а луночка обязана устоять.
   - Устоять? Но перед чем, если эта вся конструкция выносилась в вакуум и
становилась практически невесомой?
   - А тут, - осторожно начал Топанов, - не предполагался ли взрыв?
   - При чем здесь взрыв? - спросил Григорьев.
   - Да, да, какой-то взрыв, - уже  уверенней  продолжал  Топанов.  -  Вот
возьмите артиллерийский снаряд; его оболочка должна разорваться только при
достижении определенного значения внутреннего давления,  не  раньше  и  не
позже...
   - Смотрите! -  вырвалось  у  меня.  -  Каждая  луночка  сегмента  точно
подходит к луночке другого сегмента!
   - Ну, это мы заметили! - раздалось вокруг. - Да что из того?
   - А  из  этого  выходит,  что  там,  где  две  соединились,  там  может
присоединиться и третья фигура и четвертая... Вот давайте!
   Я взял из рук Топанова фигурку и присоединил ее к  двум  моим.  Луночки
были  так  пришлифованы,  что  разнять  их  можно  было,  только  приложив
некоторое усилие. Одна за другой соединялись фигурки друг с другом. Теперь
уже ясно было видно, что соединенные вместе "скибки" образуют почти точную
_сферу_.  Через  несколько  минут  перед  нами  лежал  довольно   большой,
диаметром больше метра, ребристый стальной шар.  Правда,  достаточно  было
одного толчка, чтобы он развалился на отдельные сегменты, но тут Григорьев
вспомнил про кольца. Он быстро продел их сверху и снизу шара. Теперь мы не
сомневались, что именно  такой  вид  должно  было  иметь  это  сооружение.
Топанов взял его осторожно в обхват, поднатужился  и  чуть-чуть  приподнял
над столом.
   - А ведь, пожалуй, вы правы... Здесь  килограммов  семьдесят  с  гаком.
Ну-ка, сколько сюда пошло фигурок?
   Мы бросились торопливо считать ребра-фигурки.
   - Четыреста штук! - возвестил Григорьев.
   - То есть треть всего количества! На три ракеты! - раздалось вокруг.
   - И без взрыва не обойтись! - сказал Топанов. - Вот теперь-то все ясно!
Внимание, товарищи! Если  в  центре  поместить  заряд,  то  будут  понятны
требования Алексеева!  Как  только  внутри  шара  давление  поднимется  до
пятисот атмосфер, лопнувшие кольца - ведь им по техническим условиям такую
нагрузку не выдержать - немедленно распадутся, и вся эта штука  разлетится
в разные стороны...
   - И спутник перестанет существовать, - сказал Григорьев.
   Наступило молчание.
   - Да, - нарушил тишину Топанов, - да, исчезнет, если эти сегменты ничем
не будут друг с другом связаны...
   - А если они связаны, то в пространстве будет носиться огромное колесо,
- сказал Леднев. - И они, эти отдельные фигурки, действительно могли  быть
связаны. Я обратил внимание на маленькие выступы-приливчики, вот здесь, по
краям каждой узорчатой фигурки.
   - Мы все их видели... - заговорили вокруг.
   - Вы  видели,  а  я  присмотрелся.  В  этих  приливчиках  очень  тонкие
отверстия, и если сквозь них пропустить нитку...
   - Именно нитка! - неожиданно громко заговорил  Григорьев.  -  Но  нитка
особенная! Я имею сведения, что Алексеев состоял в  очень  тесной  деловой
переписке с Мачавариани!
   - Мачавариани не  может  иметь  отношение  к  этому  вопросу,  ведь  он
специалист по структурам, - сказал Леднев.
   - Совершенно точно, - подтвердил Григорьев. - Но в последнее время  его
лаборатория начала заниматься, и очень удачно, вопросами о роли смещений в
кристаллических решетках... Им удалось вызвать систематические планомерные
смещения атомных слоев... Короче говоря, они уже перешагнули тысячекратный
запас прочности для многих чистых металлов.
   - С лабораторией  Мачавариани  нужно  связаться  немедленно,  -  сказал
Топанов. - Сегодня же, по телефону. Нужно выяснить, что  требовал  от  них
Алексеев.
   Через несколько часов сотрудники лаборатории  Мачавариани  подтвердили,
что по заказу Института звезд ими была изготовлена тончайшая металлическая
проволока и посылкой месяца четыре назад отправлена на имя  Алексеева.  Мы
опросили о заданной  прочности  проволоки.  "Не  менее  двадцати  тонн  на
квадратный миллиметр, - ответили нам. - Сечение проволоки  0,2  квадратных
миллиметра. Общий вес сто шестьдесят килограммов".
