фактов, но не подозреваете  ее
в коварстве. Вы всегда склонны  искать  причину  неудачи  прежде  всего  в
каких-то новых свойствах, вам еще неизвестных, а я, грешный человек, когда
сталкиваюсь с проявлением каких-то бессмысленных и  коварных  сил,  всегда
стараюсь понять человека, ставшего их жертвой.
   - Вы очеловечиваете природу? - сказал я.  -  Вы  навязываете  ей  чисто
человеческую хитрость и коварство?
   - Нет, не так прямо... Я просто хочу понять,  что  именно  в  качествах
человека, в его мышлении, в его действиях могло привести к тем или  другим
удачам,  или  ошибкам.  Что  именно  могло  привести   Алексеева   к   его
удивительным  открытиям,  в  существовании   которых   теперь   можно   не
сомневаться, и что привело его к катастрофе?.. Ну не ждал,  не  гадал,  не
думал, что существует опасность, но почему именно _он_ с этим  столкнулся,
почему именно _его_ оплошность вскрыла какой-то страшный и грозный  тайник
природы?
   В комнате было темно. Я не зажигал свет, и сквозь  открытое  окно  были
видны яркие звезды. Тихо и  назойливо  звенел  одинокий  комар,  да  ровно
посапывала спящая под окном Татьяна. Она  засыпала  быстро,  как  засыпают
уставшие за день птицы.
   - Я знаю, - продолжал Топанов, - что вы на меня сердитесь за то, что  я
вас  несколько  осадил.  Я  знаю,   что   вы   считаете   меня   несколько
самонадеянным...
   - Не совсем так... - быстро сказал я, но Максим Федорович перебил меня.
   - Пусть... Я  и  не  претендую  на  какую-то  особую  непогрешимость  и
всезнайство.  В  сложных  вопросах  науки  и  не   нужно   беспрекословное
подчинение. Оно вредно. И если я почувствую,  что  неправ,  то  немедленно
соглашусь с моим самым ярым оппонентом.
   - Вы уже много сделали, ведь именно вы поняли, с чем мы имеем дело...
   - Нет, я сделал очень немного. Вот вам кажется, что еще месяц-другой, и
будет выяснено содержание  работ  Алексеева;  там,  глядишь,  пяток  новых
формул украсят ваши справочники, и все? И разъезжайся по домам? Нет, нет и
нет! Все только начинается, мы сделали только два-три первых  шага,  и  вы
нескоро  избавитесь  от  старика  Топанова,  очень  нескоро!   -   Топанов
задумался.
   - Но, Максим Федорович, -  решился  я,  -  ведь  мы  занимаемся  сугубо
специальными проблемами, и вы  должны  считаться  с  опытом,  со  знаниями
людей...
   - А не предлагать дилетантские вещи? Так? Договаривайте...
   - Ну вот сегодня, когда речь  зашла  о  том,  что  спутник  не  удалось
сфотографировать,  несмотря  на  попытки  лучших  специалистов  в  области
астрофотографии... Я вас заверяю,  что  каждый  квадратный  миллиметр  тех
участков пластинки, где ожидался "спутник Алексеева",  просматривался  при
больших  увеличениях.  Ведь  известно,  что  при  фотографировании  быстро
летящего по небу  спутника  он  обнаружится  не  отдельной  звездочкой,  а
черточкой. И такой черточки не удалось найти. Так зачем предлагать  еще  и
еще раз смотреть и просматривать эти никому не нужные негативы?
   - Согласен, - сказал Максим Федорович, - совершенно  с  вами  согласен.
Незачем их просматривать... пустым глазом, - добавил он неожиданно.  -  Да
вы и не смотрели на них! Что из того, что на них просто так  пялят  глаза.
Так смотреть не следует, в этом вы правы.
   - А как же?
   - А так нужно смотреть, как мать сына высматривает, что с войны  должен
вернуться! Дали вам в руки добросовестно сделанные  фотографии,  ценнейший
материал! Так нужно изучать, товарищ ученый, изучать,  а  не  глазеть.  Не
обиделись, надеюсь?..
   - Нет... Но...
   - Вот что, - Максим Федорович придвинул свой стул поближе ко мне.  -  Я
как-то давно одним делом занимался... Фальшивыми деньгами... Не  волнуйся,
я их не изготавливал. Так вот, когда получили мы  эти  деньги,  тридцатки,
такие рыженькие, мне и показали, что по внешнему виду их отличить  нельзя,
ну никак, понимаешь, нельзя! Все точно, до  последней  черточки!  Еще  бы,
лучшие мастера одного  иностранного  государства  старались...  И  простой
микроскоп результата не дал. А вот когда  вложили  в  стереоскоп  с  одной
стороны нашу советскую кредитку, а  с  другой  стороны  липовую,  сразу  и
показались в двух-трех местах штришки, будто из бумаги занозы вылезли...
   - Максим Федорович, вот вы говорите  о  стереоскопе...  Да,  астрономия
давным-давно   применяет   и   стереофотографию,    и    стереоскопы,    и
стереомикроскопию. Но дело все в том,  что  стереофотография  используется
только для сравнения, - вы следите за мной, Максим Федорович?
   - Слежу, слежу, - быстро откликнулся он.
   - Только для сравнения одного и того же участка неба, снятого,  скажем,
в различных лучах, с  применением  различных  фильтров  либо  в  различное
время.
   - Вот именно: в различное время, - сказал Максим Федорович и  поднялся.
- Так вот, отправьте  телеграмму  такого  содержания:  "Срочно  изготовьте
фотографии тех участков звездного неба, на фоне  которых  возможен  пролет
спутника. Негативы присылайте вместе с прежними фотографиями, сделанными в
расчетное время". Вот так или в этом роде, ну, вам виднее...



