ввернутым в бетон площадки.
   Потом начали лопаться швартовы в разных местах. Взглянув туда, где были
Костя и Мищенко, Гребнев не увидел их. По земле катились клубы пыли,
стволы деревьев, какие-то извивающиеся в воздухе листы. На миг Гребневу
показалось, что он различает знакомую фигурку практиканта. Костя, если это
был он, упал, сбитый ветром, тут же встал, снова упал и покатился как
лист, сорванный с дерева. Затем все вокруг поглотила такая мгла, что
Гребнев стал протирать глаза, точно в них попала пыль. Сильный толчок
подбросил его, он упал на спину. В следующий момент конструктор
почувствовал, что поднимается в воздух.
   Однажды на пляже Гребнев видел, как сильным порывом ветра унесло
рубашку:
   она летела, болтая рукавами. Сейчас соединительный коридор, в котором
он очутился, напоминал гигантский рукав, он сгибался во время полета.
Ощущение было такое неприятное, что Гребнев поспешил перейти в более
надежный, менее колышущийся отсек. Хватаясь за какие-то кольца, вклеенные
в стены (сейчас Гребнев не мог даже припомнить, для чего они должны были
служить), он стал пробираться к двери. Опустив глаза вниз, он различил
сквозь прозрачный пол мутные клубы, вспухающие пузырями, - казалось, он
заглянул в гигантский кипящий котел.
   За дверью прямо вверх поднималась лестница. Гребнев стал на нижнюю
ступеньку, но она не сдвинулась с места. Ну да, ведь эскалаторы еще не
работали. Он стал подниматься, хватаясь за поручни.
   С верхней площадки лестницы открывался вход в круглый зал. Его
прозрачные стены под действием урагана гнулись, то вминаясь, то
выпрямляясь, временами по ним пробегала дрожь. В тот момент, когда Гребнев
вступил в пустой зал, сооружение сильно накренилось, Гребнев успел
схватиться за стойку для оборудования у стены, иначе он полетел бы к
противоположному концу зала.
   По ту сторону стен, в пыльной мгле, проносились полупрозрачные здания
округлых форм с крышами-куполами, напоминая гигантскую связку воздушных
шаров, пущенных по ветру. Какой-то рукав мотался как исступленный, и
Гребнев до боли ощутил напряжение, которое испытывали скрепки:
когда-нибудь начнут же они вываливаться!
   Заметив, наконец, какую-то дверь, он шмыгнул в нее и очутился во
внутреннем коридоре. Здесь стены не просвечивали и обстановка казалась
безопаснее.
   Возникавшие крены напоминали качку корабля в бурю - ощущение вполне
земное.
   Он решил осуществить то, что собирался сделать перед тем, как налетел
ураган, - проникнуть в обзорную башню. Там он, возможно, сумеет
подключиться к наружной антенне.
   В беспорядочных рывках, которыми обрушивался ураган на детище Гребнева,
видимо, была какая-то закономерность. Преимущественно бортовая качка
сменилась на килевую, то есть направленную вдоль коридора. Держаться на
ногах стало почти невозможно. Гребнев решил, что лучше всего передвигаться
по способу далеких предков человека. Но он никак не мог сообразить, что
это за отсек, в котором он сейчас очутился. Он открывал все оказывающиеся
на пути двери: за ними были пустые помещения. Подползти к последней,
дальней двери, замыкавшей коридор, удалось не сразу. Раза два Гребнева
сильными толчками отбрасывало назад с такой легкостью, с какой ребенок,
балуясь, сбивает букашку с травинки. Зато третий толчок подбросил его
прямо к двери, он едва не стукнулся об нее головой. Он открыл дверь,
протянул руки, нащупывая пол, и в ужасе отпрянул назад.
   Руки ничего не встретили. За дверью зияла пустота, провал, колодец,
темный, казавшийся бездонным. Дрожь и внезапная слабость охватили
Гребнева, когда он сообразил, что следующий толчок сбросит его в пустую
шахту подъемника. Тело его ослабло, но следующий толчок, который не
замедлил произойти, отшвырнул его от двери, словно мешок с песком.
 
