и  далеких  звезд,  как  может
сочетаться щедрость и долговечность, успеет ли человечество обуздать  силы
природы, подчинить их себе. Он  верил  в  неуничтожимость  звезд.  "Звезды
гаснут и возгораются", - так писал он.
   Гаснут и возгораются! Не возникают, стареют и умирают, а, умирая, вновь
возникают, может быть, совсем в другом виде, другого спектрального класса,
с другими условиями температур и давлений... Вот и сейчас передо мной одна
из этих книг. Послушай:
   "Планеты и Солнца взрываются  подобно  бомбам.  Какая  жизнь  при  этом
устоит! Светила остывают и лишают  планеты  своего  живительного  света...
Куда теперь денутся их жители?.. Вы  еще  скажете:  рано  или  поздно  все
Солнца  погаснут,  жизнь  прекратится...  Этого  не  может  быть!   Солнца
непрерывно возгораются и это даже чаще, чем их угасание..." Так в  чем  же
спасение?
   "...Если люди уже  теперь  предвидят  некоторые  бедствия  и  принимают
против них меры и  иногда  успешно  борются  с  ними,  то  какую  же  силу
сопротивления могут выказать высшие существа Вселенной!"
   Но кто эти всемогущие "высшие существа Вселенной"? Это _люди_, но  люди
через сотни тысяч, миллионы лет,  люди  такие  же,  как  мы  с  тобой,  но
вооруженные громадным, действенным и чудесным знанием.
   И среди иной раз туманных высказываний Циолковского  встретилось  вдруг
что-то такое, от чего  захватило  дыхание.  Я  почувствовал,  что  в  этих
случайно попавших ко мне брошюрках содержится программа, шаг вперед, не  в
сторону. У меня появилась цель! Пусть  еще  не  оформленная  в  конкретную
задачу, но цель. "Мир всегда существовал. Настоящая  материя  и  ее  атомы
есть беспредельно сложный продукт другой, более простой материи..." -  вот
эти слова Циолковского навсегда остались со мной.
   Казалось бы, здесь все понятно, все знакомо, но почему я перечитываю их
все вновь и вновь?  Почему  волнение  охватило  меня?  Может  быть,  такое
состояние было у старателя, когда в случайно взятой горсти черного речного
ила сверкнуло "что-то". Еще качнуть лоток, еще... золото!

   18 марта. Разве не родились науки, которых не  знал  Ньютон?  Разве  не
доступно мне то, что с таким волнением,  такой  радостью,  как  школьники,
учили бы сегодня Гаусс или Лобачевский, Коперник  или  Циолковский?  Разве
телескопы не стали зорче, разве не  проник  человек  в  тайны  атома?  Так
вперед!
   Я раздумывал над тем, откуда взялись звезды, какова их судьба.  Десятки
раз вглядывался в диаграмму "масса -  светимость".  Казалось  бы,  простой
листок бумажки, но в нем вся Вселенная;  безбрежная  россыпь  звезд  легла
полосой главной последовательности, расплывчатой  веточкой  указано  место
звезд-гигантов,  сплющенным  пятном  внизу  уложились  таинственные  белые
карлики, те самые, что состоят из вещества необычайной плотности.
   Звезды... Уносятся от них в беспредельное пространство желтые и голубые
лучи, вместе с ними теряют они свое вещество, а попробуй узнать,  чем  они
станут, во что превратятся? Где будет наше Солнце через миллионы лет, куда
оно сместится, вверх ли  по  главной  последовательности,  или  вниз,  или
вбок... Четыре миллиона тонн излучает Солнце каждую  секунду  и  при  этом
теряет в год только одну  миллион-миллионную  часть  своей  массы,  своего
вещества. Нет, Солнце не может оставаться всегда таким же, как  видим  его
сейчас. Когда-нибудь скажутся эти незаметные для него потери и оно  станет
другим. Станет другим...

   19 марта. А каким оно было, Солнце? Откуда  взяло  оно  свое  вещество?
Ведь для того чтобы тратить, нужно откуда-то взять ЧТО тратить. В какой же
величественной кузнице терпеливо раздула свой  чудесный  горн  природа?  И
горн пылает миллиарды лет неугасимо...