   Мы измерили диаметр  отверстия  в  приливах,  расположенных  на  ребрах
сложенной нами фигуры. Отверстия вполне могли пропустить проволочку такого
сечения.
   - Но зачем столько проволоки? - проговорил Григорьев.
   Ему ответил один из физиков, членов комиссии:
   - Да  потому,  что  Леднев  прав.  После  взрыва  вся  эта  конструкция
представляла собой гигантское колесо диаметром в  несколько  километров...
И, кажется, я начинаю понимать его назначение...
   Оживленно переговариваясь  друг  с  другом,  расходились  взволнованные
неожиданным открытием члены комиссии. Топанов как-то особенно посмотрел им
вслед, потом улыбнулся и сказал:
   - Если так пойдет дальше, то скоро, очень  скоро  для  нас  все  станет
ясным...


   Мне поручили доложить комиссии о последних работах Алексеева в  области
математической физики. Подводя итоги, я  не  скрыл  своего  разочарования.
Меня выслушали внимательно, казалось, даже сочувственно.
   - Алексеев отрицает теорию  относительности  и  квантовую  механику?  -
спросил Кашников.
   - Вот что, товарищи, - огорченно сказал Григорьев. - Мы  многого  ждали
от присланных нам работ Алексеева. Мы ждали, что они  раскроют  тайну  его
последнего эксперимента, а вместо  этого  какие-то  странные  утверждения,
смахивающие на пророчества, а не на точную науку; повсюду  заверения,  что
обоснования будут присланы позже. Вы внимательно ознакомились с  работами?
- обратился он ко мне. - Может быть, вам не хватило времени?
   - Времени для детального анализа было, конечно, мало, - ответил я. - Но
мне так и осталось непонятным главное... Непонятен подход  Алексеева,  его
исходная позиция. К чему он вводит операции с целыми атомами?.. Производит
вычисления, в которых фигурируют не характеристики частиц, как принято, не
их массы, импульсы, заряды, а _частицы целиком_. И Алексеевым выдумана для
этого какая-то  нелепая  символика...  И  бессмысленное  копание  во  всем
известных аксиомах... Либо я ничего не понял, либо я ничему не научился...
   Единственный   человек   из   всех   собравшихся,    который    казался
удовлетворенным докладом, был Топанов.
   - Вы правы, - сказал он.
   - Прав? В каком смысле? - спросил я.
   - Вы действительно не поняли и не научились.
   Мы насторожились, а Топанов, отставив палку, встал.
   - Вот вы высказали нам свое разочарование, - обратился он ко мне,  -  и
кое-кто  вас  поддержал.  Ваш  подход  к  работам  Алексеева  был   вполне
объективным?
   - Да, вполне...
   - Не верю! Не верю! - дважды повторил Топанов. - Этого не может быть...
Именно потому, что вы специалист, именно потому, что в  этих  теориях  вся
ваша жизнь, - вы могли быть необъективным. Я тоже не разобрался во многом.
Но мне кажется, что  основное  я  уловил:  Алексеев  приступил  к  решению
_главной_ задачи математики и физики! И я очень рад, что дожил  до  первой
ласточки, до этих вот работ Алексеева.
   - Максим Федорович, вы нам бросили вызов, - покачал головой  Григорьев.
- Объясните, что вы хотите сказать.
   - Вызов?  -  переспросил  Топанов.  -  Это  не  то  слово.  Вы  крупные
специалисты,  это  я  знаю.  Если  бы  речь  шла  о  какой-то   дальнейшей
углубленной разработке _известных_ положений, то я молчал бы. Но  Алексеев
пошел не традиционным путем.  Вот  здесь  наш  докладчик  обронил,  что  у
Алексеева  какой-то  повышенный  интерес  к  давно  известным   бесспорным
аксиомам математики... А ведь пора этими бесспорными аксиомами  математики
заняться не только математику, но, в первую очередь, и физику.
   - Заниматься аксиомами? - переспросил Григорьев. -  Их  следует  знать,
знать на память...
