и с кризисом?
     Эд вернулся к своему стулу и сел.
     Высокий седой профессор заговорил в своей лекторской манере:
     - Ораторы на ящиках из-под мыла, - сказал он.
     - Кто такие, черт возьми, ораторы на ящиках из-под  мыла?  -  спросил
Эд.
     - Может быть, вы их уже не застали. Они уже уходили в  прошлое  в  те
времена, когда радио распространилось повсеместно и разнообразные передачи
стали постоянным источником развлечений для масс. В 1930-е  годы  все  еще
были остатки ораторов на ящиках из-под мыла, но  очень  немного,  если  не
считать исключений в Бостон Коммон и лондонском  Гайд  Парке.  В  середине
столетия они исчезли  окончательно.  Это  люди,  выступающие  на  открытом
воздухе, которые обращаются к своей аудитории с импровизированных  трибун.
В старые времена, когда по улицам в  погожий  весенний  или  летний  вечер
прогуливались толпы народа,  эти  ораторы  могли  заполучить  аудиторию  и
удержать ее внимание.
     - Ну и о чем они говорят? - нахмурился Эд.
     - Ни о  чем  и  обо  всем.  Некоторые  были  религиозными  маньяками.
Некоторые хотели что-нибудь продать,  например,  патентованные  лекарства.
Другие были радикалами, социалистами, коммунистами, профсоюзными деятелями
и так далее в том же духе. Это был их шанс донести до широкой публики  то,
что они хотели сказать, неважно, что это было.
     - Ну так что? - спросил Эд. - Пусть говорят. Это даст людям  какое-то
занятие, особенно если вы при этом  снова  запустите  цирки,  карнавалы  и
варьете.
     - Не рассчитывайте чересчур на живые развлечения,  мистер  Уандер,  -
сказал профессор Брейсгейл. - Живое представление  может  посетить  весьма
ограниченное количество зрителей. Варьете теряет  смысл,  если  вы  сидите
слишком далеко от сцены, равно как театр и цирк. Может быть, именно  из-за
этого потерпел крах Рим. Им приходилось строить  все  новые  арены,  чтобы
туда  вместилось  все  их  население.  Они  просто  не  в  состоянии  были
поддерживать столько шоу одновременно.
     - Что все-таки плохого в этих ораторах на ящиках из-под мыла?
     - Мистер Уандер, - сказал профессор Брейсгейл, - с  появлением  кино,
радио и, наконец, телевидения, которое их  перекрыло,  голоса  недовольных
перестали быть слышны. Партии меньшинств и  прочие  несогласные  не  могли
использовать эти средства массовой информации, потому что у  них  не  было
необходимых значительных денежных средств.  Они  были  отброшены  назад  к
распространению листовок, брошюр и  небольших  журналов  или  еженедельных
газеток. И, разумеется, нам известно, как мало людей на самом деле  читает
что-либо, на чем нужно сосредотачиваться и размышлять. Даже те из нас, кто
вообще читает, ежедневно сталкиваются с таким количеством  материала,  что
мы относимся к нему весьма избирательно. Из чистой  самозащиты  мы  должны
посмотреть на заглавие или аннотацию, чтобы сориентироваться, о чем пойдет
речь,  и  быстро  решить.  Очень  немногие   в   группах,   представляющих
меньшинство,  имеют  талант  или  ресурсы  представлять   свои   материалы
завлекательным образом, как это делают более богатые издатели. Это привело
к тому, что голос недовольных нашим  процветающим  обществом  не  достигал
слуха масс.
     До Эда Уандера начало доходить.
     Хопкинс завершил рассказ:
     - Но теперь каждый вечер сотни тысяч воинствующих  ораторов-любителей
стоят на углах улиц, собирают людей, которым больше нечего  делать,  кроме
как слушать, людей,  которые  изнывают  от  желания  найти  хоть  какое-то
занятие.
     - Вы хотите сказать, что эти,  мм,  ораторы  на  ящиках  из-под  мыла
организованы? Что у них идея...
     Хопкинс поднял вверх худую руку.
     - Нет. Пока нет. Но это всего лишь вопрос времени.  Рано  или  поздно
один из  них  выскажет  мысль,  которая  понравится  толпе.  Он  привлечет
последователей,  ему  начнут  подражать  другие  уличные  ораторы.  В  том
состоянии, в котором сейчас находится страна,  почти  любая  по-настоящему
популярная идея способна распространиться как лесной пожар. Новая религия,
например. Или, еще вероятнее, новая  политическая  теория,  безразлично  -
крайне правая или крайне левая.
