во  сне  то,  что  не
успелось наяву. Сейчас важно было смотреть и слушать, видеть и запоминать.
А понимать - это потом. Если все это вообще можно понять...
   Нина села на трон и вздрогнула  от  ледяного  прикосновения  мрамора  к
телу. Аппарат, висевший на боку, глухо звякнул  о  камень.  Только  сейчас
Нина вспомнила о видеомагнитофоне и огорченно прикусила губу  -  ведь  его
можно было использовать как обыкновенную кинокамеру, снять весь  подводный
путь, "волшебную лампу" и осьминога, подземную галерею и этот зал.  Теперь
поздно. Впрочем, интерьер храма она снять еще успеет  -  после  того,  что
хочет показать Уисс.
   Она поудобнее устроила аппарат на коленях, сняла переднюю стенку бокса,
открыла объектив и выдвинула в  направлении  бассейна  раскрывшийся  бутон
микрофона.
   - Убери свет.
   Рука, потянувшаяся к шлему, замерла на полпути.  Уисс  плавным  толчком
пошел на другую сторону бассейна, и, проводив его взглядом,  Нина  увидела
прямо напротив, в глубокой нише, не замеченную раньше скульптуру.
   Хрупкая,  наполовину  раскрытая  раковина  из  розового  с  фиолетовыми
прожилками мрамора зубцами нижней створки уходила в  воду.  Нагая  женщина
полулежала на боку, у самой  воды,  опершись  локтем  на  хвост  дельфина.
Дельфин, прижавшись сзади, положил голову ей на колени.  Оба  отрешенно  и
грустно смотрели прямо перед собой, не в силах расстаться  и  не  в  силах
быть вместе, и верхняя рубчатая створка, казалось, вот-вот опустится вниз,
замкнув раковину и навсегда скрыв от мира их встречу.
   Женщина и дельфин были  выточены  из  дымчатого  темного  обсидиана,  и
полупрозрачные тела их как будто  таяли  на  розовом  ложе,  уходя  в  мир
несбывшегося и несбыточного.
   - Убери свет. И включай свою искусственную память.
   Нина торопливо выключила фонарь  и  запустила  видеомагнитофон.  Полная
темнота и безмолвие хлынули из углов и  затопили  пространство.  И  только
шорох аппарата нарушал тишину.
   В храме повис еле слышный звук,  даже  не  звук,  а  тень  звука,  одна
томительная нота, где-то на пределе высоты, где-то у порога слуха.
   В темноте возник еле видимый свет, даже не  свет,  а  эхо  света,  один
тончайший луч, где-то на пределе спектра, у порога зрения.
   Во рту появился еле различимый привкус, даже не запах, а память запаха,
одна мгновенная спазма, где-то на пределе дыхания, у порога обоняния.
   Во рту появился  еле  различимый  привкус,  даже  не  привкус,  а  след
привкуса, один соленый укол, где-то на кончике языка,  у  порога  вкусовых
отличий.
   Кожу лица тронуло еле ощутимое прикосновение, даже не прикосновение,  а
ожидание прикосновения, одно дуновение ветра, где-то на пределе  давления,
у порога осязания.
   Не стало ни страха, ни боли, ни радости, все перестало существовать,  и
сама она сжалась в бешено пульсирующий клубок, раскинувший в  пространстве
пять живых антенн, пять органов чувств, и предельное  напряжение  вытянуло
антенные щупальца в длинные лучи.
   Мысли  остановились,  исчезли.  Она   не   могла   думать,   оценивать,
сопоставлять  -  она  стала  оголенным  ощущением,  сплошным,   невероятно
обостренным восприятием. Она  была  подобием  морской  звезды,  неподвижно
лежащей на дне Океана Времени: пять жадных лучей во все стороны, а  вместо
тела - хищный мозг, ждущий добычи, и  память,  готовая  принять  все,  что
придет...
   Перед ней вспыхнул пятиугольный экран. В его голубой глубине  светились
многоцветные звезды.
   Высокий вскрик, упавший до вздоха, пролетел над куполом. Призыв и  мука
слышались в нем.
   Нет, это был не экран - это была дверь. Зеленая дверь в неведомый  мир,
который чем-то знаком и близок, он как  забытая  детская  сказка,  которую
пытаешься вспомнить в одинокой старости, но не вспомнишь ни слова,  только
неясный свет, и мягкое тепло, и прощение всему, и прощание со всем...



