изнь. Всего  ничего:
оплодотвориться, оставить  потомство...  Будь  вы  на  месте  бесконечного
бессмертного Разума, как бы вы могли договориться с поденками?
     - Разум  сумел  бы  понять,  что  в  некоторых  случаях  имеет  смысл
заниматься не отдельной особью, а всем видом.
     - И  много  вы  научились  разговаривать  с  муравейниками?  -  Вулич
усмехнулся. - Впрочем, в целом вы мыслите правильно. Рано или поздно Разум
должен догадаться о том, что пришло вам в голову.  А  какой-то,  возможно,
уже догадался...
     - Что вы имеете в виду?
     - Я бы предпочел, чтобы вы догадались сами, -  он  спокойно  взглянул
мне в глаза. - Что, по-вашему,  является  самой  характерной  особенностью
жизни?
     - Смерть.
     - Ну почему? - Вулич был явно раздосадован. - Почему  не  бессмертие?
Может быть, бессмертие  является  самой  характерной  особенностью  жизни.
Может быть, жизнь появляется в первые минуты творения вместе со  временем,
пространством, материей и уходит вместе с ним... Этот Разум, о котором  мы
говорим, он  мог  впервые  встретиться  со  смертными  видами.  Понимаете,
Аллофс, _в_п_е_р_в_ы_е_! Он представления не имел прежде о смерти; и  его,
конечно, заинтересовало это явление.  Вспомните,  сколько  мушек-дрозофил,
мышей, собак мы мучили, подбираясь к бессмертию и так и не  найдя  его.  А
для этого Разума не существует  тайн  бессмертия,  напротив,  он  потрясен
открытием смерти. Он ставит эксперименты на нас, он  находит  нас  удобной
формой для этого. Он же не догадывается, что, умирая, мы умираем навсегда.
     - Убийство - всегда убийство.
     - Но почему убийство? - Вулич даже наклонился ко мне.  -  Этот  разум
исследует, он обеспокоен, он ищет. Как бы мучительно ни умирал человек при
его экспериментах, не следует обвинять чужой Разум в жестокости.
     - Всему есть предел.
     - Что за черт! - Вулич возмутился. - О каких  пределах  вы  говорите?
Очнитесь! Откройте глаза! Почему дело всегда в сотнях, а не в единицах?
     Он напирал на меня,  он  требовал  понимания,  что-то  уже  и  впрямь
мелькало в моем мозгу. Некая догадка,  некая  тень  догадки...  Эти  сотни
жертв, а потом Уиллер... Снова сотни жертв, и Оргелл...  В  этой  странной
цепочке  и  впрямь  наблюдалась  некая  закономерность.   Может,   главное
действительно не в тех  сотнях,  которые  погибли,  а  в  тех  двоих,  что
остались в живых? ПОЧЕМУ ОНИ ОСТАЛИСЬ В ЖИВЫХ?
     Я забыл о Вуличе.
     Переключив инфор на свой канал, я потребовал:
     - Пришли записи с Земли?
     - Да.
     Экран вспыхнул.
     Каменная ограда,  бедный  и  тесный  двор,  ящики  с  цветами,  вдали
чудовищная горная гряда с посеребренными Солнцем вершинами. Огнистые капли
медленно  сползали  с  длинной  сосульки  и  с  тонким  звоном,  взрываясь
радугами, падали в снег.
     Человек в теплой  куртке  удобно  устраивался  на  скамеечке  посреди
двора, улыбаясь. Он смотрел прямо на меня. Он ничем не напоминал  желчного
старика с колючим сердитым взглядом, его круглые щечки румянились...
     Уиллер?
     Я потрясенно  покачал  головой.  Запись,  предоставленная  мне,  была
сделана два месяца назад где-то в Гималаях. Уиллер продолжал жить.  Бывший
специалист по приливным течениям занимался теперь горным растениеводством.
     - Уиллер... - Вулич тоже узнал старика. - Я догадывался об  этом.  Вы
сделали мне замечательный подарок, инспектор. Ему сейчас, наверное...
     - Да. Под двести  лет,  не  меньше...  Живая  история  планеты  Несс.
Неужели и Оргеллу уготовано что-то подобное?
     - Уверен, не только ему.
     - О ком вы?
     Вулич удовлетворенно и неторопливо улыбнулся. Так же удовлетворенно и
неторопливо он сказал:
     - Будьте же мужчиной, Аллофс. Я говорю о Бетт.



                                    22

     В дверь постучали.
     - Войдите.
     Это был Лин.
     Увидев Вулича, он не убрал улыбку с тонких губ, просто она стала чуть
обязательней.
