тветил.
     - И что ты думаешь о нем?
     Горбовский подумал.
     - Я думаю, что это его право.
     Горбовский не хотел говорить на эту тему. Некоторое время  он  слушал
тамтам, затем сказал:
     - Понимаешь, Матюша, как-то так получилось, что меня считают чуть  ли
не другом Камилла. И все меня спрашивают, что да как. А  я  этой  темы  не
люблю. Если у тебя есть какие-нибудь конкретные вопросы, пожалуйста.
     - Есть, - сказал Матвей. - Камилл не сумасшедший?
     - Не-ет, ну что ты! Он просто обыкновенный гений.
     - Ты понимаешь, я все время думаю: ну  что  он  все  предсказывает  и
предсказывает? Какая-то у него мания - предсказывать...
     - И что же он предсказывает?
     - Да так, пустяки, - сказал Матвей. - Конец света. Вся  беда  в  том,
что его, беднягу, никто-никто не может  понять...  Впрочем,  не  будем  об
этом. О чем это мы с тобой говорили?..
     Экран снова осветился. Появился Канэко. Галстук у него съехал набок.
     - Матвей Сергеевич, - сказал он, чуть задыхаясь. - Разрешите уточнить
список. У вас должна быть копия.
     - О, как мне все это надоело! - сказал Матвей. - Леонид, прости меня,
пожалуйста. Мне придется уйти.
     - Конечно, иди, - сказал Горбовский. - А я пока прогуляюсь обратно на
космодром. Как там мой "Тариэль"...
     - К двум часам ко мне обедать, - сказал Матвей.
     Горбовский  допил  стакан,  поднялся  и  с   удовольствием   увеличил
громкость тамтама до предела.



                                    3

     К десяти часам жара стала невыносимой. Из раскаленной  степи  в  щели
закрытых окон сочились терпкие пары  летучих  солей.  Над  степью  плясали
миражи.  Роберт  установил  у  своего  кресла  два  мощных  вентилятора  и
полулежал, обмахиваясь старым журналом. Он утешал себя мыслью о  том,  что
часам к трем будет гораздо тяжелее, а там, глядишь, и вечер. Камилл застыл
у северного окна. Они больше не разговаривали.
     Из  регистратора  тянулась  бесконечная   голубая   лента,   покрытая
зубчатыми линиями автоматической записи, счетчик Юнга медленно,  незаметно
для глаза наливался густым сиреневым светом, тоненько пищали ульмотроны  -
за их зеркальными окошечками зловеще  играли  отблески  ядерного  пламени.
Волна  развивалась.  Где-то  за  северным  горизонтом,  над   необозримыми
пустырями мертвой земли били в  стратосферу  исполинские  фонтаны  горячей
ядовитой пыли...
     Заверещал сигнал видеофона, и Роберт немедленно принял деловую  позу.
Он думал, что это Патрик или - что было бы страшно в такую жару -  Маляев.
Но это оказалась Таня, веселая и свежая; и было сразу видно, что там у нее
нет сорокаградусной жары, нет  вонючих  испарений  мертвой  степи,  воздух
сладок и прохладен,  а  с  близкого  моря  ветер  приносит  чистые  запахи
цветников, обнажившихся при отливе.
     - Как ты там без меня, Робик? - спросила она.
     - Плохо, - пожаловался Роберт. -  Пахнет.  Жарко.  Потно.  Тебя  нет.
Спать хочется невыносимо, и никак не заснуть.
     - Бедный мальчик! А я славно вздремнула  в  вертолете.  У  меня  тоже
будет  трудный  день.   Летний   праздник   -   всеобщее   столпотворение,
столоверчение и светопреставление. Ребята носятся как ошалелые. Ты один?
     - Нет. Вон стоит Камилл и не видит нас и не слышит. Танек, я  сегодня
жду тебя. Только где?
     - А ты разве сменяешься? Жалко. Полетим на юг!