   - Не только знать! - ответил  Топанов.  -  Но  и  всегда  помнить,  что
аксиомы появились из  человеческого  наблюдения  и  опыта,  из  теснейшего
общения с природой, они не с неба  упали!  Мы  не  присутствовали  при  их
появлении. Но представим себе те наблюдения, которые положили начало  этим
"истинам, не требующим доказательств".  Туго  натянутая  тетива  лука  или
солнечный луч, пробивающийся сквозь тучи, навели на мысль о прямой  линии;
гладь озера, блестящая грань кристалла - на представление  о  плоскости...
Долгий и сложный путь был пройден математикой, прежде чем  эти  простейшие
математические _абстракции_  стали  необходимым  инструментом  научного  и
технического мышления. Линия без ширины, плоскость без  толщины,  истинные
параллельные  линии  существуют  только  в  нашем  воображении.  Но  каким
могущественным орудием явились они для моряка и архитектора,  землемера  и
астронома! На  несуществующих  в  природе  образах  построено  все  здание
математики, но оно смогло устоять только  потому,  что  в  этих  немногих,
казавшихся очевидными, положениях заключена истина.  Истина,  да  не  вся!
Только часть истины! В том, что  эти  аксиомы  кажутся  нам  изначальными,
недоказуемыми и очевидными, -  и  сила  их,  и  слабость.  Силу  свою  они
показывали на протяжении более двух  тысяч  лет,  а  слабость  сказывается
только сейчас,  каких-нибудь  семьдесят-восемьдесят  лет...  Здесь  кто-то
сказал: "Алексеев отрицает теорию относительности!" Я в это не  верю.  "Он
отрицает квантовую механику!" Я  и  в  это  не  верю.  Вот  позвольте  вас
спросить, - неожиданно обратился Топанов  к  Григорьеву.  -  Вы  верите  в
теорию относительности?
   - Да, верю, но...
   - Прекрасный ответ! Нет, нет, не продолжайте, мне именно такой ответ  и
был нужен... А вы,  -  обратился  Топанов  к  Кашникову,  -  вы  верите  в
справедливость квантовой механики?
   - Разумеется, - пожал плечами Кашников. - Конечно, трудно требовать...
   - Чудесно! Вы обратили внимание, что и в ответе Григорьева, и в  ответе
Кашникова были, пусть различного оттенка, этакие маленькие "но"...
   - Максим Федорович, так нельзя, - сказал Григорьев. - Вы все-таки дайте
мне договорить! Я хотел сказать, что, хотя мы и признаем положения  теории
относительности, но есть такие объекты, где мы встречаемся с определенными
трудностями.
   - Например? - спросил Топанов. Он был весь ожидание.
   - Ну хотя бы...
   - Хотя бы, - пришел  на  помощь  Кашников,  -  вопрос  о  происхождении
магнитного момента электрона. Опыт  точно  устанавливает  существование  и
значение магнитного момента. Но так как электрон представляет собой  очень
небольшое заряженное тело, то для проявления магнитных свойств  он  должен
вращаться. Однако первые же расчеты показали абсурдное значение  скорости:
скорость точки поверхности вращающегося шарика-электрона должна была бы  в
триста раз превысить скорость света...
   - А согласно теории  относительности  скорость  света  есть  предельная
скорость, это ведь постулат, исходный пункт теории, не так ли?  -  спросил
Топанов.
   -  Да,  совершенно  верно,  -  подтвердил  Григорьев.  -  Поэтому   нам
приходится вводить различные  дополнительные  предположения.  Но  в  общем
теория относительности многое, очень многое позволила предсказать,  Максим
Федорович.
   - Вполне с вами согласен. Однако вы сами видите,  что  в  ее  настоящем
виде  она  показала  почти  полную  неприменимость  ко   многим   явлениям
микромира. И это не случайно! А разве  квантовая  теория  может  объяснить
существование  самого  атома?  Не  может!  Мы  говорим,  что  вокруг  ядра
вращается  электрон.  Но,  вращаясь,  он  обязательно  создает  переменное
электрическое поле. А переменное  электрическое  поле  немедленно  вызовет
появление переменного же магнитного поля. То есть  такой  электрон  должен
излучать  электромагнитную  волну.  Излучающий  электрон,  теряя  энергию,
должен непрерывно приближаться к ядру,  упасть  на  него,  и  атом  должен
исчезнуть... Этого явления  квантовая  механика  не  может  объяснить.  И,
несмотря на это, обе теории дали немало ценных  результатов.  Так  что  же
предлагает Алексеев? Он предлагает построить  исходные  положения  физики,
своего рода новые математические аксиомы, на основании новейших  знаний  о
веществе, времени, пространстве. И уже на них,  на  этих  новых  аксиомах,
предлагает развернуть новую математическую теорию. То есть  подобно  тому,
как старые аксиомы выросли из непосредственных  наблюдений  над  природой,
аксиомы Алексеева, по-видимому, вобрали в себя все  наиболее  достоверное,
что дала современная математика и физика. Да, товарищи, мы живем  в  такое
время, когда многие ранее полезные абстракции изжили себя, когда  развитие
как математики, так  и  физики  подошло  к  тому  пределу,  за  которым  с
необходимостью произойдет их полное слияние. И  именно  физика  будет  той
основой, на которой произойдет это слияние, слияние во  всем  объеме  этих
наук, во всем их расцвете...
