уж останусь здесь. Вера тоже решила остаться.
Не все ли равно, где...
     - Следопыты,  Следопыты!  Место  сбора  -  Столица.  Все  в  Столицу!
Забирайте с собой "кроты", будем рыть убежище. Может быть, успеем...
     -   ..."Тариэль",   говорите?   Знаю,   как   же,   Горбовский.   Да,
грузоподъемность у него, к сожалению, невелика. Ну что  ж...  Я  предлагаю
приблизительно такой список: от дискретников -  Пагава,  от  волновиков  -
Аристотель,   может  быть  Маляев,   от  барьерщиков   я  бы  рекомендовал
Форстера...  Ну и что же,  что он старый?  Он велик!  Вам, голубчик, сорок
лет, и вы, я вижу,  плохо представляете себе  психологию старика. Всего-то
навсего осталось жить лет пять-десять, и то не дают...
     - Габа!  Габа!  Слышал  о  нуль-запуске?  Что?  Занят?  Вот  странный
человек... Я лечу в институт. Почему же я с ума сошел? Да знаю я все  это,
знаю... Именно сейчас! А если вдруг получится? Ну, прощай. Ищи то, что  от
меня останется, где-нибудь возле Проциона...
     - Опять физики что-то взорвали на Северном полюсе.  Надо  бы  слетать
посмотреть, но тут прибыл какой-то  вертолет,  и  нас  всех  приглашают  в
Столицу. Ах, вас тоже? Странно!.. Ну, там увидимся.
     Роберт  выключил  рацию.  "Тариэль-Второй",  десантник...   Он   взял
управление от киберпилота и до предела увеличил обороты  двигателя.  Хлеба
внизу кончились, началась полоса тропических  лесов.  Ничего  нельзя  было
разглядеть в пестрой желто-зеленой путанице, но Роберт знал, что там,  под
сенью исполинских  деревьев,  проходят  прямые  шоссе  и  по  этим  шоссе,
вероятно, уже мчатся  на  запад  машины  с  беженцами.  Несколько  тяжелых
грузовых вертолетов прошли на юго-запад где-то возле самого горизонта. Они
скрылись из виду, и Роберт снова  остался  один.  Он  вытащил  радиофон  и
набрал номер Патрика. Патрик долго не откликался. Наконец  послышался  его
голос:
     - Алло?
     - Патрик, это я, Скляров. Патрик, что известно о Волне?
     - Все то же, Роб. Берег Пушкина затоплен.  Аодзора  сгорела.  Рыбачий
горит сейчас. Несколько "харибд" уцелело,  их  оттаскивают  на  буксире  к
Столице. А ты где?
     - Это неважно, - сказал Роберт. - Сколько от Волны до Детского?
     - До Детского? Зачем тебе Детское? До Детского далеко.  Слушай,  Роб,
если уцелеешь, срочно лети в Столицу. Мы все там будем через полчаса. - Он
вдруг хихикнул. - Маляева пытались всадить в  звездолет.  Жалко,  тебя  не
было. Он разбил Гасану нос. А Пагава куда-то спрятался.
     - А тебя не пытались всадить?
     - Ну зачем же ты так, Роб...
     - Ладно, извини. Значит, от Детского Волна пока далеко?
     - Не то чтобы далеко... Час-полтора...
     - Спасибо, Патрик. До свидания.
     Роберт снова попытался связаться с Таней, на этот раз  по  радиофону.
Он ждал пять минут. Таня не отвечала...
     Детское было  пусто.  Над  стеклянными  спальнями,  над  садами,  над
пестрыми  коттеджами  висела  тишина.  Здесь  не  было  того   панического
беспорядка, который оставили после себя  нулевики  в  Гринфилде.  Песчаные
дорожки были аккуратно подметены, парты в саду стояли, как всегда, ровными
рядами, постели были старательно прибраны. Только на дорожке перед Таниным
коттеджем валялась на песке забытая кукла. Возле куклы сидел  большеглазый
пушистый ручной калям. Он старательно обнюхивал ее, поглядывая на  Роберта
с добродушным любопытством.
     Роберт вошел в Танину комнату. Здесь было, как всегда, чисто,  светло
и хорошо пахло. На столе лежала  раскрытая  тетрадь,  через  спинку  стула
свисало большое махровое полотенце. Роберт потрогал его  -  оно  было  еще
влажное.
     Роберт  постоял  у  стола,  потом  рассеянно  скользнул  взглядом  по
тетради. Он дважды прочел свое имя, прежде чем это дошло до его  сознания.
Имя было написано большими печатными буквами.