     - Давай. Помнишь кафе в Рыбачьем? Будем  есть  миноги,  пить  молодое
вино... ледяное! - Роберт застонал и закатил глаза. - Сейчас я буду  ждать
этого вечера. О, как я буду его ждать!
     - Я тоже... - она оглянулась. - Целую, Роби, -  сказала  она.  -  Жди
звонка.
     - Очень буду ждать, - успел сказать Роберт.
     Камилл все  смотрел  в  окно,  сцепив  руки  за  спиной.  Пальцы  его
пребывали в непрерывном  движении.  У  Камилла  были  необычайно  длинные,
белые, гибкие  пальцы  с  коротко  остриженными  ногтями.  Они  причудливо
сплетались и расплетались, и Роберт  поймал  себя  на  том,  что  пытается
проделать то же самое с собственными пальцами.
     - Началось, - сказал вдруг Камилл. - Советую посмотреть.
     - Что началось? - спросил Роберт. Ему не хотелось подниматься.
     - Пошла степь, - сказал Камилл.
     Роберт неохотно встал и подошел к нему. Сначала он ничего не заметил.
Затем ему  показалось,  что  он  видит  мираж.  Но,  вглядевшись,  он  так
стремительно  подался  вперед,  что  стукнулся  лбом   о   стекло.   Степь
шевелилась. Степь быстро меняла цвет  -  жуткая  красноватая  каша  ползла
через желтое пространство. Внизу под вышкой  можно  было  разглядеть,  как
копошатся среди высохших стеблей красные и рыжие точки.
     - Мама моя!.. - ахнул Роберт. - Красная зерноедка! Что же вы стоите?!
- он метнулся к видеофону. - Пастухи! - крикнул он. - Дежурный!
     - Дежурный слушает.
     - Говорит пост Степной. С севера идет зерноедка!  Вся  степь  покрыта
зерноедкой!
     - Что? Повторите... Кто говорит?
     - Говорит пост Степной, наблюдатель Скляров! Красная зерноедка идет с
севера! Хуже, чем в позапрошлом году! Поняли? Вся степь кишит зерноедкой!
     - Есть... Ясно... Спасибо, Скляров... Вот беда! А у нас все на юге...
Вот беда!.. Ну ладно...
     - Дежурный! - крикнул Роберт. - Слушайте,  свяжитесь  с  Алебастровой
или с Гринфилдом, там полно нулевиков, они помогут!
     - Все понял! Спасибо, Скляров. Когда зерноедка кончит идти,  сообщите
сразу, пожалуйста.
     Роберт снова подскочил к окну. Зерноедка шла валом, травы уже не было
видно.
     - Вот несчастье! - бормотал Роберт, прижимаясь лицом к стеклу. -  Вот
уж действительно беда!
     - Не обольщайтесь, Роби, - сказал Камилл. -  Это  еще  не  беда.  Это
просто интересно.
     - А вот выжрет она посевы, - сказал Роберт со  злостью,  -  останемся
без хлеба, без скота.
     - Не останемся, Роби. Она не успеет.
     - Надеюсь. На это только и надеюсь. Вы  только  посмотрите,  как  она
идет. Ведь вся степь красная.
     - Катаклизм, - сказал Камилл.
     Неожиданно наступили сумерки. Огромная тень упала  на  степь.  Роберт
оглянулся и перебежал к восточному окну.  Широкая  дрожащая  туча  закрыла
солнце. И опять  Роберт  не  сразу  понял,  что  это.  Сначала  он  просто
удивился, потому что днем на Радуге никогда не бывает  туч.  Но  потом  он
увидел, что это птицы. Тысячи тысячи птиц летели с севера, и  даже  сквозь
закрытые окна слышались непрерывный шелестящий шум крыльев и пронзительные
тонкие крики. Роберт попятился к столу.
     - Откуда птицы? - проговорил он.
     - Все спасается, - сказал Камилл. - Все бежит. На вашем месте,  Роби,
я бы тоже бежал. Идет Волна.
     - Какая Волна? - Роберт нагнулся и посмотрел на  приборы.  -  Нет  же
никакой Волны, Камилл...
