голос, как будто ничего  не  могло  быть
естественнее:
     - Да.
     - Я, пожалуй, выйду подышать воздухом, - сказал Эд.
     Он прошелся обратно к Фольксховеру, борясь с желанием рвать  на  себе
волосы.
     Ладно, черт побери, он будет трактовать всякое сомнение в их  пользу.
Эта маленькая община, затерянная в холмах и лесах  Кэтскилла,  имеет  свои
достоинства. Хороший чистый воздух. Потрясающий пейзаж -  Оверлук  Маунтин
на заднем плане. Возможно, прекрасное место, чтобы воспитывать детей. Хотя
один дьявол знает,  где  взять  для  них  школу.  Эд  задумался  над  этим
вопросом. Если у Таббера академическая степень, Марта Кент - одна  из  его
последовательниц, наверное, есть среди них и другие, кто может преподавать
- что-то вроде небольшой школы в традициях прошлого.
     Хорошо. Значит, у коммуны есть свои достоинства, хотя это  все  может
выглядеть совсем по-другому зимой. Эд перевел взгляд с одного коттеджа  на
другой. У всех были трубы на крышах. Боже правый, эти люди на  самом  деле
топят дровами. Которые, надо полагать, они же сами и рубят. Не иметь зимой
даже газового отопления! Это до какой же степени психопатства можно дойти?
     Однако, если  вдуматься,  здесь  должно  быть  очень  красиво  зимой.
Особенно когда снег только что выпал. У Эда Уандера  была  привычка  после
сильного снегопада выезжать из Кингсбурга за город просто чтобы посмотреть
на снег ранним утром, на заснеженные ветки деревьев, на поля - прежде  чем
человек и солнце это испортят. Разумеется, он никогда не съезжал с главных
дорог. Здесь это должно было выглядеть по-другому. Ему  пришло  в  голову,
что по-настоящему большой снегопад должен отрезать их здесь, так  что  они
не могут добраться даже до Вудстока за припасами.
     Он снова оборвал себя.  Им  не  нужно  отправляться  в  Вудсток,  или
куда-нибудь еще, за припасами. Они явно выращивают свои припасы сами.
     Но что с медицинской  помощью,  если  кто-нибудь  заболеет  во  время
снегопада? Может быть, кто-то из них имеет  медицинское  образование.  Все
остальное у них, похоже, есть.
     Ладно, пусть у них есть все эти достоинства. Они все равно  такие  же
помешанные, как банда шляпников из "Алисы в Стране Чудес". Забились в  эту
глушь, живут, как первопроходцы. Ни телевизора, ни радио.  Интересно,  как
часто детей отпускают в город посмотреть кино.  Наверное,  никогда,  решил
Эд. Может, он не слишком хорошо знает Иезекиля  Джошуа  Таббера,  но  было
очевидно, что пророк не особенно в ладах с  современными  фильмами,  с  их
бесконечными насилием, преступлениями и тем, что с точки  зрения  Таббера,
очевидно, является извращением ценностей.
     Чем они, черт побери, занимают свое время?
     А тут  еще  этот  идиотский  разговор,  который  у  него  только  что
состоялся с Мартой Кент, печатником Келли и наборщиком Хэйром. Они, должно
быть, потратят месяцы работы на эту ее книгу. И что получат в  результате?
Четыреста долларов. Откуда они взяли эту сумму? Им нужно именно столько на
что-то, что необходимо общине. Ладно. Чем нехороши восемьсот долларов,  от
которых половина останется в запасе на  будущие  нужды  общины?  Это  что,
никому даже в голову не пришло? Разве профессор Мак-Корд  не  сказал  Эду,
что Таббер имеет степень по экономике? Чему они учат в этом Гарварде?
     Он снова поборол желание вырвать клок волос.
     В этот момент Эд увидел еще одну знакомую особу, исчезающую  в  одном
из коттеджей. Это была Нефертити Таббер.
     Он позвал ее, но девушка не услышала.
     Эд  Уандер  сделал  глубокий  вдох,  выпрямился,   оттянул   воротник
указательным пальцем и совершил один из самых храбрых  поступков  в  своей
жизни. Он подошел к коттеджу и постучал в дверь.
     - Входи, возлюбленная душа, - раздался ее голос.
     Эд открыл дверь и на мгновение замер на пороге. Время от  времени  он
встречал в книгах выражение "дрожа всем телом". Литературные герои  иногда
дрожат всем телом. Эд никогда раньше не представлял, как это  может  быть.
Теперь он в точности знал, как это. Эд Уандер дрожал всем телом.
