о больше. Вот,
например, этот череп по всем признакам принадлежит старой бабке, а не
исключено, что умерла она в юности и дозрела лишь потом, в земле.
  Так думал Александр, в то время как ночь давила, мяла его и, наконец,
затолкала обратно в дом, где сестра привычно накрывала на столе хитрый
ужин. От варившегося бульона невыносимое зловоние распространилось по
дому, и Александр прикрыл ладонью нос. А, прикрыв, заметил, что все
вокруг покрылось каким-то странным туманом. Может быть, этот туман,
вызванный излишками поднявшихся грунтовых вод, был всегда, но заметил он
его только сейчас. Сестра в этом тумане двигалась как-то замедленно,
странно, и он понял, что по сути она мертва. Она всегда была мертвой, -
мать говорила, что родила ее без дыхания, синюю и дохлую, но потом разными
примочками тело к жизни вернуть смогли, а дух, видимо, - нет.
  - Когда череп выварится, - упершись кулаками о стол, произнес Александр, -
отдам его Вовке из художественного, который неплохо лица восстанавливает,
вот тогда и увидим, кто именно был убит. И, может статься, это окажется
наша бабушка.
  - Почему бабушка?
  - Если ты помнишь, лет десять назад она пропала, глухо. Вышла из дому и не
вернулась.
  Смахнув огромного таракана, Александр присел на край стола и, двумя
пальцами подхватив щепоть квашеной капусты, отправил себе в рот.
  - Мы искали ее, а потом решили, что, очевидно, случился очередной
склеротический припадок, и она просто забыла, куда ей возвращаться. Вообще
все. Но ни в каких богадельнях и больницах, куда бы она могла в таком
состоянии угодить, ее не оказалось, и отец выдвинул версию, что, возможно,
ее кто-то сманил. Сорок лет без любви - это, мол, не шутки. Перед тем ей
как раз сделали подтяжку вен, и она ожила, даже бегать начала. Вот и могла
слюбиться.
  - Не кощунствуй.
  - Ты бабушку просто не знала, - возразил Александр, откусывая пирог с
капустой. - Ты видела в ней только сгорбленную старушенцию, навеки
уткнувшуюся в кастрюли, а она между тем была великой фантазеркой.
Например, когда мать была еще маленькой, вдруг вообразила, будто у них
хрустальный дом. Представь весь масштаб: во время повальной нищеты,
голодухи, довоенных репрессий сочинить подобную сказку и не только
сочинить, а открыто всюду хвастать. Длилось это, правда, недолго, потому
что дом их ограбили и обман вскрыли, обнаружив, что никакого хрусталя и
близко нигде нет, но все равно побили всего изрядно и даже единственную
дешевую люстру уволокли, хотя на ней и висело-то всего три несчастных
стеклянных подвеса.
  Александр проследил, как сестра раскладывала по тарелкам кашу. Кастрюлю с
черепом она пока отставила, ибо печка была двухконфорной, и зловоние
постепенно улеглось.
  - А перед самой войной, когда все по домам прятались да от прошлого
отрекались, придумала, будто муж ее был царским офицером и даже побочным
сыном царя, ибо были они однофамильцы. Во времена мировой войны, когда
царь в здешних местах околачивался (ставка у него в Могилеве была),
рождение ее будущего мужа и случилось. (Когда только он в царских офицерах
при таком раскладе успел побывать?) Но это уже никого не смутило. И -
опять же: с трезвоном на все Ивановские, пока выдумку ее сполна и не
оценили. Приехал однажды под вечер "воронок", вышли из него трое очень
серьезных дядей и, ничего не спросив, увезли мужа в неизвестном
направлении, а заодно имущество, что после кражи осталось, прихватили. Но,
как выяснилось по истечении лет пятидесяти, долго не мучили, а ровно через
месяц, за городом, ввиду особой серьезности обвинения навсегда и уложили.
Только бабушка сплетне сей не поверила, потому что долго показывала всем
лагерные письма, которые якобы получала от своего дражайшего и безвинно
сгинувшего муженька. И никем более не обольщалась, ибо ждала. И только
позже, когда я уже появился, призналась, что письма эти были с того света.
Я их видел, но издалека, а потом всю связку с собой унесла, что тоже
служит доказательством преднамеренности побега.
  - Я помню, как меня бабушка палкой по спине била, - сказала сестра. - Я
упала, а она за это меня по спине, до сдвига позвонков. Так до сих пор и
мучусь.
  - А еще она придумала, будто за ней охотятся трансцендентные силы. У нее в
комнате стоял сундук, который она всегда держала на замке и открывать
запрещала. Она говорила, что в нем живут умершие души дома, и если их
выпустить, они могут много зла сотворить, ибо это их жилище. "Почему же ты
не выбросишь его?" - спросил ее я. "Да потому что я еще там не поселилась,
- ответила бабушка. - Вот когда умру, тогда сундук и выбросите".
  - А однажды мне поручили пол выкрасить. Вот я покрасила, а чтоб можно было
проходить, положила вдоль комнаты дощечки, словно мостик. И вздумалось
вдруг бабушке эти дощечки проверить, хорошо ли лежат. Стала она
перепрыгивать с одной на другую, потеряла равновесие и упала прямо в
краску. А потом поймала меня и исколотила.
  - Возможно, ее таки убили, - гнул свое Александр, вытирая хлебом тарелку.
- Убили и закопали на стадионе, недалеко отсюда. И все эти позвонки, ребра
и суставы, которые мы находили - принадлежат ей. А убивать было за что.
Она придумала, будто во время войны при немцах закопала в саду клад,
скрыньку с царскими золотыми монетами, да забыла, где. И так этим кладом
всех заморочила, что отец с матерью в самом деле однажды перекопали весь
участок. Но нашли только старый башмак да несколько пустых консервных
банок. А бабушка во время этой процедуры призналась соседям, что вовсе не
забыла, а просто не желает сказать из-за плохого к ней отношения.
  - Я помню, как однажды они с матерью дрались. Бабушка под кровать
забралась, а мама палкой ее оттуда доставала. Визг стоял на всю улицу.
Бабушка кричала, что мама палкой ей грудь пробила, а когда вылезла,
оказалось, что грудь целая.
  - А, может, ее кто-то из своих убил? - предположил Александр. - Что-то
очень быстро был тогда сундук выброшен, хотя бабушка могла бы еще и
вернуться.
  - А однажды, когда мы в гости пошли, она из окна выброситься хотела.
Свесилась до половины, а мама ее за ноги держала и кричала: "Что ты меня
позоришь, выдра?"
Александр подошел к кастрюле и вынул из нее череп. От варки кости
побелели, отмылись. Александр поставил его на стол и внимательно
всмотрелся, пытаясь углядеть сходство с бабушкой, пока не понял, что
бабушку уже не помнит. Тогда он открыл дверцу буфета, где на задней стенке
была приклеена ее фотография (в свое время они так и не смогли ее
отцарапать, краска же упорно не приставала к глянцу, и они просто прикрыли
ее газетой). Осторожно он сорвал желтый, ломкий от времени лист и увидел,
что это не бабушка, а совсем незнакомая женщина. Он кинулся в комнату за
альбомами, но и там бабушки не оказалось.
  - Она с собой свои снимки унесла, - сказала сестра, равнодушно следя за
действиями Александра. - Впрочем, их совсем мало было. Бабушка была не
фотогеничной, тем более сгорбленная.
  - Но мы-то должны помнить, какой она была.
  - Безумно вредной - это я помню хорошо.
  - Стоп, - Александр закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. - Я жил в одной
комнате с бабушкой, и над ее кроватью висел ковер с изображением какого-то
старинного замка, который она выдавала за свое родовое поместье,
потерянное в перипетиях жизни. Помнишь, она еще утверждала, что вытканных
в озере лебедей сама в детстве кормила с рук, а один из них ее клюнул -
шрам этот она всем демонстрировала как примету своего замочного
происхождения. А самое интересное, что она ждала из сотканного замка
гостя. Какого? Зачем? Неизвестно. Но, что еще более интересно, однажды
дождалась. По ее словам, в нашем доме с некоторых пор поселился невидимый
человек. Иногда он ходил по дому со свечкой, и тогда бывал немного виден,
ибо лучи света преломлялись в его прозрачном теле. Она говорила, что он
попал сюда случайно, и его не нужно бояться, ибо то зло, которое по его
вине случается дома, непреднамеренное и обусловлено его особой, отличной
от нашей, природой. На самом деле ему очень грустно и одиноко, и он
бродит, пытаясь найти выход отсюда (может, не только из дома, но и вообще
из нашего мира). Однажды я видел его. Он стоял у окна со свечой в руке,
тело его колебалось словно в дымке, едва приметное, я даже толком не
понял, какое оно. Мне показалось, что от его руки, а, может, от свечки
обуглилась рама, и тогда в страхе я забрался к бабушке, а она сказала: "Он
добрый, просто - другой".
  - Она и сама была другим существом, - вставила сестра, моя посуду. - И по
ней дурдом давно плакал. Однажды она меня в ванне топила - я волосы
краской измазала, а она сказала, что лучше мне тогда не жить.
  - Лучше, - согласился Александр. - Если волосы в краске - какая это жизнь?
  Сестра посмотрела на него и, подумав, спросила:
  - Может, и в тебя вселился дух бабушки?
  - Ты помнишь, как умерли родители? - перебил ее Александр.
  - Нет.
  - Они захлебнулись в крови. Вначале у отца вдруг открылось внутреннее
кровотечение (язвенное), которое никак не смогли остановить, пока он не
истек кровью. Изнутри. А потом, через полгода, у матери вдруг хлынула
носом кровь, прямо фонтаном, и она захлебнулась. Скорая приехала и тут же
другую скорую вызвала, потому что самому врачу плохо стало.
  - И зачем только я этот череп домой притащила? - вздохнула сестра. - Жили
себе, жили, и вдруг. Гляди: вон уже и снег пошел.
  Александр выглянул в окно и увидел: рыжий-рыжий снег падал с неба,
припорашивая скошенный, уходящий вниз двор, редкие деревья, крышу времянки
тончайшим ажурным слоем.
  - А еще бабушка клизмы любила ставить, - вспомнила сестра, - прямо спасу
не было. Чуть что - сразу клизма.
  Александр приподнял череп, повертел в руках, словно взвешивая.
  - Нет, все-таки у бабушки волосы седые были, а тут - рыжие, - сделал он
вывод и от досады причмокнул.
  - A снег? - напомнила сестра. - Он ведь тоже белый, а тут вон как
пожелтел. Отчего же и волосы не могли в земле цвет поменять?
  - Могли, - согласился Александр. - В земле все может. А дырка, гляди,
какая огромная, аккурат с кулак. И чем это ее треснуть могли?
  В дверь постучали, вначале три раза подряд и через секунду - еще раз.
  - Бетховен, - определила сестра. - Аппасионата.
  - Не понял? - насторожился Александр, почему-то принюхиваясь.
  - Баба Фрося, когда хлеб одалживает, всегда Бетховена исполняет. Такая
привычка, - пояснила сестра, открывая дверь и пропуская мимо себя огромную
туго одетую бабищу.
  - Перед носом магазин закрыли, - с порога посетовала баба, по-свойски
продвигаясь в комнаты. - Хоть кусочек одолжи, а я тебе как-нибудь целой
буханкой отдам.
  Сестра покорно вышла в кухню, а баба Фрося продвинулась вперед и,
наткнувшись на череп, непроизвольно дико завизжала.
  - Что у вас тут, маскарад? - возмутилась через секунду, с трудом переводя
дыхание.
  - Александр бабушку откопал, - сообщила сестра, нарезая хлеб.
  - Как откопал? - не поняла баба Фрося.
  - А вот так: лопатой.
  - Так ведь она у вас пропала, - припомнила баба Фрося.
  - Пропала. А теперь нашли.
  - Страшная какая, - передернула плечами соседка. - Что с нами смерть
делает. Помню, весной мы с ней раньше всегда фенхель вместе сажали. Его у
вас почему-то никто не ел, но сажала она непременно. Мама ваша потом
выпалывала, и частенько из-за этого они с бабушкой дрались.
  - Бабушка сама его не ела, - сказала сестра. - Просто из вредности сажала.
  - А еще мы варенье вместе с ней варили, так она считала, что каждую ягоду
крыжовника непременно пять раз проколоть нужно, а если меньше, то это уже
брак. А, когда никого из ваших не было, любила со стульчиком своим на
крышу времянки залезть, ей дядя Гриша подсоблял, и там, подпершись, сидела
на всеобщем обозрении, а если кто удивлялся, поясняла, что в этом доме
другого места ей, окромя как на крыше сарая, нет.
  - А клад? - напомнил Александр.
  - Клад она на чужом участке закопала перед тем, как в камыши запрятаться,
ибо немцы, отходя, свирепствовать начинали, а вот на чьем - забыла. Это
точно было, я эти драгоценности у нее сама видела, царские еще. Ну, дочка,
спасибо за хлеб. Потом как-нибудь все сразу отдам.
  - Если все сразу - мучной завод с пекарней открывать придется, -
проворчала сестра, прикрывая дверь.

