рассказ об Огненном Потопе. Он был слишком велик для того, чтобы один человек мог увидеть полную картину.
     - В какой стране был этот Некий князь и этот... Очернитель?
     Аббат Пауло покачал головой.
     - Никто, даже автор этого рассказа, не знает этого определенно. С тех пор, как это было написано, мы собрали воедино достаточно отдельных фрагментов, чтобы понять, что в те времена даже мелкие правители имели в своих руках такое оружие. Положение, которое он описывает, существовало не в одной стране. Некто и Очернитель... таких было, наверное, множество.
     - Конечно, я слышал подобные легенды. Очевидно, на самом деле все было гораздо гаже, - констатировал дон. Затем резко переменил тему: - Ну хорошо, когда я смогу начать изучать эту... как вы ее называете?..
     - Книга Памяти.
     - Ну да... - Он вздохнул и холодно улыбнулся изображению святого в углу. - Если завтра... это не будет слишком поспешно?
     - Если хотите, можете начать прямо сейчас, - сказал аббат. - Вы можете приходить и уходить, когда пожелаете.

***

     Обычно своды подвала бывали освещены немногими свечами, и лишь несколько ученых монахов в черных рясах двигались от ниши к нише. Брат Армбрустер чаще всего уныло сидел над своими записями в кругу света лампы, у подножия лестницы. Еще одна лампа горела в отсеке Моральной Теологии, где закутанная в рясу фигура горбилась над старинным манускриптом. После первой молитвы большинство братьев занимались своими обычными делами на кухне, в школе, в саду, на конюшне и в канцелярии, так что библиотека оставалась почти пустой до послеполуденных часов, когда наступало время для lection devina .
     Однако этим утром под сводами подвала было необычно людно.
     Три монаха стояли без дела близ новой машины, засунув руки в рукава, и следили за четвертым монахом, стоявшим у подножия лестницы. Четвертый монах терпеливо смотрел вверх на пятого монаха, который стоял на площадке и следил за входом на лестницу.
     Брат Корнхауэр хлопотал над своим аппаратом, словно заботливая мать над дитятей. Когда уже не осталось болтающихся проводов и регулировать больше было нечего, он удалился в отсек Естественной Теологии - читать и ждать. Было бы желательно дать последние краткие указания своим помощникам, но он предпочел сохранить тишину, и если какая-нибудь мысль о предстоящем событии как о личном триумфе и мелькнула в его сознании пока он ждал, выражение лица монастырского изобретателя не давало никакого намека на это. С тех пор, как аббат пренебрег демонстрацией машины, брат Корнхауэр не ожидал одобрения с чьей-либо стороны и даже преодолел свою склонность смотреть на дома Пауло с некоторой укоризной.
     Негромкий свист со стороны лестницы снова всполошил подвал, хотя ранее уже было несколько ложных сигналов тревоги. Очевидно, никто не сообщил знаменитому дону, какое изумительное изобретение ожидает в подвале его инспекцию. Очевидно, что, если ему вообще было об этом сказано, то важность изобретения была приуменьшена. Очевидно, отец аббат побеспокоился о том, чтобы они охладили свой пыл. Именно это означали взгляды, которыми они обменивались во время ожидания. На этот раз предостерегающий свист не был напрасным. Монах, который следил за верхней частью лестницы, торжественно повернулся и поклонился пятому монаху, что стоял на лестничной площадке.
     - In principle Deus...  - произнес он мягко. Пятый монах повернулся и поклонился четвертому монаху, стоящему у основания лестницы.
     - ...caelum et terrain creavit.
     Четвертый монах повернулся к трем другим, без дела стоящим за машиной.
     - Vacuus autem erat mundus...  - объявил он.
     - ...cum tenebris in superficie profundorum.  - хором ответили монахи.
     - Ortus est Dei Spiritus supra aquas , - воззвал брат Корнхауэр, сопровождая возвращение книги на место грохотом цепи.
     - ...gratias creatori Spiritol,  - отозвалась его команда.
     - Dixitque Deus: ?Fiat lux?,  - произнес изобретатель тоном приказа.
