ы море на нэби? А пароплавы? А город з высокимы башнями?
   - На небе? - переспросил я. - Что ты выдумываешь?
   - Я выдумываю?! - Татьяна обиделась, потом подумала, что ослышалась.  -
На нэби, от там! - Она указала куда-то вверх. - И чего  цэ  вы  так  довго
спите? Га, дядьку? Дядечку?
   Я внимательно  посмотрел  на  Татьяну.  Нет,  она  не  выдумывала,  она
действительно что-то видела.
   - А когда это ты видела?
   - Колы?.. Як сонечко станэ, ось там... -  Она  вновь  показала  куда-то
вверх.
   Я решил тоже посмотреть, как "ходять на нэби  пароплавы"  и  на  прочие
чудеса, о которых мне всю дорогу рассказывала Татьяна.
   Наконец-то мне понадобился будильник! Я поставил его на половину пятого
утра и, когда он чуть свет затарахтел, схватил его и хотел  было  спрятать
под подушку. Но  со  двора  донесся  голосок  Татьяны:  "Дядьку,  дядичку,
скорийшь! Ну, дядичку!"
   Я наскоро оделся и  вышел.  Чуть  розовая  полоска  на  востоке  только
подчеркивала синеву еще ночного неба. Прохладный ветерок дул с моря,  неся
с собой запах  рапы,  пряный  и  острый  дух  прелых  водорослей,  полосой
тянувшихся вдоль бровки берега. Татьяна стояла рядом со мной в  тапках  на
босу ногу, накинув на плечи ватное одеяльце, под которым она спала.
   - Ты почему меня так торопила? - спросил я. - Не рано ли?
   - А хиба ж я знаю? - ответила Татьяна. - Ходимо до моря, там выднишь...
   Тихими спящими улицами мы прошли к морю. Ни в одном окне не было света,
только высокий маяк, стоявший  посередине  улицы,  еще  продолжал  мигать.
Возле мола было пусто. Вдали, у  мостков,  протянувшихся  далеко  в  море,
несколько рыбаков собирались отчалить на утренний лов.
   - Ну, скоро ли? - спросил я Татьяну.
   - Угу! - кивнула она. - Почекайтэ трошки...
   Я присел на песок  и  залюбовался  восходом  солнца.  Как  хорошо,  что
Татьяна разбудила меня! Даже если ее чудо и выдумка...
   - Ось воно! Ось! - закричала Татьяна и запрыгала вокруг  меня.  -  Ось,
ну, що я вам казала?! Ось воно!
   А "воно" было действительно удивительным!
   Сперва я не понял. Просто мелькнула вдалеке над морем какая-то  светлая
полоса и пропала... Вот она возникла снова и теперь  осталась,  а  за  ней
наступали  такие  же  светло-желтые  полосы.  Еще  и  еще...  Потом  небо,
казалось, дрогнуло. И вдруг над моей головой раскинулось море. Но это было
совсем другое море, не  похожее  на  спокойную  гладь  перед  нами.  Волны
казались  неправдоподобно  большими,   будто   кто-то   поднял   меня   на
необыкновенную  высоту  над  бушующим  морем  и  поставил  перед   глазами
гигантское увеличительное стекло. Прямо в зените волны были огромными, а в
глубине, под ними, был виден желтый песок, по которому  быстро  скользнула
какая-то рыба... А волны все неслись и неслись. Мелькнула чайка, усевшаяся
на гребне волны, она показалась мне  больше  океанского  парохода.  И  все
видение бесшумно умчалось на восток,  к  сияющему  солнцу,  диск  которого
показался над горизонтом...
   Татьяна притащила ворох сухих водорослей, и мы уселись на них. Я не мог
прийти в себя от изумления. Лодка с рыбаками уже отчалила,  люди  спокойно
гребли вдаль, к каменистой косе, обрамлявшей бухту. Видимо, они привыкли к
этому явлению, не замечали его...
   Татьяна украдкой на меня поглядывала, и я понимал, что  она  досадовала
на себя за то, что "продешевила"... Она, видимо, не  ожидала,  что  просто
красивая картинка в небе, которой можно просто полюбоваться, вдруг вызовет
такое волнение и такой интерес у взрослого дядьки.
   - Это часто бывает? - спросил я.
   - Ни, - пожала плечами Татьяна, - тильки раз в день...
   - Каждый день?.. И только утром?
   - Як свитает, - подтвердила Татьяна.
   - А что твой батько говорил, ты показывала ему?