   Ведь если Солнце стало бы посылать нам всего на десять процентов меньше
тепла, чем обычно, то жизнь на Земле замерла бы, с полюсов надвинулись  бы
ледники,  остановились  реки;  запылай  Солнце  ярче,  только  на   десять
процентов ярче, - в морях закипит  вода!  Значит,  семьсот  миллионов  лет
назад, по крайней мере, когда в теплых водоемах впервые появилась  жалкая,
робкая жизнь, Солнце было почти таким же, как и сегодня!  Действуют  ли  и
сейчас те силы, которые заставили в бездонном провале Вселенной  вспыхнуть
наше Солнце? Эта мысль не давала мне покоя.
   Вновь  и  вновь  я  перечитывал   слова   Циолковского:   "Мир   всегда
существовал... материя  и  ее  атомы  есть  беспредельно  сложный  продукт
другой, более простой материи..." Это поразило меня! Меня поразила мысль о
том, что каждый атом также имеет свою историю, что все  сложное  возникает
из простого.
   В каких-то тайниках Вселенной из  еще  непознанных,  неуловимых  частиц
составились бесчисленные атомы, соединились  в  гигантские  шары  звезд  и
зажглись на века. Но не масло в этих светильниках, не уголь  в  гигантских
топках, - в буйных глубинных процессах сложнейшие сочетания ядерных частиц
то становятся более  простыми,  распадаясь,  то  вновь  восстанавливаются.
Неуловимые изменения в их структуре, мизерный  выход  энергии  при  каждом
превращении единичного атомного ядра - незримой пылинки с  поперечником  в
одну  десятитриллионную  долю  сантиметра  -  складываются  в  грозное   и
живительное пламя сказочной силы!
   История звезд величественно и властно вошла в мою  повседневную  жизнь,
история Миров. Атомы, их ядра, сонмы частиц - вот  действующие  лица  этой
истории. Громады звезд подобны ульям-городам... Безбрежные  туманности,  в
которых неторопливая природа будто ткет что-то, гигантским  полупрозрачным
занавесом скрывают таинственные кулисы мироздания...
   Так   как   же   зажегся   этот   "вечно   живой   огонь,   закономерно
воспламеняющийся, закономерно угасающий"?  Какие  силы  природы,  не  зная
покоя, не подвластные смерти, миллиарды лет создают и разрушают,  и  вновь
создают и вновь разрушают? Что за плуг вспахал просторы Вселенной и посеял
в них сияющие Солнца? Или звезда помогала звезде?  Ведь  иначе  звезды  не
скоплялись бы в громады галактик, до двухсот и более  миллиардов  звезд  в
каждой...

   22  марта.  Нельзя  понять  происхождение  атома  без  того,  чтобы  не
заглянуть в прошлое звезды.  И  нельзя  понять  происхождение  звезды,  не
связав его с возникновением того галактического скопления, к которому  она
принадлежит. Все связано, от атома до галактики, -  так  представлял  себе
Вселенную Циолковский.
   Подчинить, покорить самые могучие, самые грозные силы природы -  вот  о
чем мечтал Циолковский. Сделать так, чтобы ничто и никогда, даже  в  самом
отдаленном будущем, не смело угрожать человеку; мечтать и строить,  любить
и сеять хлеб - вот истинное назначение человека, и  уберет  он  со  своего
пути все, что попытается ему помешать. Силой своего разума  подчинит  себе
огненные недра звезд, как его полуголый предок умом и силой приручал диких
лошадей и пламенем костров преградил путь в свою пещеру медведю и волку  в
те далекие времена...
   Сейчас, когда я знаю, что пройден самый трудный участок на пути к цели,
я благодарен каждому, кто дал мне в руки книгу,  кто  объяснил  непонятную
фразу, кто навел на нужную мысль.
   Шутник Вася-Василек, - я рассказывал тебе о нем,  -  и  не  подозревал,
какие силы моей души выпустил он из  клетки.  Он  любил  прихвастнуть,  но
как-то особенно свободной была его мысль,  она  была  похожа  на  веселую,
беззаботную птицу, что, стрекоча и напевая, находит  и  вылущивает  еловую
шишку в густом тумане... Смеясь, он рассказал о том, как  придумал  "новое
исчисление" прямо на экзамене. Я встретился с его преподавателем и спросил
его, правда ли это? "Нет, что вы, - ответил мне преподаватель, -  то,  что
нагородил мне этот белоголовый лейтенант, - давным-давно известно. Он  дал
обоснования матричному анализу... А поставил  я  ему  пять  вот  почему...