     Однако, если только Говорящий Слово не  находился  в  одной  из  двух
комнат поменьше, которыми, видимо, мог похвастать  коттедж  кроме  большой
комнаты, в которую вела входная  дверь,  Нефертити  Таббер  была  одна.  В
Нефертити Таббер не было ничего такого, от  чего  следовало  дрожать  всем
телом. Эд перестал дрожать.
     - О, Эдвард, - сказала она. - Возлюбленная душа. Ты пришел ко мне.
     Она  произнесла  "возлюбленная  душа"  не  вполне  так,  как   обычно
произносили последователи Таббера.
     Эд закрыл за собой дверь и откашлялся.
     Она приблизилась к нему, держа руки по  швам,  и  остановилась  перед
ним.
     Только и всего. Ему вовсе не пришлось думать  об  этом.  Если  бы  он
подумал, может быть, он бы не сделал. Не сделал того, что  получилось  так
естественно.
     Он крепко обнял ее и поцеловал от всего  сердца  -  как  это  называл
старик Хэмингуэй, звонкий поцелуй, "чмок". У нее были губы, созданные  для
поцелуев. Но она явно не особенно практиковалась.
     Похоже было, что Нефертити Таббер в  восторге  от  исправления  этого
недостатка. Она не вырывалась. Ее лицо было обращено  к  Эду,  в  открытых
глазах - мечтательное выражение.
     Он снова поцеловал ее.
     Через некоторое время он опомнился и нервно спросил:
     - Ээ... где твой отец, ээ... милая?
     Девушка  пожала  плечами,  как  будто  не  желала  тратить  время  на
разговоры.
     - Отправился в Вудсток поразмыслить над парой кружек пива.
     Эд закрыл глаза в кратком призыве  к  своему  ангелу-хранителю,  если
таковой имеется.
     - Иезекиль Джошуа Таббер в городе, пропускает пару стаканчиков?
     - Почему бы и нет?
     Она взяла его за руку и отвела к  кушетке.  Кушетка,  как  машинально
отметил Эд, была ручной работы, даже набивка,  валики  и  подушки.  Кто-то
вложил уйму труда в этот предмет мебели. Девушка удобно  уселась  рядом  с
ним, не выпуская его руки.
     - Не знаю, - сказал Эд. - Я просто вроде как подумал, что  твой  отец
должен быть против выпивки. Я все  время  ждал,  что  мой  автобар  начнет
выдавать молоко, когда я закажу что-нибудь крепкое.
     Эду  пришло  в  голову,  что   это   возможность,   которую   следует
использовать, вместо того, чтобы целоваться и обниматься. Не взирая на то,
как сильно Нефертити Таббер нуждается в практике. Он сказал:
     - Послушай, Нефертити...  кстати  говоря,  ты  знаешь,  что  женщина,
которой первоначально принадлежало это имя, была самой прекрасной женщиной
древности?
     - Нет, - вздохнула она и плотнее прижала его руку к  своей  талии.  -
Расскажи мне.
     - Я думаю, что твой отец дал тебе это имя, потому что  муж  Нефертити
Аменхотеп был первым фараоном, который учил, что  существует  единственный
бог, - сказал Эд. Он почерпнул эти сведения у профессора Вэрли Ди в  одной
из передач "Час необычного". Гость, помешанный на  религии,  придерживался
убеждения, что древние евреи первыми пришли к монотеизму.
     - Н-ну, нет, - сказала она. - Вообще-то  меня  так  назвал  рекламный
агент. Мое настоящее имя - Сью.
     - Рекламный агент!
     - Угм, - отстраненно сказала она, словно не  желая  разговаривать.  -
Когда я была стриптизеркой.
     - Когда ты была КЕМ?!
     - Когда я выступала со стриптизом в цирке Борш.
     Эд Уандер подскочил на месте и выпучил глаза.
     - Послушай, - в отчаянии произнес он. - У меня что-то  со  слухом.  Я
могу поклясться, что ты сказала, будто выступала в стриптизе в цирке Борш.
     - Угм, обними меня снова, Эдвард. Это было до того, как мой отец спас
меня и привел в Элизиум.
     Эд понял, что лучшее, что он может  сделать  -  это  переменить  тему
разговора. На какую угодно другую. Но он был не способен. Не больше чем он
был способен перестать раскачивать языком шатающийся зуб, как  бы  это  ни
было больно.
     - Ты  хочешь  сказать,  что  твой  отец  позволил  тебе  выступать  в
стриптизе, в цирке Борш или где-нибудь еще?
     - О, это было до того, как он стал моим отцом.