   - Что-нибудь вроде "физической математики"? - спросил Леднев.
   - Название придет, дело не в нем, - ответил Топанов.
   - Максим  Федорович!  -  в  раздумье  заговорил  Григорьев.  -  Алексей
Алексеевич занимался вопросами вакуума, вопросами  межзвездного  вещества.
Он  исследовал  НИЧТО,  изучал  пустоту,  а  пришел  к  ломке  всех  наших
представлений и понятий. Я еще не до конца убежден в том, что пришла  пора
для такой радикальной "операции"...
   - Знаете ли, - как-то осторожно ответил Топанов, - сколько бы ни стояла
на окне запаянная колба с чистой водой, в ней самопроизвольно  никогда  не
зародится жизнь. Но в теплых морях молодой Земли сотни миллионов лет назад
создались  условия   для   появления   вначале   бесструктурных   белковых
соединений, а затем и жизни... Есть какое-то тонкое  сходство  между  этой
запаянной колбой и абсолютной пустотой, окружающей, по  нашим  сегодняшним
представлениям,  звезду  и  электрон,  галактику  или  отдельный  атом.  В
абсолютной пустоте нет ничего, что могло бы  объяснить  возникновение  как
частиц, так и звезд. Видимо, Алексеев и старался найти  это  НЕЧТО,  вечно
живое, вечно пылающее, но пока невидимое и неуловимое.
   - Максим Федорович, - сказал Леднев, - а  ведь  создается  впечатление,
что вы давно ждали именно такого поворота событий...
   - Да, ждал, - быстро отозвался Топанов. - И был уверен в том, что  рано
или поздно это обращение к основам науки на новом уровне  произойдет.  Это
даст новый толчок развитию всех наук о природе, всему естествознанию.
   - Но почему вы ждали? - спросил Григорьев. -  У  каждого  из  нас  было
предчувствие, были сомнения, поиски, а вы прямо нас  уверяете,  что  ждали
именно вот этих работ Алексеева.
   - А это пусть вас не удивляет. Пора уже хорошо  понять,  что  философия
обладает чем-то таким, что превосходит специалистов, даже в их собственной
области.



        ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО

   Из Сибири пришло письмо. Нина Алексеева уже все  знала.  В  письмо  был
вложен листок: последние строчки, которые она получила  от  Алексея.  Одно
место заинтересовало нас. Вот оно:
   "Я уже давно пишу тебе большое  письмо-дневник,  по  нескольку  страниц
каждый день. Пошлю его, когда  наш  удивительный  эксперимент  подойдет  к
концу. Мне и самому нужно освоиться с тем, что  мы  сделали,  слишком  все
неожиданно и необычно..."
   Значит, где-то лежат листки, и в  них  разгадка?  В  бумагах  Алексеева
письма мы не нашли. Скорее всего, оно погибло при катастрофе. А  вдруг  на
почте знают о нем? Может быть, регистрировалось его отправление?
   Как во всех южных городах,  летом  почта  становилась  одним  из  самых
оживленных   и   загруженных   работой   учреждений   города.   В   кабине
междугородного телефона какой-то мальчик радостно кричал: "Баба Лиза! Баба
Лиза, это же я, Петя!" Позвякивал и  жужжал  телеграфный  аппарат.  Шумная
смеющаяся очередь отдыхающих ждала писем "до востребования".
   Заведующая почтой нетерпеливо выслушала нас и сказала:
   - Письмо из Института звезд никак не могло задержаться, вот еще! От них
мы все получали по пневматической трубе и тотчас отправляли.
   - В Институте звезд была пневматическая почта? - удивился я.