Рядом вопросов я  точно  установил,  что  о  матричном  анализе  он  и  не
слыхивал, что придумал он все самостоятельно, пройдя на  моих  глазах  тот
путь, который стоил большим математикам многих  усилий.  Согласитесь,  что
смелость и выдумка не могут сойти безнаказанно, я и поставил  ему  пять...
Не знаете, что с ним, он, кажется, опять на фронте?"
   Нет, Вася-Василек писем писать не любил, один только  раз  прислал  нам
открытку, полную безудержной веры в близкую  победу  и  сожаления  к  нам,
"товарищам тыловикам", которые лишены счастья шагать рядом с  ним,  Васей,
по дорогам воины, в самое логово фашистского зверя. Он обещал прислать нам
на память погоны первого же гитлеровского генерала, который ему  попадется
на пути, но чувствовалось, что мы все стали ему далекими.
   Часами я вспоминал доказательства, приведенные Васильком. Ведь то,  что
сделал Василек, сделал легко, как все, что он делал - от ратного труда  до
песни, - было каким-то необыкновенным случаем,  поразившим  даже  Гофмана,
строгого и точного человека.  Может  быть,  Василек,  сам  того  не  зная,
приоткрыл узенькую щель в святая святых  математики,  в  уменье  создавать
новое. Видно, мой декан не совсем прав. "Как высосать из пальца гениальную
теорему?" - так он называл  подобную  постановку  задачи.  Да-да,  дорогой
товарищ  декан,  Василек  "с  ходу"  выдвинул  ряд  положений,  совсем  не
очевидных для него!
   Но почему, рассказывая, как он сдавал математику,  Василек  рисовал  на
бумаге  завитки  какой-то  спирали?  Я  попытался  восстановить  ход   его
рассуждении. Он начал с целого  числа,  потом...  потом  перешел  к  числу
дробному,  как  к  отрицанию  числа  целого,  а  затем  перешел  к   числу
смешанному... Первобытный человек также начал с целого числа  -  это  была
первая во времени и, пожалуй, самая важная математическая абстракция.  Что
может быть общего между самыми разнородными  предметами,  что  может  быть
общего между деревьями и шкурами убитых зверей, между листьями  и  галькой
на берегу? А что-то общее было, что-то роднило между  собой  три  одиноких
сосны, и три последних стрелы в колчане,  и  три  костра,  вокруг  которых
грелось племя... Общим стало _число_: два, три, четыре... И  долгое  время
люди учились складывать и вычитать, а потом, деля добычу, увидели, что  не
всегда  можно  "честно"  разделить  пять  убитых   зверей   между   шестью
охотниками. Так появилась дробь.
   Значит, в самом числе - целом числе! - дробь еще не содержалась; жизнь,
человеческая практика показала, что целым числом нельзя обойтись. А  потом
появились числа отрицательные. И числа иррациональные, и числа  мнимые,  и
все они сливаются сейчас в нашем современном понятии числа...
   Раздумывая таким образом, я машинально чертил на листке бумаги. Но  что
это?  Передо  мной  был  какой-то  зигзаг,  нет,  не  зигзаг  -  это  была
_спираль_...
   Конечно, сам принцип развития по спирали Василек  взял  из  Энгельсовой
"Диалектики природы" - ведь он успел сдать "Основы марксизма-ленинизма"  в
те несколько мирных месяцев, которые выпали на его долю. И он применил эту
спираль, применил жизнерадостно, с налету. И  получил  ответ,  пусть  всем
известный, но Василек же  его  не  знал!  Он  продлил  спираль  и  ухватил
какие-то неведомые ему свойства чисел.
   Вот она, находка! Нужно  научиться  мыслить  "по  спирали",  попытаться
увидеть ее сложные неожиданные изгибы. Но не заберусь ли  я  в  дебри,  не
попаду ли в  полосу  никому  не  нужных  формалистических  ухищрений?  Что
заставит меня придумывать это новое, неужели  одно  лишь  любопытство  или
пресловутое  честолюбие,  желание  обязательно   стать   автором   "нового
исчисления"?
   Нет, нет!  Практическая  деятельность  обязательно  потребует  развития
математического знания. Позавчера было нужно  разделить  зерно  или  дичь,
точно отмерить участок земли, вчера - произвести сложный  денежный  расчет
или  найти  размеры  автомобильного  вала,  сегодня  ядерная  физика   уже
потребовала от математики создания новых исчислений! Человеческая практика
-  вот  лучшая  проверка  нужности,  важности,  успешности  твоей  работы,
математик-вычислитель!