   - А ему байдуже...
   - Байдуже?
   - Ему цього нэ трэба... У него бисова робота. - Татьяна не  без  иронии
посмотрела на меня. - А яка у вас робота?
   - Погоди, Таня, значит, ты уже не раз видела  это  "море  на  нэби"?  А
когда первый раз, самый первый раз? Вспомни...
   Татьяна отбросила сухой песок смуглой  ладошкой  и,  что-то  шепча  про
себя, стала рисовать на влажном песке.
   - В той день, - сказала она, - вчителька була мною  дуже  задоволена  и
поставыла "видминно" по арифметики. Це було... - Я затаил  дыхание.  -  Це
було... восьмого березня, восьмого березня, восьмого  марта!  Ну  да,  був
праздник...
   "Мираж, - думал я, - мираж!.. Да откуда ему взяться холодным апрельским
утром? Что здесь, Сахара? Или тропики? Больше всего он напоминает  верхний
мираж полярных областей, но и для него здесь  не  место.  Восьмого  марта,
говорит Татьяна... Может быть, и раньше,  ведь  это  она  впервые  увидела
"море на нэби" восьмого марта..."
   Признаюсь, я ждал, сам того не сознавая,  что  Татьяна  назовет  совсем
другое число. Я ждал, что она назовет  двадцать  восьмое  марта,  так  как
именно  двадцать  восьмого  марта  произошла  катастрофа   в   лаборатории
Алексеева... Чем черт не шутит, может быть, между этими двумя событиями  и
есть связь... Но Татьяне я верил, у нее была очень четкая память  и  очень
хорошо развита наблюдательность.
   В "Таврии" мой  рассказ  произвел  впечатление.  Вначале  мне  задавали
каверзные вопросы, потом кто-то сказал,  что  я  собираюсь  разыграть  всю
компанию, но я был очень серьезен, и наутро возле мола  собралась  большая
группа наблюдателей.  Невыспавшиеся,  недоверчивые,  хмурые,  мои  коллеги
очень напоминали рассерженных и недовольных птиц.
   А когда видение появилось, все замерли и,  как  завороженные,  смотрели
вверх, а впереди, на самом берегу,  стояла  необычайно  серьезная  Таня  и
тянулась худенькими руками  к  своему  чудесному  и  волшебному  "морю  на
нэби"...


   Исследовательская лихорадка охватила всех, кто был в то утро на берегу,
и всех, кто всматривался в небо  на  следующее  утро.  Таинственный  мираж
появлялся точно в одно и то же время. Это удивляло. Мираж возникал в  пять
утра и исчезал через полторы-две минуты, в зависимости от облачности. Была
в  этом  какая-то  таинственная   закономерность,   что-то   необыкновенно
важное... Никто вслух не высказал мысли о том, что  мираж  и  деятельность
лаборатории Алексеева могут быть как-то сопоставлены. Но  об  этом  думали
все... И эту возможность безусловно допускали в Академии наук, так как все
наши заявки  на  приборы  и  оборудование  для  исследования  миража  были
немедленно и щедро удовлетворены.  В  тихий  порт,  служивший  пристанищем
только для местных рыбачьих судов, устремились по  воде,  по  воздуху,  по
пыльным дорогам потоки самых разнообразных грузов.
   Развалины  лаборатории  к  тому  времени   спешно   убирались,   и   на
асфальтированном дворе Института звезд неуклюже суетились  автопогрузчики,
позаимствованные на соседних зерноэлеваторах.
   Порт выделил три крана для выгрузки прибывших  тяжелых  грузов;  срочно
был проведен дополнительный кабель, так  как  предполагалось  использовать
аппараты, потребляющие большую мощность.
   В прозрачную  синеву  утреннего  неба  устремились  невидимые  щупальца
современной науки.  Мощные  радарные  установки  поворачивались  вслед  за
регулярно  появляющимся  миражем,   но   каждый   раз   мерцающие   экраны
осциллоскопов оставались безучастными к таинственному явлению. Только  при
грандиозных усилениях с помощью молекулярных усилителей удалось обнаружить
незначительное отражение радиолуча на высоте в две тысячи километров.
   Вскоре  был  закончен  монтаж  сверхмощной  ультразвуковой   сирены   с
параболическим отражателем. Под открытым  небом  расположились  грохочущие
поршневые компрессоры, качавшие  воздух  в  толстостенный  ресивер.  Около
пятнадцати часов  непрерывной  работы  насосов  требовалось  для  создания
необходимого запаса воздуха, который расходовался  сиреной  на  протяжении
пяти-шести минут.
