среды; пульсы внешней
жизни вещей и пульсы внутренней.  Не знаю, какое отношение это
имело к струнам глюонного поля, по которым передаются квантовые
состояния, но я в этих катакомбах чувствовал
напряженную нечеловеческую жизнь.

Куда ж нам плыть по мошонку в грязи?

Я увидел цепь пузырьков на поверхности ленивого потока.

Пришлось нырнуть в грязь, где инфравизор едва различал силуэты.
Однако крюкастую морду я увидел в какой-то паре
метров от себя.  Она еще не коснулась меня, но уже как будто
сдавила меня челюстями.  Наверное, надо было поступить иначе, но
я психанул и пальнул вакуумно-вихревым зарядом.

Воздушно-грязевой волной меня ударило словно огромной боксерской
перчаткой и швырнуло будто соплю из носа великана.

Я, когда очухался, нашел себя в какой-то щели, если точнее
в странном канале, который явно прорыли не люди. Его стенки
состояли словно из спекшейся земли, промазанной затвердевшим
дерьмом.

Я попробовал пошевелиться, и почувствовал многообразную боль в
разных членах тела. Нога была явно сломана в пяти местах.
Голова тоже ударена, потому что поташнивало, из носа
натекло в рот крови, а на шлеме имелась очень приличная вмятина.
Если бы без шлема, то голова бы раскололась пополам.  Терминал
треснул и навеки вышел из строя, линзы разбились, инфравизор
накрылся. Фурычил только фонарик установленный на шлеме. Меня
было видно издалека, но я боялся выключить его и остаться в
полной темноте.

А потом прямо по мне проползли, но не остановились три твари --
от этих склизких клешневатых ножек на своей шее, я чуток
блеванул, отклонив голову набок.

Затем послышался писк, немного смахивающий на тот, что у котят.
Писк приближался. Я с трудом сел, но понял, что на большое не
способен.  Окостеневшим пальцем я поймал спусковой крючок
винтовки, очень сомневаясь, что это поможет.

В сумерках, наконец, показался источник писка -- молодая особь,
по мягким теплым покровам заметно, что недавно из личинок.  При
всех отталкивающих чертах было в ней что-то
неуловимо-симпатичное. А может, и вполне уловимое.  Никаких
свисающих соплей, брызжущих слюней.  Тонкие жесткие крылышки
цвета дымчатого стекла, тельце -- как несколько выложенных в ряд
коньячных бутылок, голова, похожая на шлем мотоциклиста.  Время
от времени рукочелюсти червяги, уже немного похожие на губы,
раскладывались в длину, хватали что-нибудь, мяли-трепали, но
вскоре отпускали.

Особь типа С? То есть тварь того типа, который навсегда
остается недоразвитым и вспомогательным? Но, с другой стороны,
при вызревании личинки у нее крылышки всегда отпадали.
Значит, мутант.

Мы с этой мутантной особью настороженно пялились друг на друга,
животное и человек.  Рожденный ползать и рожденный летать. Один
с жутким страхом, другой с интересом.  Внимательная нижняя губа
червяги прикоснулась к моему башмаку и как бы через нее
послушала меня.  Несмотря на то, что палец я держал, где
положено, на спусковом крючке, желания выстрелить не возникло.
Хотя не исключено было, что мой некогда внимательный организм
стал бесчувственной колодой. А потом "слушания" закончились...

Молодая особь отошла, к ней подвалила другая червяга, вполне
пожилая, из этих развитых, типа B.  Обе червяги зашипели друг
на друга.

Стали появляться и другие твари, как типа B так и С. И похоже
они были настроены недружественно друг по отношению к другу.

Кончики их хвостов сыпали искрами, челюсти резко раскрывались,
брызгала слюна. Это была еще не драка, но демонстрация
силы.

Я словно улавливал причину разногласий. Она была во мне, но и не
только во мне. Одни хотели меня сожрать, другие... этого я
уже не понял.

Внезапно какая-то тварь типа B метнулась ко мне, я выстрелил и
промазал...

Я почти не почувствовал толчка, но увидел челюсти, вонзающиеся
мне в живот, увидел брызги крови и отключился...

