  среди
традиционалистов, - это факт, что Ннис отказывался зачать потомство.
     Императриц в Империи никогда не было;  традиция  предписывала,  чтобы
корона переходила к особам мужского пола. Традиция установилась до  времен
развитой генетической технологии, когда наследник мужского пола мог зачать
намного  больше   отпрысков,   чем   любая   Императрица.   В   результате
генотехнологии это требование устарело, но  нужда  в  императоре  мужского
пола осталась просто потому, что это была традиция,  а  традиция,  в  свою
очередь, была такой вещью, которую Хосейли никогда не подвергали сомнению.
     Ннис,  однако,  стремился  отсрочить  интриги  из-за  наследника   на
возможно  более  долгий  срок.  Своих  насекомых  он  больше  всего  любил
пришпиленными к подушечке, и точно таким же образом он любил, чтобы в  его
домашнем хозяйстве жизнь текла тихо - тихо и без волнений. Чтобы она  была
предсказуемой, спокойной, академичной. Когда ему  предлагали  новую  жену,
первый его вопрос был - тихий ли у нее голос, второй -  публиковалась  она
или нет.
     Спокойствие он получил. На целые сорок  лет.  Зато,  когда,  наконец,
пришли волнения, они с лихвой возместили предшествовавшие десятилетия.
     Историки вели дебаты  по  вопросу  о  том,  могло  ли  эффективное  и
вдохновенное руководство столицы Империи предотвратить Восстание людей или
изменить его ход. Скорее всего, нет - курс Имперской политики  установился
еще до восшествия Нниса на престол, все министры были на своих  местах,  и
люди уже волновались. Если бы Ннис поднял голову  от  своей  коллекции  на
срок, достаточный,  чтобы  заметить,  что  у  него  неприятности,  он  мог
привлечь к ним внимание своих министров, а тем, в свою  очередь,  пришлось
бы приглядеться повнимательнее... да только в  обязанности  Императора  не
входило раздумывать о невероятных вещах, а восстание  с  успешным  исходом
как раз считалось просто невероятным.
     Ннис был  первым  императором  Хосейли,  проигравшим  войну.  ЗА  ВСЮ
ИСТОРИЮ. Вообразите себе это.
     Если бы он  покончил  с  собой,  никто  не  стал  бы  его  винить,  а
большинство наградили бы его аплодисментами. По крайней мере, это показало
бы, что он ценит свое положение. Но его присутствие  было  необходимо  для
поддержания как Принципа Империи, так и мира. И, разумеется, следовать ему
было некому - об этом он позаботился.
     Но шок был все же слишком велик. Здоровье императора было  подорвано,
и он удалился в свой холодный гроб. Оттуда он поддерживал слабую  связь  с
делами и ритуалом. Он продолжал нести вахту в течение двух поколений,  как
солдат, по мере того, как медицинские процедуры, применявшиеся  для  того,
чтобы  не  дать  ему  умереть,  становились  все   более   изощренными   и
экстремальными, а его бразды правления Империей  -  все  более  слабыми  и
холодными.
     У него никогда не было наследников. Много лет назад министры  убедили
Императора  поместить  монаршее  семя   в   криогенное   хранилище.   Были
приготовлены три контейнера - впоследствии семя было в  них  помещено.  Но
война спутала все карты. Два контейнера были уничтожены, третий  исчез,  и
считалось,  что  он  погиб.  К  концу  войны  способность   Императора   к
продолжению рода понизилась настолько, что дальнейшие  попытки  в  том  же
роде не имели смысла. Нетрадиционные методы продолжения рода,  такие,  как
клонирование, были отвергнуты самим  Императором,  свято  придерживавшимся
традиции.
     Так он и лежал годами, погруженный в дрему в своем ящике, в  ожидании
освобождения, последнего упокоения и молчания. Раздумывая о  том,  что  же
пошло не так, где он мог поступить иначе.
     Размышляя, дадут ли ему когда-нибудь умереть.


     Лейтенант Наварр раскачивался  из  стороны  в  сторону  в  гамаке  и,
нахмурившись, смотрел на  телефонную  трубку.  Осматривая  дом  в  поисках
дальнейших следов ограбления, он обнаружил гамак в стенном шкафу дядюшки и
тут же повесил его между двумя деревьями на лужайке. Телефон,  который  он
всегда носил при себе, был пристегнут к  его  поясу.  Разведчики  Открытых
Морей Помпеи всегда были начеку. От хорошей связи часто зависит жизнь.
     Лейтенант вздремнул пару часов, его сон был  нарушен  двумя  птичками
яркой окраски, решившими поиграть в пятнашки в  листве  над  его  головой.
Затем Наварр решил позвонить Амалии Йенсен и рассказать ей  об  ограблении
во дворце его дядюшки; а  заодно  и  оказать  ей  любезность  в  ответ  на
вчерашний обед, пригласив ее в свою очередь  на  сегодня.  Однако  телефон
мисс Йенсен не отвечал - это было странно. Ни робота, ни автоответчика.  К
тому же Йенсен сообщила лейтенанту, что целый день будет дома.
     Все выглядело так, словно связь просто вышла из строя.