   Поднятые в небо  на  шарах-зондах  акустические  устройства  неожиданно
уловили и передали на землю отраженный ультразвуковой сигнал... На  высоте
двух  километров  были  обнаружены  слои  воздуха   с   небывало   высокой
температурой. Именно эти  разреженные  слои,  подобно  вогнутым  зеркалам,
отражали неизвестные далекие берега, плывущие  по  морю  корабли,  морские
волны...
   "Это самый обычный мираж, - восклицал один из метеорологов, принимавший
участие в исследовании, - самый обычный!" - "Но, - возражали ему,  -  если
это обыкновенный мираж, то почему отражающие слои расположены так  высоко?
Почему он наблюдается только в определенное время? Почему его не  искажают
потоки нагретых и холодных воздушных масс? И почему, наконец, этот  мираж,
если только это мираж, отражает радиолуч?"
   Всем нам казалось, что мираж, появившись на западе, уходит на восток, и
там, на востоке, его также можно обнаружить. Это ощущение  было  настолько
полным и реальным, что мы были очень озадачены тем, что  в  море,  уже  на
расстоянии ста километров от берега, он не наблюдался.
   В  конце  концов  выяснилось,  что  мираж  можно  увидеть   только   со
сравнительно небольшого участка,  в  центре  которого  находится  Институт
звезд. Это было первым намеком на  то,  что  миражи  действительно  как-то
связаны с лабораторией Алексеева.
   Дальнейшие исследования показали следующее: мираж возникал  постепенно.
Высокотемпературный  слой  воздуха,  отражающий  морской  пейзаж,  как  бы
погружался в  земную  атмосферу  из  ее  более  высоких  областей,  причем
погружался  довольно  медленно,  а  затем  так  же  медленно  выходил   из
атмосферы. Было похоже, что в нашу атмосферу _извне_ опускалось гигантское
вогнутое зеркало и через несколько минут удалялось, чтобы вновь  войти  на
рассвете следующего дня...


   В два часа ночи мой хозяин Федор Васильевич разбудил меня.
   - Вам звонят. Просят к телефону, - сказал он.
   Я прошел в его  комнату.  Меня  вызывала  Москва.  "Будете  говорить  с
Центром научной и  технической  информации",  -  сказала  телефонистка.  Я
приготовил блокнот, стараясь представить, какого рода сообщение  заставило
работников информационного центра так торопиться. Вновь зазвенел  телефон,
я поднял трубку.
   - Опишите вкратце, - предложили мне,  -  особенности  того  явления,  с
которым вы столкнулись. Мы звонили в институт, но там никого сейчас нет.
   Я рассказал о мираже. Меня особенно подробно  расспросили  о  характере
тех картин, которые удалось нам разглядеть.
   - Видите ли, - сказали мне, - мы в  затруднительном  положении...  Нами
получена информация, в которой говорится о том,  что  обнаружен  еще  один
пункт, где тоже  появляется  подобный  мираж.  Правда,  нас  смущает,  что
характер картин несколько иной...
   Я попросил продиктовать мне имеющееся в распоряжении Центра  сообщение.
Оно сводилось к следующему.
   Американские ученые Фил  Джонс  и  Генри  Даттон,  занимаясь  изучением
гидрографического режима озера Верхнего, со своей яхты наблюдали удививший
их мираж. Строго в определенное время, а именно  в  четыре  часа  двадцать
минут  утра,  в  небе  возникало  увеличенное  изображение  каких-то  рек,
сооружений, построек...  Некоторые  из  этих  картин  оказались  знакомыми
исследователям.  Так,  ими  было  сфотографировано  появившееся  10  марта
"видение", оказавшееся изображением  канала  Су  со  многими  кораблями  и
барками на нем. По их подсчетам, они в это время находились на  расстоянии
ста семидесяти пяти километров к западу от канала  Су,  соединяющего,  как
известно, озеро Верхнее  с  озером  Гурон.  Неоднократно  ими  наблюдались
группы бревен, а также плоты, находящиеся от них на громадном  расстоянии.
Очень часто по небу скользили изображения лесных массивов, как бы  видимых
с птичьего полета...
   Я заверил, что сообщение представляет собой  чрезвычайную  ценность,  и
попросил сообщить координаты того пункта, в котором наблюдался мираж.