        СНОВА ЗАГАДКА

   Итак, каждый участок был снят дважды.  Один  раз  в  момент  ожидаемого
пролета "спутника Алексеева", второй раз  до  или  после  пролета.  К  нам
прибыл специально сконструированный широкоугольный стереомикроскоп. Снимки
оказались совершенно идентичными, за  исключением  очень  мелких  деталей,
вполне удовлетворительно объясняемых неоднородностями  эмульсионного  слоя
пластинок.
   - Попробуем подойти с другой стороны, - сказал неунывающий  Топанов.  -
Что  ж,  бывает...  Теперь  займемся   более   внимательно   документацией
лаборатории.


   К этому времени метеоролог Леднев точными и  прямыми  опытами  показал,
что  температура  воздуха  в  отражающем  мираж  слое   повышается   из-за
концентрации в нем инфракрасных лучей.
   По   его   предложению   были   подняты   ракеты   с    фотоэлементами,
чувствительными  к  инфракрасным  лучам,   и   автоматически   действующим
передатчиком, сообщавшим на Землю данные  о  направлении  и  интенсивности
излучения.
   Именно метеорологи обратили внимание на  ряд  последовательных  заказов
лаборатории Алексеева, поступивших на завод экспериментального  вакуумного
оборудования Сибирского филиала  Академии  наук.  Речь  шла  о  выполнении
весьма сложных  устройств,  напоминавших  собой  плоские  полые  колбы  со
впаянными внутри электродами  и  мелкозернистым  флуоресцирующим  экраном,
нанесенным на внутреннюю сторону квадратного основания колбы.
   "Рецептура как люминофоров, так и чувствительной к квантам света пленки
на   противоположной   стороне   колбы,    -    писали    нам    работники
завода-изготовителя, -  говорят  а  пользу  того,  что  академик  Алексеев
стремился получить в свое распоряжение устройство для наблюдения  объектов
в инфракрасных лучах".
   "Все  устройство  представляет  собой  усовершенствованную  модель  так
называемого  стакана  Холста,  издавна  употребляемого   для   обнаружения
светящихся  инфракрасными  лучами  удаленных  предметов",  -  таково  было
заключение группы специалистов  вакуумщиков,  полученное  нами  совершенно
независимо от мнения работников завода.
   Таким образом, Алексеев пользовался прибором для видения в инфракрасных
лучах.  Топанов  попросил  завод  изготовить  еще  два  точно   таких   же
устройства. Вскоре грузовой самолет доставил нам большой ящик, из которого
была извлечена огромная полупрозрачная колба, очень  напоминающая  большую
телевизионную трубку, только с отломанным хвостом.
   Днище колбы мы поместили в ящик, в передней стенке  которого  находился
объектив, сделанный из кристалла каменной соли, так как в  этом  диапазоне
длин волн  можно  было  ожидать  большого  поглощения  инфракрасных  лучей
стеклом простой линзы.
   - Вы думаете, что Алексеев при помощи этого сооружения наблюдал  мираж?
- спросил я.
   - Трудно сказать, куда смотрел Алексеев, - ответил Топанов, внимательно
следя за работой механиков, монтировавших установку. - Правда,  напоминает
большой фотоаппарат? Только вместо матового стекла - плоская колба.
   Под вечер экран колбы засветился голубым светом. Его установили  внутрь
камеры, ввинтили объектив из каменной соли. В полной темноте на расстоянии
пятнадцати шагов был отчетливо виден слегка нагретый электрический чайник;
инфракрасные лучи, излучаемые им, давали на экране четкое изображение. Все
с нетерпением ждали утра.
   И утро наступило. Черным,  непрозрачным  для  видимых  лучей  кварцевым
стеклом закрыли  объектив.  Теперь  сквозь  него  могли  проходить  только
инфракрасные лучи.
   Вот на небе раскинулся знакомый мираж. Сейчас над нами отчетливо  виден
какой-то песчаный островок, отмель, но на экране ничего  этого  нет...  На
экране какое-то вытянутое светлое пятно... Мираж уходит  в  зенит,  и  это
пятно как-то размазывается; вот оно закрыло  собой  весь  экран,  а  потом
вновь стало сигарообразным,  узким  и  длинным,  и  исчезло...  Григорьев,
который производил съемку с флуоресцирующего экрана, отключил киноаппарат,
пожал плечами и что-то огорченно проворчал.
   Разочарование было полным...