     "РОБИК! Нас спешно  эвакуировали  в  Столицу.  Ищи  меня  в  Столице.
Непременно найди! Нам еще ничего не  говорили,  но,  кажется,  надвигается
что-то страшное. Ты мне нужен, Робик. Найди меня. _Т_в_о_я_ Т.".
     Роберт вырвал листок из тетради, сложил вчетверо и спрятал в  карман.
Он последний раз окинул взглядом  Танину  комнату,  открыл  стенной  шкаф,
потрогал ее платья, снова закрыл шкаф и вышел из коттеджа.
     От Таниного коттеджа было хорошо видно море - спокойное,  похожее  на
застывшее зеленое масло. Десятки  тропинок  вели  через  траву  к  желтому
пляжу, на котором были разбросаны  шезлонги  и  топчаны.  Несколько  лодок
лежали вверх килем у самой воды. А горизонт  на  севере  горел  нестерпимо
яркими солнечными бликами. Роберт быстро пошел  к  флаеру.  Он  перешагнул
через борт, остановился и снова оглянулся на море. И вдруг он  понял:  это
было не солнце, это был гребень Волны.
     Он устало опустился на сиденье и тронул флаер. То же самое и на  юге,
подумал он. Она теснит нас с севера и с юга. Мышеловка. Коридор между двух
смертей. Флаер снова понесся над тропическим лесом. Сколько еще  осталось,
думал он. Два часа, три? Два места в звездолете, десять?
     Лес под флаером вдруг кончился, и Роберт увидел на  обширной  лужайке
большой пассажирский  аэробус,  окруженный  толпой  людей.  Он  машинально
притормозил и стал снижаться. Видимо, аэробус терпел  аварию,  и  все  эти
люди рядом с ним - странно, какие они все маленькие! - ждали,  пока  пилот
исправит повреждение. Он увидел пилота - огромного  чернокожего  человека,
копавшегося в двигателе. Затем он понял, что это дети,  и  тут  же  увидел
Таню. Она стояла возле пилота и принимала от него какие-то детали.
     Флаер упал в десяти шагах от аэробуса, и все сейчас же  обернулись  к
нему. Но Роберт видел только Таню, ее прекрасное измученное  лицо,  тонкие
руки, прижимающие к груди испачканные железки, и  удивленно  расширившиеся
глаза.
     - Это я, - сказал Роберт. - Что случилось, Таня?
     Таня молча смотрела на него,  и  тогда  он  поглядел  на  чернокожего
пилота и узнал Габу. Габа широко заулыбался и крикнул:
     - А, Роберт! Иди-ка сюда, помоги! Таня -  чудесная  девочка,  но  она
никогда не имела дела с аэробусами! И я тоже! А у него все  время  глохнет
двигатель!
     Дети - семилетние  мальчики  и  девочки  -  рассматривали  Роберта  с
интересом. Роберт подошел к аэробусу и, мимоходом ласково коснувшись щекой
Таниных волос, заглянул в двигатель.  Габа  похлопал  его  по  спине.  Они
хорошо знали друг друга. Они отлично сошлись - Роберт  и  десять  отчаянно
скучающих нуль-испытателей, которые уже два года  сидели  здесь  без  дела
после неудачного опыта с собакой Фимкой.
     То, что Роберт увидел в двигателе, заставило его на секунду задержать
дыхание. Да, Габа, по-видимому, действительно не имел никогда раньше  дела
с аэробусами.  Сделать  ничего  было  нельзя  -  кончилось  горючее.  Габа
совершенно напрасно почти разобрал двигатель.  Это  бывает.  Такое  бывает
даже с самыми опытными водителями: в аэробусах не часто кончается горючее.
Роберт украдкой поглядел на Таню. Она прижимала к груди грязные от  смазки
взрывные цилиндры и ждала.
     - Итак? - бодро спросил Габа. - Правильно  мы  грешили  на  вот  этот
рычаг, не знаю, как он там называется?
     - Что ж, - сказал Роберт, - очень возможно. - Он взялся  за  рычаг  и
подергал его. - Кто-нибудь знает, что вы здесь засели?
     - Я сообщал, - ответил Габа. - Но у них  там  не  хватает  машин.  Ты
знаешь историю с эмбриозародышами?
     - Ну, ну, - сказал Роберт, бесцельно, но очень аккуратно  очищая  паз
подающего рычага. Он нагнулся так, чтобы его лица не было видно.
     -  Понадобился  транспорт.  Канэко  стал   выращивать   "медузы",   а
оказалось, что это не "медузы", а кибернетические кухни. Ошибка снабжения,
а? - Габа захохотал. - Как тебе это нравится?