     Эд Уандер закрыл глаза. Он отказывался что-либо понимать.
     Нефертити быстро собрала все вместе.
     - Я сирота и с детства была вроде как помешана на том, чтобы  попасть
в шоу-бизнес. Так что я сбежала из приюта и наврала про  то,  сколько  мне
лет. Мне было пятнадцать. Ну и в конце концов я получила работу в  труппе,
которая  давала  настоящие  представления  живьем.  Меня   записали,   как
Скромницу Нефертити, девочку, которая краснеет с головы до ног. Но дела  у
нас шли неважно, потому что кто сейчас хочет смотреть живые представления,
когда самые хорошие вещи показывают по телевизору? Ну, короче говоря...
     - Чем короче, тем лучше, - пробормотал Эд.
     - ...отец меня спас. - Ее тон был извиняющимся. - Это был первый раз,
когда я слышала, как он говорит в гневе. Затем он привез меня сюда и вроде
как удочерил.
     Эд не спросил, что значит "вроде как удочерил". Он сказал:
     - Первый раз, когда ты слышала его говорящим в гневе? Что он сделал?
     - Уфф, - поежившись, сказала Нефертити, - он... сжег дотла  помещение
ночного клуба. Вроде как, уфф, удар молнии и...
     Эд с большим трудом вернул свои кружащиеся мысли к данному времени  и
месту. Он просто обязан был использовать предоставившуюся возможность.  Он
не мог сидеть и трепаться, когда ему такое рассказывали.
     - Послушай, - сказал он твердо, отнимая у нее руку и полуобернувшись,
чтобы смотреть на нее серьезно и важно. - Я пришел сюда  не  только  чтобы
повидаться с тобой.
     - Разве? - в ее лице была обида.
     - Ну, не совсем, - торопливо сказал Эд. - Правительство поручило  мне
очень  важную  работу,  Нефертити.   Очень   ответственную.   Часть   моих
обязанностей состоит в том, чтобы выяснить... ну, узнать побольше о  твоем
отце и этом его движении.
     - Замечательно! Тогда тебе придется проводить много времени здесь,  в
Элизиуме.
     Эд удержался от энергичного "никоим образом!" и сказал:
     - Для начала: я  немножко  путаюсь  в  этой  новой  религии,  которую
распространяет твой отец.
     - Но почему, Эдвард? Она очень проста. Отец говорит, что все  великие
религии очень просты, по крайней мере, пока их не извратят.
     - Ну, например, кто такая эта Всеобщая  Мать,  о  которой  вы  всегда
говорите?
     - Как это кто? Ты, Эдвард.



                                    11

     Прошло много времени, прежде чем Эд Уандер  снова  открыл  глаза.  Он
медленно произнес:
     - У меня по-прежнему такое впечатление, что  каждая  вторая  фраза  в
этом разговоре пропущена. Во имя  Магомета,  двигающего  горы,  о  чем  ты
говоришь?
     - О Всеобщей Матери. Ты - Всеобщая  Мать,  я  -  Всеобщая  Мать.  Эта
крошечная птаха, что поет за окном - Всеобщая Мать. Всеобщая  Мать  -  это
все, Всеобщая Мать - это жизнь. Так объясняет отец.
     - То есть, это  что-то  вроде  Матери-Природы?  -  переспросил  Эд  с
видимым облегчением.
     - В точности как  Мать-Природа.  Всеобщая  Мать  трансцендентна.  Мы,
пилигримы на пути в Элизиум, не настолько примитивны, чтобы верить в,  ну,
бога. В бога-индивидуума, бога-личность. Если мы должны прибегать  к  этим
терминам, а мы должны, чтобы распространить наше учение, то мы  используем
Всеобщую Мать как символ жизни в целом. Отец  говорит,  что  женщина  была
первым символом мужчины в поиске духовных ценностей. Тройственная  Богиня,
Белая богиня  были  почти  универсальны  в  ранних  цивилизациях.  Даже  в
современности Мария почти обожествлялась христианами. Обрати внимание, что
даже атеисты ссылаются на  МАТЬ  Природу,  а  не  на  ОТЦА  Природу.  Отец
говорит,  что  религии,  которые  унизили   женщину,   как   это   сделало
мусульманство, достойны презрения и неизменно реакционны.
     - О, - сказал Эд  Уандер.  Он  жестоко  поскреб  свой  подбородок.  -
Похоже, вы, ребята, не такие психи, как я сначала подумал.
     Нефертити Таббер не слышала его слов. Она наморщила  лоб,  напряженно
размышляя.