     Вулич встал:
     - Мне пора. Надеюсь, мы еще удивимся с вами, инспектор.
     Я кивнул, отпуская его. Лин откровенно обрадовался.
     - Есть новости, Отти, - сообщил он, проводив  взглядом  художника.  -
Этот старик на Земле жив. Вы уже, наверное,  знаете.  Я  об  Уиллере.  Там
создана специальная комиссия, я посоветовал включить в нее  вас.  Я  сразу
увидел,  что  вы  станете  настоящим  инспектором,  Отти.   Верный   глаз,
способность к анализу... "Церера" подойдет через три дня, Отти. Жаль,  что
нам придется расстаться. Я привык к вам.
     Он говорил, он улыбался, он строил невероятные планы.  Пора  закидать
камнями голову Лернейской гидры. Пусть Воронка крутится в тишине, во тьме,
в одиночестве. Пусть  крутится,  пока  мы  не  поумнеем.  Тогда  мы  вновь
обратимся к ней. А пока все надежды на комиссию и на  ученых  Земли.  Ведь
можно как-то восстановить утерянную память? Уиллер и  Оргелл!  -  о  таком
материале можно только мечтать. А к  Воронке  мы  оставим  пару  проходов.
Вдруг понадобятся? Ты здорово нам помог, Отти, мы ее усмирим. Мы  прищучим
и гидру и Минотавра. Иначе и не может быть. Будь иначе, это  означало  бы,
что ничто на свете не  окупается  -  ни  страдания,  ни  подвиги.  А  ведь
окупается, должно окупаться, правда, Отти? Мы ведь встречаемся,  преодолев
несколько десятков световых лет, не для того, чтобы просто выпить по чашке
кофе...
     - И для того, Лин.
     Он прищурился.
     - Как тебя понять, Отти?
     - Вы слишком откровенно выталкиваете меня с Несс, Лин.
     - Разве не пора на Землю?
     Ну да, подумал я  с  раздражением.  На  Европе  меня  тоже  старались
поскорее спровадить на Землю. Они, видите ли, ручались за гляциолога Бента
С., они, видите ли, работали с ним, жили с ним, так давно жили, что  знали
его слабости. Они не хотели расставаться с человеком, к которому привыкли.
И где им искать замену? Земля пришлет им замену? После гибели  Уве  Хорста
на Европе осталось тридцать шесть человек. Зачем снимать с  планеты  Бента
С.? Он нужный человек. Он не совершит такой трагической ошибки дважды. Его
опыт сейчас особенно пригодится на ледяной Европе. Вот меня они  сплавляли
с удовольствием. Известно,  где  инспектор,  там  неприятности.  Никому  в
голову не приходит, что афоризм этот вывернут наизнанку. Они все  там,  на
Европе, верили Бенту С., ведь только я знал, что Бент С. почти три  минуты
разговаривал  с  Уве  Хорстом,  почти  три  минуты  держал  радиосвязь   с
практически _и_н_ы_м_ миром. Этот Бент С.  мне  сказал:  "У  вас  каменное
лицо. Так мне казалось... Но вблизи вы совсем другой. Вы ведь  не  снимете
меня с Европы?.. Я не трус. Просто все произошло слишком неожиданно."
     "Неожиданное всегда происходит неожиданно."
     Бент С. хмуро промолчал.
     "Скажите мне, Бент,  честно,  и  только  мне:  где  вы  потеряли  три
минуты?"
     Бент С. побледнел.
     Мы сидели с ним в переходном коридоре Базы. Там было холодно, зато не
было людей.
     "Я  просчитал  каждый  ваш  шаг,  Бент.  Я  трижды  проводил  с  вами
следственный эксперимент на месте трагедии. Думаю, вам нелегко было  вновь
и вновь толкать перед собой тележку Хансена, зная, что Уве  Хорста  больше
нет и его не вернешь никакими экспериментами.  Вы  инстинктивно  замедляли
шаг, вы медлили. Вы имитировали  случившееся,  бежали  к  вертолету...  Но
всегда, во всех трех случаях получалось, что вы где-то теряете  три  почти
минуты. Три минуты, Бент... При таких обстоятельствах это целая вечность."
     "Я мог поскользнуться... Упасть... Не помню... Пока поднимался..."
     "Вы не падали, Бент."
     Он с мучительным выражением на лице уставился на меня.
     "Кажется, я не падал."
     "Вот именно, Бент. Скажите мне правду - и я оставлю вас на Европе.  В
принципе, это служебный проступок, но я оставлю вас на Европе,  если  буду
знать, что вы  способны  говорить  правду.  Вы  ведь  хотите  остаться  на
Европе?"
     Бент С. кивнул.