     - Нет? - сказал Камилл хладнокровно. - Тем лучше. Давайте останемся и
посмотрим.
     - Я и не собирался  бежать.  Меня  просто  удивляет  все  это.  Надо,
пожалуй, сообщить в Гринфилд. И главное, откуда эти птицы? Там же пустыня.
     - Там очень много птиц, - сказал  спокойно  Камилл.  -  Там  огромные
синие озера, тростники... - Он замолчал.
     Роберт недоверчиво посмотрел на него. Десять лет он работал на Радуге
и всегда был убежден, что к северу от горячей  параллели  нет  ничего:  ни
воды, ни травы, ни жизни. Взять флаер и слетать туда с  Танюшкой,  мельком
подумал он. Озера, тростники...
     Затрещал сигнал вызова, и Роберт повернулся к  экрану.  Это  был  сам
Маляев.
     - Скляров, - сказал он  обычным  неприязненным  тоном,  и  Роберт  по
привычке почувствовал себя виноватым, виноватым за все,  в  том  числе  за
зерноедок и за птиц. - Скляров, слушайте  приказ.  Немедленно  эвакуируйте
пост. Заберите оба ульмотрона.
     - Федор Анатольевич, - сказал Роберт. - Идет зерноедка, летят  птицы.
Я только что хотел сообщить вам...
     - Не отвлекайтесь. Я повторяю. Заберите оба  ульмотрона,  садитесь  в
вертолет и немедленно в Гринфилд. Поняли меня?
     - Да.
     - Сейчас... - Маляев посмотрел куда-то вниз. -  Сейчас  десять  сорок
пять. В одиннадцать ноль-ноль вы должны быть в воздухе. Имейте в  виду,  я
выдвигаю "харибды", и на всякий случай держитесь  выше.  Если  не  успеете
демонтировать ульмотроны - бросьте их.
     - А что случилось?
     - Идет Волна, - сказал Маляев и впервые посмотрел Роберту в глаза.  -
Она перешла Горячую параллель. Торопитесь.
     Секунду Роберт стоял, собираясь с мыслями. Затем  он  снова  осмотрел
приборы. Судя по приборам, извержение шло на убыль.
     - Ну, это не мое дело, -  сказал  Роберт  вслух.  -  Камилл,  вы  мне
поможете?
     - Теперь я уже никому не могу помочь, - отозвался Камилл. -  Впрочем,
это не мое дело. Что нужно - тащить ульмотроны?
     - Да. Только сначала их надо демонтировать.
     - Хотите добрый совет? - сказал Камилл. -  Добрый  совет  за  номером
семь тысяч восемьсот тридцать два.
     Роберт уже отключил ток и, обжигая пальцы, скручивал разъемы.
     - Давайте ваш совет, - сказа он.
     - Бросьте эти ульмотроны, садитесь в вертолет и летите к Тане.
     - Хороший совет, - сказал Роберт,  торопливо  обрывая  соединения.  -
Приятный. Помогите-ка мне его вытащить...
     Ульмотрон весил около центнера, толстый  гладкий  цилиндр  в  полтора
метра длиной. Они извлекли его из гнезда и внесли в  кабину  лифта.  Завыл
ветер, вышка начала вибрировать.
     - Достаточно, - сказал Камилл. - Спустимся вместе.
     - Надо взять второй.
     - Роби, вам даже  этот  больше  не  понадобится.  Послушайтесь  моего
совета.
     Роберт посмотрел на часы.
     - Время есть, - деловито сказал он. - Спускайтесь и  выкатывайте  его
на землю.
     Камилл закрыл дверцу. Роберт  вернулся  к  установке.  Снаружи  стоял
красный сумрак. Птиц больше не было, но  небо  затягивала  мутная  пелена,
сквозь которую еле просвечивал маленький диск солнца. Вышка вздрагивала  и
раскачивалась под порывами ветра.
     - Успеть бы! - вслух подумал Роберт.