   -  Да,  совсем   недавно   проводили   туда   какую-то   канаву,   этим
воспользовались  и  уложили  трубы  для   пневматической   почты.   Письмо
Алексеева? Он получал большое число разных журналов и писем, мы  сразу  же
закладывали все в цилиндры и отправляли ему, и никогда  никаких  жалоб  не
было.
   - Пневматическая почта... - повторил Топанов.
   Мы немедленно отправились в Институт звезд и вызвали аварийников.
   - Пожалуй, есть надежда найти это письмо, - сказал начальник  аварийной
команды, - разумеется, если оно было  написано  и  послано.  После  аварии
пневматическая почта была отключена  и  не  работает.  Пройдемте  в  склад
найденных при раскопках вещей...
   Мы  пошли  за  ним  в  подвал,  где  на  полках  были  разложены  самые
разнообразные предметы. Среди них был пустой помятый бронзовый стакан.
   - План разрушенного корпуса у вас под руками? - спросил Топанов.
   - Мы с ним не расстаемся, вот он...
   - Пневматическая линия наведена голубой  тушью,  -  подсказал  один  из
аварийщиков, - да зачем план! Я сам проходил  туннель  с  трубами,  мы  их
разрезали и заглушили концы.
   - Где, в каком месте?
   - Да пожалуй, что как раз здесь, -  аварийник  взял  карандаш,  немного
подумал и указал на какую-то отметку возле фундамента.
   Мы вышли во двор института, подошли к полузасыпанной щебенкой  глубокой
траншее.
   - Вот она, - сказал Топанов, показывая на желтевшую внизу трубу.
   Один из рабочих бросился  бегом  к  грузовой  автомашине,  что-то  стал
объяснять шоферу. Потом машина, подцепив большой  компрессор  на  колесах,
подтянула его к траншее.
   - Что вы хотите делать? - спросил Топанов.
   - Продуть, - коротко ответил  начальник  аварийной  команды.  -  Сейчас
шланг подведем и продуем. Что в трубе застряло - все наше будет.
   - Быстро на почту, - обратился ко мне Топанов, - я  сейчас  же  приеду,
следом за вами.
   - Линия ожила,  -  сказала  заведующая  почтовым  отделением,  когда  я
появился на пороге, - да все мука какая-то идет.
   Действительно, в черный лоток для приема цилиндров пневматической почты
непрерывно  сыпалась  тонкая  пыль,  потом  в  приемной  камере   раздался
торопливый стук, будто что-то живое искало выхода.
   - Там цилиндр, - сказала заведующая, - сейчас он  повернется  как  надо
и...
   Она не договорила. На черный лоток вместе с грудой штукатурки  и  битых
кирпичей выпал блестящий цилиндр.
   Я схватил его и, сняв стальное кольцо, вынул  пакет.  Это  было  письмо
Алексеева.
   А сквозь открытую заслонку все шла и шла белая пыль...
   Большой пакет был у меня в руках. Кто знает, может быть, именно  в  нем
содержится  разгадка  всех  удивительных  событий...  Заведующая  почтовым
отделением строго взглянула на нас, поднесла пакет  к  глазам  и  спокойно
сказала:
   - Пакет не вам, пакет адресован  гражданке  Алексеевой  Н.П.,  в  город
Мундар, Якутской ССР.
   - Но позвольте! - не выдержал я. - Видите  ли,  произошла  авария,  нам
необходимо...
   - Письмо не вам, - строго повторила  заведующая.  -  Вскрывать  его  не
позволю...
   - Вы совершенно правы,  -  вдруг  вмешался  Топанов  и  вынул  записную
книжку. - Давайте адрес.
   - Запишите, адрес сложный...
   - И все-таки, - сказал Топанов, - как быть с письмом?
   - Письмо я отправлю адресату, - отрезала заведующая.
   - Прошу вас отправить авиапочтой, - попросил Топанов.
   Вечером он вылетел в Якутск. Вернулся очень быстро и, застав  нас  всех
возле новых фотографий "спутника Алексеева",  бережно  вынул  из  портфеля
распечатанное письмо Алексеева.
   - Есть новости, товарищи, присаживайтесь...


   - От Мундара летел вертолетом, - начал свой рассказ Топанов,  когда  мы
все расселись вокруг. - Места красивые...  Нашли  геологическую  поисковую
партию. Она занимается полиметаллическими месторождениями в районе  хребта
Черского. Прилетели мы ранним утром, но геологи уже встали,  что-то  такое