 
   4
 
 
   Горлиц откачнулся на спинку стола. На лице его отразилось смятение.
   - Она разорвалась... - произнес он сдавленно.
   Ян быстро подвинулся к экрану. По нему проносились бледные полосы,
клубы и завитки, словно космическая туманность в стадии образования.
Вверху мельтешила темная тень, округлая, похожая на рыбу в мутной воде.
Другая тень протянулась чуть не через весь экран внизу. Она извивалась,
словно пиявка в аквариуме.
   - Вы думаете: конец? - спросил он.
   - Скорее всего начало конца... Главное - мы ничего не можем предпринять.
   Ураган треплет и треплет свою добычу, не выпуская из зубов, как бульдог.
   Расстреливать его надо было раньше...
   Оба одновременно подумали о главном.
   - Знать бы, жив ли Гребнев?
   - И где находится? В какой из двух половин.
   - Еще бы лучше - в каком отсеке, - сказал Горлиц. - Без этого мы не
можем даже применить ракеты!
   Они приникли к экрану. "Пиявка" внизу сжималась или поворачивалась: она
стала короче. Серые клубы временами закрывали ее совсем.
   - Да, в этот котел вихрелеты едва ли проникнут!
   - Шестнадцать уже разбились! А наводил их лучший из наших пилотов.
Пытались взять на буксир то, что можно, и то, что находится еще в воздухе.
Смотрите!
   "Пиявка" вдруг вытянулась, от нее оторвался кусок и исчез за кромкой
экрана.
   - Она рассыпается... - произнес Ян хрипло. Казалось, его душат. Он
рванул ворот.
   - Гребнев!.. - крикнул Горлиц, словно тот мог слышать.
 
 
   5
 
 
   Отброшенный от колодца-ловушки, Гребнев полежал с минуту, не больше,
потом пополз назад, из тупика. Он выбрался снова в круглый зал и скользнул
в соседний выход. Длинный узкий коридор. Тут было гораздо светлее, а
боковые толчки легче парировать, протянув руки в стороны.
   Зато сюда выходило множество дверей... О эти двери, стандартные двери,
не распахивающиеся, не занимающие лишнего места, убирающиеся вверх или в
стороны с быстротой, с которой срабатывает затвор фотоаппарата, блестящая
выдумка Гребнева! Сейчас они превратились для него в настоящий кошмар.
   Каждую дверь он открывал, словно тащил билет в лотерее: что там?
   Вдруг Гребневу показалось, что во внешнем мире словно бы посветлело.
Значит, станция или, во всяком случае, та ее часть, где он находится,
выходит из зоны урагана? Что теперь будет удерживать ее от падения? С
одной стороны, спасенье, а с другой...
   ...Гребнев бежит по коридорам, похожим на корабельные, с множеством
выходящих в них дверей, инстинктом и чутьем находя направление. Все-таки
он проектировал это сооружение, хотя и не видел своими глазами всех
чертежей.
   Он находился, по его расчетам, уже где-то поблизости от башни, когда
здание, внутри которого он находился, не то чихнуло, не то икнуло.
Гребневу показалось, что им выстрелили. Он врезался плечом в какой-то угол
и, ошеломленный, упал. Губы его раскрылись, он издал короткий стон.
   Тотчас же у самого уха раздался ответный стон. Он подумал, что у него
начались галлюцинации. Стон повторился. Затем все стихло. Гребнев успел
только сообразить, что звук слышится из-за стены совсем рядом.
   Где же дверь? Он прошел ее. Гребнев кое-как встал на ноги и сделал шага
три назад. Дверь. За ней комната, в комнате... Костя!
   Гребнев стоит как оглушенный громом. На минуту ему показалось, что он
сходит с ума. Но Костя живой, хотя нельзя сказать, что невредимый, лежит,
подогнув левую ногу и протянув руку с распростертыми пальцами. Он в
обмороке.
   Гребнев бросился к юноше. Глаза Кости на миг ожили, он пытался
пошевелиться и мучительно застонал.
   "Нога", - догадался Гребнев. Нога лежала как-то неестественно.
   Мысли быстро сменяют одна другую в сознании Гребнева. Оставить Костю
здесь?
   Его будет валять по полу при каждом толчке. Отказаться от намерения
проникнуть в башню? Это может означать гибель для обоих. Надо дать о себе
знать. Тогда их легче будет спасти.
   Гребнев размышляет всего несколько секунд. Затем наклоняется над
распростертым на полу телом, берет его на руки. В коридоре относительно
спокойно, и Гребнев стремится использовать передышку. Он бежит, мелко
перебирая ногами и стараясь держать Костю так, чтобы больная или,
возможно, сломанная нога не болталась.
   Костя тяжел. Гребневу кажется, что вес его с каждым шагом увеличивается.
   Гребнев содрогнулся от мысли, что у него не хватит сил дотащить
раненого товарища. Он решительно ринулся в очередную дверь и тотчас же
остановился.
   Они очутились в обзорной башне.
   Высоко вверх уходил купол, похожий на сильно вытянутое яйцо с острым
концом.
   Поперек "яйца" проходил балкончик, на котором они и находились.
   Теперь Костю можно было, наконец, положить на пол. На миг глаза его
открылись, в них промелькнуло удивление и еще что-то, губы усиленно
зашевелились, но он тут же снова впал в забытье.
   Теперь следовало найти конец антенны, впаянной в корпус башни. Как раз
вдоль балкона располагались вводы кабеля. Гребнев бросился к ближайшей
розетке и подключил свой блок-универсал.
   Руки его тряслись. Вдруг блок откажет! Едва была нажата кнопка "прием",
как послышался тревожный голос:
   - Гребнев!.. Вы слышите? Гребнев! Вы слышите?
   - Слышу, - ответил Гребнев, и он так много, видимо, вложил в это
короткое слово, что голос сразу замолк.
   - Гребнев! - через секунду закричал вызывавший. - Где вы находитесь? В
башне? Или где-нибудь образовалось отверстие и вы им воспользовались?
   - В башне! На уровне третьего этажа. На балконе.
   - Уфф!.. - радиоволны донесли радостный вздох оттуда, из внешнего мира.
   Вероятно, говоривший утирал лоб.
   - Считайте, что вам повезло. Мищенко подобрали едва живого. Ваш
практикант, этот юноша, пропал! Его видели с Мищенко за минуту до того,
как все началось, - собеседник Гребнева говорил торопливо, спеша сообщить
все, что считал нужным сказать.
   - Он здесь, - произнес Гребнев ослабевшим вдруг голосом. - Со мной.
   Он навалился на стену башни - и не потому, что крен был силен: Гребнев
почувствовал, что не может стоять на ногах. Все стало вращаться вокруг.
   Гребнев закрыл глаза. Но вращение продолжалось.
   - Держись! - крикнули ему. Видимо, там, откуда с ним разговаривали,
почувствовали, что он падает в обморок, хотя Гребнев забыл включить экран,
- следовательно, его не могли видеть. - Мы выхватим вас, как только чуть
стихнет. Вихрелеты не могут войти в зону.
   - Скрепки... - сказал или подумал Гребнев. Толчок отбросил его, шнур
выскочил из розетки, голос из внешнего мира оборвался.
 