     - Пожалуй, мы сможем занять тот коттедж за  лабораторией,  -  сказала
она.
     Важность сказанного ею не сразу дошла до Эда.
     - Лаборатория? - переспросил он.
     - Угм, где доктор Ветцлер работает над своим лекарством.
     - Ветцлер! Но это ведь не...
     - Угм, Феликс Ветцлер.
     - Ты хочешь сказать, что Феликс Ветцлер  сидит  в  этой  глуши...  то
есть, в этой маленькой общине?
     - Конечно. Они там заставили его работать над пилюлями, от которых  у
женщин начинают виться волосы, или что-то  в  этом  роде.  Он  возмутился,
бросил все и приехал сюда.
     - Феликс Ветцлер работает здесь! Гром и молния!  Самый  знаменитый...
Над каким лекарством он работает?
     - От смерти. Мы можем занять соседний с  ним  коттедж.  Его  закончат
через день-другой. А...
     Эд Уандер вскочил на ноги, как ужаленный. До него  наконец  дошло,  о
чем она говорит.
     - Послушай, - торопливо сказал он.  -  Я  уже  говорил,  что  получил
важное правительственное назначение. Мне нужно повидаться с твоим отцом.
     Нефертити казалась огорченной, но тоже встала.
     - Когда ты вернешься, Эд?
     - Ну, не знаю. Ты знаешь,  как  это  все.  Правительство.  Я  работаю
непосредственно под началом самого Дуайта Хопкинса. Долг прежде  всего.  И
прочий этот бред. - Эд начал пятиться к двери.
     Она следовала за ним. Около двери она подставила губы для поцелуя.
     - Эдвард, знаешь, когда я в тебя влюбилась?
     - Э... нет, - торопливо сказал он. - Откуда мне знать?
     - Когда я  услышала,  как  они  называют  тебя  Крошка  Эд.  Тебе  не
нравится, когда тебя зовут Крошка Эд. Но они все так тебя называют. Им нет
дела до того, что ты этого не выносишь, они этого даже не замечают.
     Он внимательно посмотрел на нее. Вдруг все переменилось. Он сказал:
     - Ты меня так никогда не называла.
     - Никогда.
     Он наклонился и снова поцеловал ее.  Она  не  настолько  нуждалась  в
практике,  как  ему  показалось  раньше.  Он  поцеловал  ее  снова,  чтобы
проверить предположение. Ей вряд ли вообще требовалась тренировка.
     - Я вернусь, - сказал Эд.
     - Конечно.


     Он обнаружил Иезекиля Джошуа Таббера сидящего за столом в углу  "Бара
Диксона".
     Поездку из Элизиума через Шеди и Бирсвил Эд  осуществил  в  состоянии
легкого умопомрачения. Однако, если вдуматься, он впадал в такое состояние
всякий  раз  после  встреч  с  Таббером  и  его  приверженцами.  Начинаешь
знакомство с человеком, считая  его  религиозным  фанатиком,  возрождающим
Библию, а выясняется, что  у  него  степень  академика  по  политэкономии,
полученная в Гарварде. Его дочь  казалась  сперва  простенькой  пухленькой
барышней  в  полосатом  ситцевом  платье,  а   выяснилось,   что   она   -
экс-стриптизерка и всего лишь приемная дочь Таббера. Новая  религия  вроде
бы представляла собой всего лишь еще одну секту чокнутых, а оказалось, что
среди последователей Таббера - нобелевский лауреат Марта Кент и выдающийся
ученый-биохимик Феликс Ветцлер.
     Эд начал утрачивать  свой  страх  перед  Иезекилем  Джошуа  Таббером.
Пророк с внешностью Линкольна  приобретал  для  него  все  более  реальные
черты.
     На этом месте Эд резко оборвал себя. Реальные, черт побери.  Как  же!
Что может быть  реального  в  ситуации,  включающей  в  себя  накладывание
проклятий  на  весь  мир  только  потому,  что  какой-то  старый  придурок
разбушевался по поводу того или иного аспекта современного общества?
     Эд увидел лошадь и фургон Таббера рядом  с  маленьким  автобаром,  на
котором было просто написано "Бар Диксона". Эд  Уандер  начал  копаться  в
карманах в поисках мелкой  монеты,  чтобы  заплатить  за  стоянку  машины.
Справа от фургона Таббера как раз было свободное место. В этот  момент  он
увидел полицейского, который пересекал улицу, направляясь к  нему,  и  при
этом с каждым шагом становился все мрачнее.
     Когда он поравнялся с Фольксховером Эда, Эд спросил:
     - В чем дело, друг?