     Монахи, караулившие на лестнице, спустились вниз и заняли свои места. Четверо встали у колеса с крестовиной, пятый склонился над динамомашиной. Шестой монах поднял раскладную лестницу и устроился на верхней ступеньке; при этом его голова уперлась в арочный свод. Он надел на лицо маску из зачерненного промасленного пергамента для защиты глаз, затем ощупал лампу и регулировочный винт-барашек, а брат Корнхауэр тем временем с нетерпением следил за ним снизу.
     - ...et lux ergo fasta est,  - сказал монах, отыскав винт.
     - Lucem esse bonam Deus vidit,  - обратился изобретатель к пятому монаху.
     Пятый монах склонился над динамомашиной со свечой, в последний раз осмотреть щеточные контакты.
     - ...et secrevit lucem a tenebris,  - сказал он наконец, продолжая свое занятие.
     - ...lucem appelavit ?diem? et tenebras ?noctes?,  - хором заключили монахи у приводного колеса и уперлись плечами в перекладины крестовины.
     Заскрипели и застонали оси, тележные колеса динамомашины начали вращаться, их низкое жужжание вскоре перешло в рев, затем в жалобный визг, а монахи, напрягаясь и пыхтя, все раскручивали приводное колесо. Наблюдающий за динамомашиной монах увидел, что от скорости вращения спицы расплылись и превратились в сплошной круг.
     - Vespere occaso...  - начал он, затем остановился, лизнул два пальца и прикоснулся к контактам. Щелкнула искра.
     - Luccifer!  - завопил монах, отскакивая, а затем добавил жалобно: - ormus est primo die .
     - Контакт! - приказал брат Корнхауэр, когда дом Пауло, дон Таддео и его секретарь начали спускаться по лестнице.
     Монах на лестнице зажег дугу. Прозвучало резкое ?спфффт?, и ослепительный свет затопил своды подвала сиянием, которого никто не видел двенадцать столетий.
     Спускавшиеся по лестнице остановились. У дона Таддео перехватило дух, он только и смог, что выругаться на родном языке. Он отступил назад на одну ступеньку. Аббат, который не присутствовал на испытаниях и не верил сумасбродным заявлениям очевидцев, побледнел и прервал свою речь на полуслове. Секретарь в панике обратился в бегство с криком: ?Пожар!?
     Аббат перекрестился.
     - Я и не подозревал! - прошептал он.
     Ученый, преодолев первое потрясение, внимательно осмотрел подвал, заметив приводное колесо и крутящих его монахов. Его взгляд скользнул по медным обмоткам, задержался на монахе, сидевшем на стремянке, оценил назначение тележных колес динамомашины и отметил монаха, стоящего, потупив глаза, у подножия лестницы.
     - Невероятно! - выдохнул дон.
     Монах у лестницы поклонился в знак признательности и смирения. Бело-голубая вспышка словно лезвием ножа отсекла тени в подвале, а пламя свечей превратилось в смутные жгутики в потоке света.
     - Ярче тысячи факелов, - говорил ученый сдавленным голосом. - Это, должно быть, древнее... Нет! Немыслимо!
     Он спускался по лестнице словно в трансе. Остановившись рядом с братом Корнхауэром, он некоторое время рассматривал его с любопытством, а потом ступил на пол подвала. Ни к чему не прикасаясь, ни о чем не расспрашивая, а только внимательно разглядывая все, он обошел установку, обследовал динамомашину, провода, саму лампу.
     - Это выглядит невозможным, но...
     Аббат преодолел страх и спустился по лестнице.
     - Хватит молчать! - прошептал он брату Корнхауэру. - Поговори с ним. Я никак не приду в себя.
     Монах покраснел.
     - Вам это нравится, господин аббат?
     - Ужасно! - прошипел дом Пауло. - Лицо изобретателя вытянулось. - Потрясающий способ приема гостей. Эта штука до полусмерти напугала секретаря дона, он едва не лишился рассудка. Я огорчен!
     - Да, пожалуй, она слишком яркая...
     - Дьявольски яркая! Иди, поговори с ним, пока я придумаю, как лучше извиниться.