   Через несколько минут мне были  продиктованы  координаты.  "Восемьдесят
седьмой градус западной долготы, - записывал я, - и сорок  седьмой  градус
северной широты..."
   - Это к северу от острова Гранд-Айленд, - говорил сотрудник Центра.  Но
я его больше не слушал: сорок седьмой градус северной широты! Да  ведь  на
этой же широте находится наш  Институт  звезд,  лаборатория  Алексеева!  Я
бросил трубку и выбежал во двор. Федор Васильевич, надевая на ходу пиджак,
уже шел к калитке.
   - Я сейчас вернусь, - крикнул он, - кажется, есть свободная машина!
   Он вскоре подъехал на видавшем виды дребезжащем "газике", выпуска  чуть
ли не пятидесятого  года,  и  через  тридцать  минут  мы  уже  были  возле
выстроенного на скорую руку общежития, в котором  жили  многие  приехавшие
сюда ученые. Сообщение Центра вызвало настоящий переполох. Все проснулись,
откуда-то появился атлас, его  раскрыли  там,  где  пучком  голубых  пятен
раскинулись Великие озера Америки.
   - А что я вам говорил? - торжествовал метеоролог. - Что я вам  говорил?
Раз это явление наблюдается не только здесь, не только у нас,  то  оно  не
имеет ни малейшей связи с катастрофой в  лаборатории  Алексеева.  Отбросив
"небесные видения", нужно изучать все работы лаборатории  Алексеева,  надо
пригласить проницательного следователя, вот что! А этот мираж предоставить
нам, метеорологам, специалистам в области физики атмосферы!
   - Но почему там время отличается от нашего, время появления  картин?  -
донесся из полутьмы чей-то голос.
   - Разница чепуховая: там тоже в пять часов с минутами, ведь  наши  часы
переведены на час вперед правительственным декретом, -  возразил  я,  -  а
главное - совпадает широта места!
   - Совпадает, да не  совсем...  У  нас  сорок  шесть  градусов  северной
широты! - раздались голоса. - На градус расхождение!
   - Это не существенно, - быстро сказал метеоролог.  -  В  наших  широтах
градус составляет только сто километров, и мираж хорошо виден на  границах
зоны наблюдения.  Мы  имеем  дело  с  широтным  эффектом,  -  не  унимался
метеоролог. - А мы знаем...
   - Совпадают широты? - быстро спросил что-то  подсчитывающий  на  клочке
бумаги  Мурашов,  совсем  еще  молодой  научный  работник   из   Института
космогонии. - Одну минутку! (Он поднял левую руку. Все с интересом  ждали,
когда он закончит свои расчеты.) - Американцы,  конечно,  зарегистрировали
время появления миража по своему поясному времени,  а  оно  отличается  от
местного времени...  Я  сейчас  пересчитаю...  Если  не  ошибаюсь,  то  по
местному времени появление миража у нас и у них почти совпадает...
   - Большая точность совпадения и не нужна, - опять донеслось из темноты,
- не нужна, так как мы все равно не можем сказать с абсолютной  точностью,
когда у нас появляется мираж. Это время зависит от  места  наблюдения,  от
облачности на горизонте и других причин...
   - По-моему, - сказал я, - следует обратиться к этим  двум  американским
наблюдателям с озера  Верхнего  и  узнать,  по  какому  времени  они  вели
наблюдения.
   - Пожалуй... - нехотя согласился метеоролог.
   - Голубчики! - торжествуя, воскликнул Мурашов. - Я все пересчитал! Этот
мираж, по их местному времени, появляется над озером Верхним  тоже  утром,
точно в ту же минуту, что и над  нашими  головами...  Только  американские
исследователи сообщили не местное время,  а,  по-видимому,  среднепоясное.
Часовой пояс охватывает пятнадцать градусов.
   Этой же ночью была отправлена большая телеграмма-анкета за океан. Ответ
не заставил себя ждать. Действительно, Джонс и Даттон наблюдали мираж в то
же самое время, что и мы. В  их  первом  сообщении  указывалось  время  их
часового пояса. "Мы пользовались своими  наручными  часами,  сверенными  с
радиосигналами точного времени Детройта", - радировали они.
   Сомнения отпали.  Но  возникли  новые  задачи,  новые  затруднения,  из
которых нас вывел Максим Федорович Топанов, новое  действующее  лицо  этой
необыкновенной истории, человек, о котором мы упомянули лишь вскользь.



