й со стороны главной улицы.
     Майкл поставил наполовину опустевший коробчатый магазин пулемета на изгиб овального оконного проема, чувствуя, как подкатывается к горлу тугой комок.
     Пулеметный ствол накренился вниз, нацелясь в самую гущу приближающегося отряда. Губы Майкла исказила жуткая усмешка.
     - Черт!.. - внезапно вырвалось у него.
     Пулеметный ствол поднялся, закатившись в зенит.
     Дуглас отпустил приклад и прижался разгоряченной щекой к холодному полированному камню.
     В самом центре отряда на карачках ползли три инсекта, волоча в одной упряжи четвертого, издыхающего от смертельных ран. На их спины был приторочен прямоугольный кусок пластика, на котором лежали скрученные витками проволоки два человеческих тела - находящийся в бессознательном состоянии мужчина в странной, испачканной бурыми пятнами засохшей крови одежде и мальчик, который, лежа на спине, смотрел прямо на застывшего в оконном проеме Майкла полными слез, молчаливой, немой мольбы и ужаса глазами.
     - Шевцов, у меня проблемы... - не в силах оторвать взгляд от скорчившегося на грязном, заскорузлом помосте мальчика, просипел в коммуникатор Майкл... - Тут двое наших, один ребенок. Я не могу стрелять... Задену их из пулемета... Смотри, сержант, будь осторожен на входе в улицу, там двое снайперов за кучами щебня... - проговорил он, осторожно, чтобы не стукнуть, опуская приклад пулемета.
     - Эй, Майкл, не дури... - раздался в наушниках голос сержанта. - Мы уже рядом...
     - Все, Шевцов, до связи... - Дуглас сунул руку за отворот высокого шнурованного ботинка, и в сумраке руин тускло сверкнула сталь широкого десантного ножа с глубоким кровостоком. - Увидимся в аду... - добавил он, прыгая через оконный проем вниз, в самую гущу пробиравшихся прямо под ним инсектов.

***

     Будучи еще совсем маленьким, Антон любил слушать сказки. Не смотреть по видео, а именно слушать. Мать, укладывая его спать, обычно садилась на край кровати и рассказывала сонному, притихшему мальчику длинные красивые истории, в которых действовали колдуны, ведьмы, красавицы, рыцари и драконы. И еще там иногда появлялись ангелы.
     Антон никогда не мог вообразить себе их облик. Рыцаря, дракона или колдунью - пожалуйста, а этих эфемерных существ - нет. Единственное, что ясно усвоил себе маленький Антон, - это то, что они всегда спускаются с неба, чтобы творить добрые дела.
     Теперь он точно знал, как они выглядят.
     Ангел был большим, черным, с припухлыми губами и хищной белозубой усмешкой на испачканном кровью лице. В руке он сжимал тускло отсвечивающий серовато-голубым бликом широкий обоюдоострый нож.
     Обрушившись сверху на оторопевших от неожиданности инсектов, ангел взмахнул рукой, всадив нож по самую рукоять в брюхо ближайшего конвоира, и тут же крутанулся на месте, освобождая клинок и бросая этим резким движением обмякшее тело мертвого противника прямо на взорвавшиеся огнем автоматные стволы...
     ...Как на показательных выступлениях на выпуске закрытого курса отрядов специального назначения.
     - Хууг... - окованный металлом тупой нос армейского ботинка с хрустом проломил хитин лицевых пластин. - Че-хаай!.. - замаранный инсектовской кровью клинок сверкнул по короткой дуге, заставив очередного шестиногого ублюдка удивленно уставиться на свои внутренности, которые вдруг вывалились на серый щебень, щедро засыпавший улицу.
     ...Антон крепко зажмурился и закричал.
     Ему было страшно, и неизвестно, кого он боялся больше - инсектов или ангела с белыми зубами и глазами, налитыми кровью...
     - Не хочу!.. Мамочка... не надо... - в странном полузабытьи истошно орал он, а перед глазами плавал горячий красный туман, на фоне которого мелькали смутные темные тени...