   Двадцать восьмого мая произошли два события, которые показали,  что  мы
все-таки идем по правильному пути.
   Утреннее  заседание  комиссии  было  созвано   по   просьбе   астронома
Кашникова, костистого, длиннорукого застенчивого блондина. Кашников  долго
размахивал руками, от волнения ему было трудно говорить, потом  неожиданно
хриплым голосом выкрикнул:
   - Есть "спутник Алексеева"! Есть! Идемте ко мне!
   Мы все отправились в "библиотеку негативов", помещавшуюся  в  маленьком
домике, который недели две  назад  притащил  сюда  в  уже  собранном  виде
подъемный кран. Здесь в деревянных  некрашеных  шкафах  собирались  тысячи
негативов, по-прежнему прибывающих отовсюду.
   Все по одному подходили к стереомикроскопу  и  всматривались  в  черные
размытые точки-звезды.
   - Против легкой царапины, я ее сделал иглой, - показывал нам  Кашников.
- Смотрите как раз против царапины...
   - Да, что-то есть, - говорили мы неуверенно. - Как будто одна звездочка
выходит из плоскости...
   - Как будто! Да она совсем выскочила! - Кашников побежал  к  микроскопу
и, отстранив Григорьева, который хотел было в него  заглянуть,  наклонился
над окулярами и быстро завертел винтами. - Ну конечно же! Ясно, совершенно
ясно! Звезда выходит из плоскости, так оно и должно быть. Это  не  обычный
спутник!
   Оказывается, произошло вот что. Кашников как-то обратил внимание на то,
что  прибывший  из  Крымской  обсерватории  пакет  с  негативами  содержал
приписку: "Снимки сделаны на высокочувствительной пленке, возможная  длина
штриха 0,5 мм. Спутник не обнаружен".
   Кашников решил сравнить два одинаковых участка неба,  из  которых  один
был "без спутника", а на другом спутник мог быть. Этот  участок  неба  был
весь усеян тысячами звезд.
   "Какой-то участок Млечного Пути", - подумал Кашников и вскрикнул:
   - Одна звезда "вышла" из негатива!
   Эта звезда имела вид микроскопически  маленького  серебристого  блюдца,
которое одним краем оставалось на уровне пластинки, а другим  будто  вышло
за нее и торчит, как заусенец. И была она именно на  том  снимке,  который
был сделан в момент прохождения спутника.
   Среди присланных из  Крыма  шестнадцати  негативов  Кашников  обнаружил
восемь таких, на  которых  также  оказались  размытые,  ставшие  на  ребро
звезды-диски. Наконец! Наконец астрономы получили надежное  доказательство
существования "спутника Алексеева".
   - Значит, в чем же дело? - спросил Топанов. -  Этот  спутник,  выходит,
сам не отражает свет, а только размывает изображение  звезды,  которое  за
ним находится?
   - Это ясно, - сказал Кашников. - Для меня  это  ясно.  Вместо  спутника
носится комок каких-то газов. Проходя на фоне далеких звезд,  он  вызывает
преломление луча, идущего от звезды. Спутник не существует как целое - это
скорее облачко, вроде хвоста кометы...
   - А вот это еще не доказано, - заметил  Григорьев.  -  Но  нам  сегодня
улыбнулась  удача.  Только  теперь  мы  можем  прямо   сказать,   что   по
рассчитанной нами орбите непрерывно следует искусственный спутник пока еще
не выясненной физической природы. А что касается преломления,  то  это  мы
уточним...