     - А! - сказал Эд. Теперь он окончательно понял, в  каком  направлении
работают мысли политика Дуайта Хопкинса. У администрации определенно земля
под ногами горит. Действия Таббера могут угрожать политическому климату. И
все же Эд до сих пор не видел своей роли в этом деле.
     Его не замедлили просветить.
     Хопкинс сказал:
     - Мистер Уандер, время играет  против  нас.  Мы  должны  действовать.
Необходимо войти в контакт с Иезекилем Джошуа Таббером.
     - По-моему, хорошая идея. Давайте, связывайтесь  с  ним.  Может,  вам
удастся воззвать к его патриотизму или чему-нибудь такому. Нет, я  ошибся,
патриотизм не пойдет. Он считает, что страной  правит  банда  идиотов.  Он
противник процветающего государства.
     - Крошка Эд, - вкрадчиво произнес Хопкинс. -  Боюсь,  что  человеком,
который встретится с Таббером, будете вы. Я не вижу никого кроме вас, кому
бы мы могли доверить столь важное поручение.
     - Нет, нет,  нет!  Послушайте,  почему  бы  вам  не  послать  к  нему
несколько  ребят  из  ФБР?  Или  из  ЦРУ.  Они  ПРИУЧЕНЫ  иметь   дело   с
неприятностями. А я этого терпеть не могу.
     Хопкинс прибег к самым мощным средствам убеждения:
     - Если Таббер - причина всех нынешних неприятностей, отправка за  ним
полицейских любого рода может обернуться катастрофой. Если же нет, то  это
только выставит нас дураками. Нет, единственный  кандидат  -  вы.  Он  вас
знает, а его дочь явно вам симпатизирует.
     - Но я же вам нужен, чтобы руководить отделом, проектом "Таббер", - в
отчаянии сказал Эд.
     - Мистер Де Кемп справится с этим до вашего возвращения.
     - Меня можно пустить в расход, да? - горько сказал Эд.
     - Если вы хотите сформулировать это именно таким образом,  то  да,  -
ответил Хопкинс.
     - Ну так вам придется найти другого козла отпущения. Я и на несколько
миль боюсь подойти к этому старому психу, - решительно произнес Эд Уандер.


     Они дали  ему  очень  подробную  карту  окрестностей  Кэтскилла,  где
располагался Элизиум. Это было не очень  далеко  от  водохранилища  Ашока,
равно как и от бывшей колонии художников Вудсток.
     Эд проехал через этот город, далее к Бирсвиллу и  затем  к  деревушке
под названием Шеди. От нее грязная проселочная дорога длиной  в  несколько
миль вела к общине Элизиум. По дороге Эду встретилось  несколько  дорожных
знаков. Эд Уандер никогда  еще  не  вел  свой  маленький  Фольксховер  над
грязным проселком. Однако, не считая того, что  за  ним  стелился  плотный
шлейф пыли, никаких иных отличий не было.
     Он миновал небольшой коттедж,  расположенный  в  стороне  от  дороги.
Возможно, "хижина" будет более правильным словом. Вокруг нее был  обширный
сад, в котором росли и цветы, и овощи. Эд Уандер проехал  дальше,  миновал
еще одно строение, похожее на первое, но  не  в  точности.  Эд  машинально
отметил,  что  проезжает  дачный  поселок,  в  каких  люди  скрываются  от
цивилизации, возвращаясь к природе  в  теплые  месяцы.  Эда  эта  идея  не
особенно привлекала, хотя, если вдуматься, в ней наличествовали и неплохие
стороны...
     И тут, когда слева появился еще один такой же коттедж, до него дошло.
     Это был Элизиум.
     От проселка расходились в  разные  стороны  тропинки,  ведущие,  надо
полагать, к другим обиталищам.
     Эд скорчил гримасу. Неужто люди живут здесь круглый год?  Забились  в
эту глушь и не видят никакой... эх, черт, никакой цивилизации?
     Он заметил, что  на  домах  нет  ни  теле-,  ни  радиоантенн.  Кстати
сказать, и никаких телефонных кабелей. Он  испытал  настоящее  потрясение,
когда сообразил, что в таком случае  здесь  не  может  быть  общественного
распределительного центра. Эти люди на самом  деле  должны  сами  готовить
себе пищу.
     Он  опустил  Фольксховер   на   землю,   чтобы   рассмотреть   другие
подробности.  Теперь  он  видел  три  коттеджа.  И  ни  одного   ховеркара
поблизости, если не считать его собственного.
