День  обычно  кончался  игрой.  В  игре  любое  животное   раскрывается
полностью, и с ним легче работать. Вот и сегодня  молодая  зумка  принесла
свежей рыбы, и  они  минут  пятнадцать  возились  в  воде.  Уисс  искренне
веселился, пытаясь скопировать подводные пируэты этого забавно и по-своему
милого существа. Зумы, как и все  сухопутные,  любят  воду  -  сказывается
природный инстинкт, - но на этот  раз  вопреки  обыкновению  зумка  играла
неохотно и вскоре вылезла на берег.
   Она сидела на влажном камне и смотрела на  звезды.  На  коленях  у  нее
поблескивал небольшой аппарат, которым  зумы  пользуются  для  копирования
звуков.
   Уисс, отключив световое зрение и локаторы, дремал, прижавшись  боком  к
нагретому за день камню. Бессвязные отсветы дневных мелочей освобожденно и
легко кружились в голове.
   Что он знает  об  этом  существе,  сидящем  рядом  и  таком  бесконечно
далеком? Знает его повадки и привычки, оно откликается на имя Нина, иногда
даже на пента-волну, хотя почему-то пугается при этом.  Но  что  руководит
этим  нескладным  примитивным  телом?  Какая  власть,   какие   побуждения
заставляют зумов тратить время и силы  на  создание  искусственной  среды,
разрушая естественную? Ощущение неполноценности? Страх перед миром? Голод?
   Камешек скатился с откоса, булькнул в воду. Зумка завела свой  аппарат.
Из коробки поползли тягучие завыванья, с помощью которых зумы общаются.
   Уисс досадливо зажал инфраслух - нудное бормотанье раздражало его.
   Он уже почти спал, когда увидел МЫСЛЬ. Сначала он подумал, что это сон,
потом - что рядом появился неведомый товарищ, но уже через секунду  понял,
что МЫСЛЬ исходит из аппарата зумки, и замер.
   Это не была  речь  дэлона  -  в  ней  клубились,  плясали,  замирали  и
разгорались вновь чужие краски, чужие, невнятные и мятежные образы.
   Дрожа всем телом, Уисс  пытался  понять,  что  говорит  многотональный,
многотембровый голос. Волнение мешало ему вжиться в  ритм,  всмотреться  в
невиданные, дикие сплетения и ассоциации. Но  вот  мелькнуло  в  сумбурном
потоке знакомое - ослепительная синева и белые пятна в синеве.
   Небо! Конечно, небо - уплощенное, искаженное непривычным ракурсом, но -
небо Земли! И суша - от края до края, без единой полоски воды - гигантские
каменные волны с белоснежными шапками  на  гребнях  -  застывшее  на  века
мгновенье бури...
   И снова хаос  непонятного,  но  почему-то  тревожно  знакомого,  словно
кто-то на чужом языке  пересказывает  историю,  которую  ты  давно  забыл,
что-то мерещится в диковинных созвучиях, мельтешит - и исчезает.
   И вдруг рывком  -  огромная  фигура  зума:  лохматая  голова  заслоняет
солнце, плечи раздвигают горы, а в руках у него...
   Это ярко-алые, судорожно трепещущие языки, похожие на щупальца бешеного
кальмара...
   Красный  Глаз  Гибели,  страшное  проклятье  Третьего  Круга,  едва  не
погубившее пращуров -  клубок  вечного  ужаса,  от  которого  через  много
миллионов лет вздрагивают во сне далекие потомки -  враг  всего  живого  -
ОГОНЬ!
   МЫСЛЬ продолжалась, но Уисс уже не  видел  ее  -  сработали  сторожевые
центры  Запрета,   заглушив   опасные   видения   мягкими   успокаивающими
колебаниями.
   Каждый дэлон проходил через операцию Запрета сразу  после  рождения:  в
подсознании блокировалось все, что связано с тайнами Третьего Круга  эпохи
Великой Ошибки. Этого требовали благоразумие и забота о духовном  единстве
народов Дэла.