        СИГНАЛ

   В тот же день к Топанову пришел начальник аварийной команды  и  положил
на  его  стол  металлическую  кассету  для  магнитной  записи.   Тончайшая
ферромагнитная  проволочка  содержала  подробную  запись  всех   сигналов,
которые   посылались   с   небольшой   радиостанции   Алексеева.   Антенна
радиостанции почти всегда, как показали немногие, но  тщательно  собранные
свидетельские показания, была направлена вертикально вверх.
   - По-видимому, на "спутнике Алексеева", -  сказал  начальник  аварийной
команды, - находилось какое-то управляемое устройство. Кассету мы не могли
достать  сразу,  пришлось  разрезать  сварившийся  в  одно  целое   корпус
передатчика. Хотите знать, что мы, аварийники, думаем? Мы  убедились,  что
основные разрушения, с наибольшими температурами  и  давлениями,  пришлись
именно на блок  питания  и  манипуляции  радиостанции.  И  чему  там  было
взрываться?..
   Проволочка  с  записью  была  помещена  в  магнитофон,  соединенный   с
осциллографом,  и  внимательно  "просмотрена".  На   экране   осциллографа
появлялись четкие сигналы,  следующие  через  равные  промежутки  времени.
Затем вдруг возник одиночный импульс очень сложной формы.  На  нем  запись
обрывалась.
   - Не последний ли это сигнал? - спросил задумчиво Топанов.  -  А  после
него был взрыв... И лаборатории не стало...
   - А может быть, это взрыв и записан? - предположил Григорьев. - Я  хочу
сказать, что токи при замыкании могли иметь вот такую сложную форму...
   Григорьев переключил магнитофон на перемотку и вдруг спросил:
   - А точное время катастрофы нам известно?
   - Конечно, - ответил начальник аварийной команды, - хотя бы по  времени
отключения лаборатории от электрической сети; самописцы-то отметили.
   - Тогда мы можем кое-что узнать... - Григорьев вновь включил магнитофон
на воспроизведение и внимательно всмотрелся в экран. - Вот эти равномерные
пики - отметки времени. Каждая следует через пять секунд, двойные импульсы
соответствуют минутам... И сразу же последний сигнал, и все...
   - Радиостанция включалась автоматически, ровно в четыре  часа  утра,  -
заметил Леднев, - мы можем подсчитать отметки времени, и тогда...
   - ...И тогда сравним с записью на электростанции и определим.
   Леднев бросился к двери.
   - Я сейчас на электростанцию, привезу ленту самописца, - бросил  он  на
ходу.
   Мы все еще считали сигналы времени, утомительно вспыхивающие на экране,
когда услышали шум автомобиля, на котором вернулся Леднев.
   Да, записанный на ферропроволоке сигнал  сложной  формы  был  последним
сигналом. Именно это время показывала и лента электростанции.  После  этой
минуты не существовало ни радиостанции, ни самой лаборатории Алексеева.
   - Значит, катастрофа произошла в пять утра... - проговорил Топанов.
   - Мираж... - тихо сказал Леднев. - Выходит, что в момент катастрофы над
лабораторией  Алексеева  проносился  мираж!  Как  мы  раньше  не  обратили
внимания на это совпадение? Выходит, что Алексеев послал  этот  сигнал,  и
вслед за тем... и вслед за тем... Нет, это просто  страшно!  Как  мало  мы
знаем, черт возьми!
   - А как было бы здорово, - не глядя ни на кого, проговорил  Топанов,  -
послать на "спутник Алексеева" вот этот самый сигнал. Проверить...
   - Послать сигнал? И притом избежать смертельной  опасности?  -  спросил
Григорьев.
   - А это уже не вопрос, а конкретная задача, - ответил Топанов. - Сигнал
должен быть послан...