     - Рехнуться можно, - пробормотал он.
     Несколько ребят играли среди деревьев в роще  неподалеку  от  дороги.
Они скакали по веткам, как обезьянье племя. Первой мыслью Эда было: почему
родители позволяют им подвергаться такой  явной  опасности?  Говорите  что
угодно против телевизора, но он, по крайней мере, отвлек детей от улицы  и
опасных игр. Если ребенку позволить носиться вокруг, как  позволено  этим,
он может попасть в опасные ситуации. Затем Эду  пришло  в  голову  кое-что
другое. Возможно, детей следует подвергать некоторой степени риска в игре.
Не исключено, что сломанная рука во время  процесса  взросления  входит  в
обучение и дает ценный опыт.
     Эд собрался подойти к ребятам и спросить у них, куда  ему  ехать,  но
тут он заметил в отдалении знакомую ему особу. Он нажал  рычаг  подъема  и
направил  к  ней  машину  на  небольшой  скорости.  Это   была   одна   из
последовательниц Таббера. Одна из тех женщин, которые стояли  на  входе  в
палатку в Кингсбурге, в первый вечер, когда Эд и Элен рассердили  Иезекиля
Джошуа Таббера.
     Эд приблизился к ней и произнес:
     - Ээ... возлюбленная душа...
     Женщина  остановилась  и  нахмурилась,  явно  удивленная   при   виде
ховеркара на улицах - если, конечно,  их  можно  было  назвать  улицами  -
Элизиума. Она явно не узнала Эда и неуверенно сказала:
     - Добрый день, возлюбленная душа. Могу ли я чем-нибудь помочь?
     Эд выбрался из машины и сказал:
     - Вы, наверное, меня не помните. Я был на  паре  митингов,  слушал...
мм... Говорящего Слово. - Ему следовало обдумать это все заранее. Но  факт
тот, что он понятия не имел, что здесь увидит, и теперь говорил наобум.
     - Я подумал: поеду и посмотрю на Элизиум, - сказал он.
     Ее лицо прояснилось.
     - Ты пилигрим?
     - Ну, наверное, не совсем. Я просто хочу  узнать  побольше  обо  всем
этом.
     Эд оставил машину там,  где  она  стояла,  и  увязался  за  женщиной.
Проблемы парковки в Элизиуме не существовало.
     - Я вас ни от чего не отвлекаю?
     - О нет, - она продолжала свой путь. - Я только несу  некоторые  свои
вещи издателю.
     - Издателю?
     - Вот в этот дом. Это наше издательство.
     Эд Уандер глянул на дом, к которому они  приближались.  Он  несколько
отличался от коттеджей.
     - Вы хотите сказать, что вы здесь издаете...
     - Почти все.
     Она выглядела не такой суровой, какой он ее запомнил  по  палаточному
митингу в Кингсбурге. Если вдуматься, решил  Эд,  он  просто  ожидал,  что
слушатели  палаточного  митинга  будут  выглядеть   суровыми.   Фанатичные
сектанты, с пеной у рта обличающие танцы, выпивку, игру  в  карты  и  тому
подобные грехи.
     Когда они уже подходили к двери, Эд спросил:
     - Вы имеете в виду книги?
     Представление Эда о книгоиздании  включало  акры,  занятые  печатными
станками  Руби  Голдберг,  полностью  автоматизированными,   с   огромными
рулонами бумаги, разворачивающимися с фантастической быстротой,  с  одного
конца  и  законченными  томами,  которые  выплывают   с   другого   конца,
заворачиваются и укладываются в коробки, опять-таки автоматически. Все  на
скорости тысяч единиц в час, если не  в  минуту.  А  этот  дом  весь  имел
размеры тридцать на сорок футов, никак не больше.
     Эд последовал за женщиной внутрь дома.
     - Книги, брошюры, даже  небольшая  еженедельная  газета,  которую  мы
рассылаем пилигримам по всей стране, которые еще не готовы  присоединиться
к нам здесь в Элизиуме.  -  Она  приветствовала  одного  из  двух  мужчин,
которые оказались внутри.  -  Келли,  я  наконец  принесла  два  последних
стихотворения.
     Келли стоял перед приспособлением, в котором Эд распознал примитивную
разновидность печатного  станка.  Левой  ногой  он  качал  педаль,  чем-то
напоминающую ножной привод  старой  швейной  машины.  Одновременно  правой
рукой он брал листы бумаги, ловко вставлял в движущийся  пресс,  столь  же
ловко вынимал их левой рукой, и повторял процесс снова и снова.