   Только Бессмертные, несущие  знаки  Звезды,  обречены  были  на  звание
Всего. Но чтобы уберечься от Безумия Суши,  они  ограждали  мозг  нервными
центрами, мгновенно реагирующими на опасность...
   МЫСЛЬ погасла. Зумка уже не сидела, а  стояла.  Она  заметила  волнение
Уисса и взволновалась не меньше. Потом вдруг сорвалась с места и бросилась
вверх по откосу, скользя и спотыкаясь на сырой от ночной росы гальке.
   Уисс свистнул с такой яростью и  силой,  что  по  воде  побежала  рябь.
Тонкая, бесконечно тонкая ниточка между двумя мирами - неужели ей  суждено
порваться?
   Зумки все не было, и Уисс бешено метался по акватории,  вспарывая  воду
спинными плавниками. Чью МЫСЛЬ он  видел?  Чья  гордая  и  страстная  душа
соединила в себе жгучую резкость молний и томную нежность утреннего бриза?
Чей исступленный разум выплеснулся в бурной исповеди?
   Что несет могучий голос - надежду или угрозу?
   Огромный зум - и Глаз Гибели...
   Мозг Уисса кипел, и напрасно мигал  предупреждающе  внутренний  глаз  -
врожденное чувство самосохранения на этот раз изменило дэлону.
   А зумки все не было.
   Что, если... Что, если эти странные  существа,  которых  дэлоны  ставят
между спрутами, строящими города на морском дне, и  касатками,  у  которых
инстинкт хищника сильнее примитивного мышления, - что, если  зумы  тоже...
Нет, невозможно. Биологически зумы не изменились, а разве может возникнуть
Разум у животных, которые предают и убивают себе подобных?
   С откоса полетела галька. К Уиссу бежали двое  -  Нина  и  старый  зум,
откликающийся на имя Пан.  Они  остановились  у  самой  воды,  возбужденно
размахивая верхними конечностями, и забормотали  быстрее  обычного.  Зумка
показывала  то  на  аппарат,  то  на  Уисса.  Дэлон  мучительно   напрягал
инфраслух, пытаясь уловить смысл бормотания:
   -  С-о-в-е-р-ш-е-н-н-о  с-л-у-ч-а-й-н-о...  В-к-л-ю-ч-и-л-а   н-е   т-у
с-к-о-р-о-с-т-ь...
   - Ч-т-о т-а-м з-а-п-и-с-а-н-о?
   -  С-к-р-я-б-и-н...  П-о-э-м-а  о-г-н-я...  В-к-л-ю-ч-и-л-а   н-е   т-у
с-к-о-р-о-с-т-ь...
   Зумы бормотали и  бормотали,  а  мысли  Уисса  уже  неслись  по  крутой
траектории вокруг темного ядра загадки.
   Огромная фигура, закрывшая солнце, и Глаз Гибели над головой...
   Угроза?
   На берегу поднялся переполох, и по воде резанул  луч  прожектора.  Уисс
раздраженно метнулся в сторону и сильным броском ушел в темноту, к  самому
ограждению, где глухо дышало море.
   Если это угроза, то не от самих  зумов.  Агрессивность  зумов  не  идет
дальше самоистребления - об этом говорят память тысячелетий и  собственный
опыт.
   Но они могут  быть  орудием  чужой  воли,  и  тогда  гипертрофированная
способность к подражанию, тяга к искусственному дадут отравленные всходы.
   Он может скрываться  там,  в  непроходимых  и  безводных  дебрях  суши,
незваный гость межзвездных бездн, Разум, чуждый Земле и потому беспощадный
- и его враждебные внушения заставляют зумов разрушать Равновесие Мира...
   Разум, враждебный Разуму. Снова нелепость. Снова круг. Замкнутый круг.