   В головную часть облегченной ракеты с потолком в  1500  километров  был
вмонтирован передатчик. В нужный момент  он  должен  был  послать  сигнал,
записанный с  ферропроволоки.  Наблюдение  за  ракетой  велось  с  помощью
радиолокаторов и оптическим путем со стратосферных самолетов.
   В пять часов утра седьмого июня в небо взвилась ракета.  Мы  находились
на каменистой косе, далеко уходящей  в  море,  сюда  был  перенесен  пункт
наблюдения. В момент, когда ракета достигла заданной высоты и с антенны ее
радиопередатчика  был  послан  сигнал,  мы  все  увидели  в  голубом  небе
нестерпимо яркую точку. Вскоре "волны" миража поглотили ее.
   С самолетов пришли первые сообщения, Точно в  секунду  посылки  сигнала
ракета взорвалась, превратившись в огненный  шар  с  поперечником  в  пять
километров...


   ...Папка с результатами запуска ракеты лежала перед Топановым.
   - Но почему взорвалась ракета? - в сотый раз спрашивал членов  комиссии
радиофизик Григорьев. - Неужели она не израсходовала  всего  топлива?  Что
могло там взорваться? Прочтите еще раз данные ракеты.
   - В ракете не оставалось ни грамма горючего, - твердо сказал Топанов. -
Все горючее полностью сгорело в первые пять секунд полета, я  хорошо  знаю
ракеты этого типа. Взрываться, выходит, нечему.
   - И все-таки взрыв был! - развел руками Григорьев. - И какой взрыв!
   - Похоже, что какая-то часть  вещества  ракеты  отдала  скрытые  запасы
энергии... - заметил Мурашов.
   - Да по какой причине? - резко спросил Григорьев. - По какой причине? -
повторил он.  -  Мы  можем  вызвать  разложение  тяжелых  ядер  урана  или
плутония, мы можем вызвать  перегруппировку  легких  ядер,  можем  вызвать
термоядерную реакцию, это так. Но ракета... Она разлетелась  в  пыль,  как
будто на ней была атомная бомба.
   - А почему погиб Алексеев? - спросил Топанов. - Откуда взялась энергия,
превратившая здание лаборатории в груду обломков? Ничего мы не знаем...
   - И какова роль сигнала? - Голос Григорьева был едва слышен, он  закрыл
руками лицо и сейчас покачивался на стуле.
   -  Этот  сигнал  и  убил  Алексеева,  -   сказал   Топанов,   задумчиво
просматривая фотографии взрыва. - И хорошо, что мы его не послали с Земли.


   ...10  июня  -  памятное  для  всех  нас  число.  Солнечное   затмение,
ожидавшееся утром, потребовало целого ряда подготовительных работ.  Каждая
научная база, с которой могли вестись наблюдения, обязана была  включиться
в работу. Нас это касалось в первую очередь, так как к тому времени у  нас
накопилось довольно много специального  инструментария.  Вечером  я  долго
возился со спектрографом - его линза оказалась смещенной при  перевозке  и
задала нам работу чуть ли не на всю ночь.
   В четыре утра меня поднял Топанов. Мы наскоро перекусили и поспешили  к
причалу, где нас ждала моторная лодка.
   - Вас не смущает, что солнечное затмение случайно совпадает по  времени
с появлением миража? - спросил Топанов.
   - Нет...
   - А вон Григорьев наводит переносной  астрограф  на  точку,  в  которой
должен появиться "спутник Алексеева"... Вы помогите ему...
   Я первым выпрыгнул на берег и направился к Григорьеву.
   - Что вы хотите делать? - спросил я его. - Ведь это бесполезно, спутник
невидим...
   - Нужно сфотографировать то, что покажется вместо миража...  -  ответил
Григорьев. - Так, на всякий случай... Да что  вы  стоите,  через  четверть
часа начнется затмение!
   Томительно потянулись минуты.  Вот  на  правый  край  солнечного  диска
надвинулся тонкий черный ноготок, еще минута, еще...  Началось!  Это  было
первое полное затмение, которое мне пришлось видеть. Я смотрел на солнце в
маленькую вспомогательную трубку астрографа,  окуляр  которой  был  закрыт
черным фильтром. Наконец от темно-красного  диска  солнца  остался  только
серп, похожий на лунный. Он был настолько  ярким,  что  вокруг  стоял  еще
день, странный, призрачный день.
   - Появляется мираж! - донесся крик Топанова.
   Он указывал на запад  своей  палкой.  Я  мельком  взглянул  на  ставшие
привычными  желто-зеленые  полосы  миража  и  опять  было