     Он, напрягаясь, вытянул второй ульмотрон, поднял на плечо и  понес  к
лифту. Тут за его спиной с раздирающим хрустом вылетели оконные рамы, и  в
лабораторию ворвались облака колючей пыли пополам  с  раскаленным  ветром.
Что-то с  силой  ударило  по  ногам.  Роберт  поспешно  присел,  прислонил
ульмотрон к стене  и  нажал  кнопку  вызова.  Двигатель  подъемника  взвыл
вхолостую и сейчас же умолк.
     - Ками-илл! - крикнул Роберт, прижавшись лицом к решетчатой двери.
     Никто не отозвался. Ветер выл  и  свистел  в  разбитых  окнах,  вышка
раскачивалась, и Роберт едва держался на ногах.  Он  снова  нажал  кнопку.
Подъемник не действовал. Тогда, преодолевая ветер, он подобрался к окну  и
выглянул наружу. Степь была затянута клубами бешено несущейся пыли. Что-то
блестящее мелькало внизу у подножья вышки, и Роберт похолодел,  сообразив,
что это бьется и мотается  под  ветром  вывернутое  и  растерзанное  крыло
птерокара. Роберт закрыл глаза и облизал пересохшие губы.  Рот  наполнился
едкой горечью. Хороша ловушка, подумал он. Патрика бы сюда...
     - Ками-и-илл! - крикнул он изо всех сил.
     Но он еле слышал собственный  голос.  Через  окно...  Нельзя,  сорвет
ураганом. Стоит ли вообще барахтаться? Птерокар-то разбит... Тут она  меня
и накроет. Нет, надо слезть. Что там Камилл возится - я бы  на  его  месте
уже починил лифт... Лифт!
     Перешагивая через обломки, он вернулся к решетчатой двери и  вцепился
в нее обеими руками. А  ну-ка,  "Юность  Мира",  подумал  он.  Дверь  была
сделана добротно. Если бы фермы вышки были сделаны так же, лифт нипочем не
вышел бы из строя. Роберт лег спиной на дверь и согнутыми ногами уперся  в
стену тамбура. Ну-ка... Р-раз! В глазах у него потемнело. Что-то хрустело:
не то дверь, не то мускулы. Еще р-раз! Дверь подалась. Сейчас она вылетит,
подумал Роберт, и я свалюсь в  шахту.  Двадцать  метров  вниз  головой,  и
сверху на меня упадет ульмотрон. Он перевернулся и уперся спиной в  стену,
а ногами в дверь. Тр-рах!.. У двери вылетела  нижняя  половина,  и  Роберт
упал на спину, ударившись головой. Несколько секунд он  лежал  неподвижно.
Он был весь мокрый от пота. Потом  он  заглянул  в  пролом.  Далеко  внизу
виднелась крыша кабины. Лезть было очень страшно, но  в  это  время  вышка
начала крениться, и Роберта потащило вниз. Он не сопротивлялся, потому что
вышка все кренилась и кренилась, и не было этому конца.
     Он спускался, цепляясь за фермы и распорки, и тугой, колючий от  пыли
ветер прижимал его к теплому металлу. Он успел заметить,  что  пыли  стало
гораздо меньше и что степь снова залита солнцем. Вышка все  кренилась.  Он
так торопился  узнать,  что  с  птерокаром  и  куда  девался  Камилл,  что
выпрыгнул из шахты, когда до земли оставалось еще метра четыре. Он  больно
стукнулся ногами и потом руками. И первое,  что  он  увидел,  были  пальцы
Камилла, вонзившиеся в сухую землю.
     Камилл лежал  под  опрокинутым  птерокаром,  широко  раскрыв  круглые
стеклянные глаза, и тонкие длинные пальцы его вцепились в землю, словно он
пытался вытащить себя из-под разбитой машины, а может быть, ему было очень
больно перед смертью. Пыль покрывала его  белую  куртку,  пыль  лежала  на
щеках и открытых глазах.
     - Камилл, - позвал Роберт.