***

     Из узкой, заваленной кучами мусора улицы не ушел никто.
     Сержант Шевцов склонился над мальчиком, которого освободили от проволочных пут. Тот лежал на спине и тихо выл, плотно зажмурив глаза.
     - Ну, успокойся, слышишь... - грубая ладонь сержанта с опаской погладила по голове это маленькое, насмерть перепуганное существо. Андрей уже успел забыть, что на свете бывают такие крошечные, беззащитные создания. Он знал, как остановить прущий прямо на окоп танк, но совершенно не понимал, что нужно делать, чтобы прекратить этот бьющий в самую душу безысходный вой.
     Сидящий у стены Дуглас, из плеча которого только что извлекли два зазубренных наконечника от дротиков, вдруг резко встал.
     По виску Майкла все еще сочилась кровь.
     - Ненавижу... - вдруг яростно прохрипел он, с силой пнув валявшийся возле него труп однорукого инсекта. Цейсовский бинокль на его груди был разбит перечеркнувшей хитиновый панцирь автоматной очередью. - Ненавижу!.. Ненавижу!.. Ненавижу!.. - Дуглас в истерике бил ногами мертвое тело, а злоба только росла, подпирая к горлу удушливым комом.
     Сзади на него навалились две пары сильных рук.
     Майкл несколько раз конвульсивно дернулся в их железных объятиях и вдруг обмяк.
     Руки разжались, и он сел на корточки, прислонившись к изгрызенной пулями стене.
     - Слушай, сержант, кончай... - прохрипел он, уродуя в пальцах неприкуренную сигарету. - Вызывай вертушки... Пацана нужно к врачам, понимаешь?! Мы с тобой хреновые психологи, мать твою...
     - Уже вызвал... - Шевцов поднял взгляд на Дугласа, не отрывая ладони от горячей головы Антона.
     Вокруг, среди разбросанных трупов, подбирая оружие, ходили молчаливые бойцы. Никто, вопреки обыкновению, не переговаривался, не пил жадными глотками из фляг, пытаясь унять першащую в глотке пороховую горечь. Их лица, испачканные потом и кровью, коверкали совершенно одинаковые чувства, ничуть не отличающиеся от тех, что испытывал в эту секунду Шевцов или Дуглас.
     Это была война... и они, привычные к следующей за ними по пятам смерти, болезненно и остро переживали в этот момент ее новый, внезапно открывшийся смысл...
     С хмурых серых небес, нарезая лопастями влажный, холодный, воздух, в провал улицы падала тень опускающегося вертолета...

***

     Его раненое сознание беззаботно и бездумно скользило где-то в красной туманной мгле, по самой поверхности бытия, не задевая событий и не задаваясь никакими вопросами.
     Бесконечная цепь жестоких слайдов наконец застыла, оборвавшись в тот самый миг, когда с небес на него снизошло спасение в виде страшного черного человека, который крошил на его глазах насекомоподобных существ...
     Антон не хотел ничего видеть и воспринимать, не слышал доносившихся оттуда, из глубины кровавой мглы, звуков.
     - Откуда он взялся? - спрашивал чей-то грубый, сердитый голос. - Что-нибудь известно о его родителях?
     - Папа... Мама... - попытался произнести Антон, но не смог...
     Потом сквозь вязкие наслоения ваты до его сознания дошел другой голос, более спокойный и дружелюбный:
     - ...взвод Шевцова... Они, наконец, накрыли банду Однорукого. Инсекты волокли с собой этого мальчика и того мужчину без обеих ног...
     - Это которого я вчера оперировал?
     - Да, доктор, - подтвердил второй голос. - Но меня больше беспокоит мальчик. Ума не приложу, откуда он взялся у инсектов и что теперь нам делать.
     - Н-да... Это вопрос. Хотя его происхождение для меня не такая уж и большая загадка... Мало ли еще сохранилось свободных человеческих поселений в лесах. И эта странная одежда тоже, как мне кажется, говорит в пользу затерянного поселения. Несколько веков назад люди не хотели драться с инсектами и очень часто уходили в девственные леса целыми кланами. Он что-нибудь говорил в бреду?
     - Звал маму и отца, потом еще упоминал какого-то дядю Белгарда... Возможно, это и есть тот мужчина без ног?
     - Скорее всего... А его родители, видимо, были убиты инсектами, возможно, на глазах ребенка... Бедный мальчик... - грубый голос смягчился. - Не желал бы я такой судьбы собственным детям...
     - Нужно что-то делать, доктор. Он на грани комы... Еще немного, и его сознание уже невозможно будет извлечь с того света.
     - Да, сестра, вы абсолютно правы. Я сейчас поговорю с профессором, думаю, что он согласится на стандартную процедуру блокировки травматической памяти. Ту, что мы делаем солдатам после ранений.
     - А выдержит ли он?
     Сознанию Антона казалось, что он видит, как крупный седой мужчина в белом халате пожал плечами.
     - Если не это, то ему уже не поможет ничто. Вы же знаете, что идет война, и мы не имеем средств, чтобы держать у себя годами впавших в кому пациентов, - заключил он.
     Сквозь окружающий его дурман Антон слышал тяжелые, удаляющиеся шаги и долетевший до него из неимоверной бездны обрывок фразы:
     - Ребенок, может быть, еще и выкарабкается, а вот кому я действительно не завидую в нашем мире, так это человеку, оставшемуся без обеих ног. Когда я оперирую таких безнадежных калек, мне кажется, что я совершаю преступление, и лучше бы им было спокойно умереть...
     Голос оборвался. Где-то далеко хлопнула дверь.
     Потом наступил всеобъемлющий мрак...