  Снег все падал отвратительно-желтыми грязными хлопьями. Александр, сидя за
столом, уснул. Или притворился. И во сне вспомнил, как убивал бабушку.
Было уже под вечер, когда он отправился на стадион. Там было всегда пусто,
и можно было без помех поиграть в разные запрещенные игры. Старшие иногда
приносили фотографии на интимные темы и за показ взимали плату. Если денег
не было, можно было выполнить ряд других услуг: что-то достать, кого-то
напугать, стащить. И тут бабушке стукнуло на ум искать его, точно он
маленький, а ей больше всех надо. Она еле ползала, но в конце концов нашла
компанию за балкой и подобралась так незаметно, что ее увидели уже в
последний момент, когда ее горб был совсем рядом.
  - Иди домой, - прошипел Александр, приметив знакомый до боли силуэт.
  - Сволочь какая, - ответила бабушка, замахиваясь на него сморщенной
ручкой. - Вот я расскажу.
  - Чья шавка? - спросил Жорик, кривясь, и Александр сжался.
  - Пошла, - сделал он еще одну попытку спровадить бабулю, но бабушка
неожиданно плюнула в него и лишь затем, повернувшись, начала подниматься
по склону, приговаривая:
  - Расскажу, расскажу.
  Но одолеть его не смогла, отступила назад, села и наконец крикнула:
  - Помочь не можешь, дурак?
  - Обезьяна, - выкрикнул в ответ Александр и, подняв камень, швырнул в ее
сторону. Ему показалось, что камень пролетел совсем далеко от нее, но
бабушка вдруг ойкнула, качнулась и обессилено завалилась на землю.
  - Все, хана, - спокойно констатировал факт Жорик. - Отквакалась.

