Вячеслав Назаров.
   Зеленые двери Земли

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Зеленые двери Земли".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 7 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


1. БЕРЕГ

   В  зеркале  подрагивала  бледно-желтая   лента   дороги,   стремительно
несущаяся назад, плотная самшитовая изгородь по  обе  стороны,  а  за  ней
темные шпалеры островерхих кипарисов. Дорога в этот час была  пустынна,  и
казалось, что машина летит не по центру огромного курортного города, а  по
дикому субтропическому лесу,  который  каким-то  чудом  пересекла  широкая
пластиковая тропа.
   За деревьями блеснул шпиль морского вокзала.  Причалом  владела  шумная
толпа.
   Когда-то, в середине двадцатого века, этот город чуть не  превратили  в
гигантскую оранжерею. Обсуждали даже проект огромного пластикового купола,
который предохранил бы чуткие субтропики от  ветров  соседнего  умеренного
пояса.  Уже  вздыбились  над  поникшими  кипарисами  прямоугольные  хребты
высотных гостиниц, уже выстроились пальмы в унылый солдатский строй  вдоль
однообразных раскаленных улиц, вокруг сиротливых постриженных  и  побритых
скверов.
   К счастью, от строительства купола отказались. Вспучились под  яростным
напором трав разграфленные  асфальтовые  дорожки  и  рассыпались  в  прах.
Утонули в буйном цветении похожие на утюги  здания  санаториев.  И  старый
город, пахнущий нагретой на солнце галькой, рыбой, морем, остался  прежним
- диковатым и гостеприимным.
   И вот сегодня весь город хлынул ранним  утром  на  причал,  оттеснив  и
растворив в себе репортеров. Невозможно было понять,  кто  отплывает,  кто
провожает, кто, узнав о предстоящей экспедиции, просто пришел  посмотреть,
послушать, потолкаться в прощальной суете.
   Это было похоже на огромный веселый праздник под бледным, продрогшим за
ночь небом, которое уже начало золотиться с востока, со  стороны  старого,
давно заброшенного маяка. Два  чопорных  англичанина  в  белых  бедуинских
накидках пытались приподнять друг  друга,  чтобы  по  очереди  оглядеться.
Рослый седой негр по-мальчишески подпрыгивал,  опираясь  на  плечи  рыжего
скандинава. Молоденький  репортер,  потерявший  всякую  надежду  пробиться
сквозь толпу, обреченно опустил в землю объективы своей камеры и  плачущим
голосом  повторял:  "Пресса,  пресса".  Пружинные  антенны  на  его  шлеме
качались, словно кисточки.
   - Товарищи, пропустите же, я опаздываю!
   Внушительный чемодан Нины действовал безотказнее любого пропуска - люди
сразу  догадывались,  что  это  один  из  членов  экспедиции.  Опечаленный
репортер оживился и застрекотал камерой, а несколько "добровольцев" начали
расчищать дорогу, пробуя перекричать толпу на восьми языках. Но толпа была
бесконечна, и Нину засосала, закрутила  гудящая  рупор-воронка,  ей  стало
казаться, что вообще не существует ни моря,  ни  пирса,  ни  белого  борта
"Дельфина",  а  только  спины  и  лица,  спины  и  лица,  и  этот  ровный,
закладывающий уши гул. И трудно сказать, чем бы  все  кончилось,  если  бы
рядом каким-то чудом не оказался сам профессор Панфилов.
   - Ну, где же вы, Ниночка... Уисс волнуется. Я  тоже.  Уисс  не  выносит
всего этого шума. Я, кстати, тоже... - И он подхватил чемоданы.
   Профессора  узнали.  Панфилова  вся  планета  ласково  называла  "Пан".
Действительно,  этот   сухонький,   деликатно   торопливый,   ослепительно
синеглазый старичок очень походил на доброго славянского  Духа  Природы  -
покровителя всего живого.
   Сколько ему лет? Иногда он отвечает - сто. Иногда - двести. И почему-то
всегда хочется верить, что он бессмертный.
   Строительство энергопровода Венера - Земля  началось  за  два  года  до
рождения Нины. Долго  и  придирчиво  искали  место  для  будущей  приемной
станции.  И  нашли.  Очень  хорошее  место.   Удобное.   Практичное.   Оно
удовлетворяло всех - геофизиков, авиаторов, строителей, экономистов. Всех,
кроме Пана. Потому что гигантская стройка должна была растоптать  какой-то
хилый лесной массив и замутить какие-то безвестные речки. И  Пан  восстал.
Против всех.
   Самый  большой  электронный  мозг  Земли  подтвердил   целесообразность
старого выбора. Но Пан тихо и смущенно настаивал на своем...
   Нина узнала эту историю в четвертом классе. Из  учебника.  Энергопровод
Венера - Земля работал. Он был виден из окна  интерната  даже  днем.  Нина
смотрела на уходящий в небо зеленовато-голубой шнур и думала  о  человеке,
который сумел переубедить всех и перенести великое строительство за тысячи
километров. Она дышала пряным, бодрящим воздухом, плывущим  в  распахнутое
окно, - природа щедро отплатила людям и Пану за добро и заботу... И кривые
графиков казались Нине побегами прорастающей травы...
   Они беспрепятственно преодолели  последние  десятки  метров,  и  уже  в
подъемном лифте Нина, отдышавшись, сказала:
   - Ой, Иван Сергеевич, посмотрите! Юрка! Мой Юрка.  Я  же  оставила  его
дома! Ну, погоди же... Вот вернусь, я тебе задам!
   Юрка был далеко, он не слышал, он только беззаботно смеялся  и  победно
махал рукой.
   - Не волнуйтесь, Нина. Юра уже вполне самостоятельный молодой  человек.
Приехал провожать свою знаменитую маму.
   - Но он же потеряется!
   - Не думаю. Ему уже десять лет, если не ошибаюсь, и он не в марсианской
пустыне. Ему пора самостоятельно изучать мир...