Спустя какое-то время я понял, что жив.  Брюшная полость явно не
была вскрыта!  То есть с ней, конечно, что-то произошло. Вот,
порвана же куртка, замазана кровью.  На коже видны порезы,
напоминающий своим рисунком спираль. Но если бы случилось
полостное вскрытие я бы сейчас не шрамы разглядывал, а
мучительно бы помирал, зажимая руки расползающиеся кишки.
Получается, червяга меня не разорвала. Вот, что значит, сытость.
Или стала разрывать, но ей помешали. А может... может она меня
пропорола, но другие заштопали... Короче, случилось странное.

Откуда-то вроде поддувал ветерок и я понял, что единственное
разумное решение -- это ползти по каналу. Если есть сквозняк,
то, значит, имеется выход.  Шагать я, конечно, не мог -- нога
если не в пяти местах, но сломана была наверняка. Я тянулся
вперед, используя вместо костыля штурмовую винтовку "Урал". И не
забыл вколоть себе три кубика анальгетика.

Я, естественно ожидал, что вот-вот напорюсь на скопище червяг,
где мне и настанет бесславный конец.  Но встречал только
слизневые потеки, затвердевшую слюну, пару раз сброшенные
панцирные кольца.  И кое-где следы шаровых плазмоидов, весьма
впечатляющие.  Но самих паразитов нигде не было видно. Пока.

И что удивительно, мой взгляд летел впереди меня, он забирался
за один угол, другой, третий. Все, что должно было
еще встретиться, вертясь, выплывало какой-то пеной из глубины и,
поровнявшись со мной, разлеталось на отдельные
пузырьки.  Осуществилась, наконец, вековая мечта ночного
прохожего:  знать, что тебя ожидает за следующим поворотом.
Поскольку канал разделился на несколько рукавов, а потом еще
снова, то это знание пригодилось, чтобы не сбиться с курса.

У меня, наверное, была суперпозиция, но очень органичная -- я в
себе самом воспринимал два потока ощущений.

Мне даже удалось увильнуть от червяги, который поджидал меня за
поворотом, разогревая свою молнию и щелкая челюстями.

Я вовремя свернул, оставив его бессильно ронять слюну.
Потом свернул еще раз и вышел на магистральную линию.

И вот канал, проделанный червягами, соединился с дренажной
канавой индустриального происхождения.

Она вывела меня под канализационный люк.  Лесенка, ведущая
вверх, была сорвана каким-то умельцем. Вообще моя родина
отличается обилием умельцев, которые могут испортить все что
угодно... Как подняться сейчас -- непонятно.

Но ощущение меня обуревает, что мне многое под силу. Ощущение не
ложным оказалось. Я поймал пульс стены!  Я почувствовал всю
стену вплоть до мелких выщербин.  Вставляя пальцы и носки в
почему-то знакомые щербины, поднимаюсь наверх, и отодвигаю
головой крышку люка.  Выбираюсь наружу.

Я на какой-то улице, даже сразу не узнать. За время моего
отсутствия город сильно изменился в худшую сторону. Небо затянуто
сизым смогом, дымом пожарищ, видно полыхает какая-то химическая
фабрика. Или пищевая -- между ними сейчас не слишком большая
разница. Витрины магазинов на первых этажах разбиты, мостовая
усеяна битым стеклом, ветер несет драную бумагу. Торговые
заведения, похоже, что раскурочены людскими безумными толпами.

Берусь подумать, что в городе началась паника, дурдом, и
дегенераты бросились тащить, что ни попадя.  Ситуевина вышла
из-под контроля и неизвестно, когда под него вернется.

Метрах в двадцати из подворотни вырулило трое мужиков и, конечно,
направились ко мне. Я потрогал винтовку. В запасе всего
один бронебойный заряд. Черт, если промахнусь, эта тройка
покромсает меня на кусочки. Уже отсюда видны на их физиономиях
следы инкубационной энцефалопатии.

Неожиданно рядом со мной причалил мощный джип "Чероки". Те трое
энцефалопатов притормозили и принюхались. Из машины выскочили...
Нина, еще какой-то седой мужик, и быстро забросили меня в салон.

Я оказался в лежачем положении между сидений, в щеку мне
упиралась обУвка Нины, вполне элегантная "Саламандер", но выше
нее виднелась пятнистая армейская штанина.

Седой мужик, держа одной рукой руль, полуобернулся и глянул на
меня.

-- Ну, что, молодой человек, сегодня был тяжелый денек?--
спросил он с неподражаемыми одесскими интонациями.