9. ЗЕЛЕНАЯ ДВЕРЬ

   Она падала - падала безостановочно, ощущая лишь напряжение  скорости  и
глухую тоску безвременья. Непрекращающийся взрыв потрясал все вокруг.
   Ломались, едва  возникнув,  хрупкие  рисунки  созвездий,  вздувались  и
лопались звездные шары, бешеное вращение  сжимало  и  разрывало  в  клочья
газовые туманности, растирало в тончайшую пыль куски случайно  отвердевших
масс и выбрасывало в пространство.
   Она летела сквозь эту мешанину обломков и бессмысленно кипящей энергии,
сквозь раскручивающийся огневорот -  летела,  одинаково  легко  пронизывая
великие пустоты и сверхплотные сгустки тверди, - и прямой путь ее не могли
скривить ни тяга магнитных полей, ни штормовые волны гравитации.
   Она была бесплотным и сложным импульсом, в ней дремали до  срока  силы,
неведомые ей самой. Вокруг  бушевал  разрушительный  огонь,  давя  гроздья
неоформившихся молекул, срывая электронные пояса атомов, дробя ядра  -  и,
казалось, не было ничего, способного противостоять его гибельному буйству.
   Уже десятки ледяных планет  с  кремниевыми  сердцами  кружились  вокруг
звезды, и звезда следила за их полетом, как засыпающий красный глаз.
   Это была лишь уловка, хитрый прием хищника, ибо  однажды  красный  глаз
раскрылся широко и цепкие протуберанцы метнулись к планетным орбитам.
   Вспышка длилась недолго, и дальние ледяные гиганты успели  отступить  в
спасительный сумрак, и лишь один из них, разорванный двойным  притяжением,
опоясал светило широким кольцом из обломков и пыли.
   Вспышка  длилась  недолго,  но  близкие  планеты  снова  стали   голыми
оплавленными глыбами - пламя слизнуло ледяной панцирь и развеяло в пустоте
пустот.
   Атомный огонь обрушился на среднюю планету, и там,  как  и  везде,  лед
стал газом. Газ рванулся в пространство, но тяготение  не  отпустило  его.
Оно  скручивало  пар  в  титанические  смерчи,  свивало  в  узлы  страшных
циклонов, сдавливало и прижимало к каменному ядру.
   Освобожденно и устало пронесся вздох - это ураганно и грузно  упали  на
камень горячие ливни.
   Разошлись и соединились бурлящие воронки.
   Нина стала морем, безбрежным и  безбурным,  и  это  было  мучительно  и
сладко,  как  короткая  минута,  когда  уже  не  спишь  и  еще  не  можешь
проснуться. Только минута эта длилась миллиарды лет.
   Она еще не была живой, но  в  ней  бродил  хмель  жизни,  и  в  голубом
свечении радиации поднималась грудь, и токи желанно пронизывали плоть -  и
долгим жадным объятием обнимала она Землю, предвкушая и торопя  неизбежный
миг.
   Гонг прозвучал - дрогнуло и раскололось дно, и белая колонна подземного
огня пронзила водные толщи,  ударила  в  низкие  тучи  и  опала  гроздьями
молний.
   В затихающем водовороте покачивался шарик живой протоплазмы...