   Уисс чувствовал интуитивно, что  кружит  рядом  с  истиной,  но  что-то
внутри цепко держало, направляя на ложный путь, какая-то сила в  последний
момент отклоняла от цели прямую стрелу мысли.
   И вдруг он понял - центры Запрета. Это они,  неусыпные  клетки,  спасая
мозг от опасной перегрузки, направляют поиск по дорожкам известных формул.
И загадку не раскрыть, круг не разомкнуть, пока...
   - У-и-с-с!
   Ниточка ведет в  запретные  области,  и  кто  знает,  что  будет,  если
потревожить многомиллионный сон древних сил...
   - У-и-с-с!
   Его никто не обвинит в трусости. Добровольное сумасшествие  равносильно
самоубийству...
   - У-н-с-с!
   Но ведь это единственный шанс...
   Когда Уисс вернулся  к  берегу,  там  суетилось  около  десятка  зумов.
Сильный голубоватый свет двух прожекторов заливал площадку над  бухточкой,
до самого дна пронизывая воду. Метрах в десяти от  берега  на  поверхности
покачивался  большой   красный   буй,   с   которого   свисал   решетчатый
металлический цилиндр.
   Уисс уже знал его  назначение  -  это  был  ультразвуковой  передатчик,
довольно точно имитирующий естественный сонар животных.  Цилиндр  доставил
немало неприятных  минут  Уиссу:  зумы  с  его  помощью  то  транслировали
бессмысленные отрывки чьих-то  позывных,  сбивая  с  толку,  то  ослепляли
неожиданными импульсами, заставляя натыкаться на окружающие  предметы,  то
без всякой видимой системы и цели повторяли собственные сигналы дэлона.
   Цилиндр появился некстати. Меньше всего расположен был Хранитель Пятого
Луча заниматься сейчас игрой. Он ждал действий  куда  более  значительных,
чем нехитрые манипуляции с ультразвуком. Но молодая зумка, наклонившись  у
самой воды, без конца повторяла его имя и  лопотала,  лопотала  что-то,  и
столько отчаянной  просьбы  было  в  ее  лопотанье  и  жестах,  что  Уисс,
недовольно фыркнув, подплыл к злополучному цилиндру.
   Он едва успел переключиться со светового зрения  на  звуковидение,  как
передатчик  заработал.  Цилиндр  превратился  в  багровое  яйцо,  потом  в
малиновый шар, быстро распухающий в огромную розовую сферу - пока звуковой
пузырь нарастающего свиста не лопнул, брызнув искрами в черную тишину.
   И вдруг через короткую паузу снова зазвучала МЫСЛЬ. Теперь она исходила
из цилиндра, свободная от искажений и помех.  Многократно  усиленная,  она
лилась громко и свободно - и все-таки ускользала от понимания, проносилась
мимо сознания и терялась где-то за пределами памяти.
   Центры Запрета работали безотказно. Как плотина во время  паводка,  они
направляли разрушительный поток чуждых понятий и чувств  мимо,  мимо  -  в
проторенное русло Забвения.
   Обязанностью Хранителя Пятого Луча была разведка. И не больше.
   Но Уисс сделал то, на что до сих пор не решался ни один дэлон.
   Он отрезал себя  от  внешнего  мира,  убрав  воспринимающие  рецепторы.
Сосредоточившись, представил себе  свой  мозг.  Поплыли  перед  внутренним
глазом сложнейшие переплетения нервных волокон, лучистые  кратеры  нервных
центров,  миллиарды  пульсирующих  и  мерцающих  нейронов,   собранных   в
причудливую вязь бугорков и извилин.
   Он скоро нашел то, что искал, - небольшой серовато-белый бугорок  мозга
у затылка, отороченный неровным пунктиром пурпурно-лиловых звездочек.  Это
и были центры Запрета.
   Уисс мысленно соединил звездочки одну  за  другой  извилистой  сплошной
линией, трижды опоясавшей подножие бугорка.
   Звездочки продолжали мигать.