     "Ну так скажите правду."
     "Зачем?" - негромко спросил он.
     "Я хочу знать, на что вы способны, можно ли вам доверять?"
     И Бент С. ответил:
     "Я слышал Уве... Я разговаривал с Уве Хорстом. Почти три  минуты  его
рация еще работала..."
     "Что он сказал вам?"
     Бент С. поднял на меня мрачные глаза.
     "Я сказал вам больше, чем мог. Я ответил на ваши вопросы. Не требуйте
от меня большего."
     Он не заслуживал будущего, по крайней мере, на Европе. На него нельзя
было полагаться. Я знал, какую вспышку раздражения вызовет мое решение  на
станции, но я списал Бента С. с Европы.
     Что ж, каждый носит в себе собственную тайну. У одного это  последние
слова умирающего друга, которыми он никогда  ни  с  кем  не  поделится,  у
другого Голос... И то, и другое требует всех сил.
     Бетт Юрген...
     Я понимал, почему Лин говорит все быстрее и вежливей. Большая База...
Стиалитовый колпак... Грунтовая подушка... Тяжелые корабли класса "Церера"
и "Пассад" будут садиться на Несс в нескольких милях от Деяниры...  Приток
людей, техники... Потрясающие, вдохновляющие перспективы!
     Я сжал зубы.
     Мне орать хотелось, когда я  хотя  бы  на  секунду  представлял  себе
вечную  мертвую  тьму,  царящую  под   стиалитовым   колпаком.   Я   видел
изуродованные пальцы  Бетт  с  черными  отбитыми  ногтями.  Я  видел,  как
обнаженная, истерзанная, она карабкается на Губу, медленно бредет по  ней,
спотыкаясь, неуверенно вытянув перед собой руки.
     Вечный мрак... Вечная жизнь... Вечное отсутствие выхода... А всего  в
полумиле над головой - мир радуг и  красок,  тяжелых  кораблей,  океанских
ветров, людские голоса, судьбы...
     - Нет.
     - О чем ты?
     - Я не могу завизировать документы.
     - Ты с ума сошел... - Лин вкрадчиво улыбнулся. - А  мы?  А  я?  А  те
другие, из списка? Даже этот Вулич, к которому симпатий у меня меньше, чем
к каламиту? Ты хочешь оставить нас беззащитными?.. А колонисты? Ты  хочешь
оставить нас на обочине, отнять у нас будущее? Не делай этого, Отти,  тебя
все проклянут. Тебя даже на Земле назовут предателем.
     - Я не буду визировать документы, Лин. Считайте это моим  официальным
решением.
     Он сморщился, как от внезапной зубной боли, и отступил на шаг.  Потом
еще на один. И так, задом, допятился до дверей, где, наконец, остановился.
     - У вас впереди целая ночь, инспектор Аллофс, - негромко,  незнакомым
мне хриплым голосом  сказал  он.  -  Подумайте,  как  утром  вас  встретят
колонисты. Ведь в любом случае вам придется выходить на  балкон...  А  как
могут встретить человека, отнимающего будущее у целой планеты?
     И вежливо улыбнувшись, вышел.
     Я встал, подошел к окну.
     Ночь  была  темная.  Я  не  видел  прожекторов.  Это  меня  несколько
ободрило. Если на постах спокойно, значит, никто не пытается тайно  пройти
к Воронке.
     Бетт...
     Наверное, там, под колпаком, не будет настоящей  тьмы...  Но  там  не
будет и настоящего света.
     Я не был в обиде на Лина. Я его понимал.
     Он ушел, но он оставил мне шанс.
     В конце концов, еще целая ночь до того, как я выйду на балкон Совета,
нависший над огромной, забитой людьми площадью Деяниры.  В  конце  концов,
еще от меня зависит, буду  ли  я  встречен  торжествующим  ревом  ликующих
колонистов: "База!.. Большая База!" - или гнетущую  тишину  людского  моря
разорвет одиночный отчаянный выкрик: "Предатель!" - полностью уничтожающий
меня в глазах колонистов Несс и еще неизвестно что несущий заблудившейся в
вечности Бетт Юрген.
     Многое еще зависело от меня.
     Я усмехнулся.
     Не стоит преувеличивать...
     И вздрогнул, услышав нежный звонок рабочего вызова.
     Повернувшись, медленно, предчувствуя вовсе не самые лучшие новости, я
включил инфор. За окном, я знал  это,  все  еще  было  тихо,  ни  лун,  ни
прожекторов, но на экране вспыхивала, пульсировала  кровавая  литера  Т  -
знак внимания и опасности. Почему-то именно она бросилась мне в глаза -  и
лишь после я увидел изображение.