   Это походило на забавную игру, когда в бурной  круговерти  развития,  в
суматошной смене форм Нина переходила из стадии в стадию,  превращаясь  из
организма в организм, смешные, уродливые, фантастические сочетания клеток,
скелетов, раковин, - все кружилось  зыбко  и  цветасто,  словно  примеряло
маски для карнавала.
   Какой был карнавал!
   Не существовало никаких законов  -  море  щедро.  Можно  было  плавать,
шевеля ушами. Можно было  превратиться  в  большой  пузырь  и  всплыть  на
поверхность или, наоборот, опуститься на  дно,  заключив  себя  в  изящную
роговую шкатулку. Наконец, можно было вообще ни во что не превращаться,  а
просто висеть куском студня в средних слоях.
   Нина не заметила момента,  когда  перестала  быть  участницей  пестрого
хоровода,  а  стала  только  зрительницей.  Крепкий   кремниевый   панцирь
прикрывал ее от всяких неожиданностей и опасностей.  Вокруг  шарообразного
тела торчал густой лес длиннейших игл-антенн,  переплетенных  в  тончайшие
кружева. Каждая  игла  была  пронизана  миллионами  ветвящихся  обнаженных
нервов.
   Она не могла передвигаться, да в этом и не было нужды: в  морской  воде
было достаточно пищи, а  пульсирующие  каналы  связи  соединяли  множество
подобных шаров, разбросанных по Мировому океану.
   Хоровод продолжался, странные создания  проплывали  мимо,  рождались  и
умирали, уступая место другим, а кремниевые шары неизменно  и  бесстрастно
следили за каруселью эволюции, стараясь найти причины и следствия  каждого
изменения, предугадать  многозначные  ходы  приспособления,  проникнуть  в
тайну тайн превращений живого вещества.
   Море не помнило своих ошибок и удач. Беззаботно  продолжало  оно  игру,
перебирая цепочки случайностей.
   Длился Первый Круг Созидания.
   Все вершилось медленно, очень медленно -  миллионолетние  геологические
эпохи проносились и затихали короткой рябью.  Вода  сжимала  землю,  и  от
чудовищных  сил  сжатия  плавились  недра.  Твердь   вспухала,   заставляя
отступать  море,  и  застывала  неровными  пятнами   материков.   Мертвыми
надгробиями из базальта и гнейса высились они среди океана.
   Жизнь переполняла океан.  Колыбель  становилась  тесной.  Место  в  ней
доставалось боем.
   Это случилось, когда базальтовый суперматерик занимал почти пятую часть
поверхности    планеты    и    первый    "десант"     зоофитов,     цепких
полуживотных-полурастеннй, в поисках жизненного пространства высадился  на
береговые скалы.
   Нина почувствовала голод.
   Напрасно напрягались слабые мышцы,  прогоняя  сквозь  организм  морскую
воду - пищи в ней почти не оставалось  после  тысяч  прожорливых  существ,
снующих рядом.
   Так начался Второй Круг.


   Оставалось одно - действовать самой.
   Она вновь и вновь переживала свое первое  движение:  легкое  напряжение
щупалец - и тело послушно поднялось вверх, едва уловимое сокращение мышц -
и тело передвинулось вбок, дрожь  расслабления  -  и  тело  опустилось  на
песок,  слежалый  от  века.  Три  внутренних  приказа,   три   неуверенных
исполнения, но она пережила целую эпоху  ожидания  и  сомнения,  страха  и
радости.
   А когда наступал отлив, солнце тянуло к ней горячие  красные  щупальца,
пронизывало мутную воду щекочущим теплом радиации, рождая в крови  смутную
музыку странных стремлений.
   Близился Третий Круг.


   Нина вместе с другими все чаще и дальше проникала в  лагуну.  Небольшая
стая самых неуемных и самых отчаянных входила  в  узкий  проход  вместе  с
приливом и бродила по мелководью, пока дыханье отлива не позовет назад,  в
привычную глубину.
   Подплывая к берегу, Нина видела буйные заросли неведомых трав, огромные
зеленые утесы деревьев, летающие армады насекомых. И все чаще ей приходило
в голову, что именно на суше, наедине с солнцем, свершится дерзкая мечта -
опередить природу, используя ее собственную  неустойчивость,  освободиться
от давящей власти Времени, предельно ускорив ритм приспособления.
   Однажды, когда начался отлив и разная морская мелочь, давясь, бросилась
за уходящей водой, Нина обняла острый камень и застыла на месте.
   Инстинкт самосохранения  стучал  в  ней  набатным  пульсом  -  отпусти,
разожми плавники, уходи, - но она, дрожа и напрягаясь, подавила  тревожный
импульс.
   Широко расставленные  телескопические  глаза  видели,  как  непоправимо
светлеет голубизна, чуткая  кожа  чувствовала,  как  скачками  поднимается
температура и острые иглы космических частиц вонзаются в тело, но  она  не
разжала сомкнутых плавников.
   Воздух оглушил, судорога свела тело, последний мутный поток отбросил ее
от  камня  и  перевернул  на  спину.  Зеленая  линия  побережья  чудовищно
исказилась в глазах, созданных для подводного зрения.
   Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем  Нина  поняла,  что  она
все-таки  жива.  Слизь  на  коже  превратилась  в   роговые   чешуйки,   и
спасительный панцирь защитил плоть от мгновенного высыхания.  Лабиринтовый
орган позволил дышать - тяжко, трудно, но дышать. Сердце  билось  яростной
барабанной дробью, но все-таки билось.
   Лавина энергии падала сверху, прижимая к  горячему  илу  -  желанная  и
страшная энергия атомного огня.
   Прошло еще немного времени, прежде чем Нина ощутила в себе  возможность
расправить мышцы. Попробовала перевернуться, и, как  ни  странно,  это  ей
удалось.
   Еще не веря в случившееся, она выкинула  плавники  вперед  и  медленно,
неуверенно подтянула отяжелевшее тело...