  Александр тяжело застонал во сне, и сестра, подойдя, убрала из-под его
локтя блюдечко. Затем прошла в комнату и, глядя на часы с кукушкой,
вспомнила, что ровно столько времени они показывали в тот день, когда тут
в совершенной неподвижности лежала бабушка, и родители сказали ей, что
бабушка умерла и пусть, мол, пока полежит, а они сходят за справкой.
Кукушка прокуковала девять раз, как только что, и они ушли.
  А бабушка полежала, полежала - и встала.
  Они думают, меня подушкой удушить можно, - проворчала, отбрасывая одеяло.
- Безрукие. Ничего делать не привыкли. Сейчас вот схожу в отделение и
синяк на шее покажу.
  Сестра тогда еще помнила свое имя, и вот Нина (назовем ее так)
присмотрелась и действительно увидела на бабушкиной шее расплывшиеся
багровые пятна. Бабушка вышла на двор, и Нина следом за ней, потому что
приставлена была приглядывать за бабушкой. Она всегда увязывалась следом,
когда бабушку куда-нибудь заносило, хотя в такие минуты бабушка кидала в
нее землей, чтоб отстала.
  - Не уходи, - попросила Нина, потому что ей было страшно.
  Она вспомнила детскую историю про кровавую руку, которая незримо витает
всюду и душит, и хотела только, чтобы бабушка вернулась и легла, где ее
положили. Но бабушка начала уходить все быстрее и быстрее, почти
вприпрыжку, и вскоре побежала, а Нина за ней. У сарая она подхватила
лопату, чтобы обороняться от того невидимого инородного существа, которое
поселилось в их доме и способно обжечь, если окажется рядом, и которое,
может быть, гонит сейчас бабушку. На улице бабушка споткнулась и упала и
тут же принялась кричать, по всей видимости сломав руку, а, может быть,
отбиваясь от кого-то. Нине стало так страшно, что она подбежала и ударила
лопатой. И сразу все смолкло.
  Потом она увидела стаю собак, которые всегда крутятся в балках, выискивая
какую-нибудь еду. Она приманила их к бабушке, и, дав им почуять кровь,
отошла, чтобы не присутствовать при процессе кормления, но все-таки (краем
глаза) подглядела. Они ели ее с жадностью и съели полностью, даже кости
растащили, так что в принципе можно было думать, будто бабушка
действительно убежала.