   А Юрка читал мальчишкам лекцию. Его голос не  мог  побороть  монотонный
гул толпы, и добровольные переводчики повторяли Юркины слова тем,  кто  не
расслышал или плохо понимал по-русски:
   -  Вот  эта  высокая  женщина  рядом  со  старичком  -  его  мама.  Она
ассистентка профессора Панфилова.
   - А кто такой Уисс?
   - Уисс - это дельфин, который поведет корабль. Он очень  умный.  Может,
он у дельфинов тоже профессор.
   Взрослые, заинтересованные ребячьей болтовней, придвигались поближе.
   - Смотри, мальчик, твоя мама снова вышла на палубу...
   - Значит, сейчас выпустят Уисса.
   Толпа охнула. В корпусе  корабля,  стоявшего  у  стены,  открылся  люк.
Прошла томительная секунда. Из черного  провала  мощным  броском  вылетела
трехметровая торпеда и ушла под воду без единого всплеска.
   Мгновенная тишина сковала причал. Слышно  было,  как  лениво  шевелится
волна. Прошла секунда, две, пять...
   - Ушел, - выдохнул кто-то, и этот полувздох-полушепот пронесся по  всей
площади из конца в конец.
   - Уисс! - изо всех сил закричал Юрка. На глаза навернулись слезы.
   Словно услышав свое имя,  Уисс  вынырнул  у  самой  причальной  стенки,
свечой взмыл в воздух метра на два, сделал кульбит и ушел в воду - на этот
раз неглубоко. Он кружил рядом  с  кораблем,  то  уходя,  то  возвращаясь,
словно приглашал за собой в налившуюся густой синью морскую даль...


   Нина перевела дыхание. Уисс не ушел. Уисс послушался. Уисс зовет к себе
в гости.
   Прогремели трапы, прозвучали последние гудки, причал с  пестрой  толпой
поплыл мимо.
   Юрка стоял по-прежнему на парапете и махал ей рукой.
   Она погрозила ему пальцем как можно  более  строго,  но  не  выдержала,
всхлипнула, улыбнулась и опустила руку.
   Толпа кипела, в небо летели шары, от которых шарахались  чайки,  а  она
долго-долго видела за кормой только синюю куртку сына  и  опущенную  русую
голову...


   - Уот из ю нэйм?
   - Что? - Юрка поднял глаза и шмыгнул носом.
   - Уот из ю нэйм?
   Перед ним стоял мальчишка такой же длинный и тощий, в  такой  же  синей
куртке и с такими же белобрысыми вихрами. Только нос был смешно  вздернут,
а на загорелой физиономии выступала целая  россыпь  непобедимых  веснушек.
Мальчишка смотрел открыто и сочувственно.
   - Юрка.
   - Юр-ка... Ит из гуд нэйм - Юрка! Энд май нэйм из Джеймс. Джеймс Кларк.
   - Юрий Савин, - официально представился Юрка и протянул руку.
   Веснушчатый англичанин разразился целой речью, и Юрка покраснел.
   - Ай спик инглиш вери литл...
   Мальчишка попробовал объясниться по-русски:
   - Я знайт... два дельфин... играть... недалеко  море...  не  бояться...
биг энд литл... бэби. Смотреть?
   - Пойдем, - решительно сказал Юрка.  -  Пойдем  посмотрим,  где  играют
большой и маленький дельфины, ты это хотел сказать, Джеймс?
   - Иес, иес, - закивал англичанин. - Юрка!
   Они засмеялись оба и, взявшись за руки, соскочили с парапета на влажный
пластик пирса.