   Нина недоуменно и долго смотрела на свои руки, протянутые к бассейну.
   Уисс парил у ног, кося внимательным глазом. Морские звезды на дне  едва
тлели, сложившись в правильный треугольник. Она приходила в себя  рывками,
мгновенными озарениями. Она снова ощутила пустоту  и  тишину  храма.  Уисс
молчал.
   - Это все? - спросила Нина. Она не была уверена, что произнесла  слова,
потому что спекшиеся губы не хотели шевелиться.
   - Это все?
   - Нет, это не все.
   Голос внутри опустошенного мозга звучал глухо и низко, бился  о  стенки
черепа, как птица, случайно залетевшая в окно и не находившая выхода.
   - Нет, это не все. Был Третий Круг, когда предки дэлонов вышли на  сушу
и стали жить там. Третий Круг называют по-разному, но  в  каждом  названии
боль. Круг Великой Ошибки, Круг Гибельного Тупика - стоит ли  перечислять?
Мы, живущие сейчас, чаще  всего  зовем  его  Кругом  Запрета,  ибо  только
Хранители способны вынести бремя его страшных знаний.
   - Хранители. Ты - Хранитель?
   - Да, я один из них. Остальные  дэлоны  не  могут  переносить  безумное
знание Третьего Круга. Это Запрет во имя будущего.
   - Я смогу?
   - Ты не сможешь и не поймешь. Слишком слаба воля и несовершенно знание.
Я покажу тебе песню - то, что помнят все остальные дэлоны. Это не  страшно
- тебе не надо перевоплощаться. Только смотреть и  слушать,  и  оставаться
собой.


   Морские звезды в бассейне  плавно  сдвинулись  и  поплыли  музыкальными
узорами цветовых пятен, и низ-кий мелодичный свист  Уисса  затрепетал  под
каменными сводами храма.
   Уисс был прав - ее сознание не отключилось, она чувствовала под  руками
холод каменных подлокотников, незримый объем зала и дрожь  "видеомага"  на
коленях.
   Пронзительный тоскующий мотив плескался у ног, странные картины и слова
сами собой рождались в аккордах цветомузыки.
   Был день встречи и день прощания, и между ними прошла тысяча лет.
   Было солнце рассвета и солнце заката, и обманчивый свет величья ослепил
пращуров...
   То, что видела Нина, не имело аналогий с человеческим  опытом,  и  даже
приблизительные образы не  могли  передать  сути  происходящего.  Какие-то
удивительные существа бродили по Земле, и ни одно из них  не  походило  на
другое. Больше того  -  сами  существа  беспрерывно  изменялись:  кентавры
превращались в шестикрылых жуков, жуки - в раскидистые деревья, деревья  -
в грозовые облака... Раскручивалась карусель превращений, все  плыло,  все
менялось на глазах - и вот  уже  то  ли  существа,  то  ли  тени  существ,
полуматериальные,  полубесплотные,  распадаясь   на   подобия   окружающих
предметов, сливаясь в плотные смерчи голубого горения, проносятся на  фоне
текучих сюрреалистических пейзажей. Невозможно понять, что они делают,  но
их танец имеет какую-то непостижимую цель.
   А песня тосковала, переливаясь в слова:
   - Они искали  идеального  приспособления  -  и  все  дальше  уходили  в
лабиринты Изменчивости.
   - Они все быстрее изменяли себя - и  все  ближе  и  ближе  подходили  к
границам Бесформия, за которыми огонь и хаос.
   - Они не могли, не хотели  остановиться,  хотя  догадывались,  что  час
близок.
   - Играя с огнем, они надеялись победить природу.
   - И свершилось...
   Земля   летела   по   орбите,   медленно   поворачиваясь    к    солнцу
красновато-зеленой  выпуклостью  гигантского  праматерика.  Дымчато-желтые
облака плыли над ним, скручиваясь кое-где в замысловатые спирали циклонов.
   И вдруг в центре материка появилась слепящая белая точка. Она  росла  и
скоро засверкала ярче солнца.
   Материк лопнул, как лопается кожура перезревшего плода, и мутное зарево
раскаленных недр осветило трещины.
   Исчезло все - контуры суши, просинь дрогнувшего океана, -  пар,  дым  и
пепел превратили планету в  раздувшийся  грязно-белый  шар,  который,  как
живое существо, затрепетал, пытаясь сохранить старую орбиту.
   Раненой Земле удалось сохранить равновесие,  хотя  катастрофа  изменила
ось вращения.
   Казалось, ничему живому не дано уцелеть в этом аду, в этом месиве  огня
и мрака, в этих наползающих серых тучах,  среди  медлительно  неотвратимых
ручьев лавы и рушащихся гор...
   И тогда явилась та, которой суждено было явиться, и имя ей было Дэла.
   Из пены волн явилась она и позвала всех, кто остался.
   И когда все, кто остался, собрались в одно место, она сказала им  слово
Истины.
   - Позади смерть, впереди море, - сказала она. - Выбирайте!
   Все хотели жить и поэтому выбрали море.
   - Праматерь живого примет вас, - сказала Дэла, - и пусть идут века.
   - Пусть идут века, и пусть покой придет в ваши души, и будет  Четвертый
Круг - Круг Благоразумия.
   - Пусть покой придет в ваши души и сотрет память  о  Третьем  Круге,  и
только Бессмертные будут помнить все.
   - За зеленой дверью запрета пусть  спят  до  времени  страшные  силы  и
тайны, которые открылись слишком рано.
   - Ибо нет большей ошибки, чем применить знание, которое не  созрело,  и
освободить силу, которая не познана до конца.
   -  Ибо  Равновесие  -  суть  всего  живого  и  жизнь  -  охранительница
Равновесия Мира.
   - И когда вы будете здоровы телом  и  духом,  и  сильны  дети  ваши,  и
беззаботны вновь дети детей ваших, тогда начнется Пятый Круг, Круг Поиска.
   - Чтобы соединить вновь разрозненное в единое, разбитое в монолитное. И
это будет Шестой Круг - Круг Соединенного Разума.
   - А до той поры пусть нерушимо будет Слово Запрета и пусть некоторые из
вас будут бессмертны в  поколениях,  чтобы  передать  Соединенному  Разуму
знание Третьего Круга...