   И  тогда,  собравшись  с  духом,  Уисс  пустил  по  воображаемой  линии
сильнейший разряд.
   Он услышал свой собственный вопль, уносящийся в пространство, и ощутил,
как горячая судорожная боль тысячами молний  ударила  из  мозга  по  всему
телу, корежа и ломая суставы, растягивая сухожилия и мускулы.
   Он задыхался, и не было сил перевести дыхание.



3. ЗАПРЕТНЫЕ СНЫ

   Он все-таки  перевел  дыхание.  Сеть  кровеносных  сосудов,  ветвясь  и
истончаясь,  разнесла  живительный  кислород  во  все  уголки   организма.
Судорога  медленно  отпускала  тело.  Скрюченные  мышцы  расслаблялись   и
оживали. Боль уходила.
   Уисс сжег центры Запрета.
   Вначале он ничего особенного не ощутил. Но когда ушла  боль,  откуда-то
снизу подступила фиолетово-черная бесконечность, растворила  его  в  себе.
Она жила вовне и внутри, и это длилось мгновенно и вечно,  потому  что  не
было ни пространства, ни времени.
   Уисс  впервые  в  жизни  почувствовал  страх.  Не  то   подсознательное
предчувствие  опасности,  которое  побуждает  к  действию,  а  первородный
леденящий ужас, лишающий силы и воли, - страх бытия.
   Вот оно, наследство пращуров - Безумие Суши, - оно спит в каждом дэлоне
за  тройной  оградой  пурпурно-лиловых  звезд  и,  случайно   разбуженное,
заставляет выбрасываться на скалы...
   Но разве за этим Уисс переступил Запрет?
   Неторопливо, исподволь, опасаясь шока, Уисс возвращал  чувствительность
органам. Он выходил в окружающий мир прежним и перерожденным одновременно.
Его  мозг  был  лишен  защиты  и  равно  открыт  всему  -  обдуманному   и
бессмысленному, доброму и злому, явному и тайному.
   И когда зрение вернулось,  Уисс  содрогнулся  от  неожиданного  успеха.
Вернее, он ждал успеха, но не настолько быстрого и полного.
   МЫСЛЬ продолжалась. Но  невидимое  стекло,  разделявшее  прежде  логику
Уисса и опыт чуждых видений, исчезло. Тонкий живой нерв забытого родства -
ведь предки дэлонов жили на суше! - протянулся между двумя мирами.
   И свободное от Запрета сознание Уисса перелилось по нему в чужую жизнь,
в чужие сны...
   Уисс был маленьким зверенышем с короткой рыжей шерстью. Он  затаился  в
густой, пряно пахнувшей листве  огромного  дерева,  вцепившись  в  корявые
сучья всеми четырьмя лапами. Его мучил голод и страх.
   Грязно-коричневые смрадные тучи едва  не  задевали  верхушки  деревьев.
Тяжелым душным покрывалом колыхались они над лесом, и дрожащий  свет  едва
просачивался вниз. Было жарко, воздух, насыщенный  испарениями  и  стойким
запахом гнили, был неподвижен,  и  неокрепшие  легкие,  казалось,  вот-вот
лопнут, не выдержав судорожного ритма дыхания.
   Вокруг бесновалась зелень. Тысячи тысяч растений  тянулись  из  черной,
глухо чавкающей трясины к неверному свету дня. Они протыкали, мяли, душили
друг друга могучими змееподобными стеблями, и эта беспрерывная,  медленная
и страшная борьба была почти единственным ощутимым движением вокруг.
   Но неподвижность таила угрозу. Уисс каким-то  сверхчутьем  ощущал,  что
везде - вверху, вокруг, внизу - в шуршащей и скрипящей зелени, затаившись,
поджидают добычу сильные и беспощадные враги. Уисс боялся  пошевельнуться,
чтобы не выдать своего убежища.