   Нина  с  наслаждением,  полузакрыв  глаза,  подставила   лицо   свежему
утреннему бризу. Прохладный ветер скользнул по щеке, растрепал прическу.
   Прямая линия берега постепенно изгибалась  в  дугу,  горы,  горбатые  и
мощные, улеглись поудобнее и застыли у самой воды.  Пробежали  серебряными
жуками вагончики фуникулеров и, уменьшаясь, исчезли.
   Теперь только малахитовые потоки лихорадочно  спутанных,  ошалевших  от
солнца и соленого ветра растений тяжело падали с желтых  скал  на  матовое
стекло моря.
   Нине почудилось движение в  плавных  линиях  береговых  скал.  Лишь  на
мгновение, но движение. Какая-то  напряженная  мука  чудовищно  медленного
перемещения, которое рассеянному глазу туриста кажется неподвижностью.
   Берега ползли в море.
   Жизнь возвращалась в море - медленно и неодолимо...
   Когда в полутемной комнате мелькнет полумолния  фотовспышки,  глаза  на
долю секунды видят не тени вещей, а их истинный  объем  и  расположение  в
пространстве. Это продолжается  только  долю  секунды,  но  цепкая  память
навсегда отпечатывает в подсознании картину увиденного, и ты много времени
спустя,  сам  себе  удивляясь,  в  полной  темноте  безошибочно   находишь
дорогу...
   Так было и сейчас. Нина широко открыла глаза, и  все  стало  обычным  -
просто берег, уже тронутый  сверху  оранжевым,  отступал  к  горизонту,  а
высоко в небе синеватые облачка пара  вдруг  начали  быстро  расплываться,
разбрасывая по сторонам мгновенные радуги...
   Но тревожная льдинка под сердцем не таяла.
   Порыв ветра - и столб яркого света, отраженного белой  мачтой,  возник,
исчез, возник снова и запылал а полную силу.
   Нина оглянулась. Из горящего зеленого моря вставало большое прохладное,
плоское солнце, и бушприт "Дельфина" был нацелен  в  него,  как  стрела  в
мишень.
   А в нескольких сотнях метров,  на  желтой  тропинке  между  кораблем  и
солнцем, мелькал в холодном огне острый плавник.
   У нес вел корабль за собой.



2. РАЗВЕДЧИК

   Несколько часов между закатом и рассветом Уисс отдыхал. Отдых нужен был
не столько ему, сколько существам, которые храбро плыли за ним в  железной
скорлупе большого кора.
   Зумы...
   Уисс  лежал  без  сна,  покачиваясь  на  волнах,  и  перебирал  дневные
впечатления, пытаясь построить  четкий,  логический  узор.  Это  удавалось
нечасто.
   Иногда, после очередной трансляции в коралловые гроты Всеобщей  Памяти,
он говорил с Бессмертными. Бессмертные задавали недоверчивые  вопросы  или
вообще отмалчивались. Только Сусип понимал Уисса.  Грустные  лиловые  тона
его речи успокаивали и ободряли, а мятежные знания Третьего Круга помогали
находить выход из неожиданных тупиков.
   Но даже Сусип не мог понять всего.  Потому  что  он  был  далеко.  Есть
нечто, чего не передать по живому руслу Внутренней Дуги...
   Тонкий голубой звук пронзил тишину, ударил в гулкий панцирь ионосферы и
рассыпался на сотни маленьких магнитных  смерчей.  Ионосфера  помутнела  с
востока, в ее невидимой до сих пор толще закипели белые водовороты.
   Короткая магнитная буря неслышно пролетела над  морем,  дрожью  тронула
кожу.
   Серебряная радиозаря разгоралась. Первые  всплески  солнечного  дыхания
коснулись ночного неба, приглушили монотонные всхлипы умирающих нейтринных
звезд, отдаленный рев квазаров и быстрый неуверенный  пульс  новорожденных
галактик. Тончайшая паутина изменчивого свечения, сотканная  из  миллионов
вспыхивающих и затухающих радиовихрей, плотно обволакивала  все:  огромное
белое небо, белое море и даже полупрозрачный дымчато-молочный воздух - все
сверкало и словно пело торжественно:

   Тебе дано законом Братства
   бессменно жить,
   и умирать, и возрождаться,
   и плыть, и плыть...