ГЛАВА 4

РАЗВИЛКА СУДЕБ

     Утро было ярким и солнечным, несмотря на подкравшуюся к городу позднюю осень.
     Деревья в парках уже облетели, и толстый слой желтой и огненно-рыжей листвы покрывал потрескавшийся от времени асфальт старых дорожек.
     Ветер, забавляясь, шуршал по голым аллеям, изредка подбрасывая в воздух пригоршни сухих, скорчившихся листьев, словно надеялся, что они вновь прилипнут к ветвям... Конечно, у него ничего не получалось, и Антон, глядя на эти тщетные усилия глупого ветра, невольно улыбался.
     Стоя в тупике заброшенной аллеи, которая упиралась во влажную и замшелую стену какого-то здания, он вдыхал чистый, холодный воздух осени и был счастлив.
     Сзади по листьям прошуршали чьи-то легкие шаги, и Антон, обернувшись, увидел Дану, которая вприпрыжку бежала к нему, размахивая букетом огненно-красных кленовых листьев. От улыбки на лице девочки обозначились две ямочки, которые придавали ему чуть хитроватое выражение.
     - Эй, ты чего убежал? - еще издали закричала она, подбрасывая свой букет в воздух. Остановившись, Дана втянула голову в плечи, а подброшенные вверх листья осыпали ее с головы до ног. Девочка весело взвизгнула и отскочила в сторону. - Там тебя ищет Тетя Сержант... - страшным голосом сообщила она Антону, скорчив строгую гримасу.
     - Не пойду я к ней... - вдруг насупился Антон. Все его хорошее настроение вмиг улетучилось, словно его унес с собой порыв осеннего ветра.
     - Эй, ты что? - Дана остановилась напротив мальчика и с серьезным видом принялась поправлять капюшон его потертой и не по росту большой форменной куртки. - Хочешь, чтобы нас всех наказали, да? - изображая из себя взрослую, упрекнула она.
     - Нет... - вздохнул Антон. - Не хочу...
     Он невольно отвел глаза, со странным замиранием сердца ощущая холод ее маленьких ладошек, которые, поправляя складки капюшона, касались его голой шеи. Лицо Даны было так близко, что он, смутившись, отвел глаза.
     Девочка, по-своему истолковавшая этот жест, оставила в покое его куртку.
     - Пойдем, а то крику будет...
     Антон нехотя подчинился. Он, конечно, понимал, что старших нужно слушать, но внутри что-то протестовало, не давая ему стать одним из двух десятков таких же, как и он, беспризорных сирот... За две недели, что прошли со дня его появления в группе, он постоянно испытывал щемящее чувство горькой, непонятной тоски. Он что-то потерял, но никак не мог вспомнить, что именно...
     Дана, не обращая внимания на его насупленный вид, беззаботно скакала по аллее. Она первая подружилась с ним в тот самый день, когда он очнулся от странного состояния "небытия", которое тоже, как и весь мир вокруг, не находило своего объяснения в сознании мальчика.
     Он просто был, и все. Открыл глаза и понял, что стоит посреди высокого, мрачного холла какого-то здания, а за руку его крепко держит незнакомая женщина с коротко остриженными волосами и броскими, некрасивыми чертами лица.
     У Антона совершенно не осталось прошлого, как будто его никогда и не было, и сколько он ни старался, так и не смог вспомнить, что происходило с ним до той минуты, когда он пришел в себя в этом мрачном, сером помещении с высокими колоннами... Когда он попытался спросить об этом у женщины, что крепко держала его за руку, Тетя Сержант - так за глаза звали дети своего воспитателя - строго ответила, что он болел и потому ничего не помнит.
     В душе Антон не поверил ей - ведь помнил же он свое имя, и фамилию... и больше ничего...
     Эта внутренняя пустота пугала его до слез. Все вокруг казалось чужим - и серый город, и люди, и деревья. Подсознательно он чувствовал, что все должно быть не так, но эта мысль не находила под собой реальной почвы.
     Иногда на самой границе заполнявшей его память пустоты начинали скользить какие-то смутные, страшные тени... как будто кто-то невидимый на миг приподнимал непроницаемую завесу черноты... и тут же все исчезало...
     ...Углубившись в свои, совсем не детские мысли, Антон почти не слышал того, что говорила ему Дана, и очнулся только тогда, когда сильная рука Тети Сержанта вдруг больно сжала его плечо.
     - Ты где это шлялся, паршивец?
     Антон поднял глаза и посмотрел в ее крупное, лошадиное лицо.
     - Я гулял... - неожиданно для самого себя ответил он, внутренне сжавшись от проявленной дерзости.
     - Ты что, забыл, как нужно себя вести? Как положено обращаться к своему воспитателю?
     - Господин Тетя Сержант! - выпалил Антон, и из его глаз вдруг непроизвольно брызнули слезы.
     - Не тетя сержант, а просто - господин сержант! - грубо оборвала его воспитатель. - Дети, - повернулась она к остальным, - ваш новый товарищ не понимает, как нужно себя вести, поэтому мы досрочно возвращаемся в казармы.
     Всю дорогу назад Дана не отходила от него, взяв за руку и пытаясь успокоить, но Антон, казалось, не слышал ее. Он шел, словно заводная кукла, машинально переставляя ноги. Он был один. Совершенно один во всем мире, несмотря на доверительный шепот Даны и ободряющие взгляды некоторых ребят...
     ...Вечером разозлившиеся из-за прерванной прогулки мальчишки здорово побили его, но Антон даже не заплакал. Боль физическая была терпимее, чем та моральная пустота, что царила внутри.
     Он совершенно не понимал, куда он попал и что с ним будет происходить дальше...