     - Привет, Марта, - сказал Келли. - Хорошо. Норм может их запускать.
     Эд завороженно наблюдал за ним. Если его рука попадет в пресс...
     Келли ухмыльнулся Эду.
     - Что, никогда не видел стереотипирующего станка?
     - Вообще-то нет, - сказал Эд.
     - Келли, это новый пилигрим, - сказала Марта. - Он был на  нескольких
выступлениях Джоша.
     Они обменялись обычными любезностями. Некоторое время Эд наблюдал  за
всем происходящим в полнейшем изумлении. Он не мог бы  удивиться  сильнее,
если бы попал в комнату, где женщины чесали шерсть и вытягивали его в нити
при помощи веретена. Да, чего тут только не увидишь.
     Пока Марта и Келли вели деловой разговор о технических деталях книги,
которую они сейчас делали, Эд подошел ко второму работнику.
     Этот достойный тип поднял глаза и приветственно ухмыльнулся.
     - Меня зовут Хэйр, возлюбленная душа, - сказал он. - Норм Хэйр.
     - Эд, -  представился  Эд.  -  Эд  Уандер.  А  каким  чертом  вы  тут
занимаетесь?
     Хэйр снова ухмыльнулся.
     -  Делаю  набор.  Это  гарнитура  Калифорния.  Десятый  кегль,  шрифт
стилизован под старину.
     - Я думал, что набор делается на машине, которая похожа  на  печатную
машинку.
     Хэйр засмеялся.
     - Этот способ устарел. Мы здесь в Элизиуме делаем это вручную.
     Его  рука  сделала  стремительное  движение,  мелькнула  туда,  затем
обратно. Строки набора в его верстатке медленно удлинялись.
     Эд сказал с легким отчаянием в голосе:
     - Послушайте, в чем причина? Бен Франклин действительно печатал таким
способом, но с тех пор выдумали парочку усовершенствований.
     Пальцы наборщика ни на  миг  не  прекращали  стремительных  движений.
Парень явно был из тех, которые никогда не  теряют  хорошего  расположения
духа. По крайней мере, до сих пор с его лица еще не сходила усмешка.
     - Есть несколько причин, - ответил он. - Во-первых,  удовольствие  от
создания готовой вещи полностью собственными  руками.  Желательно  -  вещи
наивысшего  качества.  Что-то  разладилось  в  производстве  вещей,   если
сапожник больше не делает обувь, начиная с куска кожи и  заканчивая  парой
готовых туфель. Вместо этого он стоит перед гигантской машиной, в  которой
он ничего не понимает,  наблюдает  за  двумя  измерительными  приборами  и
периодически переводит рычаг или нажимает кнопку, и так  четыре  или  пять
часов в день.
     - О господи боже, - сказал Эд. - Но ведь этот ваш  сапожник  прошлого
производил в день от силы одну пару обуви, а современный -  от  десяти  до
двадцати тысяч.
     Печатник ухмыльнулся.
     - Верно. Но у современного при этом язва желудка, ненависть к жене  и
начинающийся алкоголизм.
     - Чем вы занимались до  того,  как  стать  наборщиком  у  Таббера?  -
неожиданно  спросил   Эд   Уандер.   -    Вы    говорите    непохоже    на
малообразованного... - он не договорил. Фраза звучала не очень-то вежливо.
     Норм Хэйр улыбался.
     -  Я  делаю  набор  не  для  Таббера,  а  для  Элизиума.  Я   работал
директором-менеджером  Всемирной  Издательской  Корпорации.  У  нас   были
отделения  в  Ультра-Нью-Йорке,  Новом  Лос-Анжелесе,  Лондоне,  Париже  и
Пекине.
     Эд по собственному опыту знал, как непросто  взобраться  на  пирамиду
власти в процветающем государстве. Когда в производстве  требуется  только
треть потенциальной рабочей силы нации, соревнование становится  яростным.
Эд сочувственно сказал:
     - Прошел всю дорогу до верхушки, а они тебя выставили?
     - Не совсем, - ухмыльнулся Хэйр. - Я для этого  был  слишком  большим
держателем акций. Однажды я  прочел  одну  из  брошюр  Джоша  Таббера.  На
следующий день и добрался до всего, что мог найти из написанного им. А  на
следующей неделе я сказал Всемирной, куда они могут отправиться, и приехал
сюда помогать наладить это издательство.