     - Сплошной смех, - сказал Роберт сквозь зубы.
     Он поднял голову и осмотрел небо. Он увидел пустую белесую  синеву  и
на севере над  верхушками  далеких  деревьев  ослепительно  яркий  гребень
Волны. Тогда он мягко  опустил  откинутый  капот,  пробормотал:  "Та-ак...
Посмотрим!" - и обошел аэробус с другой стороны, где никого не  было.  Там
он сел на корточки, прижавшись лбом к блестящей полированной  обшивке.  По
другую сторону аэробуса Габа нежным громыхающим голосом запел:

               One is none, two is some,
               Three is a many, four is a penny,
               Five is a little hundred...

     Открыв глаза Роберт увидел его пляшущую тень на траве - тень поднятых
рук с растопыренными пальцами. Габа развлекал детей. Роберт выпрямился  и,
распахнув дверцу,  влез  в  аэробус.  В  кресле  водителя  сидел  мальчик,
ожесточенно вцепившийся  в  рукояти  управления.  Он  выделывал  рукоятями
необычайные фигуры и при этом свистел и дудел.
     - Смотри - оторвешь, - сказал Роберт.
     Мальчик не обратил на него внимания.
     Роберт хотел включить СОС-маяк, но  увидел,  что  маяк  уже  включен.
Тогда он  снова  оглядел  небо.  Через  спектролит  фонаря  небо  казалось
нежно-голубым, и оно было совершенно пустое. Надо решаться, подумал он. Он
покосился на мальчика. Мальчуган азартно изображал рев ветра.
     - Выйди-ка сюда, Роб, - сказал Габа. Он  стоял  возле  двери.  Роберт
вышел. - Прикрой дверь, - сказал Габа. Было слышно, как Таня  рассказывает
что-то ребятишкам по ту сторону аэробуса и как свистит и дудит мальчик  на
сиденье пилота.
     - Когда она будет здесь? - спросил Габа.
     - Через полчаса.
     - Что случилось с двигателем?
     - Нет горючего.
     Лицо Габы сделалось серым.
     - Почему? - бессмысленно спросил он. Роберт промолчал. -  А  в  твоем
флаере?
     - Такому сундуку этого не хватит и на пять минут.
     Габа ударил себя кулаками по лбу и сел на траву.
     - Ты механик, - сказал он хрипло. - Придумай что-нибудь.
     Роберт прислонился к аэробусу.
     - Помнишь сказочку про волка, козу и капусту? Здесь дюжина ребятишек,
женщина и мы с тобой. Женщина, которую я люблю больше всех людей на свете.
Женщина,  которую  я  спасу  во  что  бы  то  ни  стало.  Так  вот.  Флаер
двухместный...
     Габа покивал.
     - Понимаю. Тут и говорить не о чем, конечно. Пусть  Таня  садится  во
флаер и берет с собой столько ребятишек, сколько туда влезет...
     - Нет, - сказал Роберт.
     - Почему нет? Через два часа они будут в Столице.
     - Нет, - повторил Роберт. - Это не спасет ее. Волна будет  в  Столице
через три часа. Там ждет звездолет. Таня должна улететь на нем.  Не  спорь
со мной! - яростно прошептал он. - Возможны только два варианта: либо лечу
я с Таней, либо с Таней летишь  ты,  но  тогда  ты  поклянешься  мне  всем
святым, что Таня улетит в этом звездолете! Выбирай.
     - Ты сошел с ума! - сказал Габа. Он медленно поднимался  с  травы.  -
Это дети! Опомнись!..
     - А те, кто останется здесь, они не дети? Кто выберет троих,  которые
полетят в Столицу и на Землю? Ты? Иди, выбирай!
     Габа беззвучно открывал и закрывал рот. Роберт  посмотрел  на  север.
Волна была видна уже хорошо. Сияющая полоса поднималась все выше, таща  за
собой тяжелый черный занавес.
     - Ну? - сказал Роберт. - Ты клянешься?
     Габа медленно покачал головой.
     - Тогда прощай, - сказал Роберт.
     Он сделал шаг вперед, но Габа преградил ему дорогу.
     - Дети! - сказал он почти беззвучно.
     Роберт обеими руками схватил его за отвороты куртки и приблизил  лицо
вплотную к его лицу.
     - Таня! - сказал он.
     Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза.
     - Она возненавидит тебя, - тихо сказал Габа. Роберт  отпустил  его  и
засмеялся.
     - Через три часа я тоже умру, - сказал он. -  Мне  будет  все  равно.
Прощай, Габа.
     Они разошлись.