 
   6
 
 
   - Башня отрывается... - Горлиц тронул рукоятку, и Ян увидел то, что
первым заметил его товарищ. Нижняя половина станции давно исчезла с
экрана. Сейчас перед глазами обоих проплывала, как диковинная рыба в
аквариуме, верхняя часть. В нее входили центральное здание, башня и
какие-то ответвления, напоминающие шлейф. Миг - и она повернулась к ним
головой-башней, похожей на вертикально поставленное яйцо. Горлиц прибавил
увеличение, и башня, сильно вытянутая, теперь напоминала палец, она заняла
весь экран. Палец качался. В том месте, где башня соединялась с остальной
конструкцией, зияло отверстие.
   Оно росло, словно невидимая сила разрывала перчатку.
   - Как раз, когда Гребнев откликнулся! - Горлиц был вне себя.
   - Подводным лодкам - внимание! - скомандовал Ян в микрофон. - Он падает.
   "Палец" на экране оторвался совсем и, описывая спираль, быстро двигался
к нижней кромке.
   - Ведите вниз, - сказал Ян.
   На экране все поползло вверх. Стало темнее, прибавилось пыли. Потом в
клубах тумана показались кипящие волны. Белая пена просвечивала даже в
полумраке.
   - Все, что мы можем сделать, - сказал Ян, как бы оправдываясь, -
подлодки идут с ураганом, они держатся его оси. Включите воду!
   Горлиц протянул руку. Экран на мгновение погас и тут же вспыхнул.
Вихри, клубы - все исчезло. Теперь это и правда был аквариум. Гигантский
аквариум, именуемый океаном. Спокойная глубина, равнодушная ко всем
волнениям там, на поверхности. Ровный зеленоватый фон, слабо светящийся.
Но вот выдвинулось что-то длинное и остроносое. Вдали показалась такая же,
только уменьшенная и не столь ясная тень. Еще дальше, в глубине,
угадывалась третья.
   - Сколько их? - спросил Ян.
   - Двенадцать.
   Горлиц сманипуллровал рукояткой, и на экране вдруг возникло много
туманных теней. Как стая рыб, медленная и молчаливая.
   - Идут строем!
   - Не похоже, чтобы сверху что-нибудь падало.
   - Пластилит не тонет.
   - Может быть, они удержатся на нем?
   - А для этого плавучесть пластилита недостаточна. Если бы башня не
оторвалась у основания, конечно, она плыла бы как пузырь. Но сейчас ее
заливает водой. Хорошо, если люди сумеют выбраться... Вот что-то или
кто-то!
   Горлиц прибавил резкости. Предмет походил на длинную соринку. Он не
делал никаких самостоятельных движений. Выше появилась еще соринка. Она
медленно опускалась в вертикальном положении. В стае "рыб" произошло
изменение: там, видимо, заметили странные предметы. Две тени метнулись к
соринкам и поглотили их, словно склевали.
   - Мы подобрали их, - раздался громкий голос через минуту. - Но оба в
отчаянном положении.
   - Выходите из зоны урагана, - распорядился Ян, - и немедленно
всплывайте.
   Воздушную помощь высылаем.
   Горлиц передавал координаты вихрелетам.
 