  "Ку-ку", - прокуковали часы. И еще раз. Сестра выглянула в окно и в слабом
свете луны, снега и окон увидела спешащую к себе бабу Фросю с даровым
хлебом в руках. Она свернула к сараю и исчезла. "Странно, что можно ночью
в такой холод в сарае делать?" - подумала сестра, но это было
несущественно, и она, выключив свет, легла.
  А баба Фрося, вытащив из сарая лом, принялась бить мерзлую землю с краю
огорода, ибо помнила, что именно тут десять лет назад зарыла бедную
старушку, рассорившись с ней как раз из-за того варенья. Бабушка спорила,
что ее варево будет вкуснее и доказывала то, что заведомо было неверным:
будто в варенье из крыжовника непременно надо класть соду. Но, главное,
она тайком плюнула в бабино Фросино варенье, а баба Фрося заметила. И
теперь она била землю и, обливаясь холодным потом, думала, а, может, это и
не здесь, может, она тоже запамятовала место, огород-то большой, и кто-то
вырыл или плывун снес бабушку в иное место, на поверхность, но все равно
рыть надо, чтобы убедиться.
  Падал замаранный небом снег. От содрогания воздуха, производимого редкими,
пролетающими на посадку самолетами, позванивала в домах посуда, и слегка
постукивал стоящий перед Александром на столе череп неизвестного имярека,
найденный на заброшенном стадионе, с колотой (возможно, еще военных лет)
раной в голове, и нанизанные на проволоку позвонки, подвешенные к книжной
полке, качались и терлись друг о друга, издавая слабое протяжное звучание:
а-а-а...