   Так за дело! И если моя судьба "вычислять и жить", если  математический
аппарат мое  оружие,  то  какой  же  ценной  может  оказаться  возможность
приспосабливать это оружие к новым целям, к требованиям жизни.

   26 марта. Так в чем смысл нашего эксперимента? - спросишь ты. Почему  я
вспоминаю такие пестрые, казалось бы, не связанные друг с другом  страницы
моей жизни? Сейчас  мне  не  трудно  ответить  на  этот  вопрос.  Но  хочу
рассказать тебе о самом главном, после чего  все,  что  я  знал,  видел  и
испытал, буквально на  протяжении  нескольких  месяцев  было  приведено  в
сложный и тонкий порядок, в котором каждая строчка из прочитанной книги  и
каждая формула стали необходимейшими деталями  нацеленного  стремительного
механизма.
   Я знаю, что и ты заметила этот перелом во мне. Не раз я говорил тебе  о
Топанове, но, пожалуй, только сейчас я до конца понял все значение встречи
с ним.
   Мы виделись и говорили всего несколько раз. Ты знаешь, что я далеко  не
общительный человек. Много, очень  много  нужно  времени,  чтобы  я  перед
кем-нибудь раскрылся. А с Максимом Федоровичем все было по-другому.
   - Говорят, вы все критикуете, - сказал мне  в  одну  из  первых  встреч
Топанов. - Но есть ли у вас какая-нибудь  положительная  программа  работ,
есть ли  у  вас  какая-нибудь  рабочая  гипотеза?  Насколько  я  знаю,  вы
занимаетесь вопросами вакуума,  интересуетесь  эволюцией  звезд.  Что  же,
вопросы очень любопытные, оторванные, правда, от забот  текущего  дня;  не
совсем уверен, следует ли ими заниматься...
   Он хитро прищурил глаз, и я, поняв, что меня вызывают на откровенность,
начал объяснять Топанову всю важность работ нашей лаборатории,  постепенно
увлекся, незаметно  для  себя  заговорил  о  главном,  рассказал  о  своих
поисках...
   - Так вы зашли в тупик, так получается?  -  спросил  Топанов.  -  А  не
требуете ли вы от науки чего-то такого, к чему она пока не приспособлена?
   - Меня сейчас интересует только  одно:  постановка  задачи.  Это  очень
важно для  начала...  Ведь  поймите!  Достойно  удивления,  что  некоторые
представители самой передовой науки закрывают глаза на очевидные вещи.
   - Но тогда эта наука еще не стала передовой! - засмеялся Топанов. -  На
свете есть наука, которая никогда не опускает голову перед трудностями.
   - Вы говорите о философии?
   - Я говорю о марксистско-ленинской философии.
   - Но разве философия способна подсказать решение в  сугубо  специальном
вопросе?  Я  считал,  что  философия   может   только   определить   общее
направление, осуществить, так сказать, стратегию и тактику...
   - Большое вам спасибо, товарищ Алексеев, за признание роли философии, -
насмешливо сказал Топанов. - А известно ли  вам,  что  абстрактной  истины
нет,  истина  всегда  конкретна?  Именно  при   решении   так   называемых
специальных  вопросов  вы  обязательно  должны  применять   философию,   и
применять ее сознательно...
   - Но интересные результаты  в  науке  получаются  и  без  философии,  -
заметил я.
   -  Это  заблуждение,  -  ответил  Топанов,  -  к  сожалению,   довольно
распространенное заблуждение. "Без философии" можно сделать вещь ненужную,
нелепую,  более  того,   человеческое   целенаправленное   действие   "без
философии", как вы  выразились,  вообще  неосуществимо.  Даже  самый  ярый
философ-идеалист, сомневающийся в своих книгах  в  реальном  существовании
окружающего его мира, ждет поутру солнце, или включает  лампу,  исписывает
вполне реальный лист бумаги, или печатает на машинке. В миллионы мгновений
своей  практической  деятельности  он  становится  на   материалистическую
позицию. Ведь если допустить, что и перо, и бумага,  и  солнце  существуют
только в сознании философа-идеалиста, то откуда к нему пришла  уверенность
в том, что он обнаружит эти вещи и предметы во  внешнем  мире?  Но  бумага
иной раз все терпит... Нет, Алексеев, без философии не обойтись, а те, кто
заявляет, что они-де заняты "чистой наукой" и философии не касаются, те по
большей части подпадают под влияние философии самого низкого сорта.