     Но ученый, очевидно, уже вынес суждение - он быстро шествовал им навстречу. Его лицо было серьезно, но он был весьма оживлен.
     - Электрическая лампа, - сказал он. - Как вы ухитрились скрывать ее все эти столетия! Мы много лет пытались разработать теорию... - Он снова слегка задохнулся и, казалось, пытался совладать с собой, как будто только что стал жертвой какой-то чудовищной шутки. - Почему вы скрывали ее? Из религиозных соображений? И что...
     Он окончательно смутился, замолчал и оглянулся вокруг, словно намереваясь куда-то бежать.
     - Ничего не понимаю, - тихо проговорил аббат, хватая брата Корнхауэра за руку. - Ради бога, брат, объясни!
     Во все века не было лучшего бальзама, чтобы умастить уязвленную профессиональную гордость.

19

     Аббат всеми мыслимыми способами старался загладить неприятный инцидент в подвале. Дон Таддео не выказал никаких внешних признаков гнева и даже принял многочисленные извинения аббата за этот нечаянный, по его мнению, инцидент, после чего изобретатель дал ученому подробный отчет о конструировании и изготовлении устройства. Но то, что извинения были приняты, еще более убедило аббата в том, что была допущена большая ошибка. Они поставили дона в положение скалолаза, который взобрался на ?недоступную? вершину только затем, чтобы обнаружить инициалы соперника, выбитые на стоящей на вершине скале... причем соперник ни о чем не предупредил его заранее. Это не могло не потрясти гостя.
     Если бы дон не настаивал (с непоколебимой уверенностью, происходящей, вероятно, от замешательства) на том, что свет от лампы был изумительного качества, достаточно яркий даже для тщательного рассмотрения хрупких от времени документов, которые трудно разобрать при свечах, дом Пауло немедленно убрал бы лампу из подвала. Но дон Таддео настаивал, убеждая всех, что лампа ему подходит. Только обнаружив необходимость постоянно держать в подвале по крайней мере четырех послушников или постулатов, занятых вращением динамомашины и регулировкой дуги, он попросил, чтобы лампу убрали. Но теперь уже Пауло, в свою очередь, настаивал на том, чтобы ее оставили на месте.
     Вот как получилось, что ученый начал свою работу в аббатстве, постоянно ощущая присутствие трех послушников, трудившихся на приводном колесе и еще одного, сидевшего со светозащитным пергаментом на стремянке и поддерживающего горение лампы, все время регулируя ее - ситуация, которая дала Поэту повод сочинить безжалостные стихи о демоне замешательства и о том, чему тот подвергся во имя покаяния и умиротворения.
     В течение нескольких дней дон и его помощники изучали саму библиотеку, рукописи, монастырские записи, не входящие в Книгу Памяти, - будто по внешнему виду раковины они могли определить, есть ли в ней жемчужина. Брат Корнхауэр обнаружил помощников дона на коленях у входа в трапезную, и на мгновение ему показалось, что эти парни совершают некий обряд перед изображением девы Марии над дверьми, но дребезжание инструментов рассеяло эту иллюзию. Один из помощников укладывал плотничий уровень поперек входа и измерял величину вогнутости, образованной в камнях пола монашескими сандалиями за прошедшие века.
     - Мы изыскиваем способы определения дат, - отвечал он на вопрос Корнхауэра. - Здесь, кажется, подходящее место для установления стандартной величины износа, так как частоту передвижений легко оценить. Три принятия пищи на человека в день с тех пор, как были уложены камни.
     Корнхауэр, на которого произвела впечатление их дотошность, не мог ничем им помочь, но сам процесс заинтриговал его.
     - Есть подробная хроника строительства аббатства, - сказал он. - Там точно сказано, когда возведено каждое строение или пристроено крыло. Почему бы вам не сберечь время?
     Помощник с невинным видом поднял на него глаза.
     - У моего хозяина есть поговорка: ?Найол не говорит и потому не лжет?.
     - ?Найол??
     - Это один из богов народа Красной реки. Хозяин говорит это, конечно, в фигуральном смысле. Предметные доказательства - основной источник. Записи могут лгать, но природа на это не способна. - Заметив реакцию монаха, он поспешно добавил: - Никто не думает об обмане. Это просто доктрина нашего дона: все должно подвергаться перекрестной проверке.