        ТРЕТЬЯ ТОЧКА

   Я уже встречался с ним. Это был тот  самый  пожилой  человек  с  темной
тростью кизилового дерева, который так сильно, не  скрывая  своих  чувств,
переживал гибель Алексеева и его товарищей. Максим Федорович Топанов много
лет был партийным  работником.  Лишь  в  зрелые  годы  он  сумел  окончить
университет и некоторое время посвятить науке. Философ по образованию,  он
еще  до  войны   опубликовал   несколько   работ   в   области   философии
естествознания, сразу же обративших на себя внимание. Но  затем  -  война,
армия и снова партийная работа... Он знал Алексеева на  протяжении  многих
лет, и история их отношений будет рассказана позднее.
   Каждый день Топанов слушал наши споры на веранде "Таврии", повернувшись
всем корпусом и наклонив голову  в  сторону  того,  кто  говорил...  Роста
Максим Федорович был небольшого и походил на коренастый крепкий  дуб,  что
растет посредине степи. Немало зимних метелей пыталось сломать  этот  дуб,
немало палящих лучей пролило на него знойное  летнее  солнце,  но  он  все
стоит; только узловатые, гнутые  сучья  его  все  запомнили  и  ничего  не
забыли.
   Топанов никогда не расставался  с  тяжелой  тростью,  подарком  ко  дню
рождения от друзей  из  Института  звезд.  Каждый  нанес  на  трость  свои
инициалы либо виньетку.  Была  на  ней  и  выпиленная  из  редкого  сплава
пластинка с тремя слитно выписанными  буквами  "А"  -  Алексей  Алексеевич
Алексеев... И, когда  взгляд  Топанова  встречался  с  этим  значком,  ему
казалось, что Алексеев, как всегда  слегка  прикоснувшись  к  его  рукаву,
спрашивал: "Почему, почему это все произошло, Максим Федорович?"
   Во время наших совещаний Максим  Федорович  всегда  молчал.  Он  только
слушал и лишь иногда, вращая в крепких пальцах лежащую на коленях  трость,
бормотал: "Не то... Нет, нет, не то..."
   И вдруг он попросил слова. В этот день Максим Федорович выглядел как-то
особенно торжественно. Мы все обратили на это внимание.
   - Товарищи, - сказал он вполголоса и повторил: - Товарищи... Мне трудно
говорить прежде всего потому, что я, кажется, вижу  проблеск,  пусть  пока
очень слабый... И притом мне - неспециалисту - приходится говорить о своей
догадке вам - научным работникам. Возможно, что  некоторым  это  покажется
самонадеянным с моей стороны. Но я считаю, что чем больше будет  мыслей  и
различных предположений, тем  всестороннее  мы  осветим  вопрос  и  скорее
придем к разгадке причин случившейся трагедии. Но перейдем к  делу...  Мне
удалось, кажется, подметить одну очень простую закономерность, а выводы вы
сделаете лучше меня... Так вот, я обратил внимание на странное соотношение
географических координат нашего Института звезд и того пункта  в  Америке,
где также наблюдается это явление. Меридиан  нашего  места  -  33  градуса
восточной долготы, а меридиан  пункта  на  озере  Верхнее  -  87  градусов
западной долготы...
   - При равенстве широт! - подсказал кто-то.
   - Да, примерно при одной и той же широте... Так вот, - продолжал Максим
Федорович, - в сумме эти долготы составляют точно 120 градусов. 33 да 87 -
как раз сто двадцать!
   - По-видимому, это случайное совпадение, - сказал метеоролог.  -  Более
важным, Максим  Федорович,  является,  я  неоднократно  уже  говорил,  что
явление это наблюдается вблизи значительных водных пространств. Так, у нас
- огромная бухта, а там, в Америке, - озеро Верхнее...
   Максим Федорович дал метеорологу выговориться, а потом сказал:
   - Треть земного шара - вот что значат сто двадцать  градусов.  Как  раз
треть. Всего-то триста шестьдесят...
   Максим Федорович быстро прошел в соседнюю комнату и вскоре  вернулся  с
новеньким школьным глобусом. Из  кармана  достал  блестящую  металлическую
рулетку.
   - Вот, смотрите, - говорил он, - я флажками отметил наш пункт  и  озеро
Верхнее. Над сорок шестой параллелью я  ставлю  палец.  Вращаю  глобус.  И
получается, что дважды за оборот земного шара что-то неподвижное входит  в
атмосферу Земли: один р