   Но видел и слышал это только Уисс.
   Исполинская и прекрасная игра и космическая вакханалия радиорассвета не
существовала, не существует и не будет  существовать  для  зумов,  которые
спят сейчас в своей железной колыбели.
   Усилием  воли,  с  некоторых  пор  уже  привычным,  Уисс  отключил  все
рецепторы, кроме светового зрения  и  инфраслуха.  Сейчас  он  воспринимал
окружающее почти как зум.
   Мир погас. Темнота и тишина, нарушаемые лишь  ворчливым  шепотом  волн,
обступили дэлона. Даже звезд не стало видно - их  закрывала  непроницаемая
пелена туч.
   Чувство одиночества, затерянности сжало сердце Уисса.
   Сусип прав. Двухлетнее общение с зумами, "вживание" в их психику и опыт
изменили в чем-то самого Уисса. Он старался "видеть" и "думать"  как  зум,
без этого сама идея эксперимента бессмысленна. И теперь у него получается.
"Слишком хорошо получается" - так показал Сусип,  и  в  спектре  его  была
тревога.
   Кажется, бессмертные стали сомневаться в его душевном здоровье...  Нет,
он здоров. Его не тянет к скалам, морской  простор  по-прежнему  пьянит  и
властвует над ним...
   Уисс припомнил, как после добровольного "плена" в  акватории  зумов  он
почуял вдруг запах вольной воды...


   Когда в специальном контейнере зумы привезли его на свой кор, он  очень
волновался. Не за свою безопасность, нет - он боялся, что зумы не  поймут,
не пойдут за ним, передумают.
   Но когда с лязгом раскрылся люк  и  в  открытый  проем  ударила  волна,
пропахшая йодом и чем-то еще до спазм близким и неповторимым,  Уисс  забыл
обо всем. Мускулы сжались инстинктивно, и никакая сила не  могла  удержать
его в ту минуту в душном кубе контейнера. Его локаторы, привыкшие  за  два
года повсюду натыкаться на оградительные решетки, провалились в пустоту, и
только далеко-далеко  электрическим  разрядом  полыхнула  фиолетовая  дуга
горизонта.
   Он опомнился через несколько секунд, но этих  секунд  было  достаточно,
чтобы кор остался далеко позади. Какая-то бешеная, слепая радость  владела
всем существом, каждой клеточкой и нервом - и сильное, истосковавшееся  по
движению тело ввинчивалось в плотную воду, оставляя  за  собой  клокочущий
водоворот.  Внутренний  глаз  -  замечательный  орган,  неусыпный  сторож,
следящий за состоянием организма,  -  укоризненно  замигал,  докладывая  о
недопустимой мышечной перегрузке.
   Уисс немного расслабился, замедлил ток крови и, глубоко вздохнув,  ушел
в глубину.
   Медлительные ритмы подводной  стихии  окутали  его.  Отголоски  шторма,
ревущего  где-то  в  тысяче  километров,  слегка  покалывали  метеоклетки,
скрытые под валиками  надбровий,  переливчатые  вкусы  близких  и  далеких
течений щекотали язык, разноцветные рыбешки с  писком  шарахались  во  все
стороны из-под самого клюва.
   Все  вокруг  мгновенно  изменилось,  вспыхнуло  ярчайшими  невероятными
красками, заструилось  невесомо  и  бесплотно,  уничтожив  формы,  объемы,
перспективы, расстояния, размеры - все динамично вписывалось друг в друга,
сливалось, оставаясь разделенным - большое и малое, далекое и близкое.
   Уисс видел одновременно плоскость  водной  поверхности  над  головой  и
обточенную    прибоем    разнокалиберную     гальку     дна,     крошечный
золотисто-прозрачный шарик  диатомеи  с  изумрудной  точкой  хлорофилла  в
центре и многометровые хребты волнорезов, окаймлявших  сине-зеленый  бетон
причальной стенки - низ и верх, север  и  юг,  запад  и  восток.  Световое
зрение могло обмануть, солгать - песчинка  у  самых  глаз  кажется  больше
утеса на горизонте, - но в мире звука существовали только истинные размеры
и объемы, не искаженные перспективой.
   Уисс немного увеличил частоту ультразвука, и лучи  локатора  прорвались
через экран морской поверхности.  Все,  что  было  в  воде,  стало  теперь
прозрачным, то, что в воздухе, - видимым.
   Причал выгнулся дугой метрах в пятистах, и пестрая толпа зумов  замерла
на нем неподвижно. Смутные, беспорядочно тревожные импульсы шли от  толпы.
Неподвижен был и железный кор, похожий на уродливого кита.
   Уисс сузил поле и выделил среди зумов две знакомые  фигуры  на  палубе.
Нина и Пан застыли, подавшись вперед, и тоже излучали беспокойство.
   Тревога и недоумение передались Уиссу. Что там  случилось?  Почему  там
все  неподвижно,  как  на  мертвых  изображениях,  которые  Нина  называет
"фотографии"?
   Зумы передумали?
   Он скользнул локатором  по  толпе.  Глаза  снова  выделили  знакомое  -
маленькую фигурку сына Нины.
   Юрка был напряжен и  неподвижен,  как  и  все.  Рука  с  растопыренными
пальцами   поднята    вверх,    на    глазах    слезы,    губы    движутся
медленно-медленно...
   Он кричит?
   Уисс поспешно перешел на инфраслух.  Целая  вечность  прошла,  пока  из
отчаянно медленных колебаний составилось слово:
   - У-у-у-и-и-и-с-с-с!
   Уисс!
   И вдруг он понял. Ему стало легко и весело,  и  дерзкий  план  перестал
казаться сумасбродным.
   Зумы его потеряли!
   Вырвавшись на свободу, Уисс, сам того не заметив,  перешел  на  обычный
жизненный ритм дэлона. Поэтому  и  толпа,  и  Пан,  и  Юрка  казались  ему
неподвижными - он жил и действовал вчетверо быстрее. Опьяненный восторгом,
он забыл, что у зумов лишь одно световое зрение, и стал для них невидимым.
Зумы растерялись, решив, что он бросил их.
   И милый маленький зум зовет его назад...
   Несколькими мощными движениями  дэлон  преодолел  добрые  четыре  сотни
метров, взмыл в воздух у самой  причальной  стенки,  описав  долгую  полую
дугу, и снова ушел в воду, теперь уже неглубоко.
   И  сквозь  беспорядочные  вспышки  радости  он  уловил  вдруг   ломкую,
неуверенную, но вполне связную пентаволну Нины:
   - Спасибо, Уисс!
   Эти  задыхающиеся,  неумело  напряженные,  похожие  на  пугливый  шепот
ламинарий, биенья биотоков развеяли последние тени сомнений.
   Он свистнул на все море:
   - Вперед!
   И железный кор послушно двинулся за ним, и солнце выплыло навстречу...