***

     Вечером того же дня, в одной из комнат детской государственной военной школы, состоялся любопытный диалог.
     Сержант Марта Заболоцкая, которая как раз и была той самой "тетей сержантом", стояла в строю десятка таких же, как и она, рядовых воспитателей.
     Начальник курса, старый бритоголовый капитан, медленно прохаживался перед строем, роняя тяжелые, словно кирпичи, слова.
     - ...Время компромиссов закончилось, - говорил он, глядя в серые лица своих подчиненных. - Война вновь вступает в свои права, но мы не можем действовать так же, как и раньше. Наша промышленность гибнет прямо на глазах, мы постепенно утрачиваем технологии и откатываемся назад, следуя проторенному инсектами пути. Этого нельзя допустить, - он остановился напротив Марты и вдруг гаркнул ей в лицо:
     - Вам ясно, сержант Заболоцкая?!
     - Так точно, господин капитан!
     - Смотри... Ты у меня, по данным разведки, стоишь на первом месте по прикладному садизму... - он отступил на шаг и хмуро оглядел ее с головы до ног. - Завтра приду в твою группу и проведу тест на ай-кью...
     Лицо Марты выражало полное недоумение.
     - Ай-кью - это уровень интеллекта, сержант! - резко пояснил капитан, заметив выражение ее лица. - Нам, оказывается, нужны бойцы, которые умеют не только убивать, но и думать! Запомните это и действуйте соответственно.
     Такова была новая директива. Антону очень повезло, что пришла она вовремя. Его определенный тестами уровень интеллекта оказался намного выше, чем у остальных двадцати человек группы, и это на некоторое время предопределило его судьбу.
     Младших детей вместо постоянной муштры и редких прогулок стали сажать за старые, затертые и чудом уцелевшие учебники.
     Для Антона, который все еще не понимал, кто он и как ему жить, учеба стала той отдушиной, что позволила мальчику вторично не сойти с ума. Особенно сильно ему нравилась история.
     И еще Дана - эта удивительная девочка с коротко остриженными темными волосами.
     Возможно, что эти два образа и связали его сознание с новым миром, позволив разуму Антона постепенно свыкнуться с отсутствием прошлого.
     Так или иначе, но он выжил.
     А сержант Заболоцкая в тот вечер, вернувшись в свою комнату, расположенную рядом с детскими казармами, долго стояла у зеркала, разглядывая свое некрасивое лицо, потом бессильно разревелась и, отстегнув протез руки, ничком рухнула на койку.
     Ей тоже не хотелось жить, как и многим в этом мире. Но она являлась лишь частью, крохотным винтиком огромной машины под названием Цивилизация и в силу обстоятельств была не вольна принимать решения относительно своей судьбы...