     Ветер бешено мотал над  его  головой  обломок  исковерканного  крыла.
Ветер нес струи желтой пыли. Ветер свистел и визжал в фермах  покосившейся
вышки. В мутноватом небе свирепо пылало  маленькое  солнце.  Оно  казалось
косматым.
     Роберт поднялся на ноги и, навалившись, попытался сдвинуть  птерокар.
На секунду ему удалось приподнять тяжелую машину, но только на секунду. Он
снова взглянул на Камилла. Все лицо  его  было  засыпано  пылью,  и  белая
куртка стала рыжей, и только к нелепой белой каске не пристало  ни  единой
пылинки, и матовая пластмасса весело отсвечивала под солнцем.
     У Роберта задрожали ноги, и он сел  рядом  с  мертвым.  Ему  хотелось
плакать. Прощайте, Камилл. Честное слово, я вас любил. Никто вас не любил,
а я любил. Правда, я никогда не слушал вас, так  же,  как  и  другие,  но,
честное слово, я не слушал только потому, что не надеялся вас  понять.  Вы
были на голову выше всех, а  уж  меня  и  подавно.  А  теперь  я  не  могу
столкнуть с вашей раздавленной груди эту кучу лома. По  долгу  дружбы  мне
следовало бы остаться рядом с вами. Но меня ждет Таня, меня,  может  быть,
ждет даже Маляев, и потом я ужасно хочу  жить.  Тут  не  помогают  никакие
чувства и никакая логика. Я знаю, что мне не уйти. И все-таки я  пойду.  Я
буду бежать, буду брести, может быть, даже ползти, но я  буду  уходить  до
последнего... Я дурак, мне нужно  было  послушаться  вашего  семитысячного
совета, но я, как всегда, не понял вас, хотя, казалось бы, чего  тут  было
понимать?..
     Он был таким разбитым и усталым, что только с большим трудом заставил
себя подняться  и  пойти.  А  когда  он  обернулся,  чтобы  последний  раз
поглядеть на Камилла, он увидел Волну.
     Далеко-далеко над северным горизонтом за красноватой дымкой оседающей
пыли сверкала в белесом небе ослепительная полоса, яркая, как солнце.
     Ну, вот и все, вяло подумал Роберт. Далеко мне не уйти. Через полчаса
она будет здесь и пойдет дальше, а здесь останется гладкая черная пустыня.
Башня, конечно, останется, и ничего не случится с ульмотронами, и птерокар
останется, и оторванное крыло повиснет в горячем безветрии. И, может быть,
от Камилла останется шлем. А уж от меня вообще ничего  не  останется.  Он,
словно прощаясь, осмотрел себя - похлопал по голой груди, пощупал бицепсы.
Жалко, подумал он. И тут он заметил флаер.
     Флаер стоял за вышкой  -  маленький  двухместный  флаер,  похожий  на
пеструю черепашку, скоростной, экономичный, удивительно простой и  удобный
в управлении. Это был флаер Камилла. Конечно же, это был флаер Камилла!
     Роберт сделал к нему  несколько  неуверенных  шагов,  а  потом  сломя
голову помчался, огибая вышку. Он не спускал глаз с флаера, словно  боясь,
что он вдруг исчезнет, споткнулся обо что-то и плашмя проехал  по  колючей
траве, ободрав грудь и живот.  Вскочив  на  ноги,  он  обернулся.  Тяжелый
цилиндр ульмотрона с гладкими, досиня полированными  боками  еще  тихонько
покачивался от толчка. Роберт  взглянул  на  север.  Из-за  горизонта  уже
поднималась черная стена. Роберт подбежал  к  флаеру,  подняв  тучу  пыли,
прыгнул в сиденье и, едва нащупав рукоятку управления, с места дал  полный
газ.