 
   7
 
 
   - Ну вот, - сказал спокойно руководитель местной Службы здоровья, - вам
разрешается первое свидание.
   Сидевший в кресле увидел перед собой полверанды, часть балюстрады и
дерево, усыпанное яркими розовыми цветами. Сбоку за пределами видимости
слышался шум прибоя. Он хотел повернуть туда голову, но кресло, словно
понимая, что это ему трудно, само повернулось в ту сторону и подкатилось
на своих бесшумных колесах к самому краю, обращенному к морю. Волны шли и
шли из-за горизонта и накатывались, шурша галькой: брызги долетали до
каменного пола.
   - А диета? - спросил Гребнев и не узнал своего голоса. Он был
забинтован так, что из-под белой марли выглядывали одни глаза. - Я имею в
виду диету впечатлений. Можно мне, наконец, узнать, что делается на белом
свете? - закончил он уже почти твердым голосом.
   - Постепенно, - улыбнулся врач. Его улыбка относилась к тону голоса
Гребнева. Он неслышно удалился.
   Минут пять Гребнев пробыл наедине с морем. Потом ему почудилось, что
позади кто-то есть. Он не успел ничего подумать, как рядом с его креслом
очутилось второе. В нем сидел укрытый пледом, с вытянутой неподвижной
ногой Костя. На лице его Гребнев различил множество небольших пятен -
следов синяков и кровоподтеков. Но голубые глаза Кости сияли, и Гребневу
показалось, что и розовость, хотя и ослабленная, вернулась снова к его
щекам.
   - Я давно просился к вам, - сообщил Костя.
   После этого оба вдруг замолкли. Слишком много они могли сказать друг
другу.
   Говорить не имело смысла.
   Гребнев вспомнил, что служба здоровья разрешила им лишь несколько минут
разговора.
   - Как нога? - спросил Гребнев.
   - Будет работать, - отмахнулся Костя. - Через полгода.
   Он сказал это с таким видом, словно какое-то более важное событие
заслонило другие заботы.
   Гребнев, наконец, догадался:
   - А как ваша... знакомая? Та девушка?
   Костя ничуть не сконфузился; наоборот, он весь расцвел, - По-моему,
получилось, - сказал он. Он протянул руку к карману сбоку кресла, достал
прямоугольный кусок картона и протянул Гребневу.
   Гребнев взял прямоугольник в руки. С картона на него смотрел человек, в
котором смутно проглядывали какие-то черты Кости. Тоже юноша, но чуть
повзрослее, в смятой рубашке с засученными рукавами, он стоял, чуть
наклонившись, и протягивал Гребневу сильные и довольно грязные руки. В них
сверкал, именно сверкал, кусок мыла, скользкий, давший уже несколько
пузырей, блещущих на солнце. Девушка с кувшином в руке, облупленным в
одном месте и помятым в другом, оживленно что-то рассказывала, глядя в
лицо юноше.
   Ее лицо было повернуто в профиль, и Гребнев узнал ее. Струя воды лилась
в руки и мимо рук юноши, разлетаясь светлыми брызгами. Поодаль стояла
палатка, а прямо от ног юноши и девушки тянулась до горизонта и,
чувствовалось, дальше за горизонт ровная свежая просека с неубранными еще
кое-где, спиленными под корень деревьями. И больше ничего. Только толстые
вмятины от трактора, следы на земле, в один из них налилась вода и
отражала голубое небо с облаками.
   Костя смотрел вопросительно.
   - Ну как? - тревожно спросил он. От сияния его не осталось и следа. Он
стал неуверенным, сомневающимся, готовым упасть духом, как в те дни, что
предшествовали окончанию работы над проектом станции. Гребнев готов был
выругать себя. Ну как же он не догадался - ведь его практикант в ту пору