   - Но не все вечно под луной, может быть, в тех  вопросах,  которыми  мы
сейчас занимаемся, философия и не даст результата? Ведь может быть такое?
   - Спасибо за откровенность, - сказал Топанов, - она многое  упрощает...
Иногда я сталкиваюсь с товарищами, охотно признающими роль философии, а на
деле они думают так же, как и ты. Но диалектический материализм -  вершина
философской мысли, это лучшее, наиболее  полное  отражение  действительных
закономерностей природы. Это учение гибкое,  готовое  немедленно  изменить
свою форму при каждом новом великом открытии. Я не берусь указать тебе  на
пропущенный пункт в  плане  работ  вашей  лаборатории,  но  я  смело  могу
сказать,  что  многие  теоретические  трудности  объясняются   философской
слепотой. Особенно в таком вопросе,  как  происхождение  звезд!..  Вот  ты
говорил мне, что при сверхвысокой температуре  в  недрах  звезд  рождаются
ядра атомов - будущее термоядерное горючее звезды, так я понял?
   - Да, так...
   - Значит, нужна уже готовая звезда,  чтобы  создались  атомы,  и  нужны
атомы, чтобы загорелась звезда?
   - Большинство астрономов считает, что атомы, вероятно, старше звезд,  -
ответил я.
   - Очень конкретно! Сказать, что атомы моложе  звезд,  нельзя  -  звезды
сами состоят из атомов. Но ведь и атом мог появиться только  в  результате
каких-то пока неизвестных нам процессов.
   - Об этом и я думаю... Но как связать происхождение атомов с  эволюцией
звезд?
   - А что, если... - Топанов выжидающе посмотрел на меня, и я не  мог  не
продолжить:
   - ...если атомы - ровесники  звезд?  Если  они  создавались  вместе  со
звездой, в едином процессе? Здорово! Но это не моя мысль...
   - Это тебя расстраивает? - рассмеялся Топанов. - Нет, нет, я ни на  что
не претендую - ни на соавторство, ни на  что!  И  мысль  не  моя,  Алексей
Алексеевич...  Она  бродила  в  твоей  собственной  голове,  я  помог   ей
вылупиться на свет, очень рад. А она действительно интересна?
   - Вы даже не представляете насколько! Я пойду, я  сейчас  пойду,  нужно
подсчитать, пусть грубо, но уже сейчас можно прикинуть...
   - Не спеши... Все еще впереди, Алексей Алексеевич,  а  сейчас  я  подам
тебе добрый совет: к Ленину нужно идти...
   - К Ленину? Не понимаю...
   - Мыслить по-ленински - вот твоя задача,  Алексеев,  а  это  совсем  не
простая задача. Мыслить по-ленински в твоей узкой специальности, искать  в
философии  силу  и  смелость,  выбирать  средства  для   достижения   цели
по-ленински, оттачивать свое мировоззрение по-ленински...  Это  не  дается
просто. Я понимаю, что может таиться за разрешением загадки  возникновения
звезд. Понимаю! Вскрыть эту глубочайшую из  тайн  -  это  вырвать  из  рук
мракобесия еще одну цитадель, это значит вложить в руки человека мощнейшее
оружие! И помни: не делай из физических законов непогрешимых идолов...
   - Я  знаю,  Максим  Федорович,  что  всякий  закон  правилен  только  в
определенных  пределах,  только  при  определенных  условиях,   но   когда
происходит ломка старых законов...
   - Не так все это просто. Я помню, что у Ленина есть записи, ты  найдешь
это место в его "Философских тетрадях"...

   27 марта. Да, я нашел это место. "Закон  берет  спокойное  -  и  потому
закон, всякий закон узок, неполон, приблизителен"... Значит - закон  берет
"спокойное", берет то, что в состоянии  охватить  наука  именно  в  данный
момент времени. Но, с другой стороны "закон есть прочное,  (остающееся)  в
явлении"... Стеклянный шар, потертый кожей,  -  вот  что  было  достаточно
"спокойным" для первых шагов  науки  об  электрических  явлениях.  Стрелка
компаса указывает одним концом на север -  вот  что  знали  о  магнетизме.
Прошли века, и сейчас мы изучаем  и  находим  законы  для  разогнанных  до
фантастических  скоростей  элементарных