     - Очаровательная доктрина, - пробормотал Корнхауэр и наклонился, чтобы рассмотреть чертеж поперечного сечения вогнутости пола, сделанный помощником. - Смотрите-ка, он выглядит похожим на кривую нормального распределения, как ее называет брат Машек. Как странно!
     - Ничего странного. Вероятность отклонения шагов от центральной линии стремится следовать закону нормальной погрешности.
     Корнхауэр был просто очарован.
     - Я позову брата Машека, - сказал он.
     Интерес аббата к действиям гостей был более прозаическим.
     - Зачем, - спросил он Голта, - они делают подробные чертежи наших сооружений? - Приор был удивлен.
     - Я не слышал об этом. Вы имеете в виду дона Таддео?
     - Нет, офицера, который приехал с ним. Он исследует их весьма систематически.
     - Как вы узнали об этом?
     - Мне сказал Поэт.
     - Поэт?! Ха!
     - К сожалению, на это раз он сказал правду. Он утащил один из чертежей.
     - Он у вас?
     - Нет, я заставил его вернуть чертеж. Но мне это не нравится. Это выглядит... зловеще.
     - Я полагаю, Поэт запросил определенную цену за свою информацию?
     - Как ни странно, нет. У него стойкая неприязнь к дону. Как только они появляются, он уходит, что-то бормоча про себя.
     - Поэт всегда что-то бормочет.
     - Но не в таком серьезном настроении.
     - Как вы полагаете, зачем они делают эти чертежи?
     Дом Пауло мрачно искривил рот.
     - Пока мы не найдем ничего другого, будем считать их интерес чисто профессиональным. В качестве крепости аббатство имело успех: оно никогда не было взято осадой или штурмом. Возможно, это вызвало у них профессиональное восхищение.
     Отец Голт задумчиво посмотрел на восток.
     - Об этом стоит подумать. Если Ханеган предполагает ударить на запад через Равнину, ему придется оставить гарнизон где-то в этом районе, прежде чем идти в поход на Денвер.
     Он подумал несколько секунд, и на лицо его легла печать тревоги.
     - А здесь стоит уже готовая крепость!
     - Я боюсь, именно это им и пришло на ум.
     - Вы думаете, что их послали шпионить?
     - Нет-нет. Я сомневаюсь, что Ханеган вообще когда-нибудь слышал о нас. Но они здесь, и они офицеры, и они не могут не осмотреть все вокруг, и такая идея просто не может не придти им в голову. И очень похоже, что теперь Ханеган услышит о нас.
     - Что вы собираетесь предпринять?
     - Еще не знаю.
     - Почему бы не сказать об этом дону Таддео?
     - Офицеры не входят в число его слуг. Они посланы для сопровождения и защиты. Что он может сделать?
     - Он родственник Ханегана и имеет определенное влияние.
     Аббат кивнул.
     - Я попытаюсь привлечь его внимание к этому делу. Во всяком случае, проследим за тем, что произойдет в ближайшее время.
     В последующие дни дон Таддео закончил наконец изучение раковины и, удостоверившись, что это не переодетая креветка, сосредоточил все свое внимание на жемчужине. Задача была не из простых.
     Было подробно изучено множество факсимильных копий. Когда с полок доставались самые ценные книги, цепи скрипели и звенели. В случаях, когда оригиналы были повреждены, считалось неблагоразумным доверять интерпретациям и зрению копиистов. Тогда на свет извлекались подлинные манускрипты, датированные долейбовичскими временами, которые были запечатаны в воздухонепроницаемых бочонках, уложенных в специальных погребах-складах на вечное хранение.
     Помощники дона собрали несколько фунтов заметок. На пятый день походка дона Таддео ускорилась, в его манерах появилось рвение голодной гончей, почуявшей запах ценной дичи.
     - Великолепно! - Он колебался между ликованием и привычной недоверчивостью. - Отрывки из трудов физика двадцатого столетия! Уравнения весьма последовательны.
     Корнхауэр заглядывал через его плечо.