мучился над своей картиной, страдал от неудач, а он-то думал... Впрочем,
Гребнев решил не спешить с выводами. В конце концов, может быть, он был
все-таки прав.
   Он рассматривал картину. Прибой шумел у их ног.
   - А почему вы бросились внутрь станции? - спросил вдруг Гребнев. - Что
вас заставило сделать это?
   Щеки Кости порозовели и приобрели обычный свой цвет.
   - Скрепки... - сказал он смущенно. С минуту он боролся с чем-то, но
потом прямо взглянул в глаза Гребневу. - Скрепки, те, что пошли на башню,
были из пластилита "300", как вы сказали. Ну я заменил его потом на марку
"600".
   Марка "300" слишком жесткая. Вы понимаете, - мучился Костя, он говорил
торопливо, - мы привыкли, что то, чем мы скрепляем, должно быть тверже
скрепляемого. Например, булавки, которыми мы скалываем бумаги. Вы назвали
марку "300", даже не задумываясь. Но я потом подумал, раз скрепки
останутся навсегда в теле станции, даже после того, как проклеят все швы,
значит они должны быть такими же, как и весь материал, а не посторонними
включениями. И я заменил марку пластилита. А когда начался этот ураган, я
прежде всего подумал о башне. Туда пошли скрепки старой марки. Мне стало
ясно, что они вырвутся из гнезд или начнут ломаться раньше других. Вы были
неподалеку от башни и, конечно, должны были попытаться проникнуть туда. И
я бросился наперехват... Я не сказал вам раньше об этих скрепках, - Костя
умоляюще посмотрел на Гребнева, - потому что не придавал этому большого
значения...
   Если б не ураган...
   - Гм... - Гребнев выглядел несколько озадаченным. - Так вот почему
башня так легко оторвалась...
   Он перевел взгляд с Кости на картину, которую продолжал держать в
руках. Но сейчас он смотрел только на юношу. Ему бросилось в глаза то,
чего он не замечал раньше. В беззаботном лице юноши чувствовалась какая-то
суровинка, словно тот пережил что-то серьезное и настоящее. Еще бы! Можно
считать чудом, что они выпутались живыми из этой истории. Действительно,
нога, что заживет через полгода, - сущий пустяк. Костя совершенно прав.
То, что досталось на их долю там, в вышине, в отсеках рассыпающегося
здания, заставляет все бледнеть.
   Гребнев снова взглянул на Костю.
   - Ну как? - спросил тот.
   Да, ведь он не ответил на вопрос.
   - Видите ли, - сказал Гребнев, - я думаю, не ошибусь, если скажу, что
вы самый толковый из моих практикантов. Теперь я уже спокойно могу сказать
вам, что вы прежде всего художник, а потом конструктор.
   - А эскиз?
   - Вещь хорошая, но... - Гребнев пальцем освободил от повязки рот, чтобы
удобнее излагать замечания. Но тут снова появился представитель службы
здоровья.
   - Уже? - спохватился Костя. - Ну, до завтра...
   - Сегодняшняя порция впечатлений исчерпана? - осведомился Гребнев.
   - Завтра, - сообщил врач, - будут рассматриваться проекты научной
станции для Венеры. Вам разрешено присутствовать, заочно разумеется.
   - Ураган уже вынес свой приговор, - спокойно сказал Гребнев. -
Посмотрим, что скажут теперь люди.
   "В конце концов, - подумал он про себя, - я не могу заставлять
подвергаться опасности, которую чудом перенес сам, людей, которые будут
работать на Венере. В этом отношении урагану надо сказать спасибо: он
разыгрался вовремя!"
 
 
   8
 
 
   - Ураган оказался как нельзя кстати, - сказал Коробов. Гребнев видел на
экране высокую спокойную фигуру начальника научной станции на Венере,
крупные черты лица, доброжелательный взгляд голубых