   Встрепенувшееся ухо уловило хруст. Через  минуту  хруст  превратился  в
треск, а еще через минуту - в  скрежет  и  грохот  ломающихся  и  падающих
древесных великанов. Задрожала земля. Дерево, на котором сидел Уисс, резко
качнулось, но даже это не смогло заставить его покинуть зеленое гнездо. Он
только крепче прижался к стволу, окончательно слившись с  рыжей,  лохматой
от плесени корой.
   Огромная, тяжко колеблющаяся гора  мышц  проползла  рядом,  оставив  за
собой широкий прямой коридор в  джунглях.  Внезапно  она  замерла,  и  над
верхушкой дерева закачалась приплюснутая голова,  вся  в  тягучих  потеках
желто-зеленой слюны. Широкие ноздри со свистом  втянули  воздух,  и  целая
туча цветочной пыли поднялась в воздух с раскрытых ядовито-синих соцветий.
   Голова   раздраженно   дернулась   и,   покачавшись   минут   пять    в
нерешительности, потянулась к соседнему дереву.  Оно  показалось  чудовищу
более аппетитным, и через мгновение от него  остался  только  расщепленный
огрызок ствола.
   Гора продолжала свой путь, и треск вскоре затих. Голод туманил сознание
Уисса, его била мелкая дрожь, Он попробовал выковыривать  из  трещин  коры
липких, радужно переливающихся слизнячков, но  студенистая  масса  обожгла
рот. Он выплюнул слизняка и тихонько заскулил.
   Наконец  голод  превозмог  страх.   Прижимаясь   к   стволу,   неслышно
проскальзывая сквозь паутину лиан,  оставляя  на  острых  колючках  клочки
шерсти,  Уисс  спустился  вниз  и   затих,   осматриваясь,   принюхиваясь,
прислушиваясь.
   Его внимание привлек куст, осыпанный какими-то  большими  матово-сизыми
плодами. Их резкий запах кружил голову  и  сводил  спазмой  желудок.  Уисс
осторожно выглянул  из  укрытия  и,  не  заметив  ничего  подозрительного,
проворно затрусил по упавшему дереву к соблазнительным плодам.
   Его спасла собственная неуклюжесть - у самого куста он поскользнулся на
содранной коре и едва не свалился в топь. В тот же миг  у  горла  лязгнули
страшные челюсти и длинное тело  пронеслось  над  ним,  едва  не  царапнув
желтыми загнутыми когтями.
   Уисс хотел метнуться назад, но застыл, парализованный ужасом, -  дорога
была отрезана. С трех сторон протяжно ухала  непроходимая  топь,  а  между
Уиссом и спасительным гнездом готовился к новому прыжку  враг.  Он  стоял,
пружиня на непомерно больших, чуть ли не в полроста,  перепончатых  задних
лапах, а маленькие передние мелко дрожали, готовясь схватить добычу. Зверь
был едва ли не втрое больше Уисса, и ни о какой борьбе  не  могло  быть  и
речи. Это чувствовали оба,  и  зверь  не  спешил.  Он  медленно  приседал,
медленно открывал пасть, усеянную  пиками  треугольных  зубов,  и  красные
глазки его наливались тупой радостью.
   Уисс взвыл и тоже стал на задние лапы. Отчаяние сковало его мышцы, и он
не мог разжать пальцы, вцепившиеся в  какой-то  сук.  Он  так  и  поднялся
навстречу врагу - с острой раздвоенной рогатиной в передних лапах.
   Зверь прыгнул - яростный смертный  рев  огласил  джунгли,  сорвался  на
жалкий визг и захлебнулся. Тяжелое  тело  обрушилось  на  Уисса,  едва  не
переломав ему кости, дернулось два раза и замерло. Уисс  пошевелился,  еще
не веря в спасение, но зверь не  двинулся.  Осмелев,  Унес  выполз  из-под
туши. Враг был мертв.
   Уисс недоуменно  переводил  взгляд  с  мертвого  зверя  на  рогатину  и
обратно. Потом лизнул окровавленный сук. Кровь была теплая и  соленая.  Он
лизнул сук еще раз и вдруг, зарычав, припал к ране  поверженного  врага  и
ощущал, как сила разливается по жилам.