Узнав ЗНАКОМЫЙ голос и увидев ЗНАКОМОЕ лицо, я сильно
побледнел. Даже, наверное, посерел.

-- Дорогой Самуил Моисеевич, я не сделал вам ничего плохого.
Нинка все сама начала. Не надо меня в преисподнюю увозить.--
заблеял я, чувствуя неотвратимость наказания.

Смотрящий на меня был доктором Файнбергом! В чистом виде.

-- Саша, не надо иметь столько ужаса на лице. Я не погиб тогда,
хотя должен был.  В тот день в здании находилась одна неучтенная
персона, мой старый друг Гриша, хороший системный программист.
Он должен был наладить мне extra-communication grid, как это...
супервычислительную сеть.  И я должен был скрыть его присутствие
от начальства. Наверное, понимаете, почему -- расходы за
использование спутниковых и оптоволоконных каналов, это не
шутка.  И червяги убили Гришу, убили надо полагать по ошибке --
тогда у них системы обнаружения еще давали сбои.

-- И вы?...

-- А я решил обменяться с ним одеждой, чтобы уйти в подполье
вплоть до той поры, когда я смогу им врезать.  Короче, я сбежал,
а Нина на опознании, так сказать, тела, сказала, что это я.
Меня, конечно, можно осуждать за это.  Но я действовал в
интересах не только своих, но возможно и всего человечества.

Объяснившись Файнберг перестал оборачиваться и смотрел только на
дорогу.

-- А Нина?-- еще сомневался я.

-- Нина мне подыграла. У нее вообще-то железные нервы.

Туфелька молодой дамы весьма внушительно придавила меня.
Ну что, страшненькая история. И надо с этой историей смириться.
Тем более, что другие варианты были бы ничем не лучше. Я решил
больше не думать ни о бедном Грише, ни о железобетонном
характере Нины, ни о революционной решительности доктора
Файнберга.

-- Какие там городские новости?-- спросил я для разрядки
напряженности.-- Я маленько приотстал от жизни.

-- В городе бардак в лучшем смысле этого слова. Разбой, насилие.
Все предприятия, на которых производится съестное, превратились в
феодальные замки. Властей не видно.  По-крайней мере, нигде ни
одного человека в форме.-- сообщила Нина.-- От Москвы никакой
помощи.  Похоже, там творится тоже самое.  Президент творит указ
за указом, но почти никто не знает, что в них написано --
телевидение-то не работает, останкинская телебашня упала,
червяги съели всю газетную бумагу.  Говорят, что создан какой-то
комитет национального спасения, во главе с Уркановым и
Феноменским, но кто ему подчиняется, тоже неизвестно. Вчера
пресс-секретарь комитета был сожран на глазах у иностранных
журналистов. Короче, это катастрофа.

Вот тебе и на. Мы это ожидали после ядерной войны. А катастрофа
пришла с какими-то скребнями, которые всех заскребли насмерть.
Позорище.

На фоне эпохальных событий было неудобно выяснять персональные
моменты.

-- А как вы меня нашли?

-- По сигналам твоего прибора спутниковой навигации. Федянин
сообщил нам твои позывные. Но ему сейчас не до тебя, он
охраняет какой-то ядерный реактор.

Нина включила приемник и его тюнер прошелся по диапазонам. На
средних и длинных волнах вообще ничего, только в FM словилась
передача с европейского спутника насчет мировых потрясений.

В новостях было про панику на биржах, про погром Ливерморской
Национальной Лаборатории с уничтожением всех ускорителей и
токамаков, про выход из строя многих коммуникационных систем,
включая спутниковые ретрансляторы и компьютерно-сетевые
маршрутизаторы, отчего выпали в осадок большие сегменты
Интернета, говорилось о пожаре в космическом центре имени
Кеннеди, об опустении Кремниевой Долины. О том, что в Западной
Африке многие деревни превратились в сплошные инкубаторы.
Беспрерывная инкубация личинок типа А приводит к быстрому
летальному истощению людей. Летучие личинки типа С,
питающиеся кровью, вызвали массовый падеж скота.

-- Ну, молодой человек, а какие подвиги вы сегодня совершили?--
спросил Файнберг, как ни в чем не бывало.

Я рассказывал, удивляясь одновременно тому, что произошло со мной
в подземелье и с миром вообще.