     - Я видел это, - сказал он, сдерживая дыхание, - но никак не мог найти, где начало, а где конец. В них заключено что-нибудь важное?
     - Я еще не уверен. Математика прекрасная, просто прекрасная! Посмотрите сюда, на это выражение... обратите внимание на исключительную компактность записи. Вот эта штука под знаком радикала выглядит, как производная второго порядка, но фактически представляет собой в развернутом виде целый ряд производных высших степеней.
     - Каким образом?
     - Показатели степени повышают порядок и расширяют выражение; другими словами, оно не может быть представлено линейным интегралом, как утверждает автор. Прелестно! А теперь посмотрите сюда, на это простое с виду выражение. Эта простота обманчива. Оно явно представляет не одно, а целую систему уравнений в сжатом виде. Мне понадобилась пара дней, чтобы понять, что автор имеет в виду соответствие не только одного уравнения другому, но целой системы - другой системе. Я еще не понял физического смысла всех приведенных здесь уравнений, но математические выкладки просто... просто прекрасны! Если это и мистификация, то вдохновенная! Если же нет - это может быть невероятной удачей. В любом случае это великолепно. Я должен увидеть самую раннюю копию этих фрагментов.
     Брат-библиотекарь застонал, когда из хранилища для распечатывания выкатили еще один залитый свинцом бочонок. На брата Армбрустера не произвел впечатления тот факт, что светский ученый за два дня распутал несколько головоломок, которые лежали, никому непонятные, дюжину столетий. С точки зрения сохранения Книги Памяти каждое распечатывание представляло собой уменьшение времени возможного существования бочонка, и он даже не пытался скрыть, что не одобряет всего происходящего. С точки зрения брата-библиотекаря, всю жизнь посвятившего сохранению книг, принципиальным смыслом самого их существования была возможность вечного хранения. Использование книг было вторичным, и его следовало всячески избегать, если это угрожало их сохранности.
     Проходили дни, а энтузиазм дона Таддео все возрастал. Аббат облегченно вздохнул, когда увидел, что прежний скептицизм дона тает с каждым новым фрагментом из допотопных научных текстов. Ученый не сделал никакого ясного заявления относительно предполагаемой цели своих исследований. Возможно потому, что цель его была поначалу неопределенной. Но теперь он занимался своим делом с решительной пунктуальностью человека, следующего определенному плану. Чувствуя какой-то проблеск, дом Пауло решил предложить петуху насест для пения на тот случай, если птица вдруг захочет возвестить о приходе рассвета.
     - Община интересуется вашими трудами, - сказал он ученому. - Мы бы хотели услышать о них, если вы не имеете ничего против их обсуждения. Конечно, все мы слышали о ваших теоретических работах, которые вы ведете в вашем коллегиуме, но это слишком учено и для большинства из нас непонятно. Можете ли вы рассказать нам что-нибудь о них, используя... ну, общие термины, понятные и неспециалисту? Община сердится на меня за то, что я еще не пригласил вас прочитать лекцию. Но я подумал, что вы предпочитаете сперва получить достаточное впечатление от нашего монастыря. Конечно, если вы не...
     Взгляд дона, казалось, охватил череп аббата невидимым кронциркулем и измерил его шесть раз. Он улыбнулся не без сомнения.
     - Вы хотите, чтобы я объяснил нашу работу возможно более простым языком?
     - Что-то в этом роде, если возможно.
     - Только и всего? - Он рассмеялся. - Несведущий человек читает сочинения по естественным наукам и ругает автора: ?Ну почему он не может объяснить все это простым языком?? Этот человек не может себе представить, что это и есть максимально простой для данного предмета язык. Действительно, основная часть естественной философии - это просто процесс языкового упрощения, попытка изобрести такой язык, на котором полстранички уравнений могут выразить мысль, которая не может быть описана так называемым ?простым? языком менее чем на сотне страниц. Вы меня поняли?
     - Я вас понял, поскольку вы все хорошо объяснили. Может быть, вы сможете рассказать нам именно об этих аспектах вашей науки. Если, конечно, это предложение не преждевременно, поскольку оно касается в