   Метеоклетки чувствовали, что сегодня будет  ясный  день,  но  пока  над
свинцовым морем висел серый рассвет и торопливые неопрятные тучи бежали на
север. Белый кор покачивался в полукилометре, бессмысленно  тараща  зрачки
ночных позиционных огней.
   Уисс просвистел призывно, но ответа не было: зумы уже спали.
   Мутная  мгла  ненастья  угнетала.  Уисс  переключился  на  инфразрение.
Багровую поверхность моря пронизали миллиарды  огненно-рыжих  пульсирующих
жилок - это перемешивались теплые и холодные слои.  Растрепанные  холодные
тучи превратились  в  полупрозрачные  зеленоватые  дымки,  сквозь  которые
большим осьминогом с  растопыренными  щупальцами  синело  солнце  в  своей
раскаленной короне...
   Уисс описал дугу в багровой воде, расправляя затекшие  мускулы,  рывком
вылетел  в  воздух  и  увидел  внизу,  в  изогнутом  зеркале  воды,   свое
увеличенное в несколько раз отражение. В  следующую  секунду  он  бесшумно
вошел в воду и плавным движением направил тело в бодрящий холодок глубины.
И снова увидел свое отражение - теперь  уже  наверху,  на  рубеже  воды  и
воздуха.
   Уисса всегда волновал и будоражил этот  рубеж  -  граница  двух  разных
миров, таких близких и таких непохожих. Ему и пришлось идти в эту разведку
к зумам.


   Та памятная августовская ночь ничем не отличалась от  предыдущих.  Было
душно, и пришлось на несколько градусов понизить температуру кожи.  Теплая
вода пахла железом заградительных решеток. Сгорая  в  атмосфере,  печально
шуршали  бессчетные  метеориты  и  сгустки  космической  пыли.  Монотонный
звездный дождь убаюкивал, навевал дремоту.
   Дела шли плохо. Целый год "плена" добавил немного нового к наблюдениям,
сделанным четыре тысячи лет назад. Зумы почти не изменились  биологически,
общие психические индексы остались прежними. Никаких сдвигов.