***

     Город...
     Он существовал вопреки всему.
     Девять веков истории наложили на него свой неизгладимый отпечаток в виде многочисленных следов эрозии, шрамов от войн и катастроф и прочих зачастую независимых от воли и деятельности людей отметин, но ни время, ни войны не смогли внести существенных изменений в его архитектуру. Казалось, что он незыблем, как кора планеты.
     Мрачным, серым прямоугольником лежал он посреди испаханной людьми и войной равнины. Его стены, сложенные из многотонных базальтовых блоков, поднимались к небу на сто двадцать метров.
     Одна сторона гигантского серого прямоугольника равнялась ста километрам. Четыре стороны замыкали квадрат с плоской крышей из стеклобетона, на которой серыми, местами осыпавшимися утесами возвышались кварталы современных зданий.
     Издали это походило на незавершенное строительство, некий фундамент, заложенный для чего-то монументального.
     Собственно говоря, так оно и было.
     В недрах Города, под одной из плит, покоилась прозрачная капсула, сквозь материал которой без труда просматривался заключенный внутри кусок керамлитовой брони от обшивки космического корабля. На нем крупными, выполненными еще при литье бронеплиты буквами выделялась рельефная надпись - "Колониальный транспорт "Бристоль". Земля. 2342 год".
     Живущие ныне поколения уже успели забыть свои корни, которые терялись в туманной бездне тысячелетней истории. Этому в немалой степени способствовала война и вызванные ею долгие периоды деградации, когда сознание людей откатывалось назад, из поколения в поколение теряя частицы своих знаний, а вместе с ними - и истории.
     На самом деле Город являлся всего лишь обветшалым цокольным этажом несостоявшегося мегаполиса.
     У Ильи Матвеевича Белгарда этот факт не вызывал никаких сомнений. Забравшись на самый верхний этаж обветшалого небоскреба, на что у него ушло почти полдня, он получил возможность окинуть взглядом всю панораму застывшего тысячу лет назад строительства.
     Настроение у бывшего капитана картографического крейсера "Терра" было подавленным. Два месяца, истекшие с того момента, как он пришел в сознание на жесткой госпитальной койке, спрессовали в себе столько событий, что ему казалось - прожита еще одна жизнь. Страшная, непонятная, жестокая...
     Он до сих пор не мог осознать всей чудовищности произошедших с ним перемен. Сидя в инвалидной коляске у обвалившегося парапета балкона, он смотрел на простершуюся под ним панораму руин и думал о том, как найти свое место в этом измотанном непонятной ему войной обществе, где царили простые и жестокие законы.
     Он должен был разыскать Антона... Илья Матвеевич в который раз поймал себя на том, что, став калекой, он все еще мыслит категориями здорового, полноценного мужчины...
     Мысль о мальчике была хуже фантомных болей в ампутированных выше колен обрубках ног, злее, чем грызущее изнутри чувство постоянного голода...
     Ему никто не поверил. На него смотрели как на сумасшедшего, повредившегося в рассудке после потери ног. Никто, абсолютно никто не хотел хо