   Наконец он встал на четвереньки и только сейчас заметил,  что  передние
лапы продолжают сжимать раздвоенный сук. Он хотел бросить палку, но что-то
остановило его. Уисс переводил взгляд с рогатины на зверя и обратно...


   Видение  потускнело,  отхлынуло  в  темноту,  обнажив  галечный   берег
акватории и слепящие зрачки прожекторов, и черные силуэты зумов, и отблеск
металла на громоздких аппаратах, а Уисс все еще ощущал  во  рту  дразнящий
вкус теплой крови, и ласты его неестественно топорщились,  словно  пытаясь
удержать рогатину...
   Старый зум сидел у воды, свесив между колен худые  руки,  и  пристально
следил за дэлоном.
   - И-в-а-н С-е-р-г-е-е-в-и-ч, д-а-в-а-т-ь в-т-о-р-у-ю ч-а-с-т-ь?
   Старик помолчал, предостерегающе подняв руку. Он ждал чего-то от Уисса.
   И Уисс не без тайной гордости за свое превосходство слегка изогнулся  и
описал  вокруг  цилиндра  геометрически   правильный   круг,   наслаждаясь
совершенством и универсальностью  своего  тела,  отшлифованного  трудом  и
вдохновением поколений.
   Старик махнул рукой.
   - Д-а-в-а-й-т-е!
   Цилиндр снова засветился...
   Теперь Уисс был не  один,  и  к  привычным  чувствам  голода  и  страха
присоединилось еще чувство холода, в три  погибели  скрючившего  тело.  Он
кутался  в  промокшую  медвежью  шкуру,  плотнее  прижимался  к  таким  же
скрюченным, закутанным в шкуры телам - ничего не помогало.
   Их осталось немного от большого и сильного стада  -  остальные  погибли
сегодня утром в схватке с пещерным медведем, хозяином каменной берлоги.
   Уисс покосился на клубок тел, бьющихся в едином  ритме  озноба.  Их  не
пугала смерть: спрятанный под скошенными лбами маленький робкий  мозг  уже
уснул. Каменные топоры валялись в углу пещеры вперемешку с костями. Завтра
в пещере не останется никого. То, что не сумели  сделать  звери  и  черные
обезьяны, прогнавшие стадо с насиженных теплых гнезд, сделает холод.
   Уисс перевел глаза на выход. В широком белом проеме кружились снежинки.
Залетая в пещеру, они таяли, превращаясь в капельки  голубоватой  влаги...
Весь оранжево-красный, с черными  извилистыми  прожилками,  неровный  свод
пещеры светился голубыми каплями.
   А за проемом был  мир.  Мир  искромсанного,  вздыбленного,  вспененного
камня - гигантские каменные валы с белыми шапками на острых  гребнях,  они
обступили беглецов со всех сторон. Скрытое горами  солнце  опускалось  все
ниже, и причудливые утесы, похожие на морды диковинных зверей,  окрасились
красным. Небо синело, а внизу,  в  глубокой  расщелине,  клубился  плотный
багрово-фиолетовый туман. Изредка вспышки прорезали  его,  и  тогда  земля
вздрагивала и с утесов срывались камни. Там, внизу,  тоже  была  смерть  -
непонятная и оттого еще более страшная.
   Привычная спазма свела желудок. Тело наперекор  всему  требовало  пищи.
Оно не хотело мириться со смертью. Оно хотело жить.
   Уисс пошевелился, попробовал подняться. Онемевшие ноги  пронзила  тупая
боль. Уисс осел, ворча, но потом все-таки встал.
   - Надо! Еды!
   Гортань еще плохо повиновалась ему, и  немногие  понятные  стаду  слова
звучали как звериные крики. Клубок тел не  пошевелился,  и  Уисс  повторил
требовательн