  Cноска:

  * Символика черепа восходит к архетипу крестного пути, инициатической
жертвы (Голгофа на древнеевр. означает "череп Адама").


--------------------------------------------------------------------
Данное художественное  произведение  распространяется  в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения  целостности  и  неизменности  текста,
включая  сохранение  настоящего   уведомления.   Любое  коммерческое
использование  настоящего  текста  без  ведома  и  прямого  согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 11.02.2002 15:56




Любовь Романчук

                                ФИРМА СЧАСТЬЯ


                           "По тропам веры и молитв святой мудрец идет,
                           По тропам знаний и наук другой мудрец ведет.
                           Боюсь я, что когда-нибудь услышим громкий зов:
                           "Эй, люди, настоящий путь не этот и не тот!"

                                             (Омар Хайям, Рубаи, 24)


  Черт, что за дела - все в конце концов хотят быть счастливыми. То есть
добиваться того, что задумали. И не топать очумело в Лабиринте, жмуря
глаза от бессмысленных рекламных вспышек, поставляющих информацию прямо в
мозг, минуя плотно прикрытые веки, а - к черту все! - мотнуть для начала
на Марс, прямо в красную, непривычной жесткости пыль, в которой так
блаженно и классно умирать - ах, что там!
  Серж на миг расплющил глаза, как бы сравнивая представший перед ним образ
Марса с неоновым росплеском огней в черном, заколоченном душными облаками
небом. Постоянное раздражение коры головного мозга информационными
квантами начало утомлять, и, чтобы скрыться от них, он вновь мысленно
погрузился в разливы марсианской пыли. Возможно, это память далеких
предков периодами пробуждалась в нем, и его начинало неодолимо тянуть то
на Марс, то на неведомую Галатею, за пределы очерченного земной
поверхностью мира.
  Жаль, что к ним давно закрыты Трансформационные Каналы, думал он. Еще с
первых веков, когда непонятно куда закатилось выведенное великим Кришну
уравнение Кода Вселенной. Говорят, оно пришло к нему по наитию в один из
дней, когда Кришна, по обыкновению, сидел под раскидистым деревом, любуясь
красивым горным прочищенным видом. И вот оттуда оно к нему и выплыло.
Целиком, со значениями Обобщенных Космических Постоянных тэта, вэта и
рэта. Выплыло как прозрение