     - Она не полетит с тобой, - сказал Габа вдогонку.
     Роберт не ответил. Я это и сам знаю, подумал он. Он обошел аэробус  и
длинными прыжками побежал к флаеру. Он видел лицо Тани, обращенное к нему,
и смеющиеся лица детишек, окружающих Таню, и он весело помахал  им  рукой,
чувствуя сильную боль в мускулах лица, судорожно свернутых  в  беззаботную
улыбку. Он подбежал к флаеру, заглянул внутрь, затем выпрямился и крикнул:
     - Танюшка, иди-ка помоги мне!
     И в это же мгновение с другой  стороны  аэробуса  появился  Габа.  Он
скакал на четвереньках.
     - А ну, что вы здесь скучаете? - заорал он. - Кто поймает Шер-Хана  -
великого тигра джунглей?!
     Он испустил протяжный рык и, брыкнув ногами, помчался на четвереньках
в лес. Несколько секунд ребятишки, открыв рты,  смотрели  на  него,  потом
кто-то весело взвизгнул, кто-то воинственно завопил,  и  всей  толпой  они
побежали за Габой, который уже выглядывал с рычанием из-за деревьев.
     Таня, оглядываясь и удивленно улыбаясь, подошла к Роберту.
     - Как странно, - сказала она. - Словно и нет никакой катастрофы.
     Роберт все глядел вслед Габе. Никого уже не было  видно,  но  смех  и
визг, хруст кустарников и грозный рык  Шер-Хана  явственно  доносились  из
чащи.
     - Как ты странно улыбаешься, Робик, - сказала Таня.
     - Чудак этот Габа! - сказал Роберт и сейчас  же  пожалел:  надо  было
молчать. Голос не слушался его.
     - Что случилось, Роб? - сразу спросила Таня.
     Он невольно посмотрел поверх ее головы. Она тоже  обернулась  и  тоже
посмотрела и испуганно прижалась к нему.
     - Что это? - спросила она.
     Волна уже доходила до солнца.
     - Надо спешить, -  сказал  Роберт.  -  Полезай  в  кабину  и  подними
сиденье.
     Она ловко прыгнула в кабину, и  тогда  он  огромным  прыжком  вскочил
вслед за нею, обхватив ее плечи правой рукой и стиснул так, чтобы  она  не
смогла двинуться, и с места рванул флаер в небо.
     - Роби! - прошептала Таня. - Что ты делаешь, Роби?!.
     Он не смотрел на нее. Он выжимал из флаера все, что можно.  И  только
краем глаза он увидел внизу поляну, одинокий аэробус и маленькое  лицо,  с
любопытством выглядывающее из водительской кабины.



                                    8

     Дневная  жара  уже  начала  спадать,   когда   последние   птерокары,
переполненные и перегруженные, сели, ломая шасси, на улицах, прилегающих к
площади перед зданием Совета. Теперь на  эту  обширную  площадь  собралось
почти все население планеты.
     С севера  и  с  юга  медленно  втянулись  в  город  гремящие  колонны
уродливых землеройных "кротов" с опознавательными знаками Следопытов  и  с
желтыми молниями  строителей-энергетиков.  Они  стали  лагерем  посередине
площади и после стремительного совещания, на котором выступили только  два
человека - по три минуты вполголоса  каждый,  -  принялись  рыть  глубокую
шахту-убежище. "Кроты" оглушительно загрохотали, взламывая бетон покрытия,
а затем один за другим, нелепо выгибаясь, стали уходить  в  землю.  Вокруг
шахты быстро выросла кольцевая гора измельченного грунта, и  над  площадью
возник и повис душный кисловатый запах денатурированного базальта.
     Физики-нулевики заполнили  пустующие  этажи  театра  напротив  здания
Совета. Весь день они отступали, цепляясь аварийными отрядами "харибд"  за
каждый наблюдательный пункт, за каждую станцию дальнего  контроля,  спасая
все, что успевали спасти из оборудования и  научной  документации,  каждую
секунду рискуя жизнью, пока категорический приказ Ламондуа и директора  не
созвал их в Столицу. Их узнавали  по  возбужденному,  виновато-вызывающему
виду, по неестественно оживленным голосам, по несмешным шуткам со ссылками
на специальные обстоятельства и по нервному громкому смеху. Теперь они под
руководством Аристотеля и Пагавы отбирали  и  переснимали  на  микропленку
самые ценные материалы для эвакуации с планеты.
     Большая группа механиков и метеорологов вышла  на  окраину  города  и
принялась строить  конвейерные  цехи  для  производства  небольших  ракет.