10. ПЕРЕКРЕСТОК

   Нина устала, очень устала - она потеряла чувство времени  и  удивилась,
взглянув на часы, - там, в мире людей, уже занималось утро.
   Она совершенно автоматически выключила "видеомаг" и  продолжала  сидеть
на мраморном троне. И только когда Уисс  во  второй  раз  позвал  ее,  она
покорно поднялась, спустилась по влажным ступенькам.  Вода  приняла  тело,
стало легче.
   Убедившись, что  Нина  держится  за  плавник  достаточно  крепко,  Уисс
нырнул, и вновь полетел навстречу подземный тоннель - теперь уже  вниз,  к
выходу.
   Нина понимала, что времени остается все меньше и меньше, что надо, пока
не поздно, задавать вопросы - как можно больше! - иначе не найти ключей ко
всему виденному и  слышанному.  Она  мучительно  старалась  поймать  самое
главное, но спросила то, о чем почти уже догадалась сама:
   - Почему ты уходишь?
   - Это воля Бессмертных.
   - Но ты же один из них?
   - Да. И поэтому я должен подчиниться.
   - Ты вернешься?
   - Не знаю. Мне надо убедить остальных.
   - Убедить? В чем?
   Они пронеслись по каменной трубе добрую сотню метров, прежде  чем  Уисс
ответил:
   - В том, что люди разумны. В том, что начался Пятый Круг - круг  Поиска
Равных, Поиска Друга.
   Нина заговорила вслух, заговорила горячо, сбивчиво, и голос ее, зажатый
маской акваланга, звучал в гидрофонах обиженным всхлипом:
   - Уисс, катастрофа в Атлантике  -  ошибка.  Страшная,  трагическая.  Ты
должен понять. Люди не хотели зла дельфинам. Это  вышло  случайно,  пойми.
Я... я просто не знаю, как тебе объяснить...
   И опять Уисс помолчал, прежде чем ответить:
   - Я понимаю. Почти понимаю. Но  остальные  не  понимают.  Мне  надо  их
убедить. Будет трудно. Ибо длится Четвертый Круг -  круг  Благоразумия,  в
котором народы Дэла нашли покой.
   - Уисс, каждый из нас несовершенен. Но  мы  строим  общество,  где  эти
несовершенства будут взаимно уничтожены. Мы называем его коммунизм.
   - Я нарушил Запрет, потому что верю в людей.
   Они миновали распахнутую золотую дверь  и  выбрались  наконец  из  недр
загадочного острова.  Снова  приковылял  старик  осьминог  и  с  ловкостью
заправского швейцара прикрыл решетку, завалив вход огромным камнем.
   На этот раз заговорил первым У