И тело мое как будто расплывалось, растягивалось,
превращалось в пучок переливающих нитей, и нити эти
разлетались в разные стороны, на многие-многие километры.

А доктор Файнберг, слушая меня, принимал какие-то решения.

В итоге машина остановилась возле распластанного современного
здания. Я кое-как выбрался наружу и сразу понял, что это
медицинское учреждение.  Около входа, прямо на въездном пандусе
расположились раненные, травмированные, обоженные, в кровавых
потеках, заблеванные, искалеченные, плохоперевязанные. Они ждали
очереди и ждали долго, лишь изредка стеная.  Но вот меня двое
санитаров мигом уложили меня на каталку, провезли мимо
страждущих, затем подняли на лифте, пропустили через рентген и
сноровисто загипсовали. Естественно, что мои вещички, и шлем, и
винтовка были сложены в шкафчик.

В процедурный кабинет вошел какой-то врач вместе с Файнбергом,
они оба внимательно и настороженно посмотрели на мой
татуированный живот. И врач, напустив весьма озабоченный вид,
сказал:

-- Давайте-ка его сначала на томограф.

Меня снова загрузили на каталку, подняли на другой этаж, где
не было ни срача ни пострадавших, закатили в белый зал. И с
легким шипением мое тело было пропущено через нечто,
напоминающее торпедный аппарат. Минут за десять-пятнадцать.

Выползаю я из компьютерного томографа, где меня ввели
в ядерно-магнитный резонанс, и уже не вижу ни врача, ни
медсестры.

Меня поджидало трое людей, мало похожих на медперсонал; по стилю
поведения -- рэкетиры, по форме одежды -- клерки, по некоторым
ухваткам -- менты. В руках у одного из них были мои
томографические снимки.

-- Ребята, вы, кажется, меня с кем то спутали.-- поспешил
заявить я.

Они, не поздоровавшись, сдернули меня с каталки, и подперев с
обоих сторон, быстро потащили, куда им надо. По пустому коридору
в лифт, совсем другой, чем тот, на котором я приехал, узкий и
темный, оттуда в подвал, из подвала во двор.

Во дворе поджидал микроавтобус с тонированными стеклами. Меня
бесцеремонно затолкали внутрь -- наверное, из-за того,
что загипсованная нога все время застревала.  Машина резко
тронулись с места.  И я понял, что попал в оборот, из которого
вывернутся будет не так-то просто.

     9.

Микроавтобус более напоминал автозак -- зарешеченные окна,
мощные двери. И везли меня как мешок, так что я катался из
стороны в сторону и едва не сломал еще пару конечностей.

Судя по тряске, микроавтобус шел по проселочным дорогам.  Когда
открылись дверцы, стало окончательно ясно, что я оказался в
сельской местности. Лес повсюду. Но посредине леса густого была
забетонированная площадка и модерновый комплекс зданий.

Ну как не узнать -- те самые корпуса, что выросли на месте
охотничьего заказника и колиной избушки, как грибы после дождя.

Сейчас они полностью законченные были.

Теперь я видел, что весь комплекс напоминает разрезанное на
части насекомое.  Напоминание усиливалось из-за того, что все
корпуса стояли на довольно тонких, но наверняка чертовски
надежных столбах из армированного металлопластика.

На разных высотах корпуса соединялись друг с другом трубчатыми
переходами, которые опять-таки напоминали кишки.

А сверху все корпуса прикрывал купол, похожий на
надкрылки.

Купол не только маскировал комплекс сверху, но и выступал в роли
площадки для вертолетов. Также располагались на нем всякие
антенны, обычные и параболические, кое-какие из них тянули по
виду на радиотелескопы.

Я вместе с микроавтобусом находился на эстакаде, обвивающей
первый этаж центрального здания, которое можно было бы назвать
"грудкой насекомого".

Трое рэкетиров сдали меня с рук на руки двум товарищам в белых
комбинезонах. Санитары, что ли, или космонавты?

Эти космонавты кинули на тележку и автоматические
захваты прихватили меня за руки-ноги, чтобы не рыпался. Тележка
двинулась сама -- хотя и вдоль металлической ленты, тянущейся
по покрытию и в холле, и в коридоре.