     Тип был определенно всерьез из-за угла мешком стукнутый,  неважно,  в
хорошем расположении духа он находился или нет. Эд бросил  думать  на  эту
тему.
     - Над чем вы сейчас работаете?
     - Ограниченное издание последних стихотворений Марты Кент.
     - Марты Кент? - Эд Уандер знал это имя. Поэзия не  была  его  сильным
местом, но лауреаты Американской Нобелевской  Премии  встречаются  не  так
часто, чтобы можно было о них не слышать. - Вы  хотите  сказать,  что  она
дала вам разрешение напечатать ее книгу?
     - Я бы это немного иначе сформулировал, - ухмыльнулся Хэйр. -  Вернее
сказать, что Марта собственноручно отдала нам книгу.
     - Марта! - воскликнул Эд. - Его обвиняющий взгляд переместился  туда,
где женщина, с которой он сюда пришел, разговаривала с  Келли,  работающем
на ножном стереотипирующем станке. - Вы  хотите  сказать,  что  это  Марта
Кент?
     - Попал в точку, - хихикнул Хэйр.
     Эд Уандер кое-как попрощался и вернулся  к  тем  двоим.  Он  произнес
тоном обвинения:
     - Вы - Марта Кент.
     - Верно, возлюбленная душа, - улыбнулась она.
     - Послушайте, - сказал Эд, - я не хочу показаться нахалом, но  почему
вы издаете книгу своих последних стихотворений на таком  крошечном,  я  бы
сказал, одноместном предприятии?
     - Ни в коем случае не проговоритесь Джошу Табберу, что я это сказала,
- ответила она, и на ее лице появилось мимолетное проказливое выражение, -
но, правду сказать, ради денег.
     - Ради денег! - повторил Эд с отвращением.
     У Келли кончилась бумага, он перестал давить на педаль, вытер руки  о
фартук и направился к ближайшей стопке книг. Он взял одну, вернулся к  ним
и без единого слова передал ее Эду.
     Эд повертел книгу в руках. Она была переплетена в кожу. Что-то в  ней
было необычное. Эд открыл ее и пролистал  страницы.  Плотная  бумага  была
обработана под старину. Автор  был  Эду  незнаком.  У  Эда  было  странное
чувство, что он держит в руках произведение искусства.
     Марта Кент и  Келли  наблюдали  за  ним.  Похоже,  его  поведение  их
забавляло, и Эд немного смутился. Чтобы хоть что-то сказать, он произнес:
     - Никогда не видел такой бумаги. Откуда вы ее получаете?
     - Мы ее делаем сами, - сказал Келли.
     Эд на мгновение закрыл глаза. Затем открыл их и сказал:
     - Зачем вам деньги? Вы ведь все делаете сами. - Он  обвиняюще  указал
на платье Марты Кент. - Это домотканое, верно?
     - Да. Но мы не можем обойтись совсем  без  денег,  даже  в  Элизиуме.
Например, мы должны оплачивать  почтовые  услуги,  когда  отправляем  нашу
печатную продукцию. Иногда нам нужны лекарства.  Нам  приходится  покупать
соль. Удивительно, сколько всего набирается.
     - Послушайте, - тоскливо сказал Эд. - Вы, Марта Кент, написали  книгу
- потенциальный бестселлер. Вы принесли ее сюда и выпускаете  ограниченное
издание, набирая ее вручную, печатая на ножном станке на  бумаге,  которую
сами сделали. И сколько экземпляров вы напечатаете? Тысячу?
     - Двести, - сказала Марта.
     - И за сколько вы продадите каждый экземпляр? За сто долларов?
     - За два доллара, - сказала Марта.
     Эд снова закрыл глаза в нестерпимой муке.
     - Два доллара за такую книгу? - сказал он. - Я не библиоман, но  могу
сказать, что  первое  ограниченное  издание  Марты  Кент,  ручной  работы,
практически бесценно. Но даже если вы просто отдадите  рукопись  солидному
издателю, вы получите целое состояние.
     - Вы не понимаете, - рассудительно произнес Келли.  -  Нам  не  нужно
состояние. Вот сотня долларов Элизиуму пригодится. На лекарства, на...
     Марта торопливо вмешалась:
     - Только не проговоритесь Джошу Табберу  о  наших  мотивах.  Джош  не
всегда практичен. Он придет в негодование, если узнает, что мы  докатились
до того, чтобы издавать эту вещь ради накопления денег.
     Эд сдался. Он резко сказал:
     - И что он сделает с этими деньгами? Выбросит?
     Марта и Келли сказали в один