     Тот недоверчиво посмотрел на него.
     - С этой стоянкой случилось что-то невероятное. Рехнуться можно.
     Эд Уандер понял, к чему идет, но все равно не удержался и спросил:
     - Что?
     - Нет прорези для монеты. Должна быть  прорезь.  Вчера  была.  Всегда
была прорезь для монет. Это чистое безумие. Можно  подумать,  что  автомат
прокляли.
     -  Н-да,  -  осторожно  произнес  Эд.  Он  выбрался  из  ховеркара  и
направился к "Бару Диксона".
     Из автобара гремела  музыка,  издаваемая  музыкальным  автоматом.  Эд
Уандер  подставил  ей  плечо,  как  сильному  ветру,  и  пробился  внутрь.
Почему-то с тех пор, как  перестали  работать  телевидение  и  радио,  все
включали музыкальные автоматы на силу урагана.
     Таббер сидел в углу, перед ним стояла наполовину пустая кружка  пива.
Хотя бар был набит до отказа, он сидел за столиком один. При виде  Эда  он
поднял глаза и приветливо улыбнулся.
     - О, добрая душа. Ты разделишь со мной кружку пива?
     Эд морально приготовился и подвинул себе стул. Он храбро сказал:
     - Конечно, я выпью пива. Мне только странно, что  вы  тоже  пьете.  Я
думал, что все религиозные деятели трезвенники.  Как  это  случилось,  что
пилигримы на пути в Элизиум не сопротивляются демону алкоголя?
     Таббер усмехнулся. По  крайней  мере,  похоже  было,  что  старина  в
хорошем  настроении.  Он  возвысил  голос,  перекрывая  рев   музыкального
автомата.
     - Я вижу, ты поднабрался нашей специальной терминологии. Но почему мы
должны противиться благословению алкоголя? Это один из самых ранних  даров
Всеобщей Матери человечеству. Насколько мы можем проследить вглубь времен,
на протяжении истории и предыстории  человеку  были  известны  алкогольные
напитки, и он наслаждался  ими.  -  Он  поднял  свою  кружку  с  пивом.  -
Существуют письменные свидетельства пивоварения 5000 лет до  нашей  эра  в
Месопотамии. Кстати сказать, известно ли тебе, что когда в  ранних  книгах
Библии упоминается вино, речь идет о ячменном вине, то есть, по  существу,
о пиве. Пиво - куда более древний напиток, чем вино.
     - Нет, я этого не знал, - сказал Эд.  Он  заказал  себе  "Манхэттен",
чувствуя потребность в более солидной поддержке, чем может дать пиво. - Но
большинство  религий  указывают,  что  алкоголь  может  быть  катастрофой.
Магометане вовсе не разрешают употреблять его.
     Таббер  мило  пожал  плечами,  бросив   неодобрительный   взгляд   на
музыкальный автомат, который надрывался в  рок'н'свинговой  версии  "Тихой
ночи". Он почти кричал, чтобы перекрыть голосом музыку.
     -  Все,  что  угодно,   может   обернуться   катастрофой,   если   им
злоупотреблять. Можно выпить столько воды, что  это  окажется  смертельно.
Как, во имя Всеобщей Матери, называется эта вещь, которую они играют?  Она
мне смутно знакома.
     Эд ответил.
     Таббер всем видом выразил недоверие.
     - И это "Тихая ночь"? Добрая душа, ты шутишь.
     Эд  счел,  что  они  уже  достаточно  поговорили  о  пустяках,  можно
переходить к делу. Он сказал:
     - Послушайте, мистер Таббер...
     Таббер сверкнул на него глазом.
     - ...ээ, то есть Иезекиль. Мне  было  поручено  связаться  с  вами  и
постараться  прийти  к  некоторому  взаимопониманию  по   поводу   событий
прошедших пары недель. Думаю, лишним будет говорить вам, что  мир  вот-вот
накроется  медным  тазом.  В  половине  больших  городов  мира  происходят
беспорядки.  Люди  сходят  с  ума,  потому  что  им  нечем  заняться.   Ни
телевизора, ни радио, ни кино. Нет даже комиксов или легкого чтива.
     - Ты несомненно ошибаешься. Ведь мировая классика не  была  затронута
моими действиями, предпринятыми с целью наведения порядка.
     - Мировая классика! Кто к черту читает классику? Люди хотят  чего-то,
что они могли  бы  читать  не  думая!  После  тяжелого  дня  людям  трудно
сосредоточиться.
     - Тяжелого дня? - мягко сказал Таббер.
     - Ну, вы знаете, о чем я.