Можно сказать, космонавты-санитары просто
составляли мне почетный эскорт. Я даже вспомнил сценку из
"Звездных войн", где солдаты империи сопровождают замороженного
Хана Соло, впрочем его тележка была вообще без колесиков.

Ну и моя поездка выглядела достаточно круто. Миновав коридор, я
подкатился к какому-то подобию ворот.  Там один из космонавтов,
сделал осмысленное лицо и постукал по клавам компьютерного
терминала, видимо вводя на меня информацию.  Ворота пискнули и
распахнулись, пропуская мое зарегистрированное тело.

Санитар еще поклацал кнопочками на маленькой клавиатуре,
пришпандоренной к тележке, и та бодро понесла меня по введенному
маршруту.

Сперва она, довольно точно прицелившись, въехала в лифт. Мы
поднялись этажей на пять-шесть и там я выкатился в очередной
холл. Санитары тоже не забыли выйти, но остались у дверей.

Интерьер здесь был классный -- поверхности из блестящего
металла, золотистого и серебристого, вышитые портьеры. Бюст
Ильича в мечтательной позе.  Некоторая излишняя монументальность
скрашивалась чудесными чучелами животных -- явно имеющими
характер охотничьих трофеев.

Мишка, свирепо вставший на задние лапы, но так и застывший.
Парочка как будто играющих волков -- ясно, что доигрались.
Здоровенный вепрь, близкий по размерам к носорогу. Даже с
потолка свисали на лесках чучела орла, ястреба, коршуна и
лебедя.

-- У меня работает отличный таксидермист.

Я машинально поежился, повернул голову и увидел улыбающегося
Гиреева Филиппа Михайловича.

-- Точно, Филипп Михайлович. Все как живые. Надеюсь, я не стану
следующей добычей вашего отличного специалиста.

-- Бросьте, Саша. Мы тут все работаем на жизнь, на ее экспансию.
Вы не слыхали разве, что наше научно-производственное
объединение называется "Жизненная сила"?

-- Слыхал, а то как. Хорошее название для заведения, которое
раньше называлось, наверное, "ГлавЯд".  И как вам жизненная сила
червяг? Радует? Не только мне кажется, что они зашли слишком
далеко.

-- Радоваться надо любой силе. Все это так естественно и
прекрасно. Старое отмирает, новое занимает свое место под
солнцем. И мы хотим быть вместе с этим новым.

Смысл этого высказывания дошел до меня чуть позже.

Лежак, на котором было распластано мое тело, переоформился  в
сидение. И началось то, что пожалуй, можно было назвать
экскурсией. Только пара санитаров несколько портила
тональность.

Кресло-каталка проследовала из холла в лабораторию. Впрочем,
сейчас в ней вряд ли производились какие-нибудь работы. Осмотрев
оборудование несколько устаревшего, кондово-советского вида, я
понял, что здесь что-то вроде музея. Громоздкие центрифуги,
автоклавы, хроматографы, установки электрофореза, гробоподобные
цифровые вычислительные машины с торчащими проводами. Ну и
мощные металлические шкафы а-ля склеп, каждый весом с тонну.

-- В самом деле, у нас что-то вроде музея.-- согласился
Гиреев.-- Опыты начались в восемьдесят третьем, когда
Рейган-паскуда заварил кашу со звездными войнами. От Юрия
Владимировича Андропова пришло указание готовить несимметричный
ответ в один из институтов системы госбезопасности. Пусть-де
америкашки швыряют миллиарды долларов на всякие небесные
проекты, а мы изготовим что-нибудь маленькое, земное, но шибко
вредное и при надобности отправим штатников на небо, где им так
нравится.  Догадываетесь, куда я клоню?

-- А как же, Филипп Михайлович. Биологическое оружие.

Гиреев покачал головой, облагороженной сединами.

-- Ну что-то вроде. Биологическое оружие -- это все-таки
подразумеваются микроорганизмы. А в области микробиологии и
особенно генетики мы, по-большому счету, сильно отставали.
Правда, в начале семидесятых несколько сократили разрыв, но к
восьмидесятым опять оказались в заднице. Однако это нельзя было
сказать об эволюционной биологии.  Шмальгаузен, Берг -- это все
наши советские светильники.  Лысенко и Мичурин тоже... Вы не
смейтесь.  Конечно, башка у них был полна бреда, но они
проводили такие эксперименты, которые западным ученым даже в
голову не приходили до недавнег