Предполагалось грузить эти ракеты важнейшей документацией и выбрасывать их
за пределы атмосферы в качестве искусственных спутников, с тем чтобы позже
их подобрали и доставили  на  Землю.  К  ракетчикам  присоединилась  часть
аутсайдеров - тех, кто инстинктивно чувствовал себя не в силах ждать сложа
руки, и тех, кто действительно мог и желал помочь,  и  тех,  кто  искренне
верил в необходимость спасения важнейшей документации.
     Но  на  площади,  забитой   "гепардами",   "медузами",   "биндюгами",
"дилижансами", "кротами", "грифами", осталось еще очень много людей. Здесь
были биологи и планетологи, потерявшие на  оставшиеся  часы  смысл  жизни,
аутсайдеры  -  художники  и   артисты   -   ошеломленные   неожиданностью,
рассерженные, потерявшиеся, не знающие,  что  делать,  куда  идти  и  кому
предъявлять  претензии.  Какие-то  очень  выдержанные  и  спокойные   люди
неторопливо беседовали на  разнообразные  темы,  собираясь  кучками  среди
машин. И еще какие-то тихие люди, молча и понуро  сидящие  в  кабинах  или
жмущиеся к стенам зданий.
     Планета опустела. Все население - каждый человек был вызван, вывезен,
выловлен из самых ее отдаленных и глухих уголков и  доставлен  в  Столицу.
Столица находилась на экваторе, и теперь на всех широтах планеты, северных
и южных, было пусто. Лишь несколько человек остались там, заявив,  что  им
все равно, да где-то над тропическими лесами потерялся аэробус с детьми  и
воспитателем и тяжелый "гриф", высланный на его поиски.
     Под серебристым шпилем в течение последних часов  непрерывно  заседал
Совет Радуги. Время от времени репродуктор  всеобщего  оповещения  голосом
директора или Канэко вызывал по именам самых неожиданных людей. Они бежали
к зданию Совета и скрывались за  дверью,  а  затем  выбегали,  садились  в
птерокары или флаеры и улетали из города. Многие из тех, кто не был  занят
делом, провожали их завистливыми взглядами. Неизвестно было, какие вопросы
обсуждаются на Совете, но репродукторы всеобщего оповещения уже  проревели
главное: угроза катастрофы является совершенно  реальной;  в  распоряжении
Совета имеется всего  один  десантный  звездолет  малой  грузоподъемности;
Детское эвакуировано, и дети размещены в городском парке  под  наблюдением
воспитателей и врачей; лайнер-звездолет "Стрела"  непрерывно  поддерживает
связь с Радугой и находится на пути к ней, но прибудет не ранее чем  через
десять  часов.  Трижды  в  час  дежурный  Совета  информировал  площадь  о
положении фронтов Волны. Репродуктор гремел: "Внимание,  Радуга!  Передаем
информацию..." И тогда площадь замолкала, и все жадно  слушали,  досадливо
оглядываясь на шахту, из которой доносился гулкий  рокот  "кротов".  Волна
двигалась странно. Ее ускорение то увеличивалось - и тогда люди мрачнели и
опускали глаза, - то уменьшалось - и  тогда  лица  светлели  и  появлялись
неуверенные улыбки, - но Волна двигалась, горели посевы, вспыхивали  леса,
пылали оставленные поселки.
     Официальной информации было очень мало  -  может  быть,  потому,  что
некому и некогда было ею  заниматься,  и,  как  всегда  в  таких  случаях,
основным видом информации становились слухи.
     Следопыты и строители все глубже врывались в землю,  и  поднимавшиеся
из шахты измазанные усталые люди кричали, весело скаля зубы, что им  нужно
еще каких-нибудь два-три часа -  и  они  закончат  глубокое  и  достаточно
просторное убежище для всех. На  них  смотрели  с  некоторой  надеждой,  и
надежда эта подкреплялась упорными слухами о расчете, якобы  произведенном
Этьеном Ламондуа, Пагавой и  каким-то  Патриком.  Согласно  этому  расчету
северная  и  южная  Волна,  столкнувшись  на  экваторе,  должны   "взаимно
энергетически свернуться и деритринитировать", поглотив большое количество
энергии. Говорили, что после этого на Радуге  должен  выпасть  слой  снега
толщиной в полтора метра.
     Говорили также,  что  полчаса  тому  назад  в  институте  дискретного
пространства, слепые белые стены которого  мог  увидеть  с  площади  любой
желающий, удалось, наконец, осуществить успешный  нуль-запуск  человека  к
солнечной  системе,  и  даже  называли  имя   пилота,   первого   в   мире
нуль-перелетчика,