     Наварр повесил трубку, спустил ноги из гамака и  потянулся  за  своим
форменным камзолом и траурной накидкой. Он лично  доставит  послание.  При
мысли  об  Амалии  Йенсен  посреди  ее  благоухающего  цветника  лейтенант
улыбнулся.
     Он был так поглощен этим видением, шагая через лужайку, оправляя свой
камзол и призывая робота, чтобы тот зашнуровал его, что совершенно забыл о
том, что оставил телефон в гамаке. Телефон поблескивал серебром на солнце,
раскачиваясь взад-вперед от ветра.
     Одна из ярких птичек слетела вниз  и  опустилась  на  гамак.  Телефон
подмигнул ей. Птица схватила его лапками и взмыла в небо.


     Пресса выяснила, что прошедшим  вечером  Мейстрала  ожидали  в  отеле
Николь, - это был слух,  который  Роман  и  Николь  договорились  пустить,
ложный след, оставленный Романом, чтобы прикрыть Мейстрала. Информационные
шары  не  видели,  как  он  входил,  но  ведь  Мейстрал   славился   своей
неуловимостью. Николь отказалась от дальнейших обсуждений  этого  вопроса,
что только усилило разговоры и предположения.
     Николь знала, как раздувать сплетни. В  конце  концов,  это  была  ее
профессия.
     И вот теперь раздался телефонный звонок.
     - Дрейк Мейстрал, мэм.
     Николь оборудовала свою спальню  глубоким  мужским  голосом  Хосейли,
почтительным и исполненным уважения. Этот голос намеренно контрастировал с
резким женским голосом робота-дерматолога, тщательно накладывавшего на нее
косметику. Николь велела  дерматологу  убрать  свой  аппарат  и  приказала
комнате принять  звонок.  На  уровне  ее  глаз  появилось  голографическое
изображение головы Мейстрала в натуральную величину. Волосы выбивались  из
узла, в который они были стянуты. Вид у Мейстрала был невыспавшийся.
     - Привет, Мейстрал. Вечер был прибыльным?
     - Это  был...  интересный  вечер,  Николь.  -  Что-то  в  его  голосе
заставило Николь выпрямиться.
     - С тобой все в порядке, Дрейк?
     Он поколебался:
     - Да. Но я вынужден лишить себя твоего общества сегодня за завтраком.
Ты же знаешь, я не оставил бы тебя без сопровождающего, если бы на  то  не
было серьезных причин.
     "Вызов?" - подумала Николь. "Арест? Какая-то ловушка?"
     Она не слышала упоминаний о Мейстрале на видео, разве что в  связи  с
ее собственным именем. Так что, каковы бы ни были его проблемы,  они  были
частного характера.
     - Я могу чем-нибудь помочь?
     Улыбка Мейстрала была напряженной:
     - Очень любезно с твоей стороны предлагать помощь, но нет.
     - Все, что угодно, Мейстрал. Мы же друзья. Ты знаешь об этом.
     Он немного помедлил, прежде чем ответить:
     - Ты  очень  добра,  но  думаю,  что  нет.  Тебе  не  следует  в  это
ввязываться.
     Николь опустила подбородок на руку:
     - Стало быть, это серьезно.
     - Да, миледи. Серьезно.
     - Роман приглядывает за тобой?
     Мейстрал улыбнулся:
     - И очень хорошо. Спасибо.
     - Будь очень осторожен, Дрейк. Не наделай глупостей.
     - Не наделаю. - Он поднял бокал с шампанским к голографическому полю.
- Спасибо тебе за то, что поняла меня. Я  постараюсь  компенсировать  тебе
неудобства при нашей следующей встрече.
     Николь улыбнулась. Мейстрал всегда получал десять очков за стиль.
     - Ловлю тебя на слове, - сказала она.
     Глядя, как он отпил глоток шампанского из  бокала,  Николь  поняла  -
что-то в его поведении все еще  беспокоило  ее.  Он  потрясен,  неожиданно
сообразила  она.  По-настоящему  потрясен.  Шампанское   было   намеренной
попыткой вернуть самообладание и смекалку. Николь никогда  еще  не  видела
его в таком состоянии и, если бы не была с ним близко  знакома  в  течение
короткого периода, ни за что бы этого не заметила.
     - Дрейк, - внезапно сказала она, - позвони мне завтра. Я хочу  знать,
как у тебя дела.
     Мейстрал убрал бокал из поля зрения. Его взгляд ничего не выражал:
     - Спасибо, - отозвался он, - я польщен твоей заботой.
     Это было обычное замечание Мейстрала, но он произнес его  на  Высоком
Хосейли, в спряжении, относившемся к состоянию вселенной. Еще десять очков
за стиль, и все же дело было плохо.
     Николь оказалась ничуть не в лучшем положении - ее теперь было некому
сопровождать  на  светский  завтрак.  После  того,  как  голова  Мейстрала
исчезла, Николь с минуту поразмыслила, потом велела комнате набрать  номер
резиденции лейтенанта Наварра.
     Его не было дома. Автоответчик попросил оставить сообщение, но Николь
отказалась. Члены Диадемы говорили лично, либо не разговаривали вообще.
     Николь на мгновение задумалась, потом решила сослаться на усталость и
отказаться от завтрака. Она знала - пресса решит, что Мейстрал по-прежнему
у нее.
     Хорошо. Что бы ни происходил