     Степная зона тянулась до самого Гринфилда, и Роберт проскочил  ее  со
средней скоростью пятьсот километров в час. Флаер несся  над  степью,  как
блоха, - огромными прыжками.  Слепящая  полоса  скоро  вновь  скрылась  за
горизонтом. В степи все казалось обычным:  и  сухая  щетинистая  трава,  и
дрожащие марева над солончаками, и редкие полосы  карликового  кустарника.
Солнце палило беспощадно. И почему-то нигде  не  было  никаких  следов  ни
зерноедки, ни птиц, ни урагана. Наверное, ураган разметал всю эту живность
и сам затерялся в этих бесплодных, извечно  пустынных  просторах  Северной
Радуги,  самой  природой  предназначенных  для  сумасшедших  экспериментов
нуль-физиков. Однажды,  когда  Роберт  был  еще  новичком,  когда  Столицу
называли еще просто станцией,  а  Гринфилда  не  было  вообще,  Волна  уже
проходила  в  этих  местах,  вызванная  грандиозным  опытом  покойного  Лю
Фын-чена, тогда все здесь было черно, но прошло всего семь лет,  и  цепкая
неприхотливая трава вновь оттеснила  пустыню  далеко  на  север,  к  самым
районам извержений.
     Все вернется, думал Роберт. Все  будет  по-прежнему,  только  Камилла
больше не будет. И  если  когда-нибудь  кто-нибудь  внезапно  возникнет  в
кресле за моей спиной, я уже  буду  точно  знать,  что  это  всего-навсего
привидение. А сейчас  я  приду  к  Маляеву  и  скажу  ему  прямо  в  лицо:
"Ульмотроны ваши я бросил". А он процедит  сквозь  зубы:  "Как  вы  смели,
Скляров?.." И тогда я ему скажу: "Наплевать мне на ульмотроны, потому  что
погиб Камилл из-за ваших ульмотронов!" А он скажет: "Это,  конечно,  очень
жаль, но ульмотроны нужно было привезти". И тогда я, наконец,  рассвирепею
и скажу ему все. "Сосулька ты! - скажу я. - Снежная ты баба с  электронным
управлением. Как ты смеешь думать об ульмотронах,  когда  погиб  Камилл?..
Равнодушный ты человек, ящерица!"
     В двухстах километрах от Гринфилда он увидел "харибды"  -  гигантские
телемеханические  танки,  несущие  отверстые   пасти   энергопоглотителей.
"Харибды"  шли  цепью  от  горизонта  до  горизонта,  соблюдая  правильные
полукилометровые интервалы, с лязгом  и  громовым  грохотом  тысячесильных
двигателей. За ними в желтой степи оставались широкие полосы развороченной
коричневой земли, вспаханной до самого базальтового основания  континента.
Траки гусениц вспыхивали под солнцем.  А  далеко  справа  в  тусклом  небе
моталась едва заметная точка -  это  был  вертолет-наводчик,  руководивший
движением этих металлических чудовищ. "Харибды" шли на Волну.
     Энергопоглотители, по-видимому, еще не работали, но Роберт на  всякий
случай круто набрал высоту и начал снижение, только когда навстречу ему из
дымки вынырнул Гринфилд -  несколько  белых  домиков  и  квадратная  башня
дальнего контроля, окруженные пышной земной зеленью. На северной  окраине,
подмяв под  себя  рощицу  пальм,  угрюмо  чернела  неподвижная  "харибда",
устремив прямо  на  Роберта  бездонный  раструб  поглотителя,  и  еще  две
"харибды" стояли справа и слева  от  поселка.  Два  вертолета  взмыли  над
башней и ушли на юг. На площади среди зеленых газонов блестели  на  солнце
перепончатые крылья птерокаров.  Вокруг  птерокаров  бегали  и  копошились
люди.
     Роберт подогнал флаер к самому входу в башню и выскочил  на  крыльцо.
Кто-то отшатнулся, женский голос вскрикнул: "Кто это?"  Роберт  взялся  за
ручку  стеклянной  двери  и  на  мгновение  застыл,  вглядываясь  в   свое
отражение, - почти голый, весь в спекшейся пыли